Текст книги "История Китая"

Чжао также упоминает Испанию и Марокко, однако, судя по описанию, трудно предположить, что он разговаривал с кем-то, кто лично бывал там. Ему сказали, что к северу от Испании, «если путешествовать сушей двести дней, долгота дня составляет шесть часов». Если исключить возможные описания Римской империи в хрониках династии Хань, то это – первое упоминание о северо-западе Европы в китайской литературе. Оно явно свидетельствует о том, что человек, с которым беседовал Чжао, был из путешественников, которые зимовали в одном из городов Северной Европы. Еще в одном описании, относящемся к чуть более позднему времени, говорится, что в этом месте совсем нет ночи. Должно быть, это описание опиралось на рассказы моряка, который плавал в Скандинавию и на Балтику летом, в единственно благоприятное время года в том регионе. В 1080 году в Китай прибыло посольство «царя Фу Лина, Ми Ли и Линь Кан Са», то есть византийского императора Милисса Никифора Цезаря. В хронике приводится и длинное имя посла, которое, правда, никак не может быть соотнесено с именем какого-либо известного грека того периода. Кем бы он ни был, его задачей, видимо, было заручиться поддержкой Китая в борьбе с турками, которые тогда серьезно беспокоили восточные окраины Римской империи. Империя Сун была тогда не в состоянии ввязываться в такую войну, и два последующих посольства из Константинополя в 1090-х годах были столь же безуспешными, как и первое. Почти достоверно известно, что в свою очередь китайцы направляли свои посольства в Константинополь. Чжао Юйгуй, который занимал достаточно высокий пост, чтобы беседовать с чиновниками из этих миссий, описывает константинопольский двор и обряд аудиенции у императора с такими подробностями, которые могли быть известны только лично присутствовавшему на аудиенции. Вряд ли это был арабский купец. Описания, данные Чжао Византийской империи вообще и Константинополю в частности, очень точны.

Известно, что многие арабы оставались в Китае довольно долго. В южных портовых городах они жили большими коммунами, такими же, как и евреи. В некоторых отношениях, особенно в том, что касалось их монополии – морской торговли, арабы в Китае эпохи Тан и Сун играли ту же роль в экономике, которая позже перешла к европейцам. Однако политические последствия этой роли были абсолютно другими. Нет никаких свидетельств того, что арабы когда-либо пытались выторговать для себя какие-то особые привилегии или захватывали контроль над китайскими городами и портами. От этого их удерживало не только отсутствие местной базы; безусловно, мусульманские правители таких мест, как Малакка в Малайзии, могли бы обеспечить им необходимые базы недалеко от юга Китая. Скорее всего, сила и мощь Китая, а не относительная слабость арабских государств Юго-Восточной Азии, способствовали тому, что никому и в голову не приходила мысль о его завоевании.

Без сомнения, морская торговля с ближайшими соседями – Японией и Кореей, – а также с Западной Азией, Индией и Юго-Восточной Азией сыграла гораздо большую роль в экономике Китая в период правления династии Сун, чем в любой другой период до конца XVII века, когда начала развиваться торговля с Европой. На фабриках стали в большом количестве производить шелк и фарфор, хотя это все еще было ручное производство. Селадон эпохи Сун, который производился в основном на экспорт, завозился даже на Занзибар. Некоторые современные историки предполагают, что Китай был готов к великой индустриальной революции к концу эпохи Сун и полностью достиг к тому времени уровня рыночной экономики. Однако дальше этого дело не пошло.

Период монгольского правления в Китае, начавшегося в 1280 году, является одним из периодов китайской истории, которые хорошо известны на Западе. Все слышали о Хубилай-хане, а имя Марко Поло стало просто словом домашнего обихода. Венецианский путешественник, сопровождавший своих отца и дядю в Китай и затем оставшийся там на семнадцать лет, был одним из первых европейцев, оставивших описания Китая. Он – самый известный путешественник из тех, которые прибывали в Китай в эпоху правления монгольских императоров. Эти путешествия стали возможны благодаря единству континентальной империи, которую железной рукой создал Чингисхан. При его потомках, которые завершили грандиозный труд своего предка, не только весь Китай, но и Корея, Центральная Азия, Индия, большая часть Малой Азии и большая часть России попали под монгольское иго. По закону Великого Хана стало возможным путешествовать от точек на восточном побережье Средиземного моря через всю Азию к побережью Китая. Никогда раньше и никогда потом такая огромная территория не находилась под управлением одного человека. Папские посланники, надеясь обратить язычников-монголов в христианство и таким образом нанести решительный удар своему главному конкуренту – исламу, также ездили ко двору Хана в Пекине и писали отчеты о своих путешествиях.

