Текст книги "Только ломаные такты"

6

Я старался держаться ближе к старшим ребятам, класса из седьмого-восьмого, надеясь заработать авторитет в глазах сверстников. Интересы старшеклассников автоматически становились и моими интересами. Но главное – взрослеть я начинал быстрее своих ровесников. Вне школы взрослым было особо не до нас, мы были предоставлены сами себе, и развлечения приходилось придумывать самим. Большинство жили рядом с казармами, куда селили офицерские семьи, поэтому при выходе на улицу из подъезда ты обязательно встречал знакомое лицо.

После учёбы или футбола мы собирались в клубе, благо он находился в двух шагах от футбольного поля. Это было место для кино, собраний, настольных игр и наших выступлений. И пусть афиша «В клубе части» всегда была пуста, мы-то знали, что за фильм будут показывать офицерам. Только представьте себе картину: выключается свет в помещении клуба восточногерманской провинции, за его большими деревянными дверями наступает гробовая тишина, в видеомагнитофон вставляется чёрная кассета второй или третьей перезаписи культовой по тем временам киноленты, и мы, наглецы, лезем как можно ближе к экрану.

Фильмы по мотивам сказок или про революцию меня не будоражили, а вот получить заряд эмоций после просмотра боевика – это да, по-нашему. Кого-то привлекали сугубо фильмы про единоборства: «Двойной удар», «Кровавый спорт», «Американский ниндзя». Мне больше всего запомнились «Робокоп», «Терминатор» и «Рокки». Вне всякой конкуренции был фильм «Кинг-Конг». Румыния радовала боевиками с комиссаром Миклованом. Если обещали французский фильм, значит, будут комедии с Луи де Фюнесом и его жандармами, либо с Пьером Ришаром. Менее известными для остальных, но не менее интересными для меня лично стали приключенческие фильмы «Крокодил Данди 2» и «Индиана Джонс». Ужастики я тоже не обходил стороной. И было неважно, что многое на экране я не понимал, потому что меня не волновали взрослые отношения и проблемы, описываемые в сюжетах большинства фильмов. Или что перевод кинолент был непрофессиональный, представлял собой наложенный поверх оригинального английского или французского языка русский дубляж, где всех персонажей вне зависимости от пола озвучивал чаще всего один мужчина.

Отдельного упоминания заслуживает Гойко Митич, который превосходно исполнил, нет, перефразирую, вжился в свою роль индейца, борющегося с угнетением колонизаторов. А его коронный поворот головы с пронзающим взглядом, который стоит в одном ряду с потиранием носа большим пальцем Брюса Ли! После просмотра самого запоминающегося вестерна «Чингачгук Большой змей» многие мальчишки помладше стали мастерить и бегать с луками и томагавками, разыгрывая сцены из кино. Именно тогда пионерским галстукам нашлось ещё одно применение – закрывая лицо, детвора изображала ковбоев. Разбитые части тела, вечные споры о том, кто кого будет играть, знакомы каждому. Но не только фильмы про индейцев оказывали такой эффект – посмотрев «Зорро», ребята вырезали ножами-бабочками на деревьях знак Z, но лично я к этому подражанию остался холоден.

Мне больше нравились пинг-понг и настольный хоккей: фигурки хоккеистов у нас были из мультфильма «Шайбу, шайбу!»; мы проводили турниры, когда была плохая погода за окном. Я особенно любил эти моменты: толпа сгущалась вокруг несчастного столика, который взлетал выше нашего роста от хаотичного вращения рукояток, от азарта и соревновательного духа. Весь мир сейчас сконцентрировался только в одной точке – на мини-поле. Крича безостановочно: «Го-о-о-л! Мне очко!» – мы били по шайбе и передавали пас насаженными на стержни фигурками хоккеистов, вперёд-назад. До того как в клуб не притащили нормальный настольный хоккей, у нас был собственноручно сделанный футбол из картонной коробки с отверстиями для ворот и для палок, на которые мы цепляли по 4 красных и синих прищепки для обозначения трёх нападающих и вратаря.

