Текст книги "Кровь и свет Галагара"

Наконец Трацар опустил руки, вздохнул и приблизился широкими шагами.

– Полагаю, тебе нетрудно будет принять решение, милый царевич, после того, как ты выслушаешь меня. Твой друг и верный слуга, коего нам пристало называть Витязем Посоха, цел и невредим. Он только что выехал из развалин Обители Небесного Взора и теперь прямиком направляется в Дигал. Этот путь протяженностью около трехсот атроров не сулит ему никаких новых приключений и опасностей. Но едва он достигнет Дигала, дальнейшая судьба его будет предрешена самым печальным образом. Если он вздумает в одиночестве продвигаться далее, ему останется немного: один, самое большее два атрора в любом направлении…

– И что затем? – нетерпеливо воскликнул царевич, подгоняя замявшегося Трацара.

– Смерть. Неизбежная и лютая.

– Как можно ее предотвратить?

– Существует только один способ: не давать ему выехать из Дигала одному.

– Ясно, Трацар. Стало быть, мы немедленно направляемся в Дигал. Сколько до него?

– Около четырехсот, на сотню атроров больше, чем славному Нодалю…

– Ну что ж, следственно, будем торопиться и постараемся делать как можно меньше привалов.

– Если бы только привалы служили помехою на твоем пути, о благородный Ур Фта, ты давно бы достиг своей цели! – вмешался напоследок Кин Лакк.

– Ты мне льстишь! – ответил царевич. – Недостаток разумения заставил бы меня споткнуться и на самой гладкой дороге.

– Что ты говоришь? О какой лести? – рассеянно вопросил Трацар, не без труда вскарабкавшийся в седло.

– Не сердись, дорогой друг, – сказал царевич, в свою очередь прыгнув в седло и улыбнувшись. – Ведь я вынужден иногда говорить с нашим невидимым спутником, коего ты, в отличие от меня, еще и не слышишь.

– Ах, да! – рассмеялся Трацар. – Привет тебе, Дацар! Прими благодарность за помощь в выборе гавардов: ведь звери и правда, кажется, великолепны!

С этими словами он пустил своего гаварда вскачь, а следом сорвался с места и царевич. Они помчались степью, и густой липкий снег, с вихрем летевший навстречь, не был им помехой. И никакая иная сила не препятствовала их неудержимому движению. Даже бурное и довольно широкое течение Таргара не остановило их ни на лум – гаварды, перенеся на противоположный берег своих седоков, только встряхнулись и фыркнули несколько раз, прежде чем устремиться дальше – в простор, казавшийся безграничным.

«Уж не возвел ли вновь могущественный Су Ан надо мною своды своего таруана?» – подумал царевич. И, заметь, подобная мысль не пришла бы ему в голову, кабы ведал он, каково в тот нимех приходилось благородному дварту.

***

Су Ан пребывал в своем последнем и самом надежном убежище, высоко в горах Ло, за стенами обители Клакталовых Ливней. Было так. Выбиваясь из сил, натыкаясь на скалы в низком полете, падая и поднимаясь вновь, достиг он ворот обители, сверкающих чистейшей белизной, ударился в них всем своим драгоценным телом и простерся ничком у входа.

Когда же пришел он в себя, то немедленно – с благодарностью, впрочем – отослал испуганных силинов и сартов, толпившихся вкруг его ложа и потчевавших благородного дварта чудесными подъемными средствами: настойкою звездного жерфа на первой осенней росе, двенадцатидневным отваром из ста двадцати корней и припарками из сулалского донного ила.

Он остался наедине с болотною сужицей, той самой, что принесла нашим героям дозволенные вести по пути из Сарката в Эсбу. И говорил с нею, словно с самим собой. Беседовал странно о странном.

– Зачем Су Ан толкнул Галагар на седьмую тропу судьбы? Ведь это и ему грозит гибелью.

– Что поделаешь? Время гибели двартов настало. Ушли Фа Эль и Олтран, доживает последнюю зиму Мокморра. Зловредного и глупого Ра Она вряд ли что-то спасет. А вместе с ним неизбежно исчезнет Су Ан.

– Разве нельзя по-другому? Отчего не переменить ход событий?

