Текст книги "Грипп. В поисках смертельного вируса"

Но затем, как раз в канун Дня благодарения, Кокс снова позвонили из Гонконга. «Мне сообщили об обнаружении новых случаев заболевания. Я была в шоке. А затем события нарастали стремительно, как снежный ком», – рассказывает она. Новое появление вируса возродило все прежние страхи. Не повторится ли пандемия 1918 года?

«Наше беспокойство вызывало прежде всего то, что мы, вероятно, видели лишь, что называется, верхушку айсберга, – говорит Кокс. – Могло ведь быть и огромное число других заболевших, которым еще не поставили диагноз. Инфлюэнца в каком-то смысле подобна пирамиде. Ее вершину составляют смертельные случаи, число которых невелико в сравнении с количеством госпитализированных. А людей, доставленных в больницы, значительно меньше, чем страдающих от бессимптомной инфекции. Откуда нам было знать общее число носителей вируса H5N1? Но главное, вопрос по-прежнему состоял в том, передавалась ли болезнь от человека к человеку», – подчеркивает Кокс.

Доктор Джон Ламонтань, заместитель директора Национального института аллергических и инфекционных заболеваний, находился в то время в Индии вместе с официальной делегацией во главе с министром здравоохранения и социального обеспечения. И в очередной раз проверяя электронную почту в компьютере, он, к своему ужасу, обнаружил среди писем сообщение от оператора Центра по контролю заболеваемости и профилактике с информацией о повторном обнаружении вируса H5N1.

«Я был до крайности встревожен, – вспоминает Ламонтань. – Разумеется, я не забыл о смертельном случае в мае, но ведь с тех пор прошли шесть совершенно спокойных месяцев. В какой-то степени возвращение вируса после такого длительного перерыва беспокоило меня больше всего. Невольно возникала мысль, что все это время вирус где-то прятался – в людях или в животных. Существовала возможность, что на этот раз мы столкнемся с куда более серьезной проблемой».

Времени терять нельзя, подумал Ламонтань. Его сотрудники должны немедленно начать работу над вакциной. Ее первые дозы пойдут на иммунизацию лаборантов, чтобы защитить их от угрозы заражения. Но при этом ученым необходимо заложить основу для оперативного производства вакцины в огромных количествах, чтобы ее хватило для использования в мировом масштабе, если потребуется. Нужно наладить тесное взаимодействие с фармакологическими компаниями и готовиться к худшему.

Одновременно эпидемиологи возобновили расследование в Гонконге, и на этот раз оно проводилось даже более тщательно, чем предыдущее. Международная группа, начавшая работать там осенью, стала намного многочисленнее – только Центр по контролю заболеваемости и профилактике командировал туда семь экспертов, к которым присоединилась целая армия специалистов непосредственно из Гонконга.

Число случаев заболевания продолжало увеличиваться. С ноября по конец декабря в больницы доставили восемнадцать человек, восьмерых из них пришлось интубировать, шестеро умерли.

«Мы наблюдали крайне тяжелые проявления болезни, – рассказывает доктор Фукуда. – На наших глазах в больницы привозили совсем еще детей или молодых людей, которых приходилось класть под респираторы, но они все равно умирали, хотя совсем недавно все они были совершенно здоровы».

Большинство жертв составляли именно дети, но, как отмечал Фукуда, «самым поразительным оказалось то, что в наиболее серьезной форме грипп проявлялся у людей старше восемнадцати лет: преимущественно к ним применялась принудительная вентиляция легких, и они же главным образом умирали. От этого зрелища кровь стыла в жилах». Повышенная смертность именно среди такой возрастной категории выглядела необычно. Ничего подобного не бывало с пресловутого 1918 года.

«Мы выделили тенденцию к особой подверженности инфекции среди молодых людей, которых смерть уносила в первую очередь. И это пугало больше всего», – рассказывает Фукуда.

