Текст книги "Наша песня"

Глава 5

Элли

В вестибюле больницы стало гораздо оживленнее, чем раньше. Прибыли новые больные, которые сбились в небольшие группы, словно уцелевшие в бою солдаты. У кого-то виднелись окровавленные повязки на ранах, кто-то придерживал руку или запястье, некоторые сидели, положив ноги на соседние стулья. Похоже, поступила очередная партия жертв скользких тротуаров.

Я возвращалась к лифтам, наклонив голову, но не успела дойти до них, как чей-то голос, поднявшись над негромким гулом голосов пострадавших, позвал меня по фамилии.

– Миссис Тэйлор.

Я быстро повернула голову в сторону говорившего и увидела, как высокая фигура в темной униформе отделилась от группы людей, сидевших в дальнем углу вестибюля. Голос принадлежал полицейскому, который приходил ко мне домой и принес дурные вести, и я вдруг поняла, откуда родилось выражение «не убивайте гонца». Я замедлила шаг, когда он поманил меня рукой. Я уже и так слишком долго пробыла на улице, разговаривая по телефону, и желание поскорее вернуться в реанимацию и оказаться рядом с Джо подгоняло меня, словно колдовские чары.

Но я изменила направление, возможно, из-за авторитетного вида, который придавал ему мундир, и направилась к нему и группе людей, с которыми он разговаривал. Он доброжелательно смотрел на меня, пока я приближалась к нему.

– Как ваши дела, миссис Тэйлор? Как я понимаю, состояние вашего мужа пока не изменилось?

«Не надо меня жалеть», – в отчаянии подумала я и энергично замотала головой. Проявите профессионализм, говорите коротко, арестуйте кого-нибудь, выпишите кому-нибудь штраф, вот только не надо меня жалеть. Но в полицейской академии их не учили телепатии, поскольку он продолжил:

– Мне очень жаль слышать, что пока нет никаких улучшений. Но не теряйте надежды. Вы удивитесь, узнав, о каких только чудесах мы каждый день не слышим на работе.

Я слабо улыбнулась в ответ. Я знала, что он говорит искренне, однако давным-давно перестала верить в то, что с хорошими людьми плохого не случается.

– Сегодня днем мы по кусочкам восстанавливали картину того, что произошло с мистером Тэйлором, и мне казалось, что вам будет приятно узнать, что сделал ваш муж. Позади меня сидит семья Уэбб, они ждут здесь уже несколько часов в надежде, что смогут поговорить с вами. – Возможно, он заметил на моем лице смущение и неуверенность. – Вам наверняка захочется услышать то, что они желают вам сказать.

Я заглянула за его спину и увидела семейство, пристально смотревшее на меня печальными глазами, в которых читалась вся гамма чувств, начиная от сочувствия и благодарности и заканчивая виной. Я не знала, кто они такие и как связаны с Джо, однако если полицейский прав, то у этих незнакомых мне людей есть ключик, который откроет тайну того, почему мой муж борется за жизнь в реанимационной палате вместо того, чтобы сидеть в нашей гостиной со мной и сыном.

Женщина встала со стула, а ее маленькая дочь отчаянно вцепилась в край ее джемпера. Когда наши взгляды встретились, на глаза матери навернулись слезы сострадания.

– Миссис Тэйлор, меня зовут Фиона, это мой муж Пол, а это наши дети – Марти, Элли и Джош.

Я забыла их имена, прежде чем она закончила говорить.

– Я просто хотела сказать, что все мы в неоплатном долгу перед вашим мужем.

Я взглянула на полицейского, надеясь, что он сможет разъяснить загадочные слова женщины, но тот лишь слегка кивнул, дав мне знак слушать дальше.

– Ваш муж сегодня днем шел по парку…

«Это все я виновата, – подумала я. – Я взяла машину. Не надо было вообще ее брать».

– И он пришел на помощь нашему старшему сыну, Марти, который провалился под лед на замерзшем пруду.

– И Тодду, – пискнула девчушка. Элла? Элли? – Он еще и Тодда спас.

Мать заставила ее замолчать чуть слышным «Тише, дорогая» и снова посмотрела на меня, а ее глаза ярко сверкали от слез благодарности.

