Текст книги "Воспоминания. Том 2. Московский университет. Земство и Московская дума"

Таким образом, вместо ожидаемого слияния сословий пробудится между ними антагонизм; вместо возвышения образованных элементов, последует их порабощение. Одна возможность подобного исхода должна заставить задуматься всякого здравомыслящего человека.

Лучше ли будут результаты от слияния крестьянского управления с земским в уезде? В настоящее время контроль над крестьянским управлением принадлежит уездному по крестьянским делам присутствию. Оно большею частью состоит из лиц выборных от дворянства и земства. Во главе его стоит уездный предводитель, который есть вместе и председатель Земского собрания. В Присутствии заседает председатель управы, земством избираются непременные члены и мировые судьи. К выборным лицам присоединяется уездный исправник, что необходимо для согласного действия правительственных агентов с земскими в управлении уездом. Правительство имеет в уезде свои весьма существенные интересы, касающиеся общих нужд государства. Для наблюдения за ними оно имеет своего агента, исправника. Весьма важно, чтобы этот агент действовал не врозь, а в согласии с выборными людьми. Только этим путем может сохраниться гармония в уездном управлении, и с этою именно целью исправник приобщается к уездному присутствию. Между тем, перенесение контроля над крестьянским управлением на Уездную управу влечет за собой устранение исправника. В результате окажется одно из двух: или исправник останется самостоятельным агентом правительства по всем делам, касающимся общих государственных интересов, или он сделается чисто полицейским чиновником, все же остальные дела будут вверены управе. В первом случае правительственный агент не только вступит в антагонизм с управою, но в конце концов, как заведующий высшими интересами государства, он может сделаться главным лицом в уезде. Во втором случае сама управа будет поставлена в положение исправника. К ней будут обращаться все требования в понуждения; она сделается агентом правительства на местах. Едва ли такое положение для нее желательно. Она потеряет свою независимость, и через это ее положение не возвысится, а умалится.

К тому же клонится и другая замена, которую влечет за собою подобное преобразование. С перенесением контроля над крестьянским управлением на уездную управу, председатель управы заступит место предводителя дворянства. Между тем, именно в этом случае предводитель дворянства совершенно на месте, а председатель управы был бы поставлен в ложное положение. Последний находится под контролем земского собрания, которым он избирается и которому он ответствует за все свои действия. Но в состоянии ли будет уездное собрание контролировать действия управы в отношении к крестьянскому управлению? Это более чем сомнительно. Мы знаем по опыту, до какой степени в настоящее время слаб даже контроль собраний над собственною деятельностью управы; контролировать же контроль управы над крестьянским управлением собрание положительно будет не в силах. Для этого было бы необходимо, чтобы члены ревизионных комиссий разъезжали по волостям и сами их ревизовали, чего, конечно, ожидать от них нельзя и что повело бы к бесконечным столкновениям. Высший контроль в этом отношении принадлежит не собранию, а правительственной власти, которая ни в каком случае не может от него отказаться, ибо с этим связаны существеннейшие интересы государства. Но через это управа будет поставлена под двойной контроль: с одной стороны земского собрания, с другой стороны начальника губернии. Она будет раздваиваться внутри себя, из чего неизбежно произойдут колебания, внутренний разлад, столкновения и антагонизм.

В совершенно ином положении находится предводитель дворянства. Он не состоит под контролем собрания; он отвечает за свои действия только перед высшею властью, а между тем независимое его положение, как представителя высшего сословия, безвозмездно отправляющего общественную службу, делает то, что власть должна с ним считаться. Предводитель дворянства есть лицо, занимающее должность историческую и почетную, а этого рода должности во всех странах мира имеют свой особенный характер, которого ничто заменить не может. Они, по своему аристократическому оттенку, служат самою сильного преградою напору бюрократии. Поэтому там, где эти должности выработались исторически, ими следует дорожить, а не заменять их без нужды демократическими выборами, которые, как доказывает всемирный опыт, гораздо менее способны противостоять действию власти. Земская управа, поставленная под ближайший контроль правительства, легко новеет превратиться в собрание чиновников, а подобный исход был бы гибелью всего земского дела.

