Текст книги "Диаспора"

– Что вы имеете в виду? – спросил Кай.

– Я имею в виду то, господин следователь, что если уж нам придется схлестнуться с этим разумом, то мы окажемся в проигрышном положении. Он хоть что-то знает о нас, а мы о нем – ровным счетом ни-че-го! Но выбирать не приходится.

– Вы сказали, что я напрасно искал Камни в Диаспоре? Но почему? – спросил Кай, пытаясь для себя расставить все точки над «i». – И вообще, как можно понять из ваших слов, с Аш-Ларданара или с Аррики Камни не уходят вообще. Значит, эти, как вы их окрестили, «меновые площадки» там же и находятся? На горных плато, в глубине континентов...

– Я вычислил места соприкосновения нашего и «того» Миров еще в свое прошлое «пришествие»... Правильно, кстати, вычислил. И обжегся на своей правоте!..

В голосе капитана слышались одновременно и нотки разочарования, и обиды, и огорчения. И еще в голосе этом звучали тоска и усталость.

Кай сочувственно поглядел на этого мужественного человека, на чью долю выпало такое испытание, и осторожно произнес:

– Кажется, я начинаю понимать вас... И, кажется, я начинаю догадываться, какой вариант вы собираетесь мне предложить...

– Мы с вами уже столько крутимся вокруг двух-трех сильно взаимосвязанных вещей, что пора бы уж нам читать друг у друга мысли, – почти что без тени иронии ответил капитан. – Все верно – это то, что называют Ловушками... Прошлый раз я не учел только одного: я пришел к дверям без ключа. Тогда я еще ничего не знал про Камни. Я слишком торопился, чтобы тратить время на изучение проблем аборигенов. И пришлось поплатиться – еще раз умереть у самых дверей тайны, до самого последнего вздоха гадая о том, чем бы мог быть ключ к этим дверям.

«Должно быть, это было дьявольски обидно...», – подумал федеральный следователь, но решил не отвлекать кэпа от сути дела этой огорчительной банальностью.

– Надеюсь, в этот раз вы учли все обстоятельства, – сказал он.

– Помолитесь об этом какому-нибудь богу, что понадежнее, – отозвался Листер. – Вам мой просчет может обойтись дороже, чем мне. Вы сделку с той стороной не заключали... Мне еще может выпасть шанс снова переиграть эту партию, а вам, скорее всего – нет.

Наступило минутное молчание.

– Ну что ж, – наконец прервал его Кай. – Давайте ваш план. Теперь я готов его выслушать.

– Собственно, вы почти уже выслушали его.

Листер наконец вернул раковину на место и устало сложил руки на коленях.

– Вы поняли, что для того, чтобы я смог встретиться с Хозяином Камней, а вы – получить в свои руки «боеголовку» наркомафии, крутящей здесь дела с «пеплом», нам надо объединить усилия. Я должен получить в свои руки Камни. Вы получите то, что вам необходимо для завершения вашей операции.

– Вы забросите Кирилла на «Ганимед». С оружием и невредимого. За это настоятель дает вам четыре Камня – на выбор.

– Хорошо. Я заброшу парня на «Ганимед». А вы, вдобавок к Камням, даете мне еще два плазменных заряда. Стандартных, общевойсковых.

– Господи, зачем это вам? И откуда мы их достанем? Ранарари просто не доверят никому в Диаспоре такого оружия...

– Диаспоре придется раскошелиться и купить их. У все того же Севеллы. Или – реквизировать. Смотря по вкусу. Вы недооцениваете возможности Диаспоры.

* * *

Легкий вертолетик, доставивший агента на контракте на самую границу Путаной земли, смотрелся здесь, среди древних гор и фантастических нагромождений ломаного камня, какой-то детской игрушкой. Благополучно прибывший сюда из столицы со «специальным грузом» Ким жадно впитывал в себя сам воздух Аш-Ларданара. Он был здесь впервые. И могло статься, что больше и не случится ему побывать в этих пропитанных древней магией местах. Впрочем, пора был» браться за дело.

– Все как было оговорено, – обратился он к Листеру, указывая на тяжеленный рюкзак. – Два стандартных общевойсковых заряда...

