Текст книги "Лизавета Синичкина"

Анфиса и Раиса Манцуравна с первой минуты не нашли общий язык и зажили под одной крышей все ровно как кошка с собакой.

«-Вы бы, что ли Раиса Манцуравна сходили в баню. То от вас пахнет! – говорила Анфиса.

– Воняет, не нюхай! – отвечала Раиса.

– Раиса Манцуравна поменяйте мне, пожалуйста, мелочь на бумажные! Вы же знаете где и у кого! Вам какими деньгами больше подают, наверно все больше копейками? Хи-хи-хи!

– Ну, куда нам, до вас. Нам мужики под юбку не заглядывают, чтобы потом бумажные были.

– А у вас и юбки нет! Старушкам юбки не полагаются.

– А что же им полагается?

– Шерстяные репетузы! Хи-хи-хи!

– Я себе на кусок хлеба и в репетузах заработаю, а ты еще десять лет и с голоду околеешь.

– Раиса Манцуравна, а когда у вас был последний раз мужчина? До Великой Отечественной Воны! Хи-хи-хи!

– Во-во, у меня-то хоть и вправду были мужчины, а у тебя сопляки!»

И все одно в таком же духи. И неизвестно до чего дошло бы, есле однажды в гости не пожаловал Могилев.

Он пришел, достал водки закуски и как водится, стал молчать.

Анфиса была в комнате и дремала.

– Анфиса у нас гости, поднимайся, буду тебя знакомить! О! Со спонсором! Ха-ха-ха! Будешь спонсором Виталик?

Анфиса вышла, как лежала на постели в прозрачной ночной рубашке с распущенными волосами.

– Ну, девка совсем сдурела, оденься! – вскликнула Савельева.

– А я что голая? Я в одежде! Здравствуйте! Анфиса! – и девушка подала ручку Могилеву.

Могилев растерялся и не мог оторвать глаза от красивой Анфисы. Молодая девичья грудь как наведу, соблазняла не прикрытая под тонкой тканью и приковывала взгляд.

– Виталик, – выдавил Могилев после долгой паузы.

– Очень приятно! – ответила Анфиса. А я водку не пью!

– Ишь посмотри на нее, водку она не пьет! А тебе никто и не предлагает!

– А я не вам тетя Вера, я Виталию.

– Ах, он уже Виталий! Все пошла остуда.

– Да раде бога.

– Оставайся! – попросил Могилев.

– Вот видите тетя Вера, Виталий разбирается в красоте! Я остаюсь!

– Стыда у тебя нет Анфиса, ты бы еще голая вышла, так он тебе не только предложил остаться!

– Хорошо пойду, оденусь! А пока Виталий сходите, принесите даме шампанского.

– Шампанского?! А конфет шоколадных не надо?

– Правильно тетя Вера и конфет.

– Я сейчас, – сказал Могилев и собрался в магазин.

– Ну, девка, ну Анфиса! Да иди уже.

Анфиса оделась в свою короткую юбку, накрасила губки, подвела брови. Вернулся Могилев с шампанским, конфетами и фруктами.

– Вот видите, тетя Вера, настоящего мужчину пошлешь в магазин, он в придачу всему еще сверху принесет. Наливайте Виталий шампанского дамам!

Могилев откупорил бутылку. Савельева по такому случаю достала из серванта хрустальные бокалы. И Виталий разлил шампанское, а сам на пару с Ковалевым предпочел водку. Раиса Манцуравна не была, она еще не вернулась из Ростова.

– Давайте за знакомства! – сказала Анфиса и подняла бокал. А вы Виталий не женаты?

– Холостой! – ответила Савельева и покачала головой на Анфису.

– Вот и хорошо, – улыбнулась Анфиса. За это давайте выпьем.

Выпили.

– Ну что вы Виталий, наливайте еще, видите у дам пустые бокалы. И откройте конфет. А вы одни живете? Или может быть с мамой.

– Один он живет, а ты что в жены набиваешься?

– Да нет, просто у вас тетя Вера с приездом Раисы Манцуравна климат стал не тот. Вот я и думаю, может мне переехать?

– Это куда же?

– Куда, куда вот к Виталию!

