Текст книги "Могила девы"

Генри Лебоу настолько выдвинулся вперед, что рисковал упасть со стула. Он лихорадочно читал с экрана.

– Вашему дяде повезло – Потвин прекрасный район. Красивые дома. Только улицы там вымощены не булыжником, а кирпичом. – Лысина агента ФБР блестела от пота.

– Какой ваш там любимый ресторан?

Секундная пауза.

– «У Денни». У меня шестеро детей.

– Какой же ты плодовитый сукин сын, – хмыкнул Хэнди.

Щелк.

– Связь прервана, – прокомментировал Тоби.

Лебоу смотрел на телефон, его руки дрожали.

Четыре пары глаз уставились в окно.

– Неужели сработало? – пробормотала Фрэнсис.

Никто не решился ответить. Только Чарли Бадд выдохнул:

– Ох!

– База вызывает разведчика-два.

– Разведчик-два на связи, – прошептал лейтенант Джоуи Уилсон, стоя под окном бойни в тени школьного автобуса.

– Доложи расположение объектов.

Боец быстро поднял зачерненное лицо, заглянул внутрь и снова нырнул вниз.

– Двое преступников в главном помещении рядом с окном. Хэнди направил пистолет на заложницу. «Глок». Приставил прямо к голове. Не могу сказать, взведен ли курок. В руках Уилкокса оружия нет, держит «глок» за поясом. У Боннера полуавтоматический дробовик «моссберг» двенадцатого калибра. Но он в тридцати футах от зала с заложниками. Ситуация благоприятная, если не считать девушку в окне.

– Можешь нейтрализовать Хэнди?

– Нет. Он за трубами. Невозможно сделать точный выстрел. Боннер постоянно перемещается. Не знаю – может, сумею вести его на прицеле.

– Будь наготове.

Время ультиматума давно прошло, и Хэнди мог в любой момент выстрелить в бедную женщину.

– Разведчик-один, доложи.

– Разведчик-один. Я у генератора. Заряд в боевой готовности.

«Господи, – подумал Тримэйн, – только бы не облажаться», – и глубоко вздохнул.

– Разведчик-один, – вызвал он Пфеннингера, который в это время держал в руке провод детонатора устройства Л-210.

– Разведчик-один на связи.

– Кодовое слово…

– Разведчик-два вызывает базу! – раздался в эфире энергичный голос Уилсона. – Заложница в безопасности. Повторяю: разведчик-два – базе. Объект Хэнди снял боевую тревогу и убрал оружие. Объект Боннер отвел девушку к остальным заложникам.

Тримэйн поднял голову. Девушка больше не маячила в окне.

– Объект Боннер оставил ее в помещении заложников, а сам вернулся обратно.

– Кодовое слово «жеребец», – сказал капитан в микрофон. – Всем разведчикам и всем группам: жеребец, жеребец, жеребец. Подтвердите, как поняли.

Бойцы ответили.

Командир группы спасения заложников, который славился умением быстро соображать, успокоился и вознес безмолвную молитву справедливому и милосердному Господу Иисусу Христу за то, что он спас жизнь девушке. Но главным образом за то, что дал ему дополнительное время лучше подготовиться к штурму. Господь вселил в Тримэйна уверенность, что ему удастся освободить невинных агнцев из рук варваров-римлян.

– Связь, – объявил Тоби. – Вызывает Хэнди.

Поттер выждал два звонка и ответил.

– Лу, я только что разговаривал с Кресуэллом. Он считает тебя мудаком. Не запомнил даже твоего долбаного имени.

– У меня есть враги. И с сожалением должен констатировать, что большинство из них на правительственной службе. Ну так что?

– По рукам, – весело бросил Лу. – У тебя есть еще час.

Поттер помолчал, дав тишине сгуститься.

– Арт, – неуверенно спросил Хэнди, – ты на связи?

Переговорщик тихонько вздохнул.

– В чем дело? У тебя такой голос, словно только что умерла твоя любимая собака.

– Знаешь…

– Не тяни, выкладывай.

– Не знаю, как тебя попросить. Ты повел себя хорошо, предоставив нам дополнительное время. И…

«Надо испытать, насколько укрепилась наша связь, – думал Поттер. – Что на самом деле думает обо мне Хэнди? Достаточно ли мы с ним сблизились?»