– И восемь Камней, – добавил Кай, кивая на разложенные на брезенте ничем не примечательные с виду булыжники.

Листер присел над ними и деловито, руководствуясь каким-то своим критерием, отобрал четыре из них и рассовал по карманам комбинезона. Остальные загрузил в рюкзак.

Тихо запищал блок связи в кармане у Фалька. Он поднес аппарат к уху.

– Ну вот и все, – сообщил он – Раковски и его люди объявились у второй северной Ловушки.

Листер молча кивнул в ответ.

– Ты готов? – спросил он у Кирилла.

– Так точно, – отозвался тот, привычным движением проверяя крепление кобуры бластера и подгонку ремней своей «сбруи».

– Учти, – хмуро предупредил его кэп, – я, как говорится, не волшебник. Поэтому работаю не так чисто, как те, кто всю жизнь упражняется в таких вещах. Так что через пару часов после переброски у тебя пойдет что-то вроде ломки. И потом придется долго отлеживаться – недели полторы-две. Так что постарайся уложиться в первые два часа... Пошли.

– Слушай, а Путаная нас не завертит, как в прошлый раз? – спросил Кирилл.

– В этот раз у нас Камни с собой, – словно неразумному ребенку объяснил ему Листер. – Принесших Камни Ловушка не трогает.

Они подошли к приткнутому у подножия скалы флаеру и, забравшись в его кабину, махнули на прощание оставшимся на зыбкой меже товарищам. Флаер рванул с места и, отчаянно пыля, помчался в затянутую мерцающим маревом даль.

– Теперь – молитесь богу, – угрюмо бросил спутникам Фальк.

Никто не последовал его совету, по крайней мере – буквально. Все трое устроились на нагретых лучами здешнего солнца камнях и погрузились в ожидание, лишь изредка обмениваясь ничего не значащими фразами и передавая друг другу фляжку с водой или бинокль.

– Смотрите!.. Кажется, началось!.. – первым воскликнул Ким.

Над еле различимой в полуденном мареве каменной громадой Ловушки словно сгустилась тьма. Призрачной колонной поднялась над ней. Стала вдруг чем-то прозрачным и льдистым. Дрогнула, словно вода от брошенного камня. И не стало ничего. Прежнее мглистое марево и тонущие в нем контуры нагромождения каменных плит и столбов.

Кай поднял к уху трубку своего «мобильника» и отдал команду «приготовиться». Наблюдатель от второй Ловушки пока тянул с сообщением о том, как обстоят дела у людей Раковски.

Фальк продолжал смотреть в полуденную мглу над Аш-Ларданаром.

– Тезей отправился в лабиринт, – сказал он всем и никому.

* * *

Первым на пыльный стальной пол грохнулся Микис. Сам переход и неожиданно сменившая знойный жар полудня затхлая, сумеречная прохлада нутра «Ганимеда» выбили его из колеи. Он даже не попытался использовать момент послепереходного ошаления своих спутников для того, чтобы попытаться ускользнуть от них.

– Однако здесь все еще работает аварийное освещение, – отметил за его спиной голос Раковски. – Это лучше, чем я ожидал. Думал, что здесь будет темно, как...

– А тут действительно никого живого не оставалось? – Кубла ткнул Микиса под ребра стволом короткого обреза.

– Нет, говорю я вам! – взвизгнул странствующий (и сильно побитый) предприниматель. – Одни только трупы в рефрижераторе и ни одного живого человека снаружи холодильника. Даже собаки тут нет живой. Даже кошки. Разве только одни очень мелкие инфузории...

– Нечего толочь воду в ступе! – оборвал его Хубилай. – Надо проверить товар и потом движок. Иди впереди, чертов тюфяк!

Микис, подбадриваемый тычками то одного ствола, то другого, довольно резво двинулся к межпалубному переходу. Но тот был наглухо задраен.

Вкатив Микису с досады подзатыльник, Кубла ткнул в кнопку вызова лифта. Тот как ни странно работал. Дверцы его услужливо растворились, и в объятия Хубилая рухнул рыжий Карл. Мертвый, холодный, с залитой давно свернувшейся кровью физиономией. Микис даже не вскрикнул, а испустил что-то вроде воя пожарной сирены и рванулся назад по коридору. В чем, однако, не преуспел.