– Ну, девка, ну Анфиса! А у него ты спросила?

– А он не против! Да вы же не против Виталий?

– Ну-ну, ты бы еще совсем без юбки пришла, так он не только на переезд согласился.

– Да что вы тетя Вера придираетесь! То ночная вам ни такая, то юбка короткая. Это такая мода!

– Да знаю я твою моду! Тысячу лет пройди, а как были грудь и голые ноги в ходу, так и останутся! Ох! Пусть твой Виталий лучше колбасой закусывает, а то только и знает, что тебя глазами ест.

И концу застолья Анфиса уже смело сидела на коленях у Могилева, а потом и вовсе собралась в гости.

– Передавайте от меня привет Раисе Манцуравне, – сказала Анфиса и под ручку с Могелевым вышла от Савельевой.

Никогда ничего подобного не было у Могилева. Он весь изменился. Совсем престал пить и свою долю водки отдавал коллегам по непростому ремеслу. Он больше не говорил, что любая баба то баба и ничего ей особенного не надо. Все женщины перестали для него существовать кроме одной единственной. И больше после работы он не шел пугать и смущать станичников, а спешил домой, где его ждала его Анфиса. Она прожила у него до поздней весны, а когда стало тепло, он однажды вернулся с кладбища и не застал Анфису дома. Анфиса ушла и унесла собой все деньги еще какие-то вещи.

Анфиса сбежала, а ее тепло ее образ, словно навечно поселился в доме Могилева и на каждом шагу напоминал мужчине, а том пусть и мимолетном, но счастье. Вот здесь Анфиса любила отдыхать, а вот здесь Анфиса спала и сладко потягивалась, а вот Анфисино место за столом, а вот рубашка что Анфиса отвела под ночную сорочку. Могилев брал в руки ту рубашку, и ему словно казалась, что она продолжает излучать тепло и аромат Анфисы. Анфиса ушла, а то чувство что однажды пришло в сердце Виталия навсегда осталось, и ни как не хотела пропасть и подарить покой.

Наследующий день после разговора с Савельевой Могилев поехал в Ростов на центральный рынок. Сообщений о смерти не было, а у него поломалась телевизионная антенна, и нужно было поменять. Анфиса любила, чтобы показывало много каналов, и Могилев думал, вдруг придет Анфиса, а у него телевизор не работает. Расстроится. Он только и думал, что об Анфисе, чтобы больше ее не расстраивать. Антенну можно было выбрать и в Аксае, но Могилев поехал в Ростов, чтобы купить самую лучшую.

С антенной под мышкой он уже собирался уже оставить шумный рынок, как его окликнули.

– Виталий! – раздалось за спиной Могилева мужской голос.

Могилев обернулся. Ткаченко в осеннем дорогом пальто стоял и довольно улыбался.

– Здорово! – сказал Ткаченко и подал руку.

– Здравствуй, – ответил Могилев и пожал протянутую руку.

– Ну как там наши? Как станица, не смыла? Как Савельева? Как Ковалев?

– Все нормально! Станица стоит, у Савельевой вчера был. Марка поминали!

– Умер, когда?

– На неделе! А ты терпятся, Лизку обидел.

– Брехня! – махнул рукой Ткаченко.

– Ну, Бог тебе судья!

– Да говорю тебе бабские сплетни! Небось Карлыч наплел. То я ему тогда водки не дал он теперь в отместку и распускает! Я же теперь в люди выбился. Да, на стройке бригадиром! Так что есле что, песок там и или цемент, обращайся.

– Спасибо.

– А ты куда теперь? Смотрю с покупками. Поздравляю. Обмоем! Я здесь не далеко живу! Пойдем, пошли!

– Да я не пью. Бросил!

– Да ладно тебе пошли, пошли у меня к тебе дело есть. Я хорошо заплачу. Да знаю, что хорошо зарабатываешь, но тут такое дело… Короче только своему можно открыть. И только ты и сможешь помочь. Мне тебя Бог послал! Ну, точно, я только о тебе и думал и вот, пожалуйста! Пошли, пошли здесь не далеко!

– Хорошо, только не долго.