– Решайся, Арт. Хватит мямлить.

– По словам Кресуэлла, ему нужно время, по крайней мере до половины десятого, чтобы все устроить. Необходимо согласование с канадскими властями. Я просил его уложиться в час, но он ответил, что не справится так быстро. У меня такое ощущение, что я подвожу тебя.

В глубине души Поттер так и считал. Ведь он так нагло, так расчетливо лгал.

– Половина десятого?

Хэнди долго колебался.

– Черт с ним – переживу.

– Правда, Лу? – Голос переговорщика звучал удивленно. – Я это ценю.

– Чего не сделаешь для своего доброго друга, Арт.

Надо воспользоваться его хорошим настроением.

– Лу, позволь задать тебе последний вопрос.

– Давай.

«Давить или нет?»

Анжи посмотрела на Поттера, их глаза встретились, и она одними губами сказала:

– Попробуй.

– Слушай, Лу, почему бы тебе не отпустить ее? Мелани.

«Хорошо, Арт. Я в добром расположении духа. Лечу в Канаду. Так что считай, что ты выкупил ее».

Голос Хэнди стал холодным как лед.

– Иногда, козел, тебя уж слишком заносит с просьбами. Заруби себе на носу: я единственный человек во всей этой долбаной Вселенной, с кем у тебя этот номер не пройдет.

Телефон умолк.

Поттер наморщил лоб, ожидая реакции. Но люди в фургоне засмеялись и стали аплодировать. Переговорщик положил трубку и присоединился к ним. Хлопнул Лебоу по спине:

– Отличная работа, – перевел взгляд на Анжи: – Ты тоже прекрасно справилась.

– Вы заслужили «Оскара», сэр, – вставил Бадд. – Правда. Я бы не задумываясь отдал за вас голос.

– М-4? – протянул Поттер. – А что это за приоритет М-4?

– В прошлом году мы с Дорис ездили в Англию, – объяснил аналитик. – Я вспомнил название тамошнего шоссе. По-моему, звучит неплохо. – Он был доволен собой.

– Управляемые радарами ракеты, – хохотал капитан полиции. – Ловко!

– Чистая фантазия.

– И он все слопал.

Но все сразу помрачнели, когда Поттер выглянул в окно и посмотрел на здание бойни, где оставались еще шесть заложниц, хотя, по крайней мере в ближайшие два часа, им ничто не грозило. Конечно, при условии, что Хэнди сдержит слово. А затем все опять расхохотались – после того как бог электроники Тоби произнес «папский приоритет» и со знанием дела, как добрый католик, каковым, в сущности, и был, перекрестился.

19:15

– Ну, Чарли, какие новости с фронта?

Бадд вышел из фургона, спустился в овражек и крепко прижал мобильник к уху, словно это избавляло от подслушивания. В трубку громко басил Роланд Маркс.

Помощник Генерального прокурора штата находился в тыловой зоне.

– Скажу вам, здесь такое происходит – настоящие «американские горки»: то вверх, то вниз, – ответил капитан полиции. – Он в самом деле творит чудеса, я имею в виду агента Артура Поттера.

– Чудеса? – насмешливо переспросил Маркс. – Он что, воскресил убитую девушку? Повторил историю с Лазарем?[37]37
  Брат Марфы и Марии, воскрешенный Христом на четвертый день после погребения.


[Закрыть]

– Вытащил двух девочек невредимыми и выиграл для нас пару часов. Он…

– Ты приготовил мне подарок? – бесстрастно перебил его помощник Генерального прокурора.

В это время открылась дверь командного пункта и из фургона вышла Анжи Скапелло.

– Пока нет, – ответил Бадд и, решив, что ложь прозвучит правдоподобно, добавил: – Скоро приготовлю. А сейчас мне пора идти.

– Пленка нужна мне в течение часа. Мой друг журналист будет здесь к этому времени.

– Так точно, сэр. Свяжемся позже.

Капитан нажал на кнопку разъединения и повернулся к психологу.

– Начальство. Не дает покоя.

Анжи вынесла две чашки кофе и одну предложила Бадду.

– С молоком, без сахара. Кажется, так вам нравится?

– У агента Лебоу есть и мое досье?

– Вы живете неподалеку, Чарли?

– Мы с женой купили дом в пятнадцати милях отсюда.