– По-другому нельзя. Оттого, что враждою двартов издревле питается вражда агаров. Ныне войне и вражде будет положен конец. Седьмая тропа выведет Галагар к единению и миру.

– Но вражда – не источник ли жизни всего Галагара? Не войной ли заполнены зимы? Не в ней ли вкус и смысл бытия?

– Прежде я был уверен в этом. Теперь усомнился. Много зим вкруг озера Ях агары ведут мирную жизнь и не потеряли ни вкуса, ни смысла. Не знаю, что будет с ними потом, но вот они сложили оружие и счастливы, и, во всяком случае, это не моего ума дело. Когда-то, до появления двартов, агары составляли одно целое. Может быть, впредь суждено им вернуться к былому?

– Но ведь этак они избавятся от времени, свернув его течение в кольцо. Разве это не смерть?

– Из того, что смерть есть избавление от времени, вовсе не следует, что избавление от времени есть смерть.

И, верно, о многом еще говорено было меж ними, но слова, приведенные здесь, – лишь плод воображения. Подумай сам, разве было кому их услышать и затем донести до нашего разумения? Так стоит ли еще умножать воображаемые речи, когда предназначено поведать о многочисленных достоверно известных делах?

Но после, в других урпранах. А этот, четырнадцатый, завершается здесь несколькими строками прекрасного и глубокомысленного эрпарала былых времен:

 
Только глупец безнадежный способен
Верить в себя самого без сомненья —
В сети влетающей рыбе подобен,
Он погибает в плену ослепленья.
Вывернув пристальный взор наизнанку,
Видит он тени лишь собственной силы,
Держит за истину в сердце обманку,
Падает, а не летает, бескрылый.
Мудрого не опьяняет свобода,
Данная только прозрения ради,
Он терпелив в ожидании всхода
Подлинной воли в надежной ограде.
 

ПЯТНАДЦАТЫЙ УРПРАН

От берегов Таргара до верховьев извилистой Зиары цлиянскому царевичу и его чудесному другу Трацару оставалось проделать не более сотни атроров и еще столько же до Дигала. О Дацаре-Кин Лакке здесь можно и не говорить, ибо он скорее приноравливался к передвижению оживленных агарских тел, чем двигался сам по себе. Последовательная мерность пространства не властна была над его существованием, а его отношения с временем были темны и загадочны. Кое-кто говорит, что лутаки могут передвигаться из прошлого в будущее, как с юга на север, и обратно. И еще откуда-то куда-то и наоборот – как с востока на запад. Но это выдумки, конечно. Сам посуди, разве возможно такое? Зато наверно известно, что Трацар – тот действительно мог при помощи заклинаний открывать себе и другим доступ к самым тайным путям Галагара. Но царевич даже не стал его спрашивать, отчего они мчатся верхом на гавардах, как бы ни были те хороши, вместо того чтобы в один лум очутиться возле Дигала, прибегнув к колдовству. Ведь он уже на собственном опыте убедился, что есть свои правила и в мире таинственных деяний, есть и запреты, коих даже Трацару не переступить.

Таргарские воды были уже далеко позади, когда снегопад неожиданно усилился. Одновременно подул резкий холодный ветер, и вскоре началась настоящая снежная буря. То сбоку, то прямо в лицо ее порывистые вихри швыряли целые охапки заострившегося снега. В свисте и завывании невозможно было различить ни звука. Гаварды остановились и едва удерживались на месте, расставив свои могучие лохматые лапы. Счастье еще, что Трацар успел изо всех сил вцепиться в царевича и, пропустив под его ременной перевязью конец своего кожаного опояска, защелкнуть стальной замок пряжки. Теперь они намертво были прикреплены друг к другу, и это крепление выдержало в тот лум, когда их обоих вихрем вырвало из седел. Неодолимая сила, вращая, подняла их неведомо на какую высоту и продолжала стремительно поднимать все выше и выше.

Затем ужасный ледяной смерч утих и растаял так же быстро, как налетел. И они обрушились вниз с огромной высоты еще стремительнее, чем поднимались. Но едва царевич мысленно простился с жизнью, как падение замедлили ветви какого-то гигантского дерева. Ломая их одну за другой, они с Трацаром влетели в густую безлистную крону и в следующий лум, зацепившись своей ременной связкой за толстый сук, повисли словно стремена на козлах.