Ткаченко жил в переулке Газетном в десяти минутах от центрального рынка. Ни каким прорабом, ни на какой стройке он конечно не работал. У него были деньги, те самые которые он отобрал у Гали. Он снял квартиру в центре и жил в свое удовольствие. Но его мечты и желания полностью так и не смогли реализоваться, хоть и были теперь у Ткаченко не малые деньги, что-то странное и страшное тогда когда он надругался над бедной Лизой, родилось его в сердце. Или вовсе там все это время жило и только ждало, чтобы вырваться наружу, вышло и теперь сводило своего хозяина с ума. И Ткаченко жадно искал, бродил, и высматривал, чтобы только снова испытать то пусть и страшное но такое волнительное для него чувство, что будоражило, что разбудило в нем однажды монстра. И вчера ночью то у него вышло. Получилось то о чем он так грезил и мечтал, но то что случилось, напугало его и он искал средство, чтобы утаить случившиеся и, правда, думал о Могилеве.

– Пришли, – сказал Ткаченко и показывал на двух этажный дом конца девятнадцатого века на такой дом, какие здесь были все на улице. – Проходи! Смотри у меня здесь не убрано!

Был спертый воздух такой, когда комнаты долгое время не проветривали, а в гостиной на столе стола начатая бутылка шампанского открытая коробка конфет и почти до конца выпитая бутылка водки.

– Садись за стол! Я сейчас водки из холодильника принесу.

Могилев подвинул стул и сел и с каким-то волненьем и трепетом посмотрел на шампанское и конфеты, словно что-то или кого-то вспомнил дорого для сердца.

Ткаченко вернулся с водкой и еще одним стаканам. Открыл бутылку, разлил.

– Ну, давай за встречу!

Выпили.

– Ты знаешь тут такое дело! – сказал Ткаченко и замялся и снова стал наливать. – Давай еще по одной!

Выпили.

– Как тебе это.… Одним словом вляпался я! Такие себе приключенья на одно место заработал. И врагу не пожелаешь! Давай еще выпьем!

– Я не буду!

– Хорошо я сам! Такое дело, такое дело и как меня угораздила.

– Да что случилось, не темни!

– Да что, что. Труба, одним словом. Только ты один и можешь помочь. Понимаешь засада. Я бы все бросил и на Украину там у меня дружок есть служили вместе. Да тут такое. Корочи видели нас вместе. Соседка зараза. А у меня хозяйки квартиры паспортные данные. Переписала она, мол, так положено. И что мне теперь иза этой твари в тюрьму на всю жизнь! Выручай, я тебе по гроб обязан буду. Вот она, пойдем, только ты это можешь помочь я все продумал, закапаем ее, и начну новою жизнь.

Ткаченко поднялся и повел за собой Могилева в дальнюю закрытую комнату.

– Вот, что теперь делать? – сказал Ткаченко и открыл двери. Нажралась она и не знаю что, может сердце! Ну, кому теперь докажешь.

На кровати лежала голая мертвая девушка с золотистыми волосами до пояса. Могилев побледнел.

– Анфиса говорит, зовут! Да брешет наверно. Придумала! Проститутка! Да наркоманка наверно! И на шеи полоса, то, наверное, вешалась! Сумасшедшая! А скажут, я задушил! Я все придумал, мы ее по кускам порежем и в мешках на кладбище снесем и под хороним в какой-нибудь могиле. Дел то! А? Что молчишь? Да не бери в голову, не человек-то говорю тебе бля.… И кому тебе спрашивается, ты же их мертвых столько перевидал. Ну что поможешь?

– Помогу! – тихо сказал Могилев и не мог оторвать глаз от мертвой, но по-прежнему красивой Анфисы.

– Спасибо, спасибо! Век не забуду! Ну, так что я за пилой? И топор где то был.

– Не надо топора!

– Да как же, а руки, руки я думаю, что удобно всего отрубить, чем пилить!

– И пилы не надо.

– Как же не надо. А как мы ее повезем?

– Я у приятеля машину возьму. Дождемся ночи, пока соседи улягутся, и вынесем и отвезем на кладбище. А пока до вечера я там все подготовлю.