К тому моменту, когда наступила уже поздняя осень, официальные органы здравоохранения проводили два расследования одновременно. Одна большая группа ученых выясняла, распространяется ли грипп среди домашней птицы в Гонконге, и если да, то каковы скорость и масштабы его охвата. Вторая команда пыталась определить, что происходит с людьми. В первую очередь она должна была установить факторы риска, которые повышали шансы человека заразиться вирусом H5N1. По-прежнему ли вирус передавался только при контактах людей с птицами, или появились иные пути его передачи? Необходимо было установить, нет ли каких-либо признаков, что болезнь теперь передавалась от человека к человеку. И не проявлял ли сам вирус примет мутации? Не изменился ли он за прошедшее время, чтобы легче распространяться при контактах людей между собой?

«И по-прежнему самым насущным оставался вопрос: насколько вероятной было возникновение пандемии? Велика ли угроза, что надвигается катастрофа?» – вспоминает доктор Фукуда.

Тогда еще никто не мог достоверно утверждать, несет ли в себе новый грипп черты сходства с инфлюэнцей 1918 года. Таубенбергер продолжал свои неустанные труды с фрагментами вируса 1918 года, но иллюзий, что он вовремя успеет определить причину невероятно высокой смертоносности того гриппа, практически не оставалось. Штамм H5N1 появился слишком рано для этого.

В Центре по контролю заболеваемости и профилактике, как и в Национальном институте здравоохранения, полным ходом шла разработка вакцины. Дожидаться результатов расследований в Гонконге означало впустую потерять слишком много времени. Если вирус H5N1 все же передавался от человека к человеку и был при этом вирусом-убийцей, медлить с производством вакцины становилось непозволительно.

Одновременно ученые начали попытки вывести штамм вируса, поверхность которого покрывали бы протеины H5 и N1, чтобы вакцина на его основе успешно защищала от птичьего гриппа, но генетически измененного для искусственного размножения его в куриных яйцах. Ламонтань постоянно пытался заставить фармацевтические фирмы как можно быстрее начать производство вакцины против вируса H5N1, но те, по его словам, упрямо противились этому, потому что боялись, что новый вирус начнет доминировать на их предприятиях и загрязнит их главную продукцию. «Они опасались лишиться в будущем возможности производить свои обычные противогриппозные препараты, – объясняет Ламонтань. – Другое дело, если бы эпидемия уже разразилась, но в ее отсутствие производители вакцин все еще проявляли нерешительность». А между тем ученые прекрасно осознавали, что даже если подготовку к выпуску вакцины на заводах начать немедленно, потребуется от девяти до двенадцати месяцев, чтобы произвести ее в пропорциях, достаточных для защиты всего населения страны. Это могло быть уже слишком поздно.

«Мы столкнулись с серьезной практической проблемой», – признает Ламонтань.

Пока ученые в лабораториях работали с вирусом H5N1, Шортридж координировал исследования домашней птицы в Гонконге. Его крайне беспокоило, что может произойти, если в организме одного из пациентов произойдет слияние вирусов птичьего и обычного человеческого гриппа. В результате мог появиться новый штамм с беспрецедентной убийственной силой.

«Мы и так имели дело с достаточно мощным вирусом, – рассказывает он, – но больше всего нас волновала вероятность, что он может вступить во взаимодействие со штаммом преобладавшей в то время человеческой инфлюэнцы. Вот тогда мы бы встали перед угрозой подлинной катастрофы».

И в первую очередь Шортридж обратил внимание на так называемые мокрые рынки[18]18
  Так в Юго-Восточной Азии называют места торговли живым товаром.


[Закрыть] Гонконга. Ежедневно туда привозят контейнеры с домашней птицей, а это миллионы одних только куриц. И каждую птицу умерщвляют на глазах у покупателя, для чего лотки в стратегических целях устанавливают в самых оживленных деловых кварталах, где располагаются основные отели и откуда инфицированные постояльцы могут разнести заразу буквально по всему миру.