Туда приезжали и арабы, а также люди из всех стран Западной Азии и Восточной Европы. Монголы предложили многим из них управлять подчиненными территориями; конечно же Марко Поло не был единственным иностранцем на службе у монголов. Как никогда раньше, Китай был открыт для путешественников из всех стран Старого Света.

Раз для путешествий был открыт Китай, тогда то же самое можно сказать и о других территориях монгольской империи, и раз в Китай приезжали иностранцы, то и многие китайцы отправлялись в путешествия, обычно будучи на службе у монголов. Об их поездках мало известно на Западе, частично из-за того, что эти люди не были особо сведущи в письме, а частично из-за того, что сделанные ими записи не сохранились. В то время Китай по уровню техники опережал большинство стран мира. В XII веке китайцы создали первую пушку, и монголы использовали китайских артиллеристов при осаде городов Персии и других мест Западной Азии. Кажется вполне вероятным, что порох и пушки стали известны в Европе именно в результате того, что монголы использовали китайских оружейников в Западной Азии.

На картине династии Сун изображена татарская княжна, сидящая в изящной повозке, запряженной верблюдом; она переезжает через реку со своей свитой

Образованные китайцы сопровождали монгольских правителей в их военных походах на Запад. Елю Чжуцзао, дальний родственник бывших правителей Северного Китая Ляо, служил Чингисхану, занимая очень высокую должность, и участвовал вместе с ним в Персидской и Индийской кампаниях. Он оставил книгу, в которой описал свои путешествия и в которой упоминаются имена нескольких других образованных китайцев, которые были в то время на службе у Чингисхана. Одним из них был Ли Чжичжан, который также оставил литературные воспоминания о своих путешествиях в Центральную Азию и Афганистан. Однако до нас не дошло никаких записей об участии китайцев в походах монголов на Россию и в Восточную Европу.

В манускрипте XIV в. «Книга чудес» (Франция) приведены не только рассказы о чудесах, но и подробный иллюстрированный отчет о приключениях Марко Поло в Китае. Здесь приведены две иллюстрации из этой книги: справа – на счетный двор Хубилай-хана в Ханчжоу привезли золото; справа – солдаты Великого Хана берут приступом стены японского города

Посольства, которые Хубилай-хан направлял в страны Юго-Восточной Азии, преимущественно состояли из китайцев. Один из них, Чжоу Дагуан, оставил самые подробные записи о царстве Камбоджа и о городе Ангкор в период его расцвета, а именно в 1295 году. Чжоу упоминает в своих записях о том, что в Ангкоре и Камбодже проживало много китайцев, которых он описывает как морских разбойников, которые женились на камбоджийках и обосновались там навсегда. Это одно из самых ранних и наиболее точных сведений о поселениях китайцев в Юго-Восточной Азии. Тот факт, что эмигранты были морскими разбойниками, заставляет нас предположить, что они, как и их потомки, были выходцами из юго-восточных провинций Фуцзянь и Гуандун.

После смерти Хубилай-хана империя монголов начала разваливаться. Уменьшился объем торговли и количество свободных передвижений, столь характерных для раннего периода монгольской империи. Центральная и Западная Азия оказались в руках враждовавших между собой ханов, причем часто эта вражда перерастала в открытые военные столкновения. Никто больше не обеспечивал безопасность дорог, как это делал Чингисхан. Начиная с этого времени сухопутный путь на Запад начал терять свою важность, уступив пальму первенства морскому пути, известному еще до того, как португальцы нашли дорогу к Индийскому океану. Даже при жизни Марко Поло морской путь был вполне приемлемой альтернативой сухопутному. Марко пришел в Китай по суше, а вернулся в Венецию морем, вдоль берегов Индии и Персии, выполнив свой последний долг перед Хубилай-ханом и сопроводив татарскую княжну ко двору хана, правившего в Персии.