– Наш пес провалился под лед, и Марти пытался его вытащить, но с ним самим случилось несчастье, так как лед под ним треснул.

Где-то в глубине моей души крепло странное чувство – отчасти злоба, а отчасти гордость. Ребенок находился в опасности. Разумеется, Джо бросился спасать его. Без колебаний, без раздумий, без осознания того, насколько он рискует. В это короткое мгновение я и любила, и ненавидела его за эту храбрость.

– Мои ребята говорят, что он не раздумывал ни единой секунды, – продолжала она, в знак подтверждения взглянув на детей. Три мордашки с широко распахнутыми глазенками кивнули ей в ответ. – Он вышел прямо на лед, и ему удалось вытащить Марти. Ребята до смерти перепугались, а он действовал спокойно и тихо, твердил им, что все будет хорошо, что они выкарабкаются. Потом он вытащил Марти из воды и перенес его в безопасное место.

Я кивнула, и лицо женщины вдруг сморщилось и поплыло у меня перед глазами от слез, вызванных ее рассказом. В ее словах был весь Джо. Он действительно всех успокаивал и подбадривал. Я вспомнила, как он взял меня за руку в самый разгар родов, пристально всматриваясь в мое искаженное болью лицо, и без конца повторял мне, что он рядом, что он со мной и что вместе у нас все получится.

Самый старший ребенок – которого, кажется, звали Марти – уткнулся лицом в отцовскую куртку, но плотная стеганая ткань не могла заглушить его рыдания.

– Это я во всем виноват. Если бы я не пытался спасти Тодда, мистеру Тэйлору не пришлось бы спасать меня. Это из-за меня он заболел.

Отец ласково погладил его по голове, и я поняла, что Джо хотел бы, чтобы я сняла с плеч мальчика это тяжкое бремя. С трудом переставляя ноги, словно внезапно постарев на много лет, я подошла к ребенку, присела на корточки и осторожно коснулась его плеча.

– Марти. Марти. – Я думала, что он не взглянет на меня, однако мальчик оторвался от отцовской куртки, медленно поднял голову и посмотрел мне в глаза. Взгляд его представлял собой бездонную пропасть вины. – Марти, пожалуйста, не грусти и не вини себя. Джо бросился бы вытаскивать тебя из-подо льда, даже если бы ты кричал, чтобы к тебе не приближались. Знаешь, он ведь тоже папа. – Я услышала, как отец мальчика судорожно вдохнул, услышав мои слова. – И для него важнее всего на свете, чтобы нашему малышу было хорошо, и я знаю, просто знаю, что, когда он увидел, что ты в беде, он сделал все, что мог, лишь бы спасти тебя.

– Да. Он такой храбрый. Он настоящий супергерой.

– Да, Марти. Он именно такой, – грустно улыбнулась я.

Девчушка, стоявшая рядом с матерью, все сильнее тянула ее за край джемпера, и казалось, что к концу дня он так растянется, что его станет невозможно носить.

– И Тодда, – тихонько сказала она. – Он был супергерой, потому что вернулся на лед еще раз, чтобы вытащить и Тодда.

Фиона Уэбб выглядела просто раздавленной чувством вины.

– Дети просто обожают этого пса, – объяснила она, обняв дочку за плечи и прижав ее к себе. – Когда Марти спасли, ребята очень переживали за пса. – Голос женщины продолжал дрожать, в то время как прояснялась картина того, что, скорее всего, произошло на самом деле. – Думаю, может, мистер Тэйлор…

– Джо, – поправила я.

– …Джо, наверное, подумал, что один из них может попытаться броситься за собакой… так что бросился вместо них.

Ее слова звучали правдоподобно, но и в отсутствие детей Джо не смог бы стоять и смотреть, как страдает животное. Он подбирал птиц со сломанными крыльями и отвозил их в коробках из-под обуви в филиалы Королевского общества защиты животных от жестокого обращения, покупал «щадящие» мышеловки и отвозил пойманных грызунов в безлюдные поля, чтобы там выпустить. Он не мог бы позволить собаке утонуть на глазах у детей. Я медленно встала, сердце у меня щемило. Девчушка вдруг выпустила мамин джемпер и тонкими ручонками обняла меня за ноги.