Спустя какое-то время царевич окликнул Трацара, но тот не отзывался. Тогда он позвал Кин Лакка и на этот раз услышал ответ:

– Я с тобою, царевич. И прежде назначенного лума никакая сила не разлучит нас, можешь не сомневаться.

– Где это мы очутились, Кин Лакк?

– Вы повисли на ветке огромного дерева и теперь напоминаете пару висилловых ягод, вполне созревших для того, чтобы понравиться прожорливым юирэлям.

– Мне не до шуток, Кин Лакк. Что с Трацаром?

– Не подает признаков жизни, но его бледность не похожа на бледность мертвеца.

– Что посоветуешь делать?

– Для начала избавиться от этой ягодной позы.

– Но каким образом?

– У тебя над головой – прекрасная ветка. Если ты подтянешься, ухватишься за нее.

Кин Лакк не успел договорить. Царевич дотянулся до сказанной ветки, а в следующий лум оседлал ту, на которой только что висел. Он подтянул к себе Трацара и попытался привести его в чувство. Но бедняга только застонал и пробормотал несколько непонятных слов.

– Брось, лучше заняться этим на твердой почве, – заметил Кин Лакк. – Спускайся как можно скорее вместе с Трацаром. Думаю, это большого труда не составит. Веток на дереве столько, что можно разгуливать по ним вверх и вниз, как по лестнице.

Однако последние слова были явным преувеличением. Царевичу стоило немалых усилий закинуть Трацара себе на спину и, придерживая его двумя руками, начать медленное движение вниз. Руки закоченели, ноги то и дело соскальзывали. Но все же, переступив с ветки на ветку добрую дюжину раз, он остановился и бодро спросил:

– Ну что, Кин Лакк, далеко ли еще до земли?

Ответ был произнесен неожиданно мрачным голосом:

– Ты не поверишь, славный царевич, но по-моему теперь до земли тебе еще дальше, чем было, когда начинался твой спуск.

– Опять шутишь? Или что-то опасное появилось внизу?

– Ничего там не появилось. Сугробы как сугробы, дерево как дерево. Только, повторяю, лучше бы тебе вовсе не двигаться: чем ниже ты спускаешься, тем выше поднимаешься.

– Нелепость какая-то, – пробормотал царевич. – Ты, верно, ошибся, Кин Лакк. Скорее всего, плохо заметил высоту.

– Ладно, – прохрипел Кин Лакк. – Я скажу тебе точно: теперь от вас до земли ровно уктас без одного керпита. Продолжай спускаться, и посмотрим, к чему это приведет.

Ур Фта с Трацаром на спине спустился еще на несколько веток.

– Стой! Достаточно, – крикнул ему Кин Лакк, а лума через три добавил: – Я оказался прав, хотя, поверь, меня это нисколько не радует. Высота, на которой вы находитесь, увеличилась еще на десяток тикубов.

Царевич вновь оседлал одну из ветвей злокозненного дерева и прислонился спиной к стволу, держа Трацара на руках, как девушку или ребенка.

– Постой, постой! – воскликнул он, поразмышляв немного в тишине, изредка нарушаемой потрескиванием заледеневших веток. – Спускаясь с этого дерева, поднимаешься на него. Это значит, для того, чтобы на самом деле спуститься, нужно… Да! Кин Лакк, послушай-ка, я нашел решение.

– Какое? – недоверчиво прохрипел Кин Лакк.

– Если спускаясь, я поднимаюсь, значит – поднимаясь, я спущусь!

– Похоже на правду…

– Похоже? Да ведь это единственно возможное и единственно верное решение! Попробуем немедленно. Ты заметил высоту?

– Да, заметил, и раз уж ты так уверен, можешь начинать, царевич. Держись только крепче и Трацара не урони!

– Не волнуйся, кажется у меня прибавилось сил! – воскликнул Ур Фта и начал, вопреки обычному разумению, подниматься на дерево для того, чтобы спуститься с него.

Через несколько лумов он услышал восторженный возглас Кин Лакка:

– Ты угадал, хитроумный Ур Фта! Высота уменьшается! Не останавливайся, если можешь!