– Как скажешь, тебе видней ты у нас по этому делу мастер.

Могилев вернулся за полночь на старом Жигули. Анфису завернули в одеяло, вынесли и положили в багажник.

Всю дорогу Могилев молчал, а у Ткаченко не закрывался рот.

– Спасибо тебе Виталик, я никогда не забуду! Что хочешь, проси! Жизнь она длинная, я тебе есле что пригожусь! Хорошо ты это с машиной придумал. А то потом от крови дом отмывай. А друг что машину дал, не узнает? А я тебе так это скажу, покойница хоть и шалава, а дело свое знала!

Могилев как-то странно улыбнулся, но Ткаченко не заметил и продолжал болтать.

– Горячая девка была! На улице познакомились, на рынке! Я так сразу вижу! Она себе что-то там покупала, да брехала наверно, высматривала, кто кофточку подарит. Не ломалась, сразу согласилась идти. Только одно с гонором, говорит, что водку не пьет, шампанское говорит, подавай и конфеты. Проститутка! Ладно, думаю, черт с тобой купил! А оно вон как вышло! Она еще наверно наркоманка, а как еще. Они все эти бля.… И Лизка та тоже бля… Все ломалась! Я тебе по секрету понял, что ты ни то, что этот Ковалев подкаблучник. Я ее Лизку то, ну что скрывать того! Она оказывается, еще девушка была! На ее месте спасибо надо сказать! Есле б не я так наверно старой девой и померла, а так будет благодаря мне знать, что оно настоящий мужик. Сначала ломалась, все они ломаются. Ну, ничего мы теперь с тобой. Я есле, что сразу к тебе! А то как, они же последние время бабы эти дохлые пошли, настоящего мужика не тянут. Я теперь честно признаться боюсь, попадется опять какая-нибудь припадочная и что садиться иза нее в тюрьму? Есле что я к тебе!

– Приехали, – сказал Могилев, и остановил машину, не доезжая самого кладбища. Дальше пойдем пешком, машину не надо.

– Хорошо, хорошо как скажешь. Она не тяжелая, донесем, донесем.

Вышли, достали из багажника мертвую Анфису и понесли.

Шли в обход, много раз останавливались. Какие не были мужчины сильные, нести было неудобно, одним словом не мешок картошки. Тело то провисало, то валилось из рук, и два раза Ткаченко выронил ноги Анфисы. Но добрались с горем по палам.

Могила и сам факт ее возникновения напугал Ткаченко, он думал, что они подкапают уже готовую и делу конец. А тут целая и свежая, так, словно Могилев все эти часы только и посветил, что ее выкопать.

– А зачем такая? Она все ровно безродная Анфиса эта! Да и потом бугор останется. Заметят!

– Я без бугра только, чтобы приметить!

– Зачем примечать? – не понял Ткаченко и еще больше испугался.

Могилев снова улыбнулся так же как по дороге в машине, и тут пре свете луны смотря на него в упор, Ткаченко разглядел в улыбки своего товарища что-то зловещие угрожающие.

Ткаченко попятился, а Могилев поднял с земли тяжелый стальной лом который рядом лежал с лопатами и был им заранее приготовлен и со своим страшным оружием пошел на Ткаченко.

– Виталий ты это чего, чего?

Могилев размахнулся и не дал больше сказать не слова. Ткаченко пытался прикрыть лицо руками, но Могилев целил в голову и с первого удара повалил Ткаченко на землю. И снова размахнулся и снова по голове, потом еще и еще пока окончательно не раскроил Ткаченко череп.

Поначалу Могилев был спокоен словно нечего особенного. Он взял за ноги бездыханное тело Ткаченко и кинул в могилу, и только когда пришла очередь хоронить Анфису, с ним что-то сделалось. Он захотел еще раз в последний раз на нее посмотреть. Развернул одеяла, посмотрел и заплакала. Анфиса показалась Могилеву словно живая, так словно она спит, но сейчас обязательно проснется и они вмести отправиться к ним домой, станут ужинать, а потом будут смотреть телевизор, отправиться в спальню и Могилев перед сном поцелует ее и уснет, прижавшись к ней сердцем.