– Мистер Тэйлор – самый храбрый и самый добрый человек на свете, – сказала она.

– Да, – грустно согласилась я. – Именно так.

Я старалась думать лишь о том, что Джо спас Марти, рискуя всем – своей жизнью, своим будущим, нашим будущим – только из-за него самого. Я люблю животных, не поймите меня превратно, действительно люблю, и мы много раз говорили о том, чтобы завести собаку или кошку, рядом с которой рос бы наш Джейк. Но я не могла позволить себе и помыслить, какая расплата постигла Джо. Собака выжила… Я была очень рада этому, очень. Но все же… ради собаки? Как такое возможно?

Сквозь небольшое стеклянное окошко в двери комнаты ожидания лился какой-то странный, лучистый свет. Медленно опустив ручку и войдя внутрь, я увидела, что он исходит от открытого ноутбука, стоявшего на стуле рядом с Шарлоттой. По-моему, Шарлотта сначала вообще не заметила моего появления в комнате, поскольку была поглощена довольно оживленным телефонным разговором. Я почувствовала, как плечи у меня напряглись от раздражения: все-таки она слишком бесцеремонно пользовалась мобильным телефоном. Насколько же это для нее типично – плевать на всех и вся. Но, оглянувшись на коридор, быстро исчезавший за закрывавшейся дверью, я не услышала тревожного воя сирен, так что, наверное, использование сотовых на самом деле не вырубало в больнице все подряд. Я медленно опустилась на один из стульев, отчего по чистой случайности смогла рассмотреть веб-страницу, которую Шарлотта, очевидно, читала до телефонного звонка.

Прежде всего, мое внимание привлек знакомый логотип Государственной службы здравоохранения в углу экрана, а потом, когда я увидела заголовок, то уже не смогла оторвать глаз от дисплея. Вирусная кардиомиопатия. По-моему, я слышала об этом раньше и, хотя помнила об этом очень мало, знала, что это штука серьезная. Потенциально даже куда более серьезная, чем сердечный приступ или инфаркт. Значит, чуть раньше она мне соврала. Ну что ж, не в первый раз. Я подалась вперед на стуле и вытянула шею, пытаясь разобрать отдельные части текста, которые Шарлотта выделила желтым. У меня довольно неплохое ночное зрение – без него трудно прочитать ноты в тускло освещенных оркестровых ямах или залах. Так что, немного прищурившись, я смогла разобрать несколько слов и фраз с интернет-страницы и тут же об этом пожалела. «Поражает сердце», «необратимые патологические изменения», «резкий угрожающий жизни паралич сердца». Наверное, я издала какой-то негромкий звук, поскольку Шарлотта резко повернулась на стуле, увидела, куда направлен мой взгляд, и захлопнула крышку ноутбука.

– Извините, Вероника, что вы сказали?

Мне стало почти стыдно оттого, что внутри меня, несмотря на прошедшие годы, все сжалось, когда я поняла, что Шарлотта разговаривает со своей свекровью. С женщиной, сделавшей практически все, что было в ее силах, чтобы не стать моей родственницей. Я привстала со стула и указала на дверь, не желая, чтобы она думала, будто я нарочно подслушиваю разговор, по всей видимости, очень непростой. Вряд ли за все эти годы характер Вероники хоть немного смягчился. К моему удивлению, Шарлотта покачала головой, тем самым показав, что можно и не уходить. Вот я и не ушла.

Я старалась не слушать, но это оказалось практически невозможно, к тому же в глубине души мне было любопытно узнать, как Шарлотте удалось укротить тигрицу настолько, что ей разрешили войти в тщательно охраняемое семейное пространство.

– Нет, Вероника. Я полностью согласна. Да, вы правы. Совершенно. Да, однозначно.

Так значит, вот как это делается? Полная покладистость и уступчивость. Неудивительно, что мы с Вероникой сразу же не поладили. Но ведь мы и виделись-то всего один раз.