Именно этого следует опасаться при сосредоточении всего уездного управления в земской управе. Те, которые мечтают о таком порядке вещей, воображают себе, что правительство может все исполняющиеся на месте дела, как местные, так и государственные, вверить земству, оставаясь само на вершине, как высшая контролирующая власть. Подобная система возможна в федеративной республике, где всякое движение идет снизу, и где центральная власть, ограниченная самым тесным кругом деятельности, не нуждается в особых органах. Но в централизованном государстве, и особенно при самодержавном правлении, такое устройство администрации совершенно немыслимо. Тут правительство нуждается в собственных агентах, чрез посредство которых оно действует, исполняя все, что требуется в общих интересах государства. Власть, бессильная на местах, будет бессильна и в центре. Это все равно, что если бы мы в человеческом теле перерезали все нервные нити и оставили бы голову с правом проводить свою волю платоническими воззваниями к самостоятельной деятельности членов.

Власть, которой сила создана всею предшествующею историею и которая всегда была центром народной жизни, не может стать в такое положение. Если бы она приняла его сегодня, то завтра она будет принуждена взять назад то, что она дала, ибо от ее бездействия не может произойти ничего, кроме всеобщей анархии. А с своей стороны, русское земство в настоящем своем положении не может принять на себя подобного бремени. Если, как было указано выше, существенный недостаток нашего земского хозяйства заключается в скудости образованных сил, то можем ли мы, сверх наших земских дел, взять на себя ответственность и за ход крестьянского управления и за исполнение государственных требований? Это было бы через меру отважно и могло бы привести к совершенно обратному исходу. Кто слишком много захватывает, тот рискует потерять и то, что приобрел. При настоящем положении нашего земства, для него гораздо выгоднее и благоразумнее держаться в более тесной предоставленной ему сфере, не задаваясь слишком обширными задачами, и в особенности не притягивать к себе то, что по существу принадлежит государству и что неминуемо вызовет вмешательство государственной власти. В стремлении расширить свою деятельность земство очутится под опекою и слишком поздно узнает, что излишнее честолюбие может быть опасно.

Благоразумное соблюдение меры требуется и устойчивостью учреждений, которая составляет первое условие общественного преуспеяния. Крепкую опору общественным силам доставляют только те учреждения, которые не колеблются ежеминутно. В странах, где общественная свобода прочна, местные учреждения преобразуются не иначе как с величайшею осмотрительностью, медленно и постепенно. В Англии до сих пор в графствах, составляющих главный центр местного самоуправления, не только суд и администрация, но и самое обложение податями находятся в руках мировых судей, назначаемых правительством. Но англичане, которые знают цену исторических учреждений, не касаются их, несмотря на то, что они коренным образом противоречат отвлеченным теоретическим требованиям. Даже в революционной стране, как Франция, которая каждые 13–20 лет меняет свой образ правления, административная система, созданная твердою рукою Наполеона I, остается непоколебимою, и только мало-помалу к ней приобщались либеральные элементы, без изменений коренных оснований системы. Только вследствие этого французский народ мог выдерживать все политические бури и постоянно подвигаться вперед среди постигавших его разгромов. Пока на вершине все изменялось, внизу местная администрация, с которой связываются и около которой группируются все местные интересы, охраняла частную жизнь от всяких колебании. У нас же не прошло двадцати лет с тех пор, как нам дарованы учреждения, значительно расширившие наши права и положившие основание местному самоуправлению, а между тем мы уже готовы подвергнуть их коренной ломке и водворить новую систему. Такой способ действия не может привести к добру. Общество, которое каждые двадцать лет меняет свои местные учреждения, быстро идет к разложению. И без того у нас все отношения расшатались, а в умах господствует смута. Посягая на систему местного управления, мы только усилим смуту и внесем в общество еще больший разлад. Мы нарушим сложившиеся уже в жизни привычки и отношения и будем созидать новый порядок, черты которого нам самим представляются в тумане. Особенно в отношении к крестьянскому населению такой способ действия в высшей степени опасен. Не колебать существующее, не расшатывать и без того уже слишком расшатанные общественные отношения, а охранять и упрочить либеральные преобразования прошедшего царствования, такова истинная задача земских людей. Исполнить ее мы можем, только прочно становясь на почву существующего и изменяя дарованные нал учреждения только постепенного указаниям опыта, не нарушая жизненных привычек. Если же мы, покинув практическую почву, пустимся в неведомую даль, мы неминуемо придем к кровавой катастрофе, виною в которой будем мы сами. Всякий истинный русский гражданин должен употребить все усилия, чтобы предотвратить подобный исход.