Хорошо, снова удалось упомянуть Мег.

– А у меня квартира в Джорджтауне. Я так много путешествую, что нет смысла что-либо покупать. Да и зачем мне одной?

– Вы не были замужем?

– Никогда. Я старая дева.

– Опять вы за свое. Скажете тоже – старая. Вам не больше двадцати восьми лет.

Анжи рассмеялась.

– Вам нравится жить в провинции?

– Конечно. Дочери учатся в хорошей школе. Я же вам показывал семейные фотографии.

– Да, уже два раза.

– Хорошая школа, хорошие спортивные команды. Они увлекаются футболом. И еще – здесь все дешевле. Мне всего тридцать два года, а у меня уже есть дом с четырьмя акрами земли. На Восточном побережье такое невозможно. Я был однажды в Нью-Йорке – сколько же там люди платят за квартиры!

– Вы верный муж, Чарли? – Анжи одарила его взглядом своих лучистых карих глаз.

Капитан проглотил кофе, не почувствовав вкуса.

– Да. И кстати, хотел поговорить с вами на эту тему. Я думаю, что вы очень интересный человек, и ваша помощь для нас бесценна. И еще: только слепой не заметил бы, как вы красивы.

– Спасибо, Чарли.

– Но я даже втайне не помышляю о том, чтобы изменить жене – как президент Джимми Картер. Или это был кто-то другой? Сейчас не вспомню. – Эту речь он прорепетировал и старался произнести не скомкав. – У нас с Мег, конечно, есть проблемы. Но у кого их нет? Проблемы – это часть отношений. Трудные времена чередуются с хорошими, и все это надо пережить. – Внезапно забыв концовку, Бадд завершил экспромтом: – Вот что я хотел сказать.

Анжи подошла и дотронулась до его руки. Потянулась и поцеловала в щеку.

– Я очень рада, Чарли, что вы мне это сказали. Я считаю, что верность – самое главное в отношениях. Преданность – очень редкое в наши дни качество.

Капитан кивнул:

– Да, редкое.

– Я собираюсь в мотель посмотреть, как там девочки и их родители. Хотите съездить со мной? – Анжи улыбнулась. – Как друг и товарищ по работе.

– С удовольствием. – К облегчению Бадда, она не взяла его под руку. Они заглянули в фургон, сообщили Поттеру, где будут, и сели в патрульный автомобиль, чтобы совершить короткий путь в «Дейз инн».

* * *

Они сидели в зале забоя, этом преддверии ада, и на глазах у них были слезы.

Происходящее перед ними, всего в нескольких футах от них, было хуже всего, что можно себе представить. «Уж скорее бы все кончилось, – подумала Мелани и молитвенно сложила руки. – Боже, смилосердствуйся!»

– Не глядите, – дала она знак девочкам. Но они все равно смотрели – никто не смог бы отвести глаз от этого чудовищного зрелища.

Медведь лежал на миссис Харстрон, ее блузка была разорвана, юбка задрана на живот. Мелани тупо наблюдала, как голый зад преступника подпрыгивает вверх-вниз, как его руки тискают грудь учительницы – такую же белую, как его обрюзгшее тело. Как он целует миссис Харстрон и засовывает язык в ее безвольный рот.

На мгновение Медведь замер и обернулся на главный зал. Там Брут и Горностай, сидя перед телевизором, пили пиво. Смеялись. Как бывало в ее семье, когда отец и брат вот так же сидели у телевизора, словно этот черный ящик был волшебной палочкой, которая позволяла им говорить друг с другом. Затем Медведь откинулся назад, подхватил миссис Харстрон под колени и поднял ее ноги вверх. И опять возобновил свои движения.

Мелани стала спокойной как смерть.

«Пора, – решила она. – Ждать больше невозможно». Не сводя взгляда с закрытых глаз Медведя, она написала несколько слов на клочке бумаги, который Брут вырвал у нее из рук. Крепко свернула и положила Анне в карман. Девочка подняла голову и посмотрела на нее. Сестра-близняшка повторила ее жест.

– Идите в угол, – просигналила им Мелани. – К канистре с бензином.

Девочки не хотели подчиняться. Их напугал Медведь, напугало то, что он сейчас вытворял. Но Мелани держалась так строго и такими ледяными были ее глаза, что они переползли в угол зала.