– Невероятно, – пробормотала Шарлотта, еще довольно долго после окончания разговора пристально глядя на мобильник с каким-то немым недоверием.

Я подняла взгляд и увидела, как она качает головой, уставившись на небольшой гаджет, словно из него сможет просочиться частица сущности той женщины, с которой она только что говорила.

– Моя свекровь похожа на неукротимую силу природы.

– Помню, – с горечью сказала я, поскольку привкус прошлого все еще жег, как соль на ране.

Какое-то мгновение Шарлотта выглядела ошарашенной, словно внезапно поняла, что размышляет вслух… и именно передо мной.

– Ой, извини. Совсем забыла, ты же ее знаешь… ну, конечно же.

– Не то чтобы очень, – ответила я, чувствуя неловкость при упоминании хоть чего-то, что связывало меня с ее мужем. – Разумеется, не так хорошо.

– По-моему, никто не знает Веронику хорошо, – заявила Шарлотта с неожиданной откровенностью. Она опустила мобильник в сумочку от известного дизайнера и грустно рассмеялась: – Она отправилась надавить на капитана круизного лайнера, чтобы тот изменил курс и зашел в ближайший порт, откуда она сможет вылететь домой.

– Ну… если кто-то на это способен…

– Да, знаю… так это она.

Наши взгляды встретились, и мы на мгновение поняли друг друга, но обе быстро отпрянули назад, словно нас ударило током.

– Надо ноги размять, – заявила Шарлотта и, внезапно вскочив со стула, резкими шагами направилась к двери. Возбуждение следовало за ней неотступной тенью, она не могла избавиться от него, хотя, наверное, сама еще этого не понимала. Взявшись за дверную ручку, она замялась, чувствуя неловкость от необходимости попросить меня хоть о малейшем одолжении.

– Если кто-то будет меня спрашивать… врачи… скажешь им, что я вернусь минут через пять?

Я согласно кивнула. Чем меньше мы друг с другом разговариваем, тем лучше. Шарлотта явно тоже это понимала, поскольку вышла из комнаты ожидания, не сказав больше ни слова.

Шарлотта

– Один кофе навынос, пожалуйста, – попросила я, глядя, как исходящая паром жидкость тугой струей, словно черный водопад, лилась в стоявшую внизу чашку. Я чувствовала, как меня внутри всю трясет и крутит, так что в кофеине я сейчас явно не нуждалась. Было бы слишком просто объяснять разгулявшиеся нервы целиком разговором с матерью Дэвида, хотя, видит Бог, она обладала не виданной мною ни в ком – включая мою мать – способностью доставать людей, что само по себе являлось выдающимся достижением. Но на сей раз не следовало винить лишь Веронику в том, что у меня непрестанно колотилось сердце и разыгралась такая изжога, что, казалось, я вся сгораю изнутри.

Вот что значит страх в сочетании с необузданной паникой. Так мать нетерпеливо смотрит на часы, когда ее ребенок все не идет домой. Так близкие ждут, пока наконец сядет самолет. Так случается во время землетрясения или смерча. Так ощущаешь беспомощность, когда жизнь того, кого ты любишь, находится не в твоих, а в чужих руках. Так взываешь о помощи к Богу и обещаешь, что никогда больше ни о чем его не попросишь, никогда в жизни. В последнее время мы не очень-то часто общались с Богом, однако здесь, в тихом и опустевшем больничном буфете, я просила, нет, умоляла его, чтобы с Дэвидом все обошлось. Я могла бы бросить все – если бы пришлось, – но только не Дэвида, никогда. Я бы отдала все, чтобы спасти его так же, как он спас меня – дважды, – а потом спасал каждый день, пока мы были вместе.

Я порылась в кошельке, вытащив горсть монет, чтобы расплатиться, потом передумала и полезла за купюрой.

– На самом деле сделайте, пожалуйста, навынос два кофе.

Я не знала, примет ли Элли от меня хоть что-то. Смыли ли быстротекущие воды жизни нашу давнюю вражду? Или же она все еще таилась где-то в глубине: грозная багровая туча неприязни и враждебности, поглотившая крепнувшую было между нами дружбу?