Могилев коснулся губами губ Анфисы и задрожал. Губы девушки были ледяными. Она не спала, она умерла и больше никогда не пойдет с ним домой, не станет вместе с ним ужинать и…

Могилев похоронил Анфису, всю ночь не спал, а днем пошел к Савельевой. Пришел, достал водки закуску и молчал.

У Савельевой в гостях был Понамарев. Со смертью Марка Коля развязался и снова начал пить и был рад, что теперь можно было похмелиться.

Савельева разлила водку.

– Анфиса не приходила! – сказала Савельева. Придет, скажу.

– Я знаю, – ответил Могилев и как-то странно улыбнулся. Теперь я к ней стану ходить.

– Встречались что ли?

– Да!

– Померились?

– Померились!

– Ну, слава Богу! Передавай привет.

– Передам!

Понамарев жадно посмотрел на водку.

– Наливаю, наливаю, сейчас слюной изойдешь, – вздохнула Савельева и разлила.

Коля схватил свой стакан, и не чокаясь, быстро выпил.

– Господи куда летишь? Не на пожаре!

– Лизи обещал, просила, чтобы дотемна вернулся. Совсем плохая она стала.

– Да что такое? Иза Марка мучается?

– Да, приходит он к ней.

– Кто ходит?

– Марк ходит!

– Ты Карлыч, что сума шел? Как он к ней ходить может. Умер он! Царство небесное!

– Не знаю, как, но ходит. Я сам не видел, а Лиза рассказывает, что приходит!

V

– Лиза, Лиза Марк пришел! Выйди дочка! – выкрикнул Федор. Учитель по труду стоял во дворе и окапывал деревья: вишню и абрикос.

Марк в отцовских штанах из-под костюма и белой рубашке как на празднике стоял и волновался.

– А ты, куда так нарядился? В кино собрались? – спросил Федор.

– Нет!

– Тогда чего?

Марк опустил голову.

Федор улыбнулся.

– Понимаю, перед Лизкой перья распускаешь.

– И не перья! Дело у меня!

– Ладно, ладно шучу я. Понимаю, сам был молодой! Ты мне как сын и есле я, что худое в тебе видел и на порог не пустил бы. Знаю, как к Лизе относишься. Сватов, когда ждать?

Марк улыбнулся.

– Скоро!

– Ну, смотри мне, – и Федор погрозил пальцем.

Вышла Лиза: красивая в голубом сарафане и с алой лентой в черных волосах.

Отец не мог на нее насмотреться и Марк лишился дара речи. Так мужчины и застыли и с минуту любовались.

– Чтобы не поздно! – сказал Федор.

– Хорошо папа!

Молодые люди взялись за руки, и вышли со двора.

– Пошли на Дон! – с волнением сказал Марк

– Мы же в кино собирались!

– Успеем! Два чеса до начала! Пойдем!

– Пошли! Какой ты сегодня, и Лиза улыбнулась и хитро прищурилась. Что задумал, вижу, не проведешь?

– Узнаешь, пойдем, – и Марк потянул Лизу вслед за собой. Бежим, бежим, – радостно выкрикнул Марк, и счастливые молодые люди побежали в низ по переулку к реке.

Они смеялись, и казалось, что их счастью не станет конца. Вот они спустились к железной дороге и стали подниматься на насыпь со щебнем. Запахло с малой, а с Дона подула прохладой.

Марк и Лиза благополучно перешли пути, спустились, и стали на берегу. Ветер развивал волосы Лизы, и она была прекрасна, и задор и румянец от веселой пробежки делал ее вдвойне красивей. Такой необыкновенной такой желанной, что у Марка перехватило дыхание, и он все ни как не мог собраться с мыслями.

Лиза улыбнулась.

– Какая ты красивая, – сказал Марк и полез в карман и достал приготовленное обручальное кольцо матери покойницы.

Марк разжал руку. Золото блеснула на солнце и Лиза испугалась, и сделал шаг назад.

– Я люблю тебя, выходи за меня замуж! – сказал Марк и протянул Лизи открытую ладонь с кольцом.

– Я же тебе говорила, я не могу, – тихо ответила Лиза.

Марк потемнел.