– Возьмите свитер миссис Харстрон и обвяжите вокруг канистры, – потребовала учительница.

Внезапно Медведь соскочил со своей жертвы и посмотрел на Мелани. Его блестящий красный член стоял торчком. От запаха мускуса, пота и женских выделений ее затошнило. Он был совсем рядом, в футе от ее лица. Медведь потянулся, коснулся ее волос.

– А ну брось разводить клешнями. – Он попытался изобразить ее движения. – Кончай эту тарабарщину.

Мелани понимала его реакцию. В ней не было ничего неожиданного. Люди часто пугались, видя, как глухие разговаривают руками. Отсюда такое настойчивое стремление заставить их заговорить. Язык глухонемых воспринимался как тайный код, непонятный способ общения и клеймо закрытого сообщества.

Кивнув, она опустила взгляд на блестящий напряженный орган. Медведь вернулся к миссис Харстрон, стиснул ее груди, толчком раздвинул ноги и снова погрузился в нее. Женщина подняла руку, выражая жалкий протест. От удара Медведя рука ее бессильно упала.

Нельзя говорить знаками…

Но как тогда общаться с девочками? Как объяснить близнецам, что они должны сделать?

В этот момент Мелани вспомнила свой жаргон. Язык, который придумала в шестнадцать лет, потому что в школе Клерка Лорена учителя – в основном Иные – били ее по рукам, когда она изъяснялась знаками. Этот простой язык пришел ей в голову, когда Мелани наблюдала, как Георг Шолти дирижирует беззвучным оркестром. В музыкальном произведении мелодия, размер и ритм составляют единое целое. Мелани подносила руки к подбородку и разговаривала с одноклассниками формой и ритмикой пальцев, сопровождая это мимикой лица. Она демонстрировала ученицам основы своего языка, когда сравнивала различные типы речи глухих, но не была уверена, что сестры-близнецы запомнили достаточно, чтобы понять ее.

Но выбора не было. Мелани подняла руки и стала ритмически двигать пальцами. Анна сначала не поняла и отвечала на обычном языке глухих.

– Нет! – Мелани нахмурилась, чтобы придать весомость своему запрету. – Никаких знаков!

Было очень важно, чтобы они поняли ее. Мелани верила, что в таком случае спасет хотя бы близняшек. А может быть, еще задыхающуюся бедняжку Беверли или Эмили, на чьи тонкие ноги в белых чулочках так пристально смотрел Медведь, пока не подмял под себя Донну Харстрон.

– Возьмите канистру, – показала Мелани. – Обвяжите ее свитером.

Прошла секунда, и девочки поняли. Маленькие ручонки стали обматывать канистру ярким свитером.

Теперь канистра была закутана в шерсть.

– Идите в заднюю дверь. Ту, что слева.

На этой двери не было пыли, потому что ее сдул ветер.

– Страшно.

Мелани кивнула, но не отступила.

– Надо!

В ответ едва заметный, разрывающий душу кивок. Затем другой. Рядом с учительницей пошевелилась Эмили. Девочка была в ужасе. Так, чтобы не видел Медведь, Мелани взяла ее за руку и пальцами, на английском языке глухих просигналила:

– Ты будешь следующей. Не беспокойся. – Сестрам-близнецам она сказала: – Идите на запах реки. – И чтобы было доходчивее, раздула ноздри. – Река! Запах! Держитесь за свитер и прыгайте в воду.

Теперь девочки замотали головами. И очень энергично:

– Нет!

Мелани сверкнула глазами:

– Да!

Затем она посмотрела на миссис Харстрон, снова перевела взгляд на девочек и объяснила, что с ними произойдет.

Сестры все поняли, и Анна захныкала.

Это недопустимо!

– Прекратить! – потребовала Мелани. – Идите!

Сестры находились за спиной Медведя. Чтобы увидеть их, ему пришлось бы подняться и обернуться.

Боясь пошевелить рукой, Анна вытерла глаза о рукав. У Мелани екнуло сердце, когда обе девочки дружно покачали головами. Она рискнула сделать несколько знаков. Но Медведь в это время закрыл глаза и не заметил.

– За стеной аббат де л’Эпе. Он ждет вас.

Глаза сестер округлились.

Де л’Эпе?