Шарлотта. Шесть лет назад

Кофе получился крепким и горячим, как я любила, но удовольствия от него я не чувствовала, глядя на медленно просыпающийся город за панорамными окнами квартиры Дэвида почти у самых доков. Я сидела за стойкой посреди кухни со столешницей из белого мрамора, глядя невидящими глазами, как дрожащие оранжевые полоски рассекают серое утреннее небо, словно холст, внезапно брошенный передумавшим писать художником. Я смотрела, как вокруг день сменяет ночь. Смена, перемена. Это неотъемлемая часть жизни. Ее нельзя остановить, ей невозможно препятствовать. Люди все время меняются, они заводят друзей и порывают с ними (у меня, разумеется, имелись личные причины, чтобы знать это наверняка), их взаимоотношения зарождаются и развиваются. А как же чувства – они когда-нибудь меняются по-настоящему? Мне так хотелось верить, что да. Мне хотелось убедиться, насколько это было возможно, что любовь, которую мой жених испытывал к своей бывшей подружке, исчезла навсегда, что от нее не осталось и следа. Я хотела, чтобы она стерлась из его памяти, из сердца и из души, и какое-то время мне казалось, что это действительно произошло. А вдруг я просто себя обманывала?

– Вот ты где, – произнес Дэвид, выходя из спальни в черном костюме и ослепительно-белой рубашке, в которых он выглядел просто неотразимо.

У меня перехватило дыхание, когда он обнял меня за талию, зарылся лицом в мои длинные светлые волосы и начал нежно целовать мою шею.

– М-м-м… как хорошо ты пахнешь. А может, это кофе, – поддразнил он меня, протягивая руку, чтобы налить себе чашечку. Я улыбнулась, но как-то натянуто.

– Все нормально? А мне кажется, что ты какая-то притихшая.

Он произнес ее имя.

– Все прекрасно, – заверила я его. – Просто немного устала. Спала не очень хорошо.

Его сверкающие голубые глаза озабоченно затуманились, когда он внимательно посмотрел на меня.

– Ты и вправду металась всю ночь. Простыня с твоей стороны кровати смята так, словно по ней смерч прошелся.

– По-моему, в этом виноват ты, – ответила я с хрипотцой в голосе. Воспоминания о взаимной страсти пронеслись над стойкой, потрескивая, словно электрическая дуга.

– А по-моему, мы оба, – поправил меня он.

Он произнес ее имя.

Надо что-то говорить, надо ему рассказать. Ему снился сон. Я поняла это по дрожащим векам и еле слышному горловому бормотанию. Он лежал на скомканных простынях, освещенный молочно-белым лунным светом, струившимся сквозь окна. Даже во сне он был прекрасен: его спутанные темные волосы призывно влекли меня коснуться их, легкая щетина на подбородке манила потереться о нее щекой, мягкий изгиб его рта шепотом звал мои губы. Я не смогла устоять. Приподнявшись на локте, я склонилась к нему и нежно поцеловала его спящие губы. Они выгнулись от ласкового прикосновения и чуть приоткрылись. Он не проснулся, в этом я была уверена.

– Элли.

Он произнес ее имя.

Он произнес ее имя.

Я замерла, не в силах шевельнуться или что-то сказать, даже дыхание давалось мне с трудом. А потом, просто чтобы сделать мои страдания нестерпимыми, он снова повторил его:

– Элли.

Я откинулась на подушку, прикусив нижнюю губу, чтобы выплакаться без единого звука. До нашей свадьбы оставалось меньше полутора месяцев. Прошла последняя примерка платья, утвердили меню, заказали цветы, оплатили место проведения церемонии. Все встало на свои места. Мы были готовы, наконец-то готовы, и пребывали в блаженном ожидании, когда в нашей жизни начнется очередное захватывающее приключение.

И тут, не знаю уж, что ему приснилось, что он увидел под сомкнутыми веками, он произнес ее имя.

Элли

Всего через несколько секунд после ухода Шарлотты дверь в небольшую комнату с приглушенным светом слегка приоткрылась. Незнакомая мне сестра просунула голову в образовавшийся проем.

– Миссис Уильямс?