В собрании произошли горячие прения. Петр Борисович Бланк, бывший председатель губернской управы, известный составитель всяких проектов, в течение полутора часа распространялся о зловредности чиновничества и о необходимости передать все местные дела в ведение земства. Я возразил, что говорить против чиновничества легко, но устранить его невозможно, ибо оно составляет необходимый элемент всякого государственного управления. Весь вопрос заключается в том, как распределяются дела между ним и земством. Настоящие наши земские учреждения дают нам самостоятельный круг деятельности, которым мы при наличности наших сил и средств можем быть вполне удовлетворены. Требовать большего неблагоразумно, 1) потому что мы с этим не справимся; 2) потому что если мы возьмем в руки дела, по существу своему принадлежащие правительственной власти, мы неизбежно подпадем под опеку, и если один министр внутренних дел все нам отдает, то можно наверное сказать, что следующий все возьмет обратно, и мы, желая получить больше, потеряем ту независимость, которою мы ныне пользуемся. Стремиться к слиянию крестьянского управления с земским значит делать скачок в потемки, между тем, как существенная наша задача состоит в охранении дарованных нам учреждений и в постепенном их развитии по указаниям жизни. После меня городской голова Тимофеев, тамбовский адвокат, ухватившись за выражение подтянуть, которое встречалось в моем особом мнении, с чисто адвокатскою уловкою стал развивать ту тему, что недостаточно все подтягивать: надобно удовлетворять потребностям населения, а насущная потребность состоит именно в слиянии крестьянского управления с земским которые ныне разобщенные члены одного тела. Он уверял, что для исполнения этой задачи найдутся и люди, ибо учреждения пересоздают людей. На некоторых этот ораторский эффект подействовал. Я возразил, что подтягивание, о котором я говорил, относится вовсе не к населению, а к властям, злоупотребляющим своим правом и притесняющим население: существенная потребность последнего состоит именно в том, чтобы их подтянуть, и далее этого не идет. Мечтать же о пересоздании людей можно, только совершенно покинув практическую почву. Но возможно ли было бороться против течения, когда и столичное земство, и печать, и само правительство взапуски друг перед другом били на общую ломку. Члены большинства комиссии усердно читали газету «Земство» и черпали свою мудрость из печатавшихся в ней прений московской комиссии. Трудно было стоять за охранительные начала, когда ревизующий сенатор Мордвинов с усмешкой спрашивал меня: «Неужели вы довольны валуевскими учреждениями?[146]146
  Положение о земских учреждениях 1 января 1864 г. было разработано в комиссии под председательством министра внутренних дел П. А. Валуева.


[Закрыть] А я совершенно согласен с статьями Безобразова и Градовского». Сам губернатор, недавно вернувшийся из Петербурга, объявил во всеуслышание, что в высших сферах вопрос считается решенным, и скоро все местное управление будет передано земству, а губернатор останется только наблюдающим органом. При таком общем безумии трезвый голос рассудка естественно должен был остаться в меньшинстве. Однако, из 42 членов собрания 18 подписали мое мнение, а 24 подали голос против. В сущности количество голосов было безразлично, ибо не постановлялось никакого решения, и оба мнения представлялись министру внутренних дел. Но столь значительное меньшинство, при господстве противоположных течений, убедило меня в том, что в России можно было составить разумно охранительную партию. Надобно было только собрать побольше людей, а не ограничиваться фантазирующими верхушками. Многие гласные, даже из большинства, просили меня напечатать мое особое мнение в виде отдельных оттисков для распространения между знакомыми, и управа обещала доставить мне 150 экземпляров; но губернатор наложил на это запрет, сказавши, что если я хочу напечатать отдельные оттиски, то могу обратиться в любую цензуру. Ограничительные мнения постоянно считались у нас противоправительственными, в то время в одном направлении, а недолго спустя в прямо противоположном.

