Текст книги "Кровь и свет Галагара"

Все четверо развернули гавардов и рысью, стремя в стремя, проследовали в Дигал. Вскоре они уже сидели в той самой мубигаловой беседке, где минувшей весной пировали Ур Фта, Кин Лакк и Нодаль. И все было в точности как тогда: и маринованная лирда, и белоснежные миарбы в лиглоновом уксусе, и серебристые рузиавы в зеленой заливке, и палочки лахи-гухи, и кисло-сладкая гирана с ягодами клах. Вот только теперь огонь полыхал в жаровне посреди беседки, да вместо бирцидовых лепестков кружили над садом легкие снежные хлопья.

Так пировали они до темноты и, казалось, конца не будет подробным рассказам обо всем, что случилось с Ур Фтою и Нодалем за время разлуки. Мы же не станем их здесь повторять. Ведь если тебе охота, можешь перечитать эту книгу с самого начала и выбрать все, что могло быть поведано ими друг другу. Одного только, пожалуй, ты не найдешь – истории о том, как царевичу и Трацару удалось выбраться из каменного кольца на вершине волшебного дерева. Стало быть, самое время рассказать и об этом.

***

Было так. Трацар все не приходил в себя. Но царевич не потерял присутствия духа. По меньшей мере в том смысле, что Кин Лакк вскоре вернулся и обнаружил свое присутствие, громко выругавшись по-форлийски. Царевич обрадовался ему чрезвычайно и сразу поделился тем, что покуда пришло ему в голову.

– Послушай, Кин Лакк, надо выведать секрет западни, в которую мы попали, – сказал он для начала.

– Ничего не имею против, но как это сделать?

– Давай подумаем вместе. Кому он может быть известен?

– Кому-нибудь из двартов, вероятно.

– А ты не мог бы перенестись теперь же, скажем, в горы Ло, в убежище Су Ана и узнать у него секрет?

– Я мог бы с быстротою молнии перенестись в любой уголок Галагара, но я не стану делать того, что ты предлагаешь, по двум причинам.

– Каковы же они? Объясни, если это доступно моему разумению.

– Нет ничего проще. Хотя ты должен принять к сведению, что мои объяснения не могут одновременно быть понятными для тебя и полностью соответствовать истине. Первая причина: я не могу удаляться от тебя больше, чем на известное мне ничтожное расстояние, без риска навсегда с тобою расстаться, не выполнив своего долга. Когда Кин Лакк отрывается от царевича Ур Фты, Кин Лакком овладевает Дацар, а Дацару назначено иное место. Приблизительно так. Теперь причина вторая: я уже говорил, что никто, кроме тебя, не может услышать мой голос и никто, кроме тебя и Трацара, не должен обо мне знать. Это останется в силе, пока я с тобой. Дварты – не исключение. Секрет западни я мог бы лишь случайно подслушать. А случай капризен: можно ждать его тысячу зим, но так и не дождаться. Ты все вполне уразумел?

– Кажется, вполне. Но что же все-таки делать?

– Не знаю. Мне нечего добавить. Может, случая подождем? Вдруг секрет западни сам собой прилетит тебе в руки?

– Знаешь что, любезный Кин Лакк? – не выдержав, вскрикнул царевич. – Ты сильно изменился после своей смерти! Сделался чересчур спокойным! Так вот, я не собираюсь сидеть здесь тысячу зим, сложа руки, когда моему дорогому Нодалю угрожает смертельная опасность!

С этими словами он выхватил из-за голенища нож, перерезал ремень, связывавший его с Трацаром, и, кинувшись на стену, принялся бить и царапать ее стальным лезвием.

– Стой! – закричал Кин Лакк. – Это не камень!

Царевич остановился и провел по стене тремя свободными руками. У него на пальцах осталось что-то густое и клейкое.

– Смола! – объяснил Кин Лакк. – Ты добыл ее из стены своим траворезом!

Царевич, поднеся ладони к лицу, ощутил чудесный, доселе неведомый аромат, и, не сдержавшись, лизнул загадочную смолу. Вкус показался ему волшебным. В тот же лум он почувствовал необыкновенное прибавление сил: плечи его расправились, царапины и синяки на теле больше не давали о себе знать, в голове прояснилось, слух обострился, сердце забилось ровно и сильно. Казалось, что ему под силу смести любую преграду голыми руками.