Нет, но я едва ею не стала.

– Она отлучилась на минутку. Я миссис Тэйлор. У вас есть какие-нибудь новости о моем муже Джо?

Сестра сокрушенно покачала головой.

– Извините. Боюсь, что нет. Врачи хотели бы переговорить с миссис Уильямс. – Она окинула коридор нетерпеливым взглядом. – Вы не знаете, куда она ушла? – В глазах ее читалось беспокойство, которое мне не хотелось сознавать. Я услышала слетавшие с моих губ слова, прежде чем успела оборвать их.

– Что-то с Дэвидом? М-м, то есть с мистером Уильямсом? Что-нибудь случилось?

– А вы член семьи? Или родственница?

«Чуть не стала» для ответа не подходило, а наши сложные отношения в прошлом не представляли интереса ни для кого, кроме нас самих.

– Нет.

– Прошу прощения, но мы не можем обсуждать состояние больных с друзьями.

«К ним я тоже не отношусь», – подумала я. Сестра замялась, явно смутившись.

– Я снова загляну через несколько минут, когда вернется миссис Уильямс.

Я немного походила, поджидая Шарлотту. Когда это не помогло, стала рассеянно смотреть в окно на маленькие снежинки, падавшие на подоконник, словно летчики-камикадзе, и таявшие на стекле, а потом стекавшие вниз, как слезы. Я то и дело бросала нетерпеливые взгляды на дверь в ожидании, когда же вернется Шарлотта. Я не хотела нести бремя забот ни о чем и ни о ком, кроме Джо, но каким-то образом воспоминания о Дэвиде и о том, что он когда-то для меня значил, рвались наружу из темных глубин памяти, куда я их засунула. Я не хотела снова возвращаться ко всем тем мыслям, заново переживать все те чувства, которые, несмотря на все минувшие годы, оставались достаточно сильными, чтобы вывести меня из себя.

Я вздрогнула от неожиданности, когда на дверь легла тень Шарлотты, хоть и ожидала ее возвращения. Столь же неожиданными оказались две чашки кофе, которые она несла в руках. Когда дверь за ней закрылась с легким щелчком, она смущенно протянула одну из них мне.

– Извини, я не смогла вспомнить, сколько тебе сахару и все такое. Ведь… столько времени прошло.

Я смотрела на ее протянутую руку, державшую не оливковую ветвь, а всего лишь пластиковую чашку, чуть подрагивавшую, словно она не была уверена, как я отреагирую. Это не было извинением: для извинений мы опоздали на много лет. Но мы оказались в ситуации, которая вновь свела нас вместе, заново соединяя швы, которые мы разорвали. В этот страшный вечер, когда речь шла о человеческой жизни, судьба бросила нас в одну лодку, словно уцелевших при кораблекрушении, и нам не за кого было держаться, кроме как друг за друга.

Элли. Восемь лет назад

Весь абсурд ситуации заключался в том, что, когда я впервые увидела Шарлотту, она мне сразу и по-настоящему понравилась. Это был эквивалент любви с первого взгляда, только по отношению к дружбе. Мы сблизились так, как мне никогда раньше не доводилось дружить с девчонками ни в школе, ни в университете. Она обладала какой-то странной притягательностью: веселая, энергичная и не выпячивающая собственные достоинства. Впервые в жизни я встретила кого-то, кроме Макса, кто, как я чувствовала, мог стать мне верным и надежным другом, а не просто хорошим знакомым. Лишь гораздо позже я поняла, что одной из причин, по которой меня так тянуло к Шарлотте, было то, что она почти во всем представляла собой женскую копию Дэвида. Противоположности притягиваются, ведь так говорят, верно? И очень долгое время мы с Дэвидом доказывали верность этого древнего постулата. Но иногда одинаковых людей тянет друг к другу с такой же силой. Дэвид и Шарлотта – яркий тому пример.

Когда мы встретились в первый раз, она героически преодолевала дорожку к недавно арендованному Дэвидом жилью, и вся верхняя часть ее тела скрывалась за огромной картонной коробкой. Я сумела разглядеть лишь пару стройных ног в потертых джинсах и сандалии со стразами, из которых торчали пальцы с безупречным педикюром.