Слишком скоро, увы, пришлось обернуть фронт и стоять за охранительные начала против торжествующей реакции, которая из всей этой смуты одна вышла победительницею. Вопросы, некстати поднятые Лорис-Меликовым, были решены, но совершенно в ином смысле, нежели предполагалось вначале. Работавшая над ними Кахановская комиссия, которая в первый период своего существования сочиняла для России всякие либеральные учреждения, с назначением графа Толстого министром внутренних дел внезапно повернула в противоположную сторону и по мановению сверху стала вырабатывать реакционные меры. Прошло немного лет, и вместо расширения прав земства последовало значительное их стеснение. Не только оно было лишено всякого влияния на крестьянское управление, но и мировые учреждения были уничтожены. Заведшийся было в России близкий к народу и правый суд, на который лучшие местные люди положили всю свою душу, внезапно был выброшен за окно и заменен системою чистейшего произвола. Управы были поставлены под непосредственный контроль губернаторов. Введены сословные выборы. Одним словом, вместо необдуманного шага вперед, который затевался в видах популярности, сделан был значительный шаг назад, в обоих случаях без малейшего практического повода. Таку нас самовластие, по минутной прихоти, гнет в ту или в другую сторону, не дорожа ничем, ломая все, что попадется ему под руку, не обращая никакого внимания на потребности жизни и на мнение общества. Бедное отечество!

В том же губернском собрании мне довелось представить доклад по другому весьма важному делу, именно по вопросу об учреждении земского банка для содействия крестьянам в покупке земель. Этот вопрос был возбужден еще в 1880 году. В Тамбовское губернское собрание присланы были два проекта, один от Московского общества сельского хозяйства, другой от нескольких частных лиц, в числе которых были известные земские деятели, князь А. И. Васильчиков и Н. А. Ваганов. Для рассмотрения этих предложений была избрана комиссия, которой поручено было подготовить дело к будущему собранию. Я был выбран председателем и вместе докладчиком. Членами были князь Чолокаев, усманский уездный предводитель князь Вяземский, ныне управляющий Уделами, и елатомский помещик князь Кудашев. Мы решили между собою, что отдельные члены будут собирать сведения по своим уездам, а я взялся пересмотреть земские статистические работы, которые в то время производились под руководством московского земского статистика Василия Ивановича Орлова, человека очень дельного, добросовестного и хорошего. На предварительное совещание мы условились собраться у меня в Москве, на масленице. За несколько дней до назначенного срока я получил от Вяземского телеграмму с просьбой повременить день, другой, ибо он не может поспеть во время. Оказалось, однако, что приехал он один и привез с собой весьма дельную работу. Он лично объехал весь свой уезд и собрал нужные сведения. На основании этих данных и земской статистики по другим уездам, я и составил доклад, который был одобрен комиссиею и представлен в собрание. Приведу несколько подробные из него выписки, чтобы показать, как в то время благоразумные люди смотрели на этот вопрос, поныне возбуждающий столько толков. Заключение было не в пользу учреждения банка. Прежде всего надобно было решить вопрос: действительно ли благосостояние крестьян зависит от размера их надела? Рассматривая подробно статистические данные по Тамбовской губернии, особенно относительно количества скота, которое служит главным признаком благосостояния крестьян, мы пришли к заключению, что такого соответствия нет. Многие села государственных крестьян, пользующихся весьма значительным наделом, живут в бедности, между тем как иные села крестьян, даже состоящих на даровом наделе, оказываются зажиточными. Жалобы на обеднение слышатся со всех сторон, но причины этого явления весьма сложны. Первою и главною причиною мы признали прирост народонаселения без соответствующего прироста капитала.