– Вот то, что нам нужно, – спокойно и громко сказал царевич. Затем он осторожно ощупью нашел простертого на полу Трацара и вложил в его приоткрытые губы кусочек смолы размером с головку леверки.

Через пару лумов Трацар очнулся и заговорил. Починив себе ребра и вообще приведя свое тело в полный порядок, он подробно расспросил царевича обо всем, что случилось, и внимательно осмотрел навязанное им помещение.

– Это не западня, – сказал он, немного подумав. – Это двартовское убежище, каким-то чудом сохранившееся с древних времен. В эпоху Обилия юные дварты понаставили подобных гнездышек по всему Галагару. Подобных не в точности, а по сути. Внешне они все различались. Двух одинаковых было не найти. Потом их все до единого уничтожили. А это вот почему-то уцелело. Устройство, должно быть, нехитрое, но по своему замечательное. Действует, скорее всего, на основании двух позиций: «Самое сложное проще простого» и «Неблагоприятный вход – благоприятный выход».

– Что это значит, Трацар?

– Объясню не словами, а делом. Хотя и не уверен, что у меня получится. Мы находимся в каменном кольце. Для того, чтобы выйти из него, надо идти. Это просто?

– Даже слишком, Трацар.

– Ну так попробуем.

Он взял царевича за руку, и они прошли по галерее шагов двадцать. Но в их положении от этого ничего не изменилось.

– Хорошо, – сказал Трацар. – Поскольку мы твердо уверены в том, что для того, чтобы выйти, надо идти, поищем другой способ ходьбы.

– Может быть, на руках… – неуверенно пробормотал царевич.

– Слишком сложно, – с ходу отверг Трацар это предложение. – Мы ведь шли по солнцу. Как проще всего нам идти по-другому?

– Против солнца! – радостно воскликнул царевич. – Мы должны повернуться и идти в другую сторону.

– Замечательно. Давай попробуем.

Они повернулись и пошли в противоположную сторону. Ур Фта сосредоточенно отсчитал двадцать шагов и еще двадцать, но ничего не изменилось.

– Не получается? – весело спросил Трацар. – Значит, мы не вполне усвоили позицию. Мы повернулись и пошли в противоположную сторону. Это просто. Но нам нужно то, что проще простого.

– Что же может быть проще этого? Я не знаю, – откровенно признался царевич.

– Даже я догадался, – насмешливо прохрипел Кин Лакк.

– Милый царевич, – без насмешки и торжества сказал Трацар, – в нашем случае проще простого – идти в противоположную сторону, не поворачиваясь. То есть пятиться против солнца вперед спиной. Попробуем?

– В самом деле! Какой же я глупец!

– Да нет же, царевич. Ты просто не вполне усвоил позицию. Усвоишь – и дело пойдет!

Двигаясь тем странным способом, что предложил Трацар в качестве «более простого, чем простой», они уже через дюжину шагов провалились в пустоту и повисли на ветке волшебного дерева, жадно вдыхая свежий, морозный воздух.

– Что дальше, Трацар? – воспрянув духом, крикнул царевич.

– Будем спускаться. Но прежде чем мы сделаем это, я хотел бы раскрыть тебе смысл второй позиции. Наш вход в убежище был неблагоприятным, ведь так?

– Конечно! Мы потеряли оружие, провизию, гавардов, получили ранения…

– Добавь к этому потерянное время, которого у нас каждый нимех на счету. Так вот, выход наш из убежища будет благоприятным. Нам будет возвращено все, что мы потеряли.

– И время?

– И время. А если бы я не владел искусством словесного врачевания, то ко всему еще и затянулись бы наши раны.

– То есть мы потеряли бы то неблагоприятное, что поневоле приобрели?

– Именно, царевич. Так что ничему не удивляйся.

– Постараюсь. Но как же нам спуститься с этого дерева?

– Ты уже испробовал один простой способ – двигался вниз, перебираясь с ветки на ветку. И другой – двигался таким же образом, но вверх. Однако согласись, что этот второй способ немного сложнее первого…

– Справедливо, Трацар! И я знаю верное решение! Проще простого – для того, чтобы спуститься, взять и прыгнуть с дерева вниз.