– Привет! – крикнула она сдавленным голосом, поскольку ее рот был прижат к коробке. – Пожалуйста, скажите мне, что это номер шестьдесят три и я тащилась не по дорожке моего нового соседа.

Я рассмеялась и быстро сбежала к ней по ступенькам.

– Давайте-ка я вам помогу, – предложила я, берясь за один край коробки. – Ну да, это номер шестьдесят три. А вы въезжаете?

Вопрос получился совершенно идиотским, однако она не ответила мне насмешкой.

– Въезжаю, – сказала она, выглянув из-за края коробки, чтобы рассмотреть меня. – Здравствуйте. Меня зовут Шарлотта Батлер. – Она расплылась в широкой улыбке. – Я бы пожала вам руку, но тогда весь ящик с фаянсовой посудой из «Икеи» грохнется нам под ноги. А вы тоже въезжаете?

Я покачала головой, но, по-моему, она не видела меня из-за коробки с кухонными принадлежностями.

– Нет. Это мой бойфренд въезжает. А я просто ему помогаю.

– Ага, – произнесла она, понимающе вздохнув, когда мы осторожно взбирались по ступенькам и, пятясь, заходили в коридор. – Куда теперь?

– Кухня направо, – ответила я, нащупывая за спиной дверную ручку. Лишь когда мы поставили ее коробку на большой, слегка поцарапанный сосновый стол, я впервые разглядела ее всю целиком. Увидев ее на дорожке перед домом, мне показалось, что она хорошенькая, однако я ошиблась. Она оказалась «более чем»: просто потрясающей. Высокая, со стройной, как у модели, фигурой и с длинными светлыми волосами, забранными в хвост, выглядевший как бы обыденно, но на самом деле так изящно, что она вполне могла бы пройти по ковровой дорожке и этот хвост не показался бы там неуместным. На ней была простая черная футболка, а руки покрыты темно-золотистым загаром, который, как мне показалось, она вряд ли могла приобрести дождливым английским летом. Футболка не доходила до пояса джинсов, оставляя открытой полоску тела шириной в несколько сантиметров, вполне достаточную для демонстрации того, что загар покрывал все ее тело.

– Уф-ф, наконец-то, – сказала она, улыбнувшись. – Сама не знаю, зачем мне столько кухонной утвари, потому что я все равно никогда ничего не готовлю. Извините, как вы сказали, вас зовут?

Тут я поняла, что даже не представилась.

– Александра. Ну а для друзей – Элли.

– Тогда надеюсь, что однозначно стану называть тебя Элли, – ответила она обаятельно и непринужденно. – Сейчас у меня друзей почти нет – хоть объявление давай! Так с кем из моих соседей – которых я еще не видела – ты встречаешься? С Эндрю, Питом, Дэвидом или… ой, забыла, как зовут еще одного.

– Ты пропустила Майка. А встречаюсь я с Дэвидом, – ответила я, почувствовав, что улыбка моя сделалась приветливее, а глаза потеплели, когда я произнесла его имя. – Так значит, ты вообще никого из них не видела?

– Нет, – призналась она, обходя кухню и открывая ящики и шкафы. Наконец она нашла там пару пустых емкостей. – В прошлом году я попала в программу международного студенческого обмена, так что последние двенадцать месяцев проучилась в Калифорнии. – Это объясняло ее загар. – Там было классно, но я потеряла связь с теми, с кем училась на первом курсе, и к тому же мне стало негде жить. Потом приятель Пита сказал мне, что сюда нужен еще один постоялец. Вот я и согласилась.

– Не посмотрев вначале дом и не познакомившись с жильцами? – Это казалось скоропалительным решением, которое она приняла с легкостью, а вот мне бы подобное никогда и в голову не пришло.

Шарлотта лишь пожала плечами.

– Ну да, почему бы и нет. Это ведь просто группа ребят. А насколько трудно будет с ними поладить?

Как оказалось – совсем не трудно, в особенности с одним. Но прошло очень много времени, прежде чем я это поняла.