Кубла, избавившись от объятий покойника, с криком «Убью билат такую!!!» одним прыжком настиг его и принялся душить. И задушил бы, не помешай ему менее экспансивный Лешек.

– Ты нас без заложника оставишь, дубина! – заорал он, с трудом отрывая своего подельника от его жертвы.

– Ты говорил, что трупы у вас только в холодильнике! – задыхаясь от злобы, прошипел Хубилай, сверля Микиса пылающим взором. – А это что за жмурик?

– То, однако, Рымник, – внес ясность в вопрос Раковски. – Мой пилот.

– Кто-то прикончил парня прямо в лифте, – констатировал Кубла.

– Черта с два! – возразил Раковски. – Парень холодный как сосулька. Его вытащили из холодильника не больше, чем час назад. Здесь кто-то есть на борту.

– Откуда здесь кому-то взяться?! – вскипел Хубилай.

– После выхода из подпространства на борту было два неучтенных пассажира, – напомнил ему Лешек. – Где два, там и третий. Еды здесь, должно быть, хватает, все системы жизнеобеспечения работают. Вот и кукует здесь какой-то Робинзон. Будь осторожен. Спускаемся в грузовой отсек...

– Не полезу я в этот лифт! – заартачился Кубла.

Лешек молча втолкнул в кабинку отплевывающегося и хрипящего Микиса и вошел следом сам.

– Если ты желаешь оставаться тут один, то воля твоя, – уведомил он Кублу.

Тот зло сплюнул и влез в кабинку третьим.

Коридор, оцепляющий грузовой отсек, был пуст и гулок.

– Стоп! Ты слышишь?! – снова зашипел Хубилай. – Теперь ты слышишь?!

За поворотом что-то постукивало. Причем постукивало с назойливой равномерностью.

Кубла толчком послал полупридушенного Микиса впереди себя, а сам броском выкинул себя в открытое пространство и двумя выстрелами – картечью из обреза и очертенным калибром из «питона» – «перекрестил» предполагаемого противника.

Противник сидел, расставив ноги и прислонившись спиной к главным дверям грузового отсека. Ни пули, ни картечь ему были не страшны – Рональд Капанегра был мертв давно, всерьез и надолго. Вдали, за следующим поворотом коридора, затихало мерное постукивание.

– Потише с «пушкой», – посоветовал Хубилаю Раковски. – Ты нам весь корабль разворотишь...

Тон его был спокоен, но под глазом начинала предательски дергаться синеватая жилочка.

– Опять эта сволочь колотит! – Хубилай указал в глубь коридора.

Осторожно подталкивая Микиса впереди себя, оба лихих человека двинулись к источнику докучного шума. Тот на этот раз и не думал удаляться. Да и некуда было – стальное полотно аварийной двери перекрывало проход, и коридор образовывал тупик.

И в тупике этом капризно подвывая, билась в стену то радиатором, то багажником старинная игрушка – радиоуправляемый автомобильчик на батарейках.

– Откуда здесь эта дрянь? – зло спросил Раковски, делая шаг вперед и наклоняясь над антикварной штуковиной.

«Дрянь» была вообще-то из багажа господина Крюгера, но объяснять это Лешеку Кирилл – единственный, кто сейчас на «Ганимеде» был в курсе дела, – не собирался.

Лешек же тем временем сделал очередную и последнюю в этой игре глупость – схватил проклятый автомобильчик и поднял с явным намерением запустить им о стену. Притороченная в мини-кузове парализующая аэрозоль тут же выдала ему в физиономию половину своего содержимого, и потенциальный покупатель полутонны «пепла» грохнулся затылком об пол.

Расслабившийся было при виде детской игрушки Хубилай отпрянул назад, но остановился при виде округлившихся от ужаса глаз Микиса.

– Г-господин К-кадыр... – выдавил из себя Палладини. – Я о-очень п-прошу вас... Я вас у-умоляю – п-положите, пожалуйста, ваши с-стволы на пол и п-поднимите р-руки в-верх...