– На этот раз ты, кажется, попал в самую точку, милый царевич. Давай попробуем.

Повиснув на руках, они продвинулись к самому краю ветки, раскачались – и разжали пальцы. После легкого головокружения царевич почувствовал, что сидит верхом на своем гаварде, плечо ему приятно давит ремень коцкута, и все его вооружение при нем. Словно и не было снежной бури.

– Удивительно просто! – невольно воскликнул он.

– Все, что агары называют колдовством, держится примерно на таких же позициях! – весело сказал Трацар, но подумав, добавил: – Или почти все.

***

Под утро новое пированье в Бирцидовом саду завершилось. Шан Цвар и Трацар удалились на покой, а Нодаль и царевич Ур Фта остались в беседке, чтобы напоследок выкурить по трубочке саркара. На самом же деле им просто трудно было расстаться даже на краткие нимехи сна.

– Знаешь, царевич, – задумчиво произнес Нодаль, помешивая угли в жаровне. – Мне очень не хватает старого форла. И не только здесь и сегодня, и не потому, что мы снова в Бирцидовом саду. Мне всегда и повсюду будет очень его не хватать.

– Эй, царевич! Скажи ему, пускай держит себя в руках. Впереди еще немало веселого! – проворчал на это Кин Лакк.

– Согласен с тобой, дружище, – сказал царевич, не обращая внимания на слова Кин Лакка. – Мне тоже не хватает старика. Ведь он заменял мне глаза. Хорошо, что теперь хоть Трацар со мной.

– Трацар… – опять вмешался Кин Лакк. – Да что бы ты делал в бою без моей свирели?

– Трацар – замечательный, чудесный! – воскликнул Нодаль. – Но Кин Лакка никем заменить невозможно!

– Справедливые слова! – горделиво сказал Кин Лакк. – Вот-вот, и я снова расплачусь.

– Послушай, Нодаль! – не спеша проговорил царевич. – Мне кажется, если теперь, вот в этот лум Кин Лакк видит нас оттуда…

– Откуда? – вздрогнув, пробормотал Нодаль.

– Ну, не знаю… Оттуда, где все мертвецы… Так вот, если он видит нас, то знаешь, чего ему хочется больше всего, как мне кажется?

– Чего? Кружечку мирдрода?

– Да нет! О чем ты? Я думаю, больше всего ему хочется нас обнять. Просто прижать к сердцу, обхватив своей бедной рукою и крыльями.

На сей раз Кин Лакк ничего не сказал. Быть может, потому, что царевич и в самом деле угадал его сокровенное желание. Нодаль кивнул и несколько афусов все трое молчали. Затем двое оставили трубки и направились по заснеженной тропинке к гостиничному пристрою.

Не успели они подняться по узкой скрипучей лестнице к своим комнатам, как возле входной двери раздался шум, и кто-то решительно в нее постучал раз, другой, третий, и продолжал колотить до тех пор, пока сонный хозяин не подошел с ворчаньем и не распахнул дверь, отомкнув запоры.

В дверном проеме освещенный тусклым светом фонаря стоял здоровенный детина в шапке тагунского дюжинника.

– Эй, хозяин, слушай приказ! Именем государя, завтра к полудню освободить все комнаты. У тебя будут стоять и столоваться командиры черных дюжин.

Выкрикнув свой приказ в воздух над головою хозяина, он развернулся на каблуках, намереваясь идти прочь.

– Да что случилось-то? – крикнул хозяин ему в спину.

Лихой тагун оборотился, задумался на пару лумов и сказал:

– Это уж не тайна. Государь наш, великий Шан Цвар, дабы с честью завершить дело, начатое его отцом, объявляет войну Цлиянскому царству. Вот так! Теперь по-настоящему воевать будем!

Нечего и нам делать тайну из того, что этими словами завершается пятнадцатый урпран книги «Кровь и свет Галагара».

ШЕСТНАДЦАТЫЙ УРПРАН

Страшен был этот зимний ленивый рассвет. В башне цлиянского форта, что на мысе Кухир, заметили желтые паруса крианской флотилии над ровной линией горизонта. И несколько раз сбивались со счета, пытаясь определить силы приближающегося противника.