Конечно, мы всё время не могли торчать в клубе. Пускай мы и продвинутые советские дети, игры дворовые были как у всех. Единственное, каждый из своего уголка Союза привозил свои игры – «городки», «лапта», «слон», «штандер», «вышибала», «Море волнуется…». Но чаще всего мы придумывали их сами и атрибуты к ним делали своими руками из ничего, по сути, будь то дротики к игре «дарст» или даже качели. Мы придумали свою версию волейбола: сидишь на пятой точке, ноги вытянуты вперёд, и в таком положении руками отбиваешь мяч. Устраивали бои между насекомыми – ловили паука и осу, сажали их в стеклянную банку и смотрели, кто кого победит. Если разбивался ртутный градусник, мы не горевали, а толкали щелчком пальцев кружочки серебряной субстанции, которые потом испарялись. Мы даже и не знали, насколько это может быть опасно – голова поболела и перестала, и мы забыли о своём баловстве. Пока мы запускали воздушных змеев, на заднем фоне слышались крики: «Если ты за солнце, значит за пузатого японца, если ты за луну, значит за советскую страну», – это малые собирались играть в «войнушку» с деревянными автоматами, найденными где-то в подвале школы, о которых забыли с последнего проведения «Зарницы».

Старшаки же умели делать вещи поинтереснее – так называемые «поджиги», которые были способны прострелить холодильник, по их рассказам. Или взрывпакеты. Ух и страшная штука, я вам скажу! Кстати, на местной сокровищнице-свалке порой столько артефактов находили! Немцы часто выносили ненужные им вещи, которым ещё нашлось бы применение. А нам это было на руку, ведь из двух поломанных великов мы собирали один рабочий – руль там нашли, педаль здесь, колесо где-то ещё. И вот пока мы копошились среди груды металла, старшие сидели чуть поодаль и рассказывали нам, что это велики фирмы Diamant – самой старой по производству велосипедов в Германии. Убедиться в достоверности сказанного я не мог, а потому верил всему, что они мне говорили. На свалке были и машины, в салон которых мы с друзьями любили садиться и представлять, как мы едем и слушаем музыку, пока другие из автомобильных аккумуляторов вытаскивали свинец, плавили его в огне и лепили фигурки.

7

Некоторых ребят летом тянуло домой, а меня нисколечко, даже несмотря на предложения отца съездить с ним по делам. Зачем оно мне нужно, когда заводилой у нас был Диман Монтана, умеющий предложить такое, от чего точно не откажешься. С ним я познакомился во времена моих походов в футбольную секцию. Его прозвали так, потому что он ходил всегда в подкатанных джинсах модели 10040 и олимпийке Montana – очень крутой немецкой фирме. Мне тоже очень нравился значок «Монтаны», но позволить себе такую одежду я не мог, хотя тоже любил принарядиться. На руке у Димы болтались одноимённые часы с 15-ю мелодиями и надписью USA на обороте, которые он очень берёг, не играя в игру с секундомером, боясь, что кнопки перестанут работать. Один раз, будучи в очень хорошем расположении духа, он дал послушать мелодии, но из своих рук. Помню, как он любил ходить в солнцезащитных очках даже на дискотеке, для меня оставалось загадкой, как он в них что-то видел. Зато у него была классная джинсовая безрукавка, надев которую, он превращался в самого стильного парня на танцполе. У Монтаны был старший брат Антон, который тоже любил приодеться: рубашка в клетку, маленький галстук явно не по размеру, жилетка от костюма-тройки и джинсы. Они были настолько похожи на лицо, что я их определял лишь по причёске – у Димы «ёжик», а брат напоминал солиста группы Modern Talking. Папа не очень одобрял такие причёски, а я так хотел себе её, но был бессилен перед авторитетом отца.

От взрослых, которые в своём детстве мало что имели, детям передавалась привычка всё копить и собирать, но только если это не какой-нибудь ненужный хлам. Я коллекционировал автобусы Ikarus из магазина «Пионерхаус». У каждого был свой домик-коробочка, из-за чего мой ящик был забит под завязку. У Димана была мания на журналы и комиксы – от последних у нас особенно фанатели. Ребята постоянно обменивались вкладышами с комиксами от жвачки Big Babaloo, в то время пока я познавал целую науку надувания пузыря из жевательной резинки. Баловались ещё переводками, клеили их на свои кровати. Часто это были гербы городов ГДР: Дрезден, Карл-Маркс-Штадт и другие, но не все – не было нашего Майнингена. По крайней мере, у меня. Тем не менее немецкие переводнушки против советских привозных сдвижных картинок с какими-то насекомыми, которые мне и даром не нужны, заочно выигрывали, потому я никогда не участвовал в обмене. Как говорил один из персонажей в мультике про Буратино: «Ищи дурака!».

С Диманом было интересно поговорить на отвлечённо-философские, как нам казалось, темы, волновавшие нас в то время. Щёлкая сырые семечки из сорванной шляпки подсолнуха в поле, мы приходили на детскую площадку чуть выше школы, где располагались домики-вигвамы, и между катаниями на крутящихся качелях не раз горячо рассуждали, как собрать у каждого жителя СССР по рублю и стать миллионерами; как изобрести машину времени и отправиться в будущее; куда податься, если вдруг начнётся ядерная война; реально было бы стать парнем американки Саманты Брит, которая умудрилась посетить столицу и Ленинград с «Артеком», или нашей Саши Лычёвой, которая в ответ посетила США. Но мне больше по душе были девочка Даша из фильма «Выше радуги» и полька Моника из фильма «Бабочки». Но, в конце концов, мы с Димой сошлись во мнении, что нам очень хочется попробовать вафли с местной фабрики города Ордруф.

Диман созывал нас на всякие приключения, например, походить по садам и набрать фруктов. Во временное пользование конечно, ага. Так мы учились работать сообща и коллективно, у каждого были свои роли. Мне вот выпадало стоять на шухере, пока мои закадычные друзья поворачивались к сетке-рабице спиной, облокачивались, держась при этом рукой за неё, делали кувырок и оказывались внутри садового участка. До сих пор вспоминаю с улыбкой эти моменты. Помню, как Монтана-младший предложил мне покурить чай:

– А давай набьём самокрутку с чаем!

– Ну и во что крутить будем, не в «рулон Толи» же.

– Давай в тетрадный лист…

Получилось очень нелепо, ведь никто не имел опыта в забивании самокруток. Мы пытались курить и очень смеялись, но не от чая, а от того, что курим чай. Потом это всё заедали бракованными «черномазиками», или «улыбкой негра» – так мы называли между собой сладость из вафли и взбитых сливок, полностью залитых шоколадом. По правде говоря, браком для немцев считались неровная глазурь или похожая мелочь, не портящие саму сладость, и благодаря этому их всегда можно было приобрести на порядок дешевле. Их есть я мог днями без остановки, настолько они были вкусные!

Ещё вспомнилось, как мы с Диманом решили закопать шкатулку с посланием из прошлого, поэтому нам пришлось взять у мирно дремлющего срочника-горца из аула сапёрную лопатку. За этот проступок мы не переживали – всем известно, что в армии нет слова «украли», есть слово «потерял», а солдат сможет применить свою находчивость в исполнении приказа «найди, укради, роди». Долго слоняясь в поисках подходящего места, мы приняли решение закопать шкатулку за углом командирского дома между деревьями, положив туда от каждого по предмету и написав по паре добрых слов будущим поколениям советских детей, после чего вбили в землю табличку с надписью «Откопать через 5 лет». Чего только Дима не выдумывал!

8

Рано или поздно в этой герметично изолированной от окружающего мира повседневности военной части должны были появиться лазейки. И именно в тот момент островок СССР для нас уже превращался в настоящее зарубежье. Но где это находится, я вам не расскажу, а то вдруг кто-то узнает и прикроет лавочку. Для солдат срочной службы в принципе покинуть территорию военной части уже считалось везением, увольнительные для них были запрещены. Это было связано с тем, что 117-й полк постоянно находился в состоянии боевой готовности, ведь меньше чем за 10 километров была граница с ФРГ, где уже стояли войска НАТО с американцами во главе! А посему солдатам приходилось довольствоваться сменой обстановки в наряде патруля, во время разгрузки вагонов с брикетом Rekord, отправки на стрельбы на полигон «Дальмар» или в процессе уборки урожая у немцев, где можно было легально познакомиться с местными Габи. Но этого было мало для молодых парней, а запретный плод так сладок!

Одно время солдаты обращались к нашим старшим с просьбой принести чего-нибудь из колбасных изделий или сладкого. Те им помогали, надеясь получить сигареты марок «Охотничьи» или «Донские», но, правда, до того случая, когда при обмене гостинцами им подсунули противные «Гуцульские» под предлогом того, что забыли в Ленинской комнате сигареты нужной марки, после чего сотрудничество прекратилось. Позднее старшаки быстро сообразили, что можно курить сигареты намного лучшего качества и вкуса, просто нужно знать места. Для меня эта информация так и осталась за завесой тайны.

А солдаты не менее оперативно смекнули для себя, что можно самостоятельно ходить в самоволку без посредников. Тем более что бетонный забор, колючая проволока, наглухо закупоренный периметр не были препятствиями в их желании иметь связи с внешним миром. Понятное дело, что наслаждения живописностью местными видами в процессе бега строем в полной выкладке или по утрам с обнажённым торсом им не хватало. Но это счастье продлилось для них недолго; вскоре командованием была поставлена задача обмазать все поверхности солидолом, чтобы потом по вымазанной одежде определять, кто нелегально лазил через ворота или забор в самоволку под видом патруля. А кто попадался, отправлялся в обязательном порядке в особый наряд со звёздочкой – начистить до блеска известную лестницу из белой плитки в здании штаба.

Опять я отвлёкся. Наши старшие тоже пролезали через колючую проволоку, гуляли по роще, собирали ягоды и грибы или же, как истинные романтики, воровали у немцев цветы для наших девчонок. В окрестностях во время совместных вылазок мы находили землянки, окопы, реже остатки разбитой техники. Так что в какой-то степени и ваш покорный слуга уловил своим нутром эхо войны. Впрочем, всё это меркло перед нашим огромным желанием пойти со старшими на рыбалку, но они наотрез отказывались нас брать. Кроме меня. Почему? А всё банально просто. В близлежащем лесу я умел набирать целые банки червяков. И, когда я в очередной раз просился пойти со старшими на рыбалку, а они опять не соглашались, я показал им полную банку червяков.

– Эй, малявка, свали-ка отсюда, видишь, дяди пришли взрослые.

– Сюда посмотри, дядя.

– Ого!

– Ну что, теперь по-другому заговорите?

– Где ты столько набрал, малой?

– В лесу, где же ещё.

– Да ладно, не чеши нам, мы сами там еле-еле до середины набираем.

– Так места надо знать.

– А давай ты нам покажешь это место.

– А вы мне что?

– А чего ты хочешь?

– Хочу с вами на рыбалку пойти!

Немного помолчав и вздохнув, они сказали:

– Хрен с тобой, пойдём!

– Правда?

– Честное пионерское!

– Ага, знаю я ваше пионерское…

Но своё слово они действительно сдержали. Мои сверстники потом меня провожали завистливыми взглядами, а я был доволен собой. Красавчик!

– Малой, а ты знаешь, как узнать, мальчик или девочка червяк?

Я был готов к такому каверзному вопросу.

– А ты возьми в рот его, если яйца зацепятся за зубы, значит мальчик, если свободно пройдёт, значит девочка.

Проверку на вшивость, считайте, прошёл. Уже непосредственно в процессе рыбалки старшаки мне показали ручку со стриптизом, где девушка при переворачивании раздевается. Чтобы не тратить драгоценную энергию батареек на кассетном магнитофоне, я помогал им перематывать кассеты ручкой с шестью гранями. Они мне рассказывали, как по прострочке джинсы отличать настоящие американские штаны от польских. Потом мне показывали карточные фокусы, на которых меня ловили как невнимательного простака-лопуха, но сам механизм ловкости рук никто не раскрывал. Так много о жизни я даже в школе не узнал бы. Постепенно старшаки, любящие исказить и опошлить, выбивали из меня всё, во что я так свято верил. Дошло до того, что я ходил и насвистывал про себя песенку: «Пионер даёт пример – бить собак, курить табак». Их авторитет был для меня выше, чем учителей, как ни крути. «Пусть всегда будет водка, колбаса и селёдка!».

Как-то раз Монтана-младший позвал меня пойти со старшаками позагорать на крыше дома. Они умудрились взломать замок на решётке и теперь частенько там проводили время, потому как с козырьков подъездов их выгоняли. У старшего брата Монтаны был потёртый американский журнал Playboy 1981 года с голыми девушками Адриатического побережья и крутая тёмная джинсовая рубашка с расстёгнутыми двумя верхними пуговицами, под которой у него на груди сиял серебряный медальон. Он говорил, что в югославской рекламе, будь то минералка или занавески для душа, всегда присутствует обнажённая девушка. Я начинал влюбляться в Югославию. После обмена «весёлыми картинками» старшие садились «сыграть партеечку» картами кустарного производства с эротическим содержанием, купленными ещё в СССР в электричке у глухонемого. По обыкновению они играли в подкидного дурака, и тут частенько случались курьёзы: Антон набирал и набирал себе карты, сидя с довольной улыбкой и без отрыва глядя на этот веер. Другие ребята с возмущением его спрашивают:

– Аллё, гараж, ты вообще ходить собираешься?

– Да! Я думаю, чем мне походить.

Сначала фоном The Cure напевали, что «мальчики не плачут»44
  Речь о песне Boys Don’t Cry группы The Cure.


[Закрыть], потом не переставая играла песня группы Kiss – I Was Made For Lovin’ You, которая всем порядком надоела. Не заставивший себя ждать Диман включил песню какой-то югославской группы:

 
«Игра рок ен рол цела Југославија
Све се око тебе исправља и савија»55
  «Танцует рок-н-ролл вся Югославия, Всё вокруг тебя выпрямляется и сгибается» – припев песни Igra Rok En Rol Cela Jugoslavija группы Električni Orgazam.


[Закрыть].
 

– Давай, вырубай своих южек, сейчас я вам сыграю, – один из старших достал из-за спины обклеенную переводками-дамами гитару и стал наигрывать что-то наподобие Майка Науменко, но в ужасном исполнении: «Лето, я изжарен как котлета…». Но это было очень быстро всеми высмеяно и забраковано.

Почти все в компании любили электронщиков Kraftwerk, Монтане-старшему нравились Puhdys из ГДР, которые позиционировали себя как исполнители тяжёлого рока, но на грампластинках «Мелодии» они назывались ВИА и были одеты в наряды, словно будут танцевать твист, а младшему была по вкусу певица Sandra. Или Sabrina, не помню. А мне западало в сердце всё, что слушают старшие, невзирая на причитания учителей и содержимое газетных статей о том, что в песнях Duran Duran, Frankie goes to hollywood и прочих содержится культ грубой силы, порнография и пропаганда ядерной войны с антисоветчиной. Особенно доставалось группе Kiss, название которой являлось сокращением от «Kinder SS». Какое счастье, что я не поверил в это!

– Ладно, пошли в футбольца сыграем, Виталь, – толкнул меня локтем Диман.

Не вопрос! Спустившись с крыши, мы немного изменили свой внешний вид: подкатав джинсы и натянув подтяжки на голый торс, мы показали, что готовы играть. Недолго погоняв мяч, я залез в фонтан «Грибки» охладиться, пристроившись к девчонкам, которые уже сидели там, опустив в прохладную воду свои белоснежные ножки.

Вот так и проходили наши погожие деньки, когда жизнь казалась такой простой и понятной. А потом наши старшаки стали как-то предательски быстро заканчивать восьмой класс. По всей школе мелькали ленточки «Выпускник-88», ребята в костюмах-двойках и кроссовках, лозунги с красивыми словами, сопровождаемые цитатой из произведения Ленина. Моё любопытство оказалось выше моей скромности, и я заглянул в актовый зал, где играла песня «Учат в школе, учат в школе», а на сцене для старшеклассников соорудили картонный корабль с надписью «Счастливого плавания в океане жизни». Друг за другом к микрофону подходили преподаватели и высказывали пожелания в адрес выпускников. Наверное, это единственный раз, когда они не рассказывали про огромный вклад коммунистической партии в воспитание молодых людей, достойных своих отцов, верных делу партии, готовых трудиться истинно по-ленински, вписывая новые славные страницы в хронику строительства коммунизма. Они просто по-человечески желали им счастья, благополучия и призывали не бояться рисковать в поиске себя. Но мне не дали до конца досмотреть представление и прогнали из актового зала. В обед выпускников повезли в традиционную поездку по городу Дрездену. Поздним вечером у них были танцы в стенах школы, раздача аттестатов, потом встреча рассвета, которая плавно перетекла в свистопляску уже на улице с включённым на всю магнитофоном в 5 утра, после чего был вызван дежурный по части. И в конце концов наступало грустное лето, в течение которого пацаны уезжали обратно в Союз…

Но далеко не со всеми местными ребятами я нашёл общий язык. В детстве я был вполне спокойным мальчишкой, но драки не обходили и меня стороной. Первая драка была, когда я, будучи ростом метр с кепкой, со всей силы ударил по ногам грубо толкнувшего меня плечом парня выше меня на полторы головы в коридоре школы. Не знаю, как я не испугался, всё забылось в секунду. Так как вокруг были учителя, он мне «забил стрелку». Я, не теряя даром времени, побежал к Монтане-старшему за советом. Антон сказал, что я немедленно пойду и побью его, без вариантов, иначе он сам мне щелбанов насуёт. И, немного поразмыслив, он добавил, что составит мне компанию на всякий случай. Сразу на месте он проверил мой болевой порог, чтобы я не заплакал от ударов. «А ну-ка, напряги пресс и лови удар». Я пошатнулся от удара, но устоял. «Ну, нормально, сойдёт. Бей в челюсть или в „солнышко“ сразу, сбивай дыхание ему». Ага, достать бы ему ещё до головы кулаком. На страх уже не было времени, когда я пошёл на «стрелу» с Антоном. Мой визави пришёл тоже не один, но так как старшего Монтану знали все, дружки поднапряглись и остались стоять в стороне. Мой противник был крупнее меня, но зато я был более юрким и гибким. Противник хотел меня просто задавить массой, переходя в борьбу, а я сразу успел собрать всю силу в кулак и стукнуть его в грудь, после чего он потерял дыхание, и я посыпал на него добрую порцию быстрых ударов, но не таких сильных, как первый. Когда из носа потекла кровь, драку моментально остановили, разняв нас. Я тоже отхватил нехило, одежда была растянута и порвана, костяшки кулаков покраснели и немножко набухли. Но знаете, в той ситуации мне просто повезло, по правде говоря, вовремя успел первым нанести удар, это оказалось важным фактором. От отца я не получил нагоняй, он только молча оглядев меня, задал один-единственный вопрос: «Ты его хоть успел помять?». Я ответил отцу по-армейски: «Так точно!». Мой папа самый лучший!

Гулять я мог формально до девяти вечера, но так как отец возвращался домой в ночь, я оставался с пацанами подольше, пока их не дёргали родители. А немцам вообще разрешали гулять только до семи, отчего они часто злились, только почему-то на нас. Надо полагать, потому что мы не давали им спать своими криками на улице.