– Ты спятил, сука?! – ошарашенно спросил Хубилай.

А в макушку ему из потолочного люка уперся ствол бластера.

* * *

– Так... – уныло начал Микис. – Господ разбойников грузят на вертолет и грузом первой категории увозят в каталажку. Солдатики грузятся на свои платформы и убывают в казармы трескать пиво. А нас оставляют здесь мерзнуть и дожидаться глайдеров, которые еще неведомо когда прибудут...

– Есть еще двухместный флаер, – пожал плечами Ким. – Но, по-моему, торопиться нам некуда. Мне лично теперь вообще нечего делать на Инферне. Пора домой.

«Только где он – мой дом?» – подумал он про себя, но не стал говорить этого вслух. Он с детства не любил сентиментальных фраз.

– А вы теперь куда, капитан? – глухо спросил Кирилл.

Он сидел, пристроившись спиной к скале, еще хранившей тепло ушедшего дня, и машинально прижимал правой рукой покалеченный бок, а левой – правую. Вопрос свой он задал больше для того, чтобы, прислушиваясь к ответу и что-нибудь говоря сам, зацепиться за тихо уплывающую от него – куда-то вверх и вбок – реальность окружающего мира.

– Я прощаюсь с вами, – Листер отвесил в пространство чуть заметный, но исполненный какого-то внутреннего артистизма полупоклон. – Я добился своего в этом Мире. Теперь у меня есть все необходимое для встречи с его Истинным Хозяином.

– Вы уверены, что она вам нужна – эта встреча? – поинтересовался Ким. – Она... Она может очень плохо закончиться...

– Моя судьба уже не сможет измениться, – косо улыбнулся Листер. – Как, впрочем, и любого из живущих. Постараться не быть... не остаться игрушкой в руках сил, не имеющих к нам – людям – никакого отношения, вот и все, чего я могу добиться. Большего мне не дано. Только задать Хозяину свои вопросы. И если он не соизволит ответить, то дать на них свой ответ.

– Бог вам судья, – глядя в сторону, бросил Фальк.

Листер нагнулся над Кириллом и заглянул ему в глаза:

– Я втравил тебя в скверную игру, парень. Прости.

Кирилл пошевелил рукой в том смысле, что «чего уж там...», и глазами постарался показать кэпу, что зла на него не держит.

Листер, должно быть, счел прощание оконченным. Он подхватил тяжеленный рюкзак, окинул взглядом унылый пейзаж Ларданара и, не оборачиваясь, зашагал к флаеру. Забросил в кабину рюкзак и скрылся в ней сам. Тронул машину с места, резко набирая скорость. Некоторое время все напряженными взглядами провожали ее, все уменьшающийся, тающий вдали силуэт.

– Он идет к Путаной земле, к Ловушке... – упавшим голосом констатировал Микис. – Он и в самом деле...

– И в рюкзаке у него – порядочный заряд антиплазмы, – с некоторой тревогой напомнил Ким. – По-моему, этот человек принял вполне определенное решение.

– Можете не сомневаться, – подтвердил Кирилл.

– Нам остается задуматься теперь о своей судьбе, – сухо оборвал завязывающийся тревожный разговор Фальк. – Сейчас это очень своевременно. Я думаю, что в общем-то для всех нас наступила пора прощания. Нам с вами все-таки лучше будет отойти под прикрытие. Вот те камни подходят. Разговор господина Листера с Истинным Хозяином Камней может закончиться слишком большим фейерверком.

– Что до меня – так это точно «пора прощания», – вздохнул Ким, поднимая с грунта свой заплечный мешок.

Он помог Кириллу подняться, закинул его руку – ту, что не слишком пострадала – себе на плечо и поспешил следом за настоятелем.

– Мои обязательства по контракту выполнены. Застревать в Диаспоре мне теперь как-то не с руки. Сдаю дела и... Встретимся с вами где-нибудь на Квесте. По крайней мере я собрался туда. Не позже, чем через неделю...

Он смущенно посмотрел на Кая.

– Новый контракт? – осведомился федеральный следователь.