На стенах сурового Стора выстроились все, кому хватило места, и молча наблюдали, как степь, занесенная снегом, наполняется от края до края разноцветными крианскими стягами, флажками и перьями. То был не поток, то было целое море, не роща, а лес вырастал на глазах у изумленных цлиян прямо в пустой степи. И каждый разумел в тот нимех, что ему очень скоро, быть может, придется лечь костьми в гуще этого бедствия.

Судьбе и собственной воле Великого Син Ура было угодно, чтобы и он в то утро находился в крепости Стор и своими глазами созерцал надвижение вражеской мощи на земли Цлиянского царства.

– Этот юнец обезумел! – в гневе вскричал он, выпростав руку.

– Или до безумия отважен, государь, – заметил советник Од Лат. – Он собрал огромные силы и рассчитывает тебя уничтожить до того, как успеешь собраться с силами ты.

– Гонцы уже сегодня достигли не только Глиона и Ивора, но и Саина, и Миглы, и Гатора Холтийского. Через несколько дней все войска Цли подойдут к Фатару.

– Продержится ли Стор на сей раз достаточное время? Думаю, государь, следует немедленно вступить в переговоры и ублажить Шан Цвара любыми уступками.

– Я сам буду с ним говорить. Од Лат, прикажи моей свите готовиться к выезду и пусть поднимут голову сарпа.

– Не смею возражать Великому Син Уру. И все же, почему ты не прикажешь вести переговоры мне? Отчего бы тебе не поберечься на этот раз? Ведь враг вероломен.

– Ты будешь со мною, мудрый Од Лат. Но только царь может требовать разговора с царем. Если Шан Цвар не захочет выехать ко мне, у него не будет никакого оправдания, и его намерения сразу откроются нам. Если же переговоры состоятся, я на месте решу, в чем уступать крианам.

– Ты прав, как всегда, государь. Я удаляюсь, чтобы передать твою волю витязям свиты.

Несколько рофов спустя, ворота крепости распахнулись и оттуда выехал небольшой отряд с воздетой впереди на копье головою белого сарпа. То Великий Син Ур в сопровождении советника Од Лата и свиты устремился навстречу крианскому войску. Вскоре, когда им оставалось не более половины атрора до крианских рядов, из них выделилась царская свита во главе с самозванцем и приблизилась к свите Син Ура. Властелин Цли заговорил первым.

– Мы приветствуем великого государя Шан Цвара в наших пределах. И недоумеваем, отчего пришел он вместе со своими несметными войсками. Хорошо ли это – не успел занять престол, и уже нарушаешь с таким трудом установленный мир?

– И мы приветствуем Белобрового Син Ура в пределах, каковые он считает своими, – отвечал выдававший себя за Шан Цвара. – Мы тоже ратуем за прочный мир. И кто же виновен в том, что его основание приходится закладывать с оружием в руках? Разве ты, Белобровый Син Ур, не воспользовался малодушием покойного крианского государя, чтобы вырвать у него мир на выгодных для себя и несправедливо ущемляющих Крианское царство условиях?

– Готов признать, что так оно и есть. А все же хочу напомнить тебе, Шан Цвар: я мог бы и не заключать этого мира с Цфанк Шаном, мог бы с боем взять Корлоган и порт Эсбу, прижать к горам Шо и полностью уничтожить Крианское войско, мог бы двинуть своих храбрецов на Саркат и еще до начала зимы захватить все Крианское царство… Но будь по-твоему, если лишь справедливости ищешь ты в этих землях. Мир настолько мне дорог, что на сей раз и я могу уступить. Скажи только в точности, в чем ты ждешь от меня уступок.

– Рад слышать и надеюсь, так или иначе мы сойдемся. Однако прежде времени не следует нашим вникать в эти переговоры. Поведем же их с глазу на глаз.

Белобровый Син Ур выразил согласие, оба они стремя в стремя отъехали в сторону и несколько рофов говорили между собой неведомо о чем. Затем самозванец первым повернул своего гаварда и пустил его вскачь, направляясь к своим войскам. Следом устремились и все остальные криане.

Безмолвно приблизился великий царь к своему советнику Од Лату, прижимая руку к груди, а приблизившись – молвил:

– Теперь войны не миновать. Будь проклят вероломный Шан Цвар и все его семя на тысячу зим! Сбылось предсказание Су Ана!