«Пока нераспаханной земли много, – сказано в докладе, – и прибывающее народонаселение может беспрепятственно расширяться на счет непочатых еще богатств природы, быстрое возрастание народонаселения, как умножение сил, составляет благо для страны. Это – период экстенсивного хозяйства. Но когда земли уже все распаханы, и естественные богатства не только не остаются в запасе, но постоянно истощаются обработкою, тогда прирост народонаселения должен сопровождаться соответствующим приростом капитала, который один может заменить скудеющие силы природы. В странах, где пустопорожних земель становится мало, и где поэтому экстенсивное хозяйство должно замениться интенсивным, прирост народонаселения, превышающий прирост капитала, есть зло, которое неизбежно должно вести к обеднению. А в таком именно положении находится центральная Россия. Крестьяне, как и встарь, продолжают основывать семейства с самых ранних лет; народонаселение растет, а привычка к сбережениям соответственно этому не возрастает. Но из этого самого ясно, что лекарство против подобного зла заключается не в расширении крестьянского землевладения, а в изменении нравов, которое может быть только плодом жизненного опыта. Если бы сегодня наделы крестьян были увеличены, а народонаселение продолжало вы возрастать по-прежнему, то завтра вопрос возник бы с новою силою. Как скоро оказывается необходимость от экстенсивного хозяйства перейти к интенсивному, так все внимание правительства и общества должно быть устремлено не на расширение землевладения, а на увеличение капитала. У нас, к сожалению, не только народонаселение растет несоразмерно с капиталом, но есть причины, которые ведут прямо к уменьшению последнего. Сюда принадлежат прежде всего семейные разделы. Сдержанные в прежнее время властью помещика, они со времени освобождения приняли громадные размеры, а это не могло не отразиться самым вредным образом на благосостоянии крестьян. Устройство всякого нового двора, с одной стороны, поглощает капитал, а с другой стороны, раздробляя рабочие силы, уменьшает их производительность. Одинокий работник не только хуже обрабатывает свой собственный участок, но он не в состоянии иметь и тех посторонних заработков, какие получает многорабочая семья. Отсюда общее явление, что зажиточностью пользуются только те дворы, в которых есть несколько работников, одинокие же почти неизбежно беднеют.

К этому присоединяется и другая причина, столь же сильно поглощающая крестьянские сбережения, а именно, увеличившееся потребление вина со времени освобождения крестьян и введения акцизной системы. Из приведенных выше примеров видно, что отсутствие кабака составляет одно из важных условий благосостояния крестьян. У непьющих оказываются даже значительные сбережения, там, где кругом все принуждены прибегать к чужой помощи. До каких размеров простирается уничтожение этим способом народного капитала, видно из того, что но весьма тщательно собранным сведениям в Усманском и Липецком уездах в течение неурожайного 1880 года продано вина по 9 рублей на душу, что составляет почти ³/₄ повинностей, лежащих на бывших помещичьих крестьянах, и около ⁹/₁₀ повинностей, лежащих на государственных крестьянах. Если мы сообразим, что именно для уплаты повинностей крестьянин нередко сдает свою землю или подряжается под работу за низкие цены, то станет очевидным, что даже годовое сбережение на вине могло бы поставить крестьянина на несравненно лучшую ногу и таким образом значительно возвысить его благосостояние. Надобно надеяться, что правительство, которого внимание обращено на этот предмет, примет нужные меры; но если бы осуществилось предложение о возведении кабаков на степень общественных учреждений, что неизбежно сделало бы их центром общественного управления, то без сомнения, зло только бы усилилось.