– Скорее – личное... Мне надо кое-что утрясти. В своем прошлом и будущем...

Он машинально коснулся шрама-отметины на левой щеке.

– Конечно, мне будет чертовски жаль, что я так и не узнаю до конца всех тайн этого Мира. Особенно тех, что завязаны на «пепле»... Но что-то подсказывает мне, что скоро кое-какие из этих тайн перестанут быть тайнами.

– По крайней мере для вас, господин агент, – заверил его настоятель, устраиваясь в ложбинке за похожими на гнилые зубы дракона обломками скал. – Да не высовывайтесь вы так.

Он за плечо притянул в укрытие несколько зазевавшегося Палладини. Помолчал немного и добавил:

– Если кэп надумает ставить в своих реинкарнациях точку и если его заряды рванут не в параллельном мире, а в этом... В общем, никому мало не покажется. Так вот – о секретах Инферны и «пепла». Я думаю, что господин следователь кое-что расскажет вам о них, коли уж вы встретитесь на Квесте... Или где-нибудь рядом.

Кай с легким удивлением воззрился на Фалька.

– Уж не собираетесь ли вы наконец приобщить меня – федерального следователя пятой категории – к сообществу Посвященных, господин настоятель?

– Не торопитесь, следователь, – вяло улыбнулся Верховный Посвященный и добавил: – Но и надежды не теряйте... Нам с вами суждено дозреть до того момента, когда мне дозволено будет сказать правду, а вам – ее понять...

– Ну что же... – пожал плечами Кай. – Главное – не перезреть...

– Что касается ваших спутников... – Фальк устало потер лицо. – Собственно, речь пойдет только о господине... право, не знаю, какое из своих имен предпочитает господин э-э...

– Пал-ла-ди-ни! От рождения я наречен Микисом Палладини! – неожиданно взорвался носитель этого славного имени. – И пусть мне на том свете будет так же хорошо, как на этом, если я еще раз дам себя втравить в такую историю, в которой надо все время помнить, как тебя зовут сегодня, и всякий раз, садясь на горшок, под него заглядывать на предмет найти бомбу или чего похуже!..

– Ну, еще разок вам потерпеть придется... – остановил поток его красноречия Верховный Посвященный. – Если не с горшком, то с именем. Выездные документы на вас, для вашей же э-э... целости и безопасности, оформляют на не помню кого... Только не на Микиса Палладини.

– И не на треклятую Фронду, разумеется? – голос владельца «Риалти» дрогнул.

– А куда же еще? – недоуменно пожал плечами Фальк. – С прочими Мирами у Инферны, как говорится, все горшки побиты давно и надолго.

– Не стоит так волноваться, Микис, – успокоил своего экс-резидента Кай. – Главное для вас очутиться на борту любой посудины, приписанной к Мирам Федерации. Там вас без всяких проблем возьмут под арест наши люди. И вы благополучно встретитесь с мисс Каллахан в более безопасном месте, чем гостеприимная Фронда. Скорее всего – на «Эмбасси»...

– О, Мардж!.. – прочувствованно вздохнул Микис. – Как я мог забыть про нее...

– Зато она очень хорошо помнит о вас и э-э... печется о ваших интересах, – заверил его Кай. – Вам будет о чем поговорить, когда вы встретитесь...

Микис молча поежился.

На некоторое время в разреженном воздухе Аш-Ларданара повисло молчание. «Где же эти чертовы глайдеры?», – подумал Кирилл, мучительно ощущая, что снова мир ускользает от него, гаснет в черной дыре пульсирующей боли. Чтобы выкарабкаться на поверхность этих темных вод подсознания, он заговорил:

– А я никуда не собираюсь возвращаться. Останусь здесь – на Аше... Буду ходить в охране Торговцев. Есть с кем...

В отрогах сумеречного хребта еле слышно зазвучало характерное рокочущее эхо. Движки далеких еще глайдеров работали на полных оборотах.

Микис предостерегающе поднял вверх руку с вытянутым в направлении звука пальцем. И тут все на мгновение ослепли.