Тут повалился он прямо в объятья Од Лата, и только тогда увидел советник, как по светло-зеленому царскому ерсулу расплывается темное кровавое пятно.

– Ко мне! Государь ранен! – вскричал он во гневе и скорби. И в тот же лум витязи свиты, обнажив триострые цохлараны, особенным строем сомкнулись, окружив государя, готовые сражаться и умереть ради его спасения. Но было, увы, слишком поздно.

– Приказываю… отходить в крепость, – едва слышно произнес Син Ур. – В сражение не вступать. Ваши жизни еще пригодятся.

Бережно уложили его, уже потерявшего память, в широкий плащ, концами привязанный к седлам двух боевых гавардов и так везли до самых ворот, зорко следя, нет ли позади погони. А когда въезжали в крепость, Великий Син Ур пришел в себя на несколько лумов и молвил отчетливо, так, что не только советник расслышал:

– Од Лат, я должен умереть в Айзуре.

В считанные афусы во исполнение царской воли были отобраны и запряжены в широкие сани, обитые изнутри белой таранчой, лучшие в Сторе гаварды числом шесть. Царя, чья рана была перевязана скорыми и умелыми руками, уложили в сани на меховую груду. Советник Од Лат устроился бок о бок с ним и в любой лум готов был прийти на помощь. Лихая дюжина отборных воинов во всеоружии приготовилась сопровождать до столицы своего государя.

Но Син Ур, с трудом одолевая настигающую его тяжесть, нахмурился и приказал:

– Пусть шестеро будут со мной, не считая советника. Стору – стоять насмерть.

И никто не посмел его ослушаться. Всего лишь полдюжины всадников охраняли, как могли, дорогую для каждого цлиянина, но, увы, быстро угасавшую жизнь по дороге из Стора в Айзур. А многие зимы спустя, вот еще и такие строки были сложены в память об этом скорбном событии:

 
Тайно блеснуло
ведомое черной рукой
лезвие,
Кровью Син Ура,
насытившись, прянуло прочь
подлое,
взоры затмило,
багровый поток отворив,
лезвие,
Ранило страшно
сиротством сердца храбрецов
подлое,
Но не сломило
стремительной ветви добра
лезвие,
Не утопило
огня боевого в слезах,
подлое,
Лишь притупилось,
позорное дело свершив,
лезвие,
и потеряло
обманом добытый закал,
подлое.
 

Случилось так, что в тот же вечер, когда привезли умирающего Син Ура, прибыл в столицу и сын его, царевич Ур Фта, сопровождаемый верными своими друзьями – чудесным Трацаром, доблестным Витязем Посоха и невидимым Кин Лакком. Был с ними и опальный крианский царевич Шан Цвар, чье имя по неведению извергалось в тот день из уст любого цлиянина вкупе с хулой и проклятьями.

Ур Фта, услыхав страшную весть, сдержал рыдания и поспешил в царские покои вместе с Трацаром, оставив других спутников своих на попечении Советника Од Лата. Опустившись на колени пред ложем Син Ура, припал он лицом к его ослабевшей руке и омыл ее горькими слезами.

– Нет, – сказал ему Трацар. – Этой раны мне не залечить. Слова она не услышит.

Вновь радость и скорбь повстречались в цлиянской столице. Вернулся царевич, живой и невредимый, но умирал великий царь, сраженный коварным врагом. Радость была отравлена скорбью, но и скорбь умерялась радостью.

Син Ур, увидав перед собой сына, просиял и вздохнул с облегчением. Тревоги оставили его сердце. Теперь он хотел одного – чтобы боль, раздиравшая грудь, поскорее утихла. И знал, какую цену придется ему за это платить.

– Прости, отец, – молвил Ур Фта сквозь слезы. – Прости, что не был я рядом и не закрыл тебя собственной грудью от вероломного удара. Его нанес тебе не Шан Цвар, а тот, кто лишь выдает себя за него. Клянусь прозрением, я покараю наглого самозванца!