Спаситель глухих? Легенда? Он Ланселот. Он король Артур. Да что там король Артур. Он был Томом Крузом. Но его не могло быть за стеной. Однако лицо учительницы оставалось серьезным. Она проявила такую настойчивость, что девочки уступили и едва заметно кивнули.

– Когда найдете его, отдайте записку, которая лежит в кармане.

– Где его искать? – спросила Анна.

– Он пожилой человек, тучный. Волосы седые. Он в очках и синем спортивном пиджаке.

Девочки энергично закивали, хотя совсем не так представляли себе легендарного аббата.

– Найдите его и отдайте записку.

Обернулся Медведь, но Мелани не опустила руку – сделала вид, что хочет вытереть красные, но сухие глаза. Чтобы он подумал, будто она плачет. Медведь опустил голову и продолжил свое занятие. А девушка порадовалась, что не слышит свиного хрюканья, издаваемого им.

– Готовы? – спросила она сестер.

Девочки были готовы. Они прыгнули бы в огонь, чтобы встретить своего кумира. Мелани снова покосилась на Медведя – пот катился с него градом, и капли падали на лицо и подпрыгивающие груди несчастной миссис Харстрон. Его глаза были закрыты. Кульминация приближалась – нечто такое, о чем Мелани только читала, но понять не могла.

– Снимите обувь и скажите де л’Эпе, чтобы был осторожен.

Анна кивнула.

– Я вас люблю, – сказала она.

Сузи повторила жест за сестрой.

Мелани выглянула из двери. Брут и Горностай были далеко – сидели у противоположной стены и смотрели телевизор. Она дважды кивнула сестрам. Девочки взяли канистру – свой спасательный круг – и скрылись за углом. Учительница посмотрела на Медведя, стараясь понять, прошло ли бегство сестер незамеченным. Судя по всему, да.

Чтобы отвлечь его, она наклонилась вперед и, выдержав злобный взгляд ужасного человека, медленно, осторожно вытерла своим красным рукавом пот с лица миссис Харстрон. Ее жест стал для Медведя полной неожиданностью, но в следующую секунду он пришел в бешенство и отшвырнул Мелани к стене. Ее голова ударилась о плитку, и она, скрючившись, осталась сидеть там, пока Медведь, тяжело дыша, не застыл. Наконец он скатился с миссис Харстрон, и Мелани заметила на ее бедре липкую жидкость. И кровь. Медведь украдкой посмотрел на своих товарищей. Его не засекли. Брут и Горностай ничего не видели. Бандит встал, поднял «молнию» на своих сальных джинсах, одернул юбку миссис Харстрон и небрежно застегнул на ней блузку. Затем наклонился и приблизил свое лицо к лицу Мелани. Ей удалось выдержать его взгляд, внушавший ужас. Но она была готова на что угодно, только бы он не озирался по сторонам. Медведь открыл рот и словно выплюнул слова:

– Попробуй заикнись… увидишь, что с тобой будет.

«Задержи его, отвлеки. Надо выиграть время для сестер-близняшек».

Мелани нахмурилась и покачала головой.

Он повторил.

Она снова покачала головой и показала на уши. Медведь начал закипать.

Наконец Мелани отстранилась и ткнула пальцем в пыльный пол.

«Скажи только слово, и я убью тебя», – написал он.

Она кивнула.

Медведь стер слова и застегнул рубашку.

Иногда люди, даже Иные, глухи, немы и слепы как мертвецы. Мы воспринимаем только то, что хотим видеть. Это опасно, это тяготит. Но иногда, как на этот раз, способно сотворить чудо. Медведь неуверенно поднялся, заправил рубашку в джинсы и довольными остекленевшими глазами обвел зал забоя. Его лицо пылало. А затем он вышел, так и не заметив, что на месте сестер-близнецов остались только их туфельки. Девочки ускользнули и уплыли из этого страшного места.

«Много лет я была не кем иным, а только Глухой. Я жила Глухой, я ела Глухой, я дышала Глухой».

Мелани разговаривала с де л’Эпе.

Она снова укрылась в своей музыкальной комнате, потому что не могла думать, как сестры прыгнули в темные, мрачные воды реки Арканзас. Очень хорошо, что им удалось бежать, убеждала она себя. Мелани не забыла, как Медведь смотрел на девочек. Что бы с ними ни произошло, это лучше, чем оставаться здесь.