Вся долина будто превратилась в море бесконечно яркого, белого пламени. Только мигом позже различимы стали острые, словно из закопченной жести вырезанные тени скал. Они судорожно поползли по плоскогорью, вытянулись, затрепетали... Исчезли. Мрак опустился на Аш-Ларданар.

А потом – грохнуло. И земля рванулась из-под ног. Ушла в сторону.

Кирилл с удивлением понял, что лежит ничком, подобравшись и приняв классическую позу десантника, подвернувшегося под артобстрел. На эти пару мгновений он даже «выключил» боль – совсем так, как научился делать это на второй год службы в Космодесанте. Но теперь она – боль – вернулась и взяла свое, заставив его раздавленным червяком корчиться на камнях. Собравшись с силами, он поднялся на ноги и, опершись о скалу, уставился туда же, куда смотрели – полуослепшими еще глазами – его спутники: на с грохотом уходящий в ставшее вдруг низким и грозным небо Аш-Ларданара огненный столб, встающий там – на Путаной земле...

– Конец Ловушке... – глухо бросил Фальк. – Наверное, теперь и с промыслом Камней будут проблемы... Он повернулся к Кириллу и озабоченно спросил:

– Так вы все еще хотите остаться на Ларданаре?

– Да, – выдавил из себя тот и снова опустился к подножию каменного обломка. – Мне просто некуда больше идти...

– Пожалуй, ты прав, парень.

Господин Верховный Посвященный, как простой смертный, устало опустился на землю рядом с Кириллом и сочувственно посмотрел на него.

– Я поговорю, где надо, о виде на пребывание для тебя. А пока – побудешь при Доме. Поправишься немного. Заодно и дождешься, когда Торговцы вернутся с Аррики. Но сначала поваляешься в нашем лазарете – тебе здорово досталось...

Он отвернулся и стал смотреть на далекие отроги Ларданара. Оттуда шли глайдеры – сразу четыре. И рев их двигателей уже перекрывал стихающее эхо взрыва, бродившее вдалеке.

* * *

Кириллу действительно досталось: только он это понял не сразу. Сначала он отнес навалившиеся на него слабость и апатию к обычной нервной реакции на выполненное опасное задание и на ранения – хоть и не совсем уж пустяковые, но не самые страшные из тех, что пришлось ему повидать в своей – относительно короткой еще – жизни.

Казалось, такое ощущение у него бывало всегда – после боя или после возвращения с задания. Не радость выжившего в сражении и не упоение победой, а какое-то тяжкое ощущение потери чего-то в себе.

Теперь все обернулось куда как хуже.

На редкость медленно и болезненно сходили на нет его «царапины». На редкость долго не отпускала его странная, «нездешняя» слабость – точнее, неумение найти в себе силы, мобилизоваться, собраться для выполнения даже какого-то совсем простенького дела. На редкость сильно по ночам душила странная тоска о чем-то, так в жизни и не случившемся.

То, что Фальк, временами наведывавшийся в Дом и всякий раз приглашавший Кирилла на чашку чая, объяснял теперешнее его состояние последействием примитивно организованной телепортации, мало его утешало, как мало утешает наркомана сознание того, что происходящее с ним – всего лишь результат действия сравнительно простого по составу препарата. Фальк это понимал и серьезной работой Кирилла нагружать не спешил. Молча и снисходительно улыбался благоглупостям, которые тот временами, кажется, говорил – вроде вопроса о том, почему в Домах не прерывают страдания безнадежных пациентов («Ну, не ядом, так просто „Калашниковым“, – сорвалось у него как-то. – Тысяча второй модификации... Ведь мучаются же...» – «Ну, как ты скоро поймешь, – уклончиво ответил Фальк, – „Калашников“ здесь излишен»).

За три с лишним недели, проведенные в стенах Серого монастыря, Кирилл успел дослужиться от помощника садовника (сукку, кстати сказать) до ассистента старшего медбрата.