– Все свершилось по слову Су Ана, – сказал на это Син Ур. – В ночь накануне твоего участия в Золовате встречался я с ним…

– И он предсказал…

Царевич умолк, не в силах произнести ужасное слово, но отец продолжал за него:

– Мою гибель? Да, сын мой. Великий Су Ан многое мне открыл. Он наказал не противиться твоему участию в поединках и не препятствовать твоему побегу из Айзура. Он запретил мне искать тебя и пытаться тебе помочь. Он сказал, ты с честью пройдешь через все испытания, и вернешься, дабы закрыть мне глаза и принять царство в тяжелый афус. И еще предупредил…

– О! Великий премудрый Су Ан! – воскликнул царевич. – Ему ведомо все в Галагаре! Но ты должен жить и вести нас к победе, великий царь!

– Знаю, ты – любящий сын. Но я должен сказать и умереть. Жить и вести цлиян к победе – отныне дело твое. Су Ан велик, но как же скрыть от тебя то, что пришлось мне услышать из его же собственных уст? Когда расставались мы на рассвете, он прощался не только со мной. Он прощался с Айзуром и открыл о себе, что вскоре вслед за мной навсегда покинет Галагар…

– На кого же он нас оставляет? – с горечью и отчаянием воскликнул царевич.

– Такова воля, которой подвластен великий Су Ан, – сказал Белобровый Син Ур, и с этими словами выдохнул славную свою душу.

Ур Фта всеми четырьмя руками обхватил его остывающее тело и безутешно зарыдал. В тот же лум легла ему на плечо знакомая рука, и он услышал голос неунывающего Трацара:

– Ведь ты разделишь свое горе со всеми, кому был дорог Великий Син Ур. Не время предаваться скорби и унынию. Защитники Стора вряд ли продержатся долго. А неприятель одновременно продвигается к Фатару. Цлиянский флот разделился и отошел в заливы, чтобы в бухтах прикрыть Укбат и Каллар от натиска бесчисленных крианских кораблей…

– Ты прав, мой верный Трацар, – выпрямившись и отдавая адлигалу, сказал царевич. – Я прикажу немедленно начинать похоронный обряд. Ночь впереди, и ее нам хватит, чтобы проститься с великим царем. А наутро мы выступаем в поход.

– Положись на меня, государь. Я отдам все необходимые распоряжения, – срывающимся голосом произнес советник Од Лат, почтительно склонившись на пороге царских покоев.

– Государь? – растерянно повторил Ур Фта.

– Да, – подтвердил Трацар. – Ты больше не царевич. Ты – царь в пределах Цли, как ни горько тебе это слышать. И с первого дня своего царствования должен будешь приложить сверхагарские усилия, чтобы доказать: величие твоего отца не уплывет с его телом в атановом клузе, ибо ты унаследовал его в полной мере.

До половины ночи нескончаемым потоком стремились айзурцы с факелами в руках к небольшой площади возле царского дворца. Там на возвышении освещенный огнями лежал великий царь Син Ур Белобровый, уснувший вечным сном. Он был облачен в парадные доспехи, украшенные золотыми зарослями по черному полю. В правую руку вложили ему грозный меч по имени Суизум с обнаженным пламенеющим клинком, в левую – шлем с ажурными серебряными плавниками, словно выросшими из висков, и устрашающей личиной. Его длинные седые кудри были расчесаны, как полагается, на три стороны, его лик был чист и светел. Мертвый царь застыл в величественном безмолвии, но его призыв – не щадя жизни, стоять за цлиянские земли – ведом был сердцу каждого цлиянина, и здесь, в Айзуре, и далеко за его пределами. Вняв предсмертному зову царя, суровые арфанги вели за собою войска берегами великих цлиянских рек Равизы, Лаины и Асиалы. Грозная дюжина Ивора уже в эту ночь пришла под стены столицы, и вместе с айзурцами иворцы оплакивали всеми любимого государя. Не поскупились, снаряжая войска, города надежного Юга – Гатор Холтийский, Мигла, Саин и Глион. В их кузницах ковалась могучая преграда новому крианскому нашествию.

Героям Буйного луга ведомо было, что на сей раз победу вырвать будет гораздо труднее, но бодрости они не теряли. Даже в Айзуре унылые вопли плакальщиц то и дело прерывались звоном оружия и словами воинственных клятв. Даже в те лумы, когда тело царя переложили в нагруженный клуз, воздали самые последние почести, заколотили его широкой атановой доской и спустили в неспешный поток Айзы, даже тогда слезы в глазах воинов вспыхивали и закипали от жаркого рвения к битве.