Де л’Эпе передвинулся в кресле и спросил, что она имела в виду, сказав, будто была только глухой.

– Когда я училась в предпоследнем классе, в школе Клерка Лорена началось движение Глухих. Глухих с заглавной буквы. Орализм потерпел поражение. Наконец-то у нас стали преподавать английский язык глухих, что, впрочем, было идиотским компромиссом. А уже потом перешли на американский знаковый язык.

– Я интересуюсь языками. Расскажи мне, – он так и сказал бы? Ведь это моя фантазия! Значит, сказал бы.

– Американский язык глухих восходит к своему европейскому прототипу, который в 1760-х годах изобрел во Франции человек, в честь которого названы вы. Аббат Шарль Мишель де л’Эпе. Он, подобно Руссо, догадывался, что существовал доисторический язык людей. Язык чистый, всеохватывающий и безукоризненно точный, способный непосредственно выражать любое чувство и такой прозрачный, что с его помощью нельзя обманывать или вводить в заблуждение собеседника.

Де л’Эпе улыбнулся.

– Получив французский язык знаков, Глухие стали самими собой. Ученик школы аббата де л’Эпе Лорен Клерк в начале 1800-х годов прибыл в Америку с Томасом Галлодетом, священником из Коннектикута, и основал в Хартфорде школу для глухих. Сначала там пользовались французским языком, но он все больше обогащался местными диалектами, особенно тем, которым пользовались на острове Мартас-Виньярд, где жило много потомственных глухих. Так возник американский знаковый язык. И он позволил нам больше, чем что-либо другое, жить нормальной человеческой жизнью. Но любой язык – знаков или устный – нужно развивать с трехлетнего возраста, иначе человек останется недоразвитым.

Де л’Эпе иронично посмотрел на нее.

– По-моему, ты это все прорепетировала.

Мелани рассмеялась.

– Как только американский язык глухих начали преподавать в школе, я присоединилась к движению Глухих и стала жить ради него. Усвоила генеральную линию. Главным образом благодаря Сьюзан Филлипс. Удивительно: я была тогда студенткой-практиканткой. Она заметила, как я повожу глазами вверх-вниз, когда пытаюсь прочесть слова по губам, подошла и сказала:

– «Слышать» означает для меня одно: противоположное тому, что есть я.

Мне стало стыдно.

Позже она добавила, что термин «глухота» должен возмущать нас, потому что так называют нас в обществе Иных. А попытки построить образование на том, чтобы развить у глухих речь, – это еще хуже. Такие глухие стремятся притвориться слышащими. Но они еще не окончательно переметнулись на чужую сторону. И если, как говорила Сьюзан, мы узнаем о таких людях, надо всеми силами пытаться их спасти.

Я понимала, о чем она говорит, потому что сама много лет пыталась перейти на другую сторону. Правило простое: учись предвидеть, что тебя ждет; пытайся догадаться, что последует, о чем тебя спросят, а если разговор происходит на шумной улице, всегда есть возможность попросить говорить громче или повторить сказанное. Но после знакомства со Сьюзан я больше этим не занималась. Стала противницей тех, кто старался научить глухих говорить. Начала преподавать американский язык глухих. Стала писать стихи и участвовать в декламациях в театре глухих.

– Так ты поэт?

– Поэзия заменила мне мою музыку. Она ближе к музыке, чем что-либо другое, доступное мне.

– Что представляют собой стихи, если их изображать жестами руки? – спросил де л’Эпе.

Мелани объяснила, что рифма образуется не акустически, а формой кисти, которая, изображая последнее слово строки, подражает той, что была в конце предыдущей.

– Восемь серых птичек сидят на проводах в темноте. Ветер холодный – разве это хорошо? Расправили птички крылья. И взмыли в клубящиеся облака, – продекламировала она.

Рифма двух первых и двух последних строк создается сходными жестами руки. Понятия «темнота» и «хорошо» передаются направленной к говорящему плоской ладонью со сдвинутыми пальцами. А «крылья» и «облака» такой же, но направленной вверх ладонью.

Де л’Эпе завороженно слушал. Мелани показала ему еще несколько своих стихотворений. Она каждый вечер втирала в ногти миндальный крем, и они стали гладкими и прозрачными.