– Постараюсь, – сказал царевич и, стиснув зубы, упорно продолжал вместе с бесчувственным Трацаром карабкаться вверх, то есть вниз.

– Осталось только шесть керпитов! – сообщил Кин Лакк. – Пять! Четыре! Три!

Но в тот лум, когда Ур Фта приготовился встать ногами на твердую почву у подножия таинственного дерева, раздался ужасающий треск, в ушах у него засвистел ветер – и ему показалось сначала, что дерево поднимается в воздух. Всем телом ударился царевич о заледенелый ствол, но не разжал пальцев, крепко вцепившихся в ветку, и не отпустил Трацара, изо всех сил прижимая его к себе двумя другими руками. И вдруг он почувствовал, что отрывается от ствола и, перевернувшись через голову всей тяжестью повис на руках, как если бы дерево вращалось, описывая круг в отвесной плоскости. Пальцы, не выдержав внезапного груза, скользнули вдоль ветки… и он, все же так и не выпустив Трацара из рук, еще более неожиданно оказался стоящим на четвереньках на ровной и твердой поверхности. Пошарив ладонями, Ур Фта убедился, что под ним – отполированный камень, и в потрясении пробормотал, ни к кому не обращаясь:

– Ради Су Ана, где же мы теперь?

– Точно сказать не могу, дорогой царевич. Но полагаю, что в ловушке, – ответил Кин Лакк.

– А дерево?

– Исчезло. В один лум. И в тот же лум выросли эти темные стены без единого окна или бойницы, этот высокий свод, а под вами легли эти белесые гладкие плиты. Короче говоря, вы очутились в галерее, конца которой не видно.

– Ох, я несчастный! Сколько ни учусь, все не могу научиться! – сокрушенно проговорил царевич. – Первое пришедшее на ум решение посчитал великомудрой догадкой.

– Не обижайся, царевич, – беззлобно проворчал Кин Лакк, – но не худо бы тебе, наконец и в первую очередь, поучиться не корить себя попусту и быстро исправлять ошибки, без коих, верно, не обходится и наимудрейший дварт.

– Ты прав, мой верный товарищ, я запомню эти твои слова, как и все остальное. А теперь поторопись – ведь из-за моей оплошности Нодаль может погибнуть. Разберись поскорее, что представляет собой эта галерея и нельзя ли как-нибудь выбраться из нее. А я тем временем попытаюсь помочь Трацару.

Немного погодя Кин Лакк, а вернее голос Кин Лакка вернулся и сообщил:

– Крепкая западня. Сработана на высочайшем двартовском уровне. Пустое каменное кольцо без единой щели на высоте в полтора уктаса над уровнем моря. А держится как сужичье гнездо на том самом проклятом дереве.

– Как же выбраться отсюда? – спокойно спросил царевич. – Что ты теперь посоветуешь?

– Что тут можно советовать? Скажу только то, что и без меня известно. Надо оживить Трацара и спросить у него. А если это тебе не удастся…

– Можешь не продолжать. В колодце Ог Мирга было не веселее. И лежа там на агарских костях, я однажды уже хорошо представил себе именно то, что, быть может, и теперь меня ожидает. Оживить Трацара не просто. Кажется, у него сломано несколько ребер, и дышит он с трудом. Полетай-ка еще по этой хитрой темнице: не найдешь ли чего-нибудь полезного?

– Слушаюсь, царевич. Твоя надежда – моя надежда, хотя для меня, разумеется, это нелепое сооружение – не преграда. Я – там, где хочу. А хочу я того, что должен.

Ур Фта сосредоточенно ощупал себя всеми четырьмя руками. Одежда его изрядно пострадала от падения, из глубоких царапин на лбу, груди и плечах сочилась кровь. Но не этим был он обеспокоен: при нем не было ни еды, ни питья, ни какого-либо зелья, чтобы помочь Трацару. Из оружия остался только прямой засапожный нож, который на счастье попался ему в эсбийской лавке и чьи плоские чеканные ножны он прикрепил к голенищу особым зажимом.