– Отложим поминальную трапезу до лучших времен, – возгласил Ур Фта, повернувшись лицом к своим подданным, как только отправленный по течению клуз скрылся во тьме. – На рассвете мы выступаем. Используйте оставшийся нимех для сборов и прощания с родными. Ведь многим, быть может, не суждено возвратиться назад.

Собрав совет в Западной башне, юный государь выслушал опытных арфангов и советника Од Лата, поразмышлял наедине с Кин Лакком сколько-то афусов и объявил о своем решении: грозной дюжине Ивора разделиться на две неравные части – треть иворцев должна на рассвете подняться в горы и, заняв выгодные позиции вблизи и за стенами крепости Тайлар, закрыть Сакларский перевал, откуда неприятель в любой день может обрушиться на Айзур; две трети должны идти в Стор и, оттянув на себя значительные силы, облегчить положение осаждаемой крепости и не допустить штурма; айзурцам, числом полсотни черных дюжин, которые возглавит сам Ур Фта, – выдвигаться к Фатару и там, по возможности не ввязываясь в большое сражение, ожидать подхода основных сил; Нодалю вручается гребень арфанга и айзурская гавардерия; Трацар назначается вторым советником на время войны (а Кин Лакк – третьим, добавил он тихо, так, чтобы не слыхал никто, кроме невидимого форла) .

Что же до Шан Цвара, Ур Фта и его спутники условились покуда не открывать его имени никому, радея о безопасности самого крианского государя, и на военном совете он не присутствовал, отдыхая в тайной дворцовой опочивальне.

Когда совет завершился, Ур Фте доложили, что с ним желают говорить какие-то айзурцы. Он согласился их выслушать, прежде распустив всех участников совета, кроме Од Лата, Нодаля, Трацара и, разумеется, Кин Лакка – он-то был при царе неотлучно. По знаку Ур Фты к нему приблизились девушка и старик, коих подробно обрисовал зоркий Кин Лакк.

Под бременем зим или свалившихся на него несчастий старик склонился, и можно было бы сказать, что совсем упал духом, если бы не искра надежды, упрямо вспыхивавшая в его взоре.

Великая печаль сквозила и в облике его юной спутницы. Но даже в печали она была удивительно хороша собой. При небольшом росте стройна, как молодой габаль. Темная кофта со шнуровкой на груди и рукавами в обтяжку и белый рахалан с подвернутым внутрь подолом не скрадывали ее прелести и стати. Густые волосы цвета мубигаловой коры были собраны в скромный бутон и заколоты простыми айоловыми шпильками. Громадные глаза в зарослях длинных ресниц словно вобрали в себя всю зелень короткого лета и сверкали из-под натянутых луков бровей, как две саоры в искусной оправе. Ее губы, словно нарисованные на смугловатом лице свежей кровью, слегка оттеняла сверху драгоценная родинка, а нежный подбородок очертаниями напоминал головку леверки.

Девушка заговорила первой, и вот что она сказала:

– Я – Чин Дарт, четвертая дочь покойного Крум Чина, а это – почтенный Нирст Фо. Во время последней войны мы потеряли близких, и потеряли бесследно. В стычке с противником на берегу Асиалы, неподалеку от Стора мой возлюбленный по имени Ал Грон и сын почтенного Нирста Фо, меткий стрелок Фо Гла в числе прочих прикрывали отступление своего отряда. Но в отличие от других воинов, их тела так и не были найдены. В последний лум, когда их видели живыми, они были вместе. Вместе и мы с почтенным Нирстом Фо мыкаем горе и не знаем с тех пор покоя. Слышали мы, что ты, наш добрый царь, и твои друзья долго скитались в крианских землях за горами Шо. Так вот, не доводилось ли вам внимать какой-либо вести о наших?

– Как, ты говоришь, звали этих героев? – переспросил Ур Фта.

– Ал Грон и Фо Гла.

– Нет, не доводилось, – сказал он, печально покачав головою.

– И мне не пришлось, – тихо вымолвил Нодаль.