И в настоящее время неустройство крестьянского управления составляет одну из причин, ведущих к обеднению крестьян. На это в нынешнем году указывали некоторые уездные собрания при обсуждении вопросов, присланных от министерства внутренних дел. С одной стороны, частые растраты, с другой стороны, повальное пьянство, которым нередко сопровождается мирское хозяйство, несомненно поглощают более или менее значительную часть крестьянского капитала. Помочь этому злу может только более строгий контроль со стороны высшей власти. К причинам, уничтожающим капитал, присоединяются причины, задерживающие развитие промышленных сил. Сюда принадлежит главным образом общинное владение. Как скоро является потребность прилагать к земле капитал и заменять экстенсивную обработку интенсивною, так необходимо, чтобы земледелец был обеспечен в постоянном пользовании участком, в который он полагает свои деньги и свой труд. Переделы же, существующие при системе общинного владения, ведут лишь к тому, что земля более и более истощается, вследствие чего крестьяне получают с нее менее и менее прибыли. Приведенный выше пример возрастающего благосостояния выселков, выделяющихся из общего владения, служит тому подтверждением. Только сидя на своей земле, крестьянин привыкает к той тщательной обработке, которая требуется изменившимися условиями жизни, и которая одна дает мелкому землевладению возможность конкурировать с крупным…

Наконец, важнейшею причиною частного обеднения крестьян является самая дарованная им свобода. Если свобода развязывает руки сильным, то она губит слабых. Крепостного человека помещик мог поддерживать, принуждать к работе, наказывать за пьянство, наконец, отдавать в рекруты, если он окончательно оказывался неисправимым. Свободный же человек должен стоять на своих ногах; кто не в состоянии держаться сам, тот неизбежно валится. Вследствие этого свобода роковым образом ведет к обогащению одних и к обеднению других, и это служит первым признаком движения вперед. Неподвижная масса остается в безразличном состоянии; но как скоро в ней проявляется движение, так различные ее элементы отделяются друг от друга, одни движутся скорее, другие медленнее, одни забегают вперед, другие остаются позади. В обществе является разнообразие положений, которое составляет необходимое следствие разнообразия сил и первое условие общественного преуспеяния. Нынешний наш сельский быт на каждом шагу представляет тому пример. В приведенной выше описании Мураевенской волости, сделанном г. Семеновым, можно видеть, каким образом общее возвышение благосостояния, происшедшее со времени освобождения, произвело движение в обе стороны: одни разбогатели, другие обеднели. Этим же объясняется, почему среди государственных крестьян, долее пользовавшихся свободою, встречается большее неравенство, нежели между помещичьими. Такое обеднение части народонаселения, бесспорно, составляет прискорбное явление; но предупредить это зло, вытекающее из самой природы вещей, нет возможности. Свобода, благодетельная в общем итоге, имеет свои темные стороны, с которыми необходимо мириться. Уничтожить их нельзя иначе, как посягнувши на то коренное начало, которое делает человека ответственным за свои действия. Для того, чтобы поддержать равномерный уровень, надобно задержать развитие высших и употребить принуждение против низших, то есть уничтожить свободу. Сохранение же равенства при свободе не что иное как химера.

При таких условиях, спрашивали мы, можно ли признать расширение крестьянского землевладения общественной потребностью? Это выло бы слишком опрометчиво. В этом деле надобно руководствоваться не туманной филантропией, а трезвым взглядом на вещи и ясным пониманием того, что общество может и должно делать для своих членов.

Составители проектов земских банков имели в виду обеспечение земельною собственностью именно беднейшей части населения, которая страдает, по их мнению, от недостаточности наделов. Между тем, с точки зрения народного хозяйства, вовсе не желателен переход земель в руки тех, которые всего менее способны извлечь из нее настоящую выгоду. Как скоро земля начинает истощаться и вследствие того оказывается необходимость перейти к интенсивной обработке и прилагать к земледелию капитал, так является естественное стремление к переходу земель в руки капиталистов, и это стремление вполне соответствует требованиям общественной пользы. Взгляд на купеческое хозяйство, как на хищничество, и старания, минуя капиталистов, перевести землю в руки крестьян, как настоящих земледельцев, равно противоречит и здравым экономическим понятиям и указаниям практики. Нет сомнения, что в местностях, где есть еще непочатые естественные богатства, земля может сделаться предметом спекуляции: аферист покупает ее затем, чтобы, взяв с нее хорошую прибыль, сбыть ее потом с рук; но такой способ действия совершенно неприложим к местностям, где приходится не извлекать капитал из земли, а вкладывать в нее капитал, чтобы получить доход. В действительности, самое хищническое хозяйство есть хозяйство крестьян, которые обыкновенно берут из земли все, что можно, и не возвращают ей ничего. С точки зрения общественной пользы, гораздо выгоднее, чтобы неимущий крестьянин обрабатывал землю, нанимаясь у капиталиста, нежели чтобы он сам приобретал ее в долг. В первом случае земля дает много, во втором почти ничего.