Невольно вспомнился царевичу славный Витязь Посоха и его замечательная привычка оснащать себя всяческими припасами, не полагаясь на коцкуты и седельные сумки. Вот бы сюда его мешочек с ядреным хуш-рашем! Уж верно, Трацар пришел бы в себя хоть на несколько лумов, испытав на собственной коже действие Черного Пламени. И тут же, вспомнив о Нодале, он почувствовал, как подступает отчаяние, готовое сжать ему горло железным кольцом. Ведь если они немедленно не выберутся из этой ужасной галереи, славный витязь наверняка погибнет в окрестностях Дигала. Ур Фта не сомневался в том, что предсказание Трацара на этот счет непременно сбудется, и принялся растирать ему пальцами виски. Но Трацар по-прежнему не шевелился и только тихо стонал.

Вдобавок ко всему Кин Лакк исчез куда-то и уже в течение нескольких рофов не подавал голоса. А все же Ур Фта сопротивлялся отчаянно и надежды своей не терял. Она прицепилась к его сердцу, как тот засапожный нож к голенищу, и царевич тоже держался за нее до конца, каким бы близким этот конец ни казался.

***

Тем временем и какое-то время спустя, вот что с Нодалем было. Вдвоем с Шан Цваром они благополучно проследовали в Дигал. И не подозревали при том, что один из воинов Цул Гата следил за ними от самых развалин обители Небесного Взора и, оторвавшись вблизи города, помчался к ближайшей тагунской заставе с целью, которая понятна без лишних слов.

Дабы избежать печальных воспоминаний и тяжелых мыслей, от коих все равно не было толку, Нодаль решил и близко не подъезжать к Бирцидовому саду, где минувшей весною довелось ему вместе с Кин Лакком принести клятву цлиянскому царевичу. Для того, чтобы отдохнуть и подкрепиться, он выбрал небольшую харчевню, стоявшую слева от Южного въезда. Здесь и устроили они с Шан Цваром прощальную трапезу, намереваясь поутру разъехаться из Дигала в противоположные стороны.

Изысканных блюд в этой харчевне не подавали. Зато посреди небольшого зала на ослоне с высокой спинкой восседал седовласый старик, державший на коленях большой яйцевидный цинлилар и перебиравший его струны сухими длинными пальцами. Рядом стояла стройная девушка в белой кофте, украшенной серебристым узором, и длинной зеленой юбке с кружевною лодчатой вшивкой под поясом. Ее кудрявая ладная головка возвышалась на длинной точеной шее, а бледное лицо, разрезанное крупными багровыми устами и разодранное большими глазами небесной синевы, было исполнено безыскусной наивной страсти, столь свойственной народным певцам в Галагаре.

Нодаль, окинув красавицу взглядом, тяжело вздохнул о далекой Вац Ниуль, которую теперь никому не под силу было вытеснить из его богатырского сердца, и прислушался к словам звучавшей песни. Это были незнакомые строки, положенные на общеизвестный, любимый в Крианском царстве мотив «Скорее белой пылью станут горы»:

 
Глядишь ты вверх – ужели это слаще?
И что тебе за радость быть рабом
Красавицы высокой и блестящей,
Стоящей гордо в круге ледяном?
А мог бы взглядом ты себе единым,
Отпущенным ко мне из-под ресниц,
Добыть навеки право господином
Быть над рабой, поверженною ниц.
 

Когда певица умолкла и звуки ее голоса сменились одобрительными возгласами немногочисленных посетителей харчевни, Нодаль поманил ее к себе и, наградив горстью медных шариков, спросил:

– О чем это ты пела, милая?

– Разве ты не слушал вместе со всеми? Ведь в песне сказано все, что хотелось сказать.

– Да, я внимательно слушал тебя. Но верно ли понял? То была песня о любви, далекой и близкой, и о том, что вторая предпочтительнее первой, не так ли?

– Может быть, и так, – усмехнулась певица. – А может быть, вовсе и не о любви, а о жизни и смерти. Но о том, что предпочтительнее – первая или вторая – это уж ты сам решай, богатырь.

С такими словами она пересыпала олы с ладони в мешочек на поясе и, кокетливо крутанув юбкой, вернулась к седовласому цинлилареду. А Нодаль крепко задумался, на целый роф позабыв о еде.

– Чем озабочен ты, о славный витязь? – ласково справился Шан Цвар, потягивавший из кубка молодой розоватый мирдрод.