«Местные жители привыкли видеть, что им продают только свежую курятину, а меры гигиены при этом сводятся всего лишь к промывке курицы холодной водой после удаления внутренностей», – рассказывает Шортридж. Поскольку же вирус гриппа обитает именно в пищеварительной системе птиц, их забой непосредственно на «мокрых рынках» создает наиболее благоприятные условия для передачи штамма H5N1 людям.

Тем не менее в течение всей осени того года продаваемые в Гонконге курицы выглядели вполне здоровыми. Но вот вскоре после Рождества в их повадках сначала стали проявляться странности, а потом среди них пошел мор. Первым проявлением болезни стали желтоватые поносные выделения, затем опадали сережки на головах. Пару дней спустя птица погибала, причем смерть сопровождалась кровотечениями и обширными поражениями внутренних органов. Причиной становился вирус инфлюэнцы. Тип – H5N1. Но насколько широко распространилась болезнь? Какое количество выставленных на продажу птиц было заражено вирусом?

Чтобы прояснить этот вопрос, Шортридж и его коллеги не погнушались сбором фекальных материалов с городских «мокрых рынков», доставляя образцы в лабораторию и внедряя их частицы в куриные яйца в попытках вырастить в них вирус. Известно, что вирусы инфлюэнцы просто расцветают в белках оплодотворенных куриных яиц. Это была все та же примитивная, но прошедшая проверку временем технология, которую использовал в 1950-е годы Йохан Хултин, когда безуспешно пробовал вырастить культуру гриппа из образцов, извлеченных из тканей замерзших на Аляске трупов жертв пандемии 1918 года. Но там, где Хултин потерпел неудачу, Шортридж добился со своими птичьими образцами впечатляющего успеха. Оказалось, что каждая пятая курица несла в себе вирус H5N1. «Для нас это послужило более или менее достаточным доказательством, что именно курицы стали основным источником инфекции для жителей Гонконга», – говорит он.

Без труда удалось установить и место происхождения живого товара. Китай. Именно оттуда Гонконг импортировал тогда 80 процентов куриц, то есть от восьмидесяти до ста тысяч птиц ежедневно. Причем куриц могли несколько дней держать на складах, прежде чем доставляли к лоткам на заклание непосредственно перед продажей. Подобная практика создавала все условия для распространения гриппа сначала среди птиц, а потом и для передачи инфекции людям.

Причем, по свидетельству Шортриджа, курицы выращивались в провинции Гуандун на юге Китая, где в 1968 году зародилась пронесшаяся по всему миру эпидемия гонконгского гриппа. Его навязчиво преследовала мысль о том, что на его глазах зарождается еще одна пандемия, которая окажется схожей с пандемией 1918 года, и что от его с коллегами сиюминутного решения во многом зависит исход – переживет ли планета еще одну катастрофически смертельную напасть, или болезнь удастся задушить в зародыше.

«Этот опыт запомнился мне как нечто абсолютно невыносимое, – говорит Шортридж. – Было ощущение, что на твои плечи легла вся тяжесть ответственности за судьбу человечества».

Параллельно с группой Шортриджа, проводившей исследования птиц, команда во главе с Фукудой продолжала проверку распространения вируса среди людей. Причем им пришлось повторно пройти через многие этапы, которые стали хорошо знакомы несколько месяцев назад при рассмотрении случая гибели от вирусной инфекции трехлетнего мальчика.

Важным моментом стала, например, новая проверка сотрудников больницы. Если персонал, контактировавший с гриппозными больными, приобрел антитела к вирусу H5N1, это было прямым указанием на то, что эти люди подверглись заражению. Чтобы иметь материалы для сравнения, группа Фукуды взяла также кровь на анализ у больничных работников, трудившихся в других корпусах, которые ни при каких обстоятельствах не могли вступить в контакт с инфицированными, как и у медиков из больниц, куда пациенты с гриппом H5N1 не доставлялись вообще. «Мы предполагали, что если наши догадки верны, то нам бросится в глаза широкое распространение вируса именно среди персонала больницы, контактировавшего с больными