Весьма часто это будет выгоднее и для самого крестьянина. Кредит не всегда есть благодеяние; он может быть и разорением. Кредитом, также как и свободою, надобно уметь пользоваться; иначе он может погубить заемщика. Летопись помещичьих займов в кредитных установлениях служит тому живым доказательством. В особенности кредит опасен, когда он дается в широких размерах человеку, не имеющему других средств. Притом общественный кредит еще опаснее частного: у него нет жалости, он не входит в соображение обстоятельств, он действует, как машина; иначе он не может существовать».

Мы рассматривали расчеты составителей проектов. Оказывалось, что заемщик, получая 0,62 покупной цены, должен был платить с них 11,4 %, а в первые три года даже 12 %. Мы доказывали, что подобная плата разорительна. Допуская, что могут быть случаи, когда крестьянам выгодно купить землю, даже платя высокие проценты, мы утверждали, что таким требованиям вполне могут удовлетворить частные банки.

«Замена частных банков земским, – говорилось в докладе, – может быть желательна единственно в том случае, если бы последний мог доставить заемщикам большие выгоды, нежели первый, либо увеличением размера ссуд, либо дешевизною кредита… Но возвышение размера ссуд колеблет самые основания банка. Неизбежные ошибки при оценке земель, возможное падение ценности земель от случайных обстоятельств, наконец, неизбежные потери при продаже с публичных торгов в случае несостоятельности, все это заставляет существующие банки не выдавать ссуд свыше ³/₄ оценочной суммы. При высшем размере пришлось бы оценку делать строже, но тогда покупатель не получил бы никакой выгоды от увеличенного размера. Можно даже опасаться, что возвышенный размер ссуд вместо благодеяния окажет обратное действие. Кроме совершенно исключительных случаев, где земля продается за бесценок, нельзя признать ни правильным, ни полезным в хозяйственном отношении покупку земель на чужие деньги. Назначение кредита – давать помощь, а не служить заменою собственного капитала. Кто покупает имение, не имея гроша в кармане, тот почти наверное разоряется. Можно еще платить высокие проценты на половину ценности имения, ибо остальная свободная половина служит обеспечением уплаты, но нельзя платить проценты на всю ценность имения. Тут истинным собственником является уже не покупщик, а заимодавец, которому заложена земля, покупщик же в отношении к нему становится в положение закабаленного на многие годы должника, работающего над чужим капиталом и обязанного доставлять с него хозяину хорошую прибыль. Землю, обремененную долгами, следует не покупать, а продавать. А потому невозможно признать возвышенный размер ссуд выгодною для кого бы то ни было хозяйственною операциею.

Что касается дешевого кредита, то он всегда дается на счет кого-нибудь. Размер процентов определяется ходячею ценностью капиталов. Где капиталов мало, а требование на них большое, там процент неизбежно будет высок; с накоплением же капиталов уменьшается и процент. Поэтому понижение процента против ходячего размера может рассматриваться только как подарок, который делается заемщику. Но при системе закладных листов такой подарок совершенно немыслим, ибо здесь земство становится посредником между имеющими капиталы и желающими их получить. Оно может установить какой угодно процент, истинный процент будет определяться курсом закладных листов; а так как никто не купит последних, если они приносят меньше процентов, нежели можно получить иным путем, то очевидно, что этим способом невозможно достигнуть дешевизны кредита.