– Мои заботы известны тебе, мой благородный друг, – отвечал витязь. – Новых к ним не прибавилось. Просто странная песня пробудила в моей голове странные мысли.

– О любви? Или о жизни и смерти?

– О любви, жизни и смерти, и о том, что назавтра мне будет нелегко с тобой расставаться.

***

Утром, выехав из Дигала, они словно продолжали вечерний свой разговор.

– За меня не беспокойся, дорогой Нодаль, – молвил Шан Цвар. – Не такое уж я беспомощное существо, особенно с зайгалом в руках. К тому же все решено между нами. Поезжай на поиски цлиянского царевича, исполни свой долг. А я, коли мне станет сопутствовать удача, дня через два уже буду в Айзуре и поведаю Белобровому Син Уру обо всем, что узнал от тебя.

– Все так, благородный Шан Цвар, но отчего-то камень лежит у меня на сердце. Расставаясь с тобой, я чувствую себя так, будто снова вступаю в ущелье Ледяного Потока, где только тьма и тяжкие испытания впереди.

– Пустое, витязь. Дай обнять тебя на прощанье, и разделить пополам гнетущую твое сердце тяжесть. Верь, вопреки любым испытаниям, каждый из нас достигнет поставленной цели.

Они обнялись у развилки и двинулись в разные стороны: опальный крианский царевич – по направлению к Сакларскому перевалу, а Витязь Посоха – вдоль хребта Шо прямиком к полноводному Таргару.

Сперва Нодаль передвигался не спеша, то и дело оглядываясь на удалявшегося Шан Цвара. Затем решительно мотнул головой и, нахлестывая плетью, пустил своего гаварда во весь опор. Преодолев не менее атрора, он хотел было еще разок оглянуться, но не стал, рассудительно полагая, что расстояние, отделявшее теперь от него Шан Цвара, слишком велико и всматриваться вдаль бесполезно – не увидишь ни точки.

В этом месте впереди, уктасах в десяти-двенадцати, дорога резко сворачивала вправо, и прямо напротив Нодаля у самого поворота высились гигантские древние видрабы. Их стволы в полтора-два обхвата отстояли друг от друга на шаг и ослепительно блестели в лучах восходящего солнца.

Нодаль невольно зажмурился от этого блеска и в тот же лум сзади раздался голос Шан Цвара. Он был уже совсем близко и кричал изо всех сил, чтобы витязь остановился. Видно, угнаться за Нодалем ему было нелегко, а нагнать хотелось до поворота.

Славный витязь натянул поводья и развернул гаварда так быстро, словно заранее был к этому готов, словно только и ждал этого оклика сзади. Вот тут-то, когда гавард поднялся на дыбы и резко прыгнул в сторону, Нодаль и услыхал смертоносный свист. Он сразу уразумел, что стрела предназначалась ему и вылетела из-за проклятых видрабов, ослепивших его своим блеском. Но благодаря внезапному движению гаварда, она пролетела мимо, и Нодаль увидел, как Шан Цвар, продолжавший мчаться, теперь уже ему навстречу, на своем огненно-рыжем звере, вдруг нелепо взмахнул руками, задрал в небо лицо и откинулся на спину, чудом удерживаясь в седле. В груди у него торчало темное древко с белоснежным оперением. А когда Нодаль подоспел и, остановив обоих гавардов, осторожно приподнял голову Шан Цвара левой рукой, губы несчастного юноши слегка приоткрылись и женственный его подбородок окаймили кровавые струйки, вытекшие из уголков рта.

Шан Цвар глядел на витязя широко раскрытыми глазами – и это были живые глаза, и в них не застыли, а жарко дрожали боль и мольба о помощи.

– Зачем? Зачем ты вернулся?! – воскликнул Нодаль и, взглянув на дорогу, увидел дюжины две тагун, неспешно выехавших из-за вековых видрабов и приближавшихся к нему с воздетыми луками и стрелами наготове.

Не отпуская Шан Цвара, он стремительно оценил положение и попытался найти выход. Он решил про себя: «Я крикну им, что сдаюсь, и брошу посох на дорогу. только бы они опустили луки и спрятали стрелы, поверив мне! Только бы подъехали ближе, а там посмотрим, что – куда и кто – кого!»