– Иза него? Да, да? Ненавижу его!

– Не говори так Марк, он меня любит!

– Любит, любит! А я что? Я, значит, не люблю?

– То совсем другое!

– Так ты выйдешь за меня?

– Не знаю, не знаю, не сейчас!

Марк быстро спрятал кольцо обратно в карман.

– И не надо! – сердито сказал Марк, развернулся и пошел прочь.

– Марк, Марк, не уходи, не уходи, стой Марк, стой! Марк, Марк, – заплакала Лиза и проснулась и открыла мокрые от слез глаза.

На голос Лизы в комнату прибежал Понамарев.

– Что ты Лиза? Не плачь, не плачь! Опять Марк приходил? – старик обнял Лизу, а она все не унималась и рыдала на его плече.

– Это я, я виновата! Он умер, потому что я к нему не пришла!

– Да что ты Лиза, ты не причем, не причем. Бог так решил. Так значит, на роду у него написано было, не плачь, не плачь, ты не виновата, не виновата.

VI

– Слышишь Коля, стучаться, – сказала Лиза прислушиваясь и встала иза стола. Точно стучат, в двери.

– Нет, не слышу, тебе дочка показалась!

– Да как же кажется вот, вот сейчас! Стучат, стучат. То Марк, то Марк пришел надо встречать.

– Что ты, что ты Лиза! – заплакал старик.

– Все хорошо, хорошо Марк мерится, пришел! Заходи Марк открыто!

– Брось Лиза, брось, то не Марк, Марк умер!

– Умер?! Нет, нет, что ты такое говоришь, он вчера ко мне приходил, мы на Дон ходили!

– То он тебе во сне, во сне Лизонька приходил.

– Нет, нет, не во сне! На иву, на иву!

– К врачу тебе надо Лиза, у тебя нервы расстроились, – Коля подошел и взял Лизу за руку. – Отдохнуть тебе надо, пойдем, пойдем я тебя в постель уложу!

Лиза не сопротивляясь, пошла следом за стариком. Легла в постель.

– Обиделся на меня Марк, прощает за то, что не приходила! – говорила Лиза, скрестив руки.

– Надо в церковь сходить свечку поставить!

– Надо! Это ты хорошо, схожу, завтра же пойду, пойду.

Но на следующий день Лиза так в церковь и не сходила и не поставила свечи за упокой по Марку. К вечеру она совсем разболелась, бредила еще сильней и окончательно перестала различать реальность.

Понамарев вызвал скорую помощь.

– Видите доктор, совсем она плохая, – объяснялся старик врачом. Говорит, что Марк к ней ходит. Бывает, вскочит и скажет, что в дверь стучат, что, мол, то Марк пришел. А Марк то умер, неделю назад как похоронили! – Вы бы ей, какой укол, успокоительный, – попросил старик доктора.

Мужчина был не долен, смотрел на Лизу как на безнадежную.

– Ее надо в психиатрическую больницу, это не панашей части!

– Да как же сразу и в сумасшедший дом! Она просто расстроилась! Сердце у нее такое, все на себя берет, а вы ее сразу в сумасшедшие рядить!

– Ну, есле все известно, сами бы и лечили! Раз вызвали, так будьте любезны. Вы кто отец?

– Нет, я… Сосед я!

– Сосед?! А родственники у нее есть?

– Нет у нее никого только я. Сделайте доктор укол.

– Да что я ей сделаю, она невменяемая! Лучше помогите в машину ее отвести.

– Помогу, помогу! Лиза вставая, вставай дочка.

– Марк пришел? – спросила Лиза.

– Да, поедите к Марку! Он вас ждет, поднимайтесь, поднимайтесь!

– Зачем вы ее обманываете доктор? – заплакал Коля. – Она же, как ребенок всему верит.

– Надо так, не влезайте. Пошлите, пошлите, отвезем вас к Марку!

– К Марку?

– Да к Марку, Марку. Вот так, вот так.

Лизу посадили в машину обещая встречу с мертвым Марком и увезли, а Коля стоял и плакал. И страшное чувство зародилось на сердце у старика, такое, что он может, видел свою Лизу последний раз в жизни.