Старшим медбратом – командиром всех двух десятков людей и дюжины сукку, составлявших здешний парамедицинский персонал, – оказался мрачноватый и вечно озабоченный хозяйственными делами Готфрид Грабер. Этот персонаж пребывал в уверенности, что сам он всегда лучше выполнит то, что поручает своим подчиненным, что и стремился всякий раз продемонстрировать на практике. Понятно, что на нормальную, человеческую жизнь времени у него не оставалось, и пребывал он в состоянии постоянного недовольства и раздражения. В отношении Кирилла, впрочем, он проявлял некоторые признаки сдержанности. Николаев вроде ходил в любимчиках настоятеля, и дело явно шло к тому, что быть Кириллу рано или поздно Посвященным.

На то указывало многое. Например, если для всех остальных ассистентов неким профессиональным минимумом предполагалось всего лишь хорошее знание их прямых обязанностей, то для Кирилла Фальк устроил несколько своего рода экзаменов по основам биологии и медицинского обслуживания ранарари. Экзамены эти, принимавшиеся в присутствии медицинского корпуса Дома – четверых специалистов-землян из Посвященных, и полудюжины Хозяев, чинно и молчаливо восседавших на своих насестах, – порядком встряхнули Кирилла. У него проснулся некоторый интерес к происходящему вокруг. Правда, странный, замешанный на жалости и сострадании.

Здесь – в Доме Последнего Изменения – было кого жалеть и кому сострадать. На глазах Кирилла протекал мучительный процесс расставания Хозяев планеты с их обликом и разумом. Он мог видеть его словно в ускоренном показе – переходя из одной огромной палаты в другую. От неофитов Дома к покидающим его навеки «кулям».

В первые дни ранарари, прибывавшие сюда, ничем не напоминали больных. Единственное их отличие от вполне нормальных особей – от тех же «профессоров», как окрестил Кирилл про себя командующих жизнью Дома и ходом лечения пациентов «чертей», – состояло в том, что периодически сначала раз в два-три дня, а затем все чаще и чаще, вместе с их ежедневным рационом – чем-то желеобразным и высококалорийным в сочетании с прорвой разнообразных семян и орешков – подавали прозрачный как слеза раствор «пепла». Приготовление этого раствора было прерогативой «профессоров» и лишь временами к этому простому таинству допускались Посвященные.

Концентрация раствора плавно повышалась, а порции съестного так же плавно убывали. И орешков становилось все меньше, и еда подавалась уже не шесть раз в сутки, а четыре, три, два...

Пациенты становились все менее активны. В палатах неофитов царил постоянный шорох от взмахов крыльев ранарари, перелетающих с насеста на насест, беспрерывно слышалось их гортанное, каркающее чириканье. Неофиты кучковались в салонах отдыха перед окнами здешнего голографического «Ти-Ви», задумчиво бдели над какими-то своими играми-головоломками, даже, похоже, как-то по-птичьи ссорились между собой. Но становились все тише и тише.

В палатах, куда переводили пациентов второго-третьего месяца пребывания в Доме, уже почти не требовалось присутствия «профессоров», разнимавших шумные конфликты неофитов. Здесь царили покой и полумрак, прерываемые редким, апатичным обменом какими-то меланхоличными, судя по всему, репликами, и изредка шелестели листы писем. На этой стадии пациенты предпочитали писать письма.

Впрочем, вряд ли их правильно было называть пациентами. Кирилл уже давно понял, что здесь – в Доме Последнего Изменения – никого не лечат. Здесь провожают. Прощаются. «Сюда их свозят, чтобы, наверное, не натворили чего...» – вспомнил он слова Карин.

В палатах поздних стадий Изменения уже появлялись лежанки. Ранарари – ветераны «пепла» – сгорбленные и начинавшие уже линять, менять свой кожный покров, плохо удерживались на стальных жердочках-насестах, все чаще и чаще занимали место на странного вида, смахивающих на тюремные нары в три этажа ложах. У них начинали атрофироваться крылья.

Те из «чертей», кто провел в Доме с полгода, уже и вовсе не напоминали ранарари. С каким-то подобием ластов, заменяющими им крылья, лишившиеся той пары конечностей, что заменяли им руки – кривые, истонченные в кости их рудименты втягивались в нутро этой новой преображенной твари, – они были уже почти неподвижны. Совершенно лишались речи.