О том, что будет, если ему не поверят, Нодаль не хотел и думать. Набрав воздуху полную грудь, он взревел, что есть мочи:

– Не стреляйте, сдаюсь!

И тут же пожалел об этом, ибо немедленно две дюжины стрел или немногим меньше, полетели прямо в него и в голове у славного витязя с ужасающей ясностью вспыхнула невыносимая мысль о том, что крианское слово «сдаюсь» станет последним словом в его жизни.

Но, к счастью, он ошибался. Встретив невидимую преграду, стрелы осыпались в тикубе от него, словно заледенелые ветки с видраба от хорошего удара топором. Опешившие тагуны не успели и пальцем пошевелить, чтобы извлечь новые стрелы из своих узорчатых колчанов.

К стыду своему, растерялся и Нодаль. Как завороженный, смотрел он на витязя со стальным яйцом вместо головы, который подобно северному вихрю вылетел откуда-то сзади и слева верхом на великолепном черном гаварде с серебристым хвостом. Две пары рук его сжимали сверкавшие на солнце цохлараны. Вращая ими, как мельница крыльями в ураган, и не давая ни на лум опомниться врагу, он в какой-нибудь афус положил на дорогу добрую половину тагунского отряда, а остальных обратил в позорное бегство.

Увидев, как чьи-то добрые руки принимают на себя тело истекающего кровью Шан Цвара, Нодаль, вместо того чтобы схватиться за посох, схватился за голову и сначала едва слышно прошептал: «Да это Ур Фта». А потом принялся вопить во все горло:

– Ур Фта! Ур Фта!

Это, как ты, конечно же, догадался, и в самом деле был царевич Ур Фта, и он как будто уже не нуждался в помощи, когда к Нодалю вернулось разумение, а вместе с ним – способность размахивать посохом. Ну, а добрые руки, взявшие на себя заботу о раненом Шан Цваре, разумеется, принадлежали чудесному Трацару. Он-то и защитил славного Нодаля от предательских стрел своим заклятьем.

Но каким же образом этим двоим (Кин Лакк, понятно, не в счет, как существо бесплотное) удалось выбраться из страшной ловушки на вершине кувыркающегося дерева? У тебя только один вопрос, и тот тебя замучил. Каково же было Нодалю? Ведь у него-то в голове роилось великое множество мучительных вопросов.

– Нодаль, дружище! – раздался глухой, стиснутый железом голос царевича, в четверть лума подлетевшего на своем гаварде вплотную к витязю. – Ты не ранен?

– Я – живой! И ужасно рад тебя видеть, – с готовностью отвечал Нодаль. – Ты вовремя подоспел, чтобы спасти меня, но немного опоздал, чтобы спасти моего несчастного спутника.

– Это еще как сказать! – раздался в голове у царевича голос Кин Лакка. – Уж верно, Трацар поставит беднягу на ноги в считанные лумы. А вы бы не теряли времени даром. Вдвоем вам нетрудно будет догнать и уничтожить остатки тагунского отряда. Если этого не сделать, они еще доставят вам предостаточно хлопот.

Прислушиваясь к советам Кин Лакка, царевич быстро отдал распоряжения, и в то время, как сам он помчался прямо по дороге вдогонку за тагунами, Нодаль ринулся вправо. Продравшись через кустарник, он обошел беглецов спереди, выскочил на дорогу прямо у них перед носом и безо всяких церемоний пустил в ход свой знаменитый посох. Тагуны кинулись от него назад и столкнулись с цохларанами Ур Фты.

Этот двойной натиск оказался для них роковым. Тагунские головы летели с плеч на дорогу легче чем попадали бы с этих голов причудливые шапки, сдутые сильным ветром.

Когда все было кончено, Нодаль, еще охваченный жаром сражения, опустил посох и взглянул на своего господина и друга так пристально, словно все еще не мог поверить собственным глазам. А царевич снял с головы свой необыкновенный шлем, подъехал к Нодалю и молча заключил его в объятья. Оба заплакали навзрыд, и слезы их смешались, омывая разгоряченные лица. И тут царевич услыхал всхлипывания и хриплый голос Кин Лакка:

– Напомни ему обо мне, о Ур Фта!

И царевич горячо прошептал Нодалю в самое ухо:

– О, если бы Кин Лакк был рядом с нами и мог разделить счастье этой встречи!