Она изменила тему.

– Где только я не отметилась. В Национальной ассоциации глухих, Бикультурном центре, Спортивной ассоциации глухих.

Де л’Эпе кивал. (А как бы она хотела, чтобы и он рассказал о своей жизни. Женат? Господи, только бы нет! Дети есть? Он старше, чем ей показалось, или моложе?)

– Моя карьера была ясна. Мне было уготовано стать первой глухой женщиной, заправляющей фермой.

– Фермой?

– Можете задать мне любой вопрос о подкормке зерновых. О безводном аммиаке. Что вы хотите знать о пшенице? Красная пшеница пришла к нам из русских степей. Но в ее названии нет ничего политического, во всяком случае у нас, в Канзасе. Все дело, сэр, в ее цвете. «Янтарный цвет полей…»[38]38
  Слова из патриотической песни «Америка прекрасная».


[Закрыть] Хотите знать, в чем преимущество сева не в борозду и как соответствовать торговому кодексу и получить кредит под урожай, который еще не взошел? «На весь прирост и приспособления на упомянутой земле»?

Мелани объяснила, что ее отец владел шестьюстами шестьюдесятью акрами земли в центре Южного Канзаса. Он был долговязым и изможденным на вид, что многие принимали за твердость характера. Трудился отец много и охотно, но ему не хватало таланта, что он считал невезением. И признавался – но только себе, – что ему нужна помощь всех домашних. Разумеется, большую часть своего состояния он собирался оставить сыну. Но в наши дни ферма – это крупный бизнес. Гарольд Черрол мечтал разделить хозяйство на трети: одну – сыну Дэнни, другую – дочери Мелани. И радоваться, наблюдая, как процветает семейное предприятие.

Мелани противилась планам отца, хотя ее прельщала мысль о том, что она будет работать вместе с братом. Неугомонный паренек превратился в общительного юношу, и ничто в нем не напоминало их ожесточенного отца. Если ломался нож комбайна, Гарольд проклинал судьбу, а Дэнни спрыгивал из-за штурвала, убегал и вскоре возвращался с упаковкой пива и сандвичами для неожиданного пикника. «Да починим мы к вечеру эту заразу, а сейчас давай поедим».

Одно время Мелани считала, что такая судьба устроит ее. Прошла заочный курс по сельскому хозяйству и даже отправила в газету глухих статью о глухоте и жизни на ферме.

Но прошлым летом Дэнни попал в аварию, и у него пропало и желание, и возможность работать. А Черрол-старший, нуждавшийся в наследнике, обратил взгляд на Мелани. Да, она была женщиной (недостаток серьезнее, чем глухота), но образованной и трудолюбивой.

Он надеялся, что дочь станет его полноценным партнером. А почему бы и нет? Она с семи лет сидела в кондиционированной кабине большого комбайна, помогала отцу разбираться в бесчисленном количестве передач. Надевала очки, маску и перчатки, как заправский сельский хирург, наполняла бак аммиаком, ходила с ним на собрания Объединения сельхозпроизводителей и сопровождала в такие места, которые знали только местные жители. Там прятались нелегальные иммигранты, рассчитывая получить поденную работу во время сбора урожая.

«Господь определяет нам место, где жить. Твое место здесь, чтобы ты по силам трудилась и твоя проблема не доставляла тебе неприятностей. Такова воля Божья… Как ни крути, тебе надо возвращаться домой».

«Скажу ему, – подумала Мелани. – Уж если не говорила ни одной живой душе, то скажу хотя бы де л’Эпе».

– Хочу вам признаться.

Он безмятежно посмотрел на нее.

– Это что-то вроде исповеди.

– Ты еще слишком молода, чтобы исповедоваться.

– После декламации в Топике я не собиралась сразу возвращаться в школу. Хотела поехать в Сент-Луис навестить брата. Он лежит в больнице. Завтра ему будут делать операцию.

Де л’Эпе кивнул.

– Но перед тем как отправиться туда, я планировала кое-что в Топике. У меня там назначена встреча.

– Расскажи.

А надо ли? Рассказывать или нет?

«Расскажу, – решила она. – Так будет лучше». Но только собралась открыть рот, как что-то помешало.

Запах реки?

Стук приближающихся шагов?

Брут?