А затем – в начале второго полугодия своего Изменения – превращались в «кули». Плотная, кожистая оболочка погребала в себе все, что оставалось от усохшего и деградировавшего Хозяина. Исчезали остаточные признаки каких-либо внешних органов, затихали все жизненные процессы. Только странная, чем-то напоминающая дыхание пульсация сотрясала эти серые кожаные мешки. Все реже и реже. Потом и она затихала.

Тогда очередной «куль» сносили в прохладный подземный этаж Дома. Там их должно было накопиться много. Но когда Кирилл заглянул в это сумеречное помещение, то увидел, что оно почти пусто. Лишь десятка два «кулей» было разложено по вытянувшимся вдоль стен лавкам. Ну да... Он опять вспомнил слова Карин: «Их увозят. В Запретные рощи...»

Скоро он узнал, что этих предстоит увозить ему...

Воспоминание о Карин стало, пожалуй, первым признаком выздоровления, приходящего к нему. Впервые за много дней он ощутил не ту – запредельную, «нездешнюю» – а вполне человеческую, но оттого не менее острую тоску. Сосчитал дни до встречи. И увидел Карин во сне.

* * *

Этой ночью он проснулся от пения. Он долго не мог сообразить, что происходит и откуда несется этот странный, низкий, почти неслышный, но исполненный внутренней гармонии и силы звук, что исторгал из себя невидимый хор, и только спустя вечность, как ему показалось, узнал его.

Кирилл лихорадочно накинул на плечи форменную куртку и, поначалу бестолково пометавшись по лабиринту коридоров, определил наконец, откуда идет звук. Пели в часовне. Точнее, в том подвальном зале, который, неизвестно почему здесь именовали часовней. Ему это место больше напоминало морг.

До этого Кирилл ни разу не замечал, чтобы кто-нибудь из пациентов или персонала «хосписа» проявлял особое желание спускаться туда – в сероватый сумрак, где в вечно тусклом свете, падающем из узких, под самым потолком окон-бойниц, на длинных голых столах лежали, словно каменея, жутковатые «кули» коконов. Но сегодня все обитатели этого странного монастыря-клиники были здесь. Люди и сукку молча теснились у черного хода, а Хозяева планеты застыли там – внутри, вдоль стен. Здесь были все пациенты. Принесли и положили – прямо на пол даже тех, что уже не могли ходить сами. И все они пели. Точнее – рождали где-то внутри себя этот вибрирующий, до мозга костей пронимающий звук, что поднял его с койки.

«Прощаются... – сообразил Кирилл, остолбенело уставившись в тусклую мглу часовни. – Гос-с-споди, да это же они прощаются так... Мне же их утром увозить – „кульки“. Меня ж Грабер предупреждал, чтоб вставал пораньше... Груз в рощу...»

Грабер был легок на помине. Появившись неожиданно за спиной Кирилла, он схватил его за локоть, оттащил в сторону от прохода и энергично зашипел в ухо:

– Хватит на панихиду зевать! Они кончают скоро. Быстро приводи себя в порядок и подводи кар к центральному выходу... Они сами будут укладывать эти... эти... Учти – там, в роще, тебя сам настоятель будет контролировать. Стремянку не забудь!

* * *

«Они», действительно, сами заботливо уложили угловатые коконы в разбитый на ячейки кузов. Но вот там – в роще – доставать их из кара и доводить обряд до конца Кириллу пришлось уже самому – точнее, на пару с Фальком. Двое «чертяк» – один сопровождавший жутковатый груз, другой – встречавший его вместе с Фальком на месте действия, отошли в сторонку и то ли торжественно, то ли скорбно созерцали финал церемонии, начатой в часовне.

Кириллу почему-то казалось, что «роща» – это всего лишь иносказание, за которым стоит что-то вроде крематория или обычного погоста. Но то, что он увидел, оказалось настоящей рощей, правда, одного-единственного дерева. Оно, это дерево, прорастало сотнями стволов из огромной сети корней, воздевая руки голых ветвей к начинавшему наливаться хмурым утренним светом небу, и там снова сливалось само с собой в непроходимой чащобе единой, гигантской и голой кроны. И роща эта жила. Зыбкое, едва заметное содрогание-шорох гуляло по ней.