– Значит, это правда? Кин Лакк убит? – печально спросил Нодаль, глотая слезы.

– Предательски застрелен в крепости Эсба…

– Агаром по имени Цул Гат? – неожиданно завершил Нодаль фразу царевича.

– Да, – подтвердил тот, – кажется, в первую очередь в убийстве Кин Лакка и прекрасной Шан Цот подозревали носящего произнесенное тобой имя.

– Это без сомнения так, царевич. И я уже воздал негодяю за его преступления. Поверишь ли, мозги у него черные, как мякоть хирдрифа! Ну, да теперь клубившиеся в них зловредные планы улетучились подобно пару из котла с откинутой крышкой. Хвала Олтрану!

– Хвала Су Ану! – отозвался царевич.

– Хвала Фа Элю! – прохрипел у него в голове Кин Лакк.

– Хвала великолепному Витязю Посоха, достославному Нодальвирхицуглигиру Наухтердибуртиалю! – воскликнул Трацар, подъехавший к друзьям вместе с Шан Цваром. Последний, улыбаясь как ни в чем не бывало и приосанившись, восседал на своем рыжем звере. При этом он помахивал зажатой в руке темной стрелой с белоснежным опереньем.

Нодаль только рот открыл, не находя слов от удивления.

– Позволь представить тебе, дорогой друг, – радостно молвил Ур Фта, – этого удивительного агара. Его имя – Трацар, родом он из Лифаста. И в первую очередь ему должны мы принести благодарность за твое спасение и за исцеление этого юноши.

– Имя – Трацар, – сказал Нодаль, все еще не в силах избавиться от растерянности и оторвать глаза от улыбающегося Шан Цвара. – Но что мне добавить к этому имени? Как величать мне достопочтенного Трацара, свершая положенные поклоны?

– Зови меня Трацаром – и только. И не надо поклонов. Ведь мое умение, быть может, вовсе не следует так ставить мне в заслугу, как тебе – твою доблесть! – весело сказал на это Трацар и запросто хлопнул Нодаля по плечу. И тут же, не давая ему опомниться, добавил: – Но не кажется ли тебе, славный Нодаль, что пора представить нам твоего спутника?

– Да, разумеется! Простите мне эту оплошность. Но вы удивитесь, друзья мои. Перед вами не кто иной, как сам Шан Цвар, сын покойного Цфанк Шана.

– Как! – воскликнул Ур Фта. – Судьба свела нас с самим властелином Крианского царства?

– Вернее, о благородный царевич, – печально молвил Шан Цвар, – с тем, кто должен быть им по праву, но сегодня лишен такой возможности злобным и коварным самозванцем, захватившим саркатский престол, а меня заточившим в развалинах обители Небесного Взора. Оттуда я вырвался благодаря достославному Нодалю, справедливо покаравшему моих стражей и главного моего мучителя по имени Цул Гат. Теперь я по-братски припадаю к твоим плечам и прошу говорить за меня у трона великого Син Ура. Кроме цлиянской столицы, негде искать мне убежища…

– И ты найдешь его там! – воскликнул Ур Фта. – А самозванец, отнявший у тебя царство, понесет заслуженное наказание! Я знаю моего отца и уверен, что его решение не разойдется с этими моими словами. Будь уверен и ты, брат мой! У нас с тобой общие враги, и это не худшее начало для крепкой дружбы.

– Согласен. И счастлив разделить твою уверенность, – ответил Шан Цвар, и они обнялись.

– Вот и прекрасно! – сказал Трацар. – А теперь я предлагаю вернуться в Дигал и отпраздновать нашу знаменательную встречу достойным пиром где-нибудь в Бирцидовом саду. Ведь я не навлеку на себя гнев за то, что осмеливаюсь бесцеремонно предлагать все, что взбрело мне на ум, в присутствии особ, столь близких к престолам двух самых могущественных в Галагаре царств?

– Ничуть! – заверил Ур Фта.

– Ни в коем случае! – подтвердил Шан Цвар.

– Тогда вперед, друзья мои! – воскликнул Нодаль. – И не позднее полудня мы сдвинем наши чарки и славно закусим в ознаменование столь радостных событий!