Встревожившись, Мелани открыла глаза. Ничего подобного – в здании все было спокойно. Никого из троих преступников рядом не оказалось. Девушка снова закрыла глаза и попыталась вернуться в музыкальную комнату, но де л’Эпе исчез.

– Где вы? – крикнула она, но тут же вспомнила, что, хотя ее губы шевелятся, она больше не слышит слов. – Я не хочу уходить. Пожалуйста, вернитесь…

И вдруг Мелани поняла, что из музыкальной комнаты их выгнал вовсе не ветер с реки, а ее собственное «я». Она оробела, смутилась и больше не хотела исповедоваться.

Даже человеку, готовому слушать все глупое и дурное, что бы она ни говорила.

Они заметили вспышку света примерно в пятидесяти ярдах.

Джо Силберт и Тед Биггинс неслышно шли по полю слева от здания бойни. Силберт показал туда, где блеснули то ли окуляры бинокля, то ли что-то из снаряжения на поясе бойца группы спасения заложников, отразив белый свет галогенных прожекторов.

Биггинс счел вспышку слишком яркой.

– Не иначе блик на линзах бинокля, – озабоченно заметил он.

– И что мне теперь – бежать затыкать им рты? – осведомился его коллега. Силберту отчаянно хотелось курить. Они шли лесом, пока не оказались на открытом пространстве. Силберт посмотрел в видоискатель камеры и перевел трансфокатор на максимальное приближение. Бойцы скрывались в подлеске напротив бойни. Один прятался за школьным автобусом рядом со зданием – фактически под самым окном.

– Неплохо справляются, – прошептал репортер. – Пожалуй, лучший спецназ из всех, что я видел.

– Чертов свет! – выругался Биггинс.

– Ну, вперед.

Пока они шли по полю, Силберт косился на полицейских оцепления.

– А я думал, у нас будут повсюду няньки.

– Как же мешают эти прожектора.

– А на деле оказалось все слишком просто.

– Господи! – Биггинс поднял глаза к небу.

– Все отменно, – тихо рассмеялся репортер.

Они посмотрели в сторону мельницы.

– Поднявшись, окажемся выше луча прожектора, – гнул свое Биггинс.

Сорок футов вверх. Оттуда будет отличный вид на поле. Силберт ухмыльнулся и начал подъем. Они оказались на шаткой площадке. Давно заброшенная мельница лишилась крыльев и сотрясалась от ветра.

– Не помешает? – спросил Силберт.

Биггинс достал из кармана прямоугольный штатив на одной ножке, раздвинул и крепко завернул зажимы.

– А что поделать? В карман стедикам[39]39
  Система стабилизации камеры при съемке.


[Закрыть] не сунешь.

Вид и в самом деле был превосходным. Слева от бойни Силберт заметил группу бойцов. И с мрачной почтительностью вспомнил агента Артура Поттера – тот, глядя в глаза, уверял, что штурм не планируется. Но эти спецназовцы явно готовились к захвату.

Он достал из кармана маленький, покрытый губчатым материалом микрофон и с помощью мобильного телефона с шифровальным устройством вызвал ретранслятор, установленный в фургоне неподалеку от палатки прессы.

– Привет, придурок, – сказал он, услышав голос Келлога. – А я надеялся, что тебя замели.

– Не сложилось: я сказал тому копу, что если отпустит меня, я позволю ему трахнуть твою жену.

– Остальные ребята за столом прессы?

– Угу.

Силберт не договаривался ни с кем из коллег о том, чтобы устроить журналистский пул. Он, Биггинс, Келлог, Бьянко и еще два репортера, которые сейчас делали вид, что сочиняют материал и строчат на выпотрошенном «Компаке», – все были с одной канзасской телестанции.

Биггинс подключил к камере микрофон, развернул параболическую антенну, укрепил ее на перилах мельницы и заговорил:

– Проверка, проверка, проверка…

– Силберт, хватит нести хренотень. Ты собираешься давать нам картинку?

– Тед согласует уровень телесигнала. Принимайте. – Биггинс подправил укрепленную на парапете антенну. – Перехожу на радио. – Журналист взял микрофон и вложил в левое ухо наушник.

– Есть, – ответил Келлог из фургона ретранслятора. – Сигнал четкий. Мы принимаем картинку. Господи помилуй! Откуда ты вещаешь? Из вертолета?