Я помогла Шарлотте выгрузить из машины остальные вещи. По-моему, именно тогда я впервые заподозрила, что она скорее принадлежит к кругу друзей Дэвида, нежели моих. Она ездила на новой машине, а чемоданы, скрытые под коробками и папками, украшал логотип известного дизайнера. Да, она оказалась вовсе не типичной студенткой, поняла я, вспомнив, как везла последнюю партию своей одежды в прочном черном мешке для мусора. Но, по крайней мере, мне не пришлось возиться с ним в одиночку, как моей новой подружке. Мои родители с готовностью являлись на машине каждый раз, когда я переезжала: из общежития после первого курса в съемное жилье на втором курсе и, наконец, в дом, где я жила с соседями на этом, выпускном курсе.

Мне показалось вполне естественным помочь ей разобрать вещи, когда мы наконец занесли в дом и подняли к ней в комнату все ее пожитки. Она поселилась прямо напротив обиталища Дэвида, в миленькой светлой комнатке, выходившей окнами в небольшой ухоженный садик на заднем дворе. Сам дом сильно отличался от жилья, которое снимают обычные студенты, это очень хорошо было видно по цене, которую, как я знала, платил за него Дэвид. Она почти вдвое превышала сумму, которую раньше платила я, – и мне тогда казалось, что это дорого. Однако Дэвид лишь пожал плечами, когда я высказала свое мнение по этому поводу, и я поняла, что в этом заключается еще одно небольшое различие между нами. Я всегда относилась к тому типу людей, которые сначала смотрят на ценник, а потом решают, покупать или нет, а он всегда поступал ровно наоборот.

– И вправду очень мило, – заметила я, оглядывая комнату с новым ковром, большой двуспальной кроватью и занимавшими всю стену шкафами. В ней оставалось еще достаточно места, чтобы поставить письменный стол и книжный шкаф, и даже после этого она не выглядела бы тесной.

Дэвид нанял фургон и уехал с ребятами забирать вещи, которые они на лето оставили на складе, и, поскольку мне нечем было заняться до его возвращения, я осталась поболтать с Шарлоттой, пока та разбирала вещи. Я даже постелила ей постель, пока она развешивала в шкафу одежду, которая оказалась отнюдь не по карману простой студентке. Все, что я вынимала или открывала, было новым. Начиная с толстого, похожего на подушку пухового одеяла и кончая плотными простынями из египетского хлопка.

– Это мамин вклад в мой переезд, – пояснила она, и хотя это прозвучало как шутка, мне показалось, что я уловила в ее словах какую-то горечь. – Все выбиралось вручную… персональным консультантом по покупкам.

Я не знала, что на это ответить, и, к счастью, отвечать мне не пришлось, поскольку именно в ту секунду я услышала раздавшийся снизу звук открываемой входной двери: это вернулись остальные обитатели дома. Я сбежала вниз по ступенькам, чтобы поздороваться с ними, и увидела, как Пит, Майк и Эндрю комически вытянули шеи, чтобы разглядеть за моей спиной шикарную блондинку, легкой походкой спускавшуюся по лестнице.

Я было открыла рот, чтобы представить ее, но Шарлотта меня опередила.

– Привет, привет! – проворковала она, после чего удивила всех, по очереди обойдя каждого и чмокнув в щеку «со знакомством». Это так в Калифорнии принято или же она так привыкла? – Очень рада со всеми познакомиться. Меня зовут Шарлотта.

Пит, Майк и Эндрю обменялись многозначительными взглядами.

– По-моему, мы только что выиграли приз в соседскую лотерею, – торжественно объявил Майк, прежде чем они назвали себя с подобающими случаю улыбками.

Секундой позже из-за входной двери послышалось негромкое дребезжание – это в замок вставляли ключ, – после чего в коридоре появился Дэвид.

– Ага, а вы, наверное, Дэвид, – заключила Шарлотта приветливым и слегка поддразнивающим тоном. – Последний из мужчин, с которыми я буду жить весь следующий год. – С этими словами, несмотря на то что я стояла рядом, она положила руки ему на плечи и чмокнула его в удивленную, хотя явно не разочарованную физиономию. И именно с того мгновения я начала понемногу терять его.