Упадок сухопутного пути через Азию и возраставшие опасности морского пути через Индийский океан к Красному морю наглядно проявились в политике властителей династии Мин (1368–1644 гг.), которые изгнали монгольских правителей с трона. В отличие от предыдущих могущественных династий правители династии Мин не стали оккупировать Синьцзянь, за исключением Хами, оазиса в непосредственной близости от Китая. Между тем в начале XV века, когда империя наслаждалась периодом мира, они организовали ряд крупных экспедиций за море, уникальных для китайской истории как по цели, так и по уровню организации. Эти экспедиции проводились непосредственно двором, а не чиновниками гражданской службы или какого-либо правительственного органа. Во главе экспедиции стоял евнух – выбор неожиданный, но оказавшийся удачным и приведший к успеху. Экспедиции были крупномасштабными, однако они не носили военного характера. Они занимались торговлей, но это опять-таки не было их главной задачей. Они исследовали земли, до того неизвестные китайцам, частично из любопытства, а частично, чтобы удовлетворить интерес придворных дам ко всякого рода редкостным вещам. Возможно, истинной целью экспедиции было «показать свой флаг», то есть продемонстрировать маленьким царствам Юго-Восточной Азии силу и доблесть новой династии Мин и установить свое влияние на землях, которым часто угрожали и куда вторгались монголы. Однако вряд ли эта цель побудила флот пересечь Индийский океан и поплыть к Африке, зайти в Красное море и в Персидский залив или же зайти на южные острова Индонезии, где монголов никогда и не видали.

Чжэн Хэ, адмирал, вероятно, был человеком выдающегося ума и предприимчивости. У него был карт-бланш, когда он покинул Китай, и он повел флот, повинуясь исключительно своему чутью. Он направлял маленькие отряды или отдельные корабли исследовать незнакомые острова и порты. Вполне вероятно, что им двигала та же самая любовь к приключениям и открытиям, которая позже подвигнула европейцев на путешествия на край света. В период между 1405-м и 1433 годами было отправлено семь таких экспедиций. В них участвовало 70 000 человек. Для них строились специальные корабли, очень большие, как обычно делали в Китае. Самые первые экспедиции, которые в большей степени, чем остальные, преследовали политические цели, установили господство над Малайзией, Явой, Суматрой и Цейлоном. Правители, которые отказались признать своим сувереном династию Мин, были свергнуты, и на их место были поставлены более покладистые правители. Однако редко где приходилось прибегать к таким мерам. Признание сувереном находящегося где-то далеко императора Мин никому не причиняло вреда, а богатые дары, привезенные адмиралом сговорчивому правителю, сглаживали все неприятные моменты. В Малакке, которая тогда была главным портом Малайзии, у китайцев установились очень хорошие отношения с местным султаном; город стал главной заморской базой Китая. До начала подъема Сингапура несколькими веками позже Малакка была стратегически важным пунктом, благодаря которому китайцы контролировали Малаккский пролив, обеспечивавший выход в Индийский океан. Султан и его потомки несколько раз приезжали в Пекин с визитами вежливости, чтобы лично засвидетельствовать свое почтение императору.

Последующие путешествия были на Бирму, на побережье Индии, Цейлон и Филиппины. На Филиппинах, где не было организованного государства и культуры чтения и письма, китайцы одно время хотели осуществить прямой захват власти. Исследовались также южные острова Индонезии, причем это делали, кажется, не столько моряки основного флота, сколько моряки частных судов.

Тимор, ближе всего лежащий к Австралии, также стал объектом интереса китайцев. Это доказывают как письменные источники, так и лингвистические исследования. Китайцы называли Тимор Ди Вэнь, причем второй слог передается иероглифом, который произносится как «вэнь» во всех китайских диалектах, кроме фучжоуского, где этот иероглиф произносится как «мо». После этого Чжэн Хэ поднял свой флот и набрал моряков в Фучжоу; жители этого города не очень активно заселяли заморские территории в последующие века, однако для них Тимор остается Ди Мо, как они называли его в XV веке.

Позже мореплаватели стали ходить вдоль побережья Индии в Персидский залив и вокруг южного побережья Аравийского полуострова и Адена в Красное море. Скорее всего, их весьма привлекал жемчуг Персидского залива. Используя знания, приобретенные во время самых первых путешествий, последняя экспедиция проплыла вдоль восточного побережья Африки, вероятно, до Занзибара. Оттуда китайцы привезли в Пекин настоящего жирафа, который был подарен императору Юн-лэ и который несколько лет жил на территории дворца. Юн-лэ повелел нарисовать портрет жирафа, который сохранился до сих пор. Придворные льстецы говорили императору, что этот жираф был Цилинь, мифическое животное, которое якобы появляется только когда империей правит мудрец. Однако Юн-лэ невозможно было обмануть; старый и закаленный солдат, который принимал активное участие во многих войнах, положивших начало династии, он ответил: «Я не мудрец, а этот зверь не Цилинь».