А Трацар, пробормотав несколько непонятных слов и проделав что-то замысловатое руками, сообщил:

– И я ничего не могу сказать о них, кроме одного. Крепитесь в сердцах своих, ибо нынче уж нету в живых ни того, ни другого.

Все отдали погибшим адлигалу. Затем старик и девушка, обнявшись, зарыдали и повернулись, чтобы уйти. Но в последний лум Нодаль остановил их:

– Взгляни-ка, красавица, и ты, почтенный. Не узнаете ли вы эту вещицу?

Он снял висевшую у него на груди рядом с саорой деревянную резную фигурку сужицы, сжимающей в клюве кольцо, и протянул ее на ладони.

Чин Дарт первая обернулась и медленно подошла к нему. Увидав талисман, она схватила его и поднесла к самым глазам, словно не решаясь им верить.

– Да, это он, – чуть слышно сказала она наконец. – Я своими руками вырезала этот талисман из айзурской айолы и повесила его на шею Ал Грону, когда прощалась с ним.

Нодаль вскочил, почтительно обнял Чин Дарт за плечи и усадил ее рядом с собой. Он сказал:

– Теперь я знаю имя своего спасителя. Слава Олтрану, теперь мои дети и дети детей их детей будут воздавать хвалу не безымянному герою, а айзурцу Ал Грону. Слушайте все. Этот отважный юноша, обнаружив перстень Ур Фты, случайно сохранившийся при мне, вывел меня с Черных Копей, где я томился множество дней и ночей, ослепленный и оглушенный злыми чарами. Славный Ал Грон провел меня через Долину Кронгов. И вот я жив, а сам он геройски погиб в когтях одного из этих чудовищ…

– Славный витязь! – взмолился почтенный Нирст Фо. – Ты был, говоришь, слеп и глух? Вполне ли ты уверен, что рядом с Ал Гроном тогда не было моего Фо Глы?

Нодаль задумался и, чтобы утешить старика, сказал:

– Я не вполне уверен, отец. Возможно, было их двое, и второй погиб еще до того, как мы натолкнулись на свирепого кронга. Но не отчаивайся, следы твоего сына непременно отыщутся. Мы еще услышим о нем, обязательно услышим!

– Государь, не следует ли нам подкрепиться и отдохнуть? До рассвета осталось не так уж много времени, – негромко сказал советник Од Лат, наклонившись к Ур Фте.

– Ты прав. Распорядись, чтобы почтенному Нирсту Фо и красавице Чин Дарт выдали достойное вознаграждение. Пускай примут без обиды. Я сам потерял отца и от чистого сердца желаю умерить их скорбь. Кто знает, какие несчастья ждут нас еще впереди? А когда закончишь с этим, поспеши в мою прежнюю опочивальню. Хочется мне именно там побыть одному напоследок и выкурить трубочку саркара в предрассветный нимех.

Од Лат увел за собой Нирста Фо и Чин Дарт. А все остальные по приглашению Ур Фты направились во дворец. Но видно, в эту скорбную ночь не суждено было отдыхать ни единого рофа никому в цлиянской столице.

Не успели они на тикуб отойти от Западной башни, как государю принесли весть о том, что прибыл гонец из Стора.

Он появился из тьмы верхом на гаварде, утыканном стрелами. Несчастный зверь, хрипя и извергая кровавую пену, свалился у самых ворот. Всадник, на удивление легко раненый в плечо, едва успел освободить ногу из стремени – а не то гавард, падая, придавил бы его своей тяжестью.

Оказавшийся совсем еще зеленым юношей гонец преклонил колени перед умирающим зверем и, приподняв ему голову, расцеловал ее, обливаясь слезами. И только после этого, убедившись, что гавард уже мертв, он поднялся навстречу подоспевшим айзурцам и потребовал немедленно вести его к Син Уру.

Уразумев, что великий царь умер, он скинул помятый шишак, торжественно отдал покойному адлигалу и объявил, что должен говорить с Ур Фтой. Не прошло и рофа, как желание его было исполнено. Юный посланец Стора с наскоро перевязанной раной почтительно склонился пред молодым государем, назвал свое имя – Дал Сат – и, не теряя даром ни единого лума, приступил к рассказу. Время от времени голос его срывался, он то и дело неуклюже взмахивал уцелевшей рукой, словно подбитая птица, и в ужасе округлял глаза.