На иллюстрации изображен первый завезенный в Китай жираф вместе с сопровождающим в тюрбане; он был прислан императору Юн-лэ в 1414 г. в качестве почетного дара от иностранного царя

Великие морские экспедиции финансировались двором из доходов, которые находились вне поле зрения государственного казначейства. Монголы отвели огромные территории к северу от реки Хуайхэ, в южной провинции Шандун и в северной провинции Ань-хой под охотничьи угодья. Это была пустынная заброшенная территория. Обитатели этого региона либо погибли во время нашествия монголов, либо покинули его, и никому не разрешалось селиться там. Огромная и плодородная территория стала при династии Мин собственностью императорской семьи. Юн-лэ решил, что он не будет использовать ее и продал новым поселенцам, таким образом получив большую прибыль, не зависящую от обычных доходов правительства. Эти-то деньги и использовались для финансирования морских экспедиций. Экспедиции, снаряжавшиеся династией Мин, были во многих аспектах необычными; именно это объясняет тот факт, что после смерти Юн-лэ подобные экспедиции больше не проводились. Адмирал Чжэн Хэ также умер, но о нем не забыли. Сегодня китайцы, живущие на заморских территориях, почитают его как полубога – героя их предков и основателя их общин.

Чиновники всегда выступали против экспедиций, которые снаряжались двором и во главе которых стоял евнух. Чиновникам всегда не нравилось могущество евнухов, и они делали все, чтобы ослабить их влияние. Поэтому, когда император и Чжэн Хэ умерли и двору предложили снарядить еще одну экспедицию, чиновники использовали все свои способности для того, чтобы заблокировать это предложение. Бумаги экспедиции были «потеряны», делалось все, чтобы затянуть организацию экспедиции, пока молодой император, недавно взошедший на трон, не устал бороться и сдался. Так Китай потерял свое господство в южных морях, которое, если бы оно сохранялось и укреплялось, могло бы «выдавить» португальцев из этого региона и изменить ход истории. После двух кампаний Чжэн Хэ частично сохранились отчеты о его путешествиях и открытиях; однако до последнего времени об этих экспедициях в Китае даже не вспоминали.

В последующие века правители династии Мин мало интересовались зарубежными странами, которые в свое время посетил Чжэн Хэ. Возникновение японского пиратства и последующие вторжения в восточные моря португальцев и голландцев, которые часто нападали на китайские корабли, отпугивали потенциальных путешественников и ослабляли связи Китая с заморскими территориями.

Дух самодостаточности и тяготение к дому стали преобладать в Китае именно в это время, резко контрастируя с духом познания, столь характерного для периодов правления династий Тан и Сун. Когда в XVI веке в Китае появились первые путешественники с Запада, отношение к ним было весьма сдержанным и прохладным. Не было сделано попыток установить контакты с родными странами этих путешественников, а стремления иностранцев завязать дипломатические отношения были отвергнуты императорским двором.

Последняя морская экспедиция Чжэн Хэ отплыла в 1433 году, за шестьдесят пять лет до того, как Васко да Гама обогнул мыс Доброй Надежды. В 1514 году, меньше чем через сто лет после установления господства Китая в южных морях, в Кантон прибыл португальский путешественник; с его появления там началась долгая эпоха внедрения западной цивилизации в Китай, эпоха, которая закончилась только в наше время. Это проникновение вначале было таким незаметным, что китайцев вполне можно простить за то, что они «просмотрели» его. Они привыкли к торговцам-мусульманам из Малайзии и Индонезии и не придали значения тому факту, что родина португальцев, а также голландцев и англичан, которые двинулись в Китай вслед за ними, была очень далеко. Уже то, что эти иностранцы смогли добраться до Китая, доказывало их превосходные способности как моряков и свидетельствовало об их жажде богатств и завоеваний. В III веке в Китае радушно встретили морскую экспедицию из Рима, и китайцы всерьез думали отправить вместе с ней в обратный путь своего посла; не было причин, по которым в XVI веке Китай отказался бы последовать этому примеру. Португальские мореплаватели, возможно, были приняты при дворе, причем их приняли весьма милостиво (пусть даже как просто привезших дорогие подарки) и всячески развлекали; португальцы были бы рады сопровождать китайского посланника в Лиссабон, тем самым повысив свой вес в глазах собственных сограждан.

Однако не такова была политика династии Мин, и еще меньше – сменившей ее Маньчжурской династии. Они решили ограничить торговлю с иностранцами одним портом и препятствовать всяким другим контактам с ними. Они отказались от установления дипломатических отношений и весьма сдержанно относились к появлению посольств. Первым миссионерам удалось увезти с собой на Запад одного или двух обращенных, однако эти люди были незнатного происхождения и не занимали высоких постов, и большей частью очень боялись возвращаться в Китай. Таким образом, возможность получения из первых рук сведений о характере и природе европейских стран и их культуре была утеряна. Последствия этого оказались для Китая катастрофичными.

Маньчжурская, или Цинская, династия в своих гонениях на иностранных купцов и тех китайцев, которые хотели путешествовать за рубеж, пошла еще дальше династии Мин. Маньчжурскому завоеванию 1644–1659 годов дольше и упорнее всего сопротивлялись на юге. Представители Цинской династии знали, что все южане готовы в любой момент на предательство и что те, которые собираются ехать за границу, являются либо беженцами, либо едут по политическим мотивам, как повстанцы, ищущие зарубежной помощи. Поэтому императоры Маньчжурской династии запретили всякие путешествия и эмиграцию. Покинувшие страну тайно подлежали смертной казни в случае возвращения на родину.

Путешественники династии Мин, которые исследовали Индийский океан, не были наследниками древних морских традиций Китая. По большей части навигация осуществлялась вдоль рек, в лодках, похожих, но менее роскошно украшенных, на лодки в форме драконов

Многие китайцы эмигрировали на Яву и в Малайзию, они были недовольны существовавшим порядком вещей, но часто у них не было денег на возвращение. До того, как под давлением Запада Маньчжурская династия была вынуждена снять свой запрет на путешествия, лишь немногие китайцы решались отправиться в путешествие, и еще более немногие могли сделать это без риска для жизни. Отправлявшиеся за рубеж лишались защиты со стороны государства, и к ним относились как к преступникам.

В XIX веке, когда Китай постепенно слабел и почти не имел влияния на море, европейские державы установили колониальное господство над Индонезией, Малайзией и Индокитаем, однако им понадобилась дешевая рабочая сила, которая бы работала лучше, чем местное население. Китайцы подходили для этой цели, и поэтому усилившееся политическое давление западных стран вынудило Китай разрешить эмиграцию. Огромное количество китайцев из южных провинций выиграли от этого решения, поскольку они получили возможность ездить в Наньян, или южные морские страны, как их тогда называли.

Большинство населения здесь составляли бедняки-рабочие и мелкие купцы, которые не могли ездить далеко ни ради отдыха, ни ради обучения. Они приезжали, чтобы зарабатывать себе на жизнь, чтобы уехать из перенаселенной родной провинции или чтобы избежать политического преследования. Много лет должно было пройти, прежде чем зажиточные сыновья и внуки этих эмигрантов смогли позволить себе отправить детей учиться на Запад. Это были первые китайцы, избравшие Запад местом своего проживания; они пришли не непосредственно из Китая, и почти никто из них не вернулся обратно. Только во второй половине XIX века Китай открыл свои дипломатические представительства в США и Европе, и первым китайским студентам (которые впоследствии должны были прийти на государственную службу) было разрешено учиться за рубежом. По мере роста их числа должно было усилиться и их влияние на общество, они были настроены весьма негативно по отношению к режиму маньчжур и ко всей системе власти вообще; каким бы ни было их происхождение, все студенты стали революционерами. Часто считают, что воздействие разнообразных процессов на Западе на Китай было результатом влияния иностранных купцов и иезуитов, за спиной которых стояли военные корабли. Однако идеи возвратившихся домой «глотнувших иностранный яд» студентов оказались глубокими и имели очень далеко идущие последствия. Студенты не всегда приносили то, что понравилось бы их западным учителям. Но эти студенты несли с собой новые идеи, которые провели Китай сквозь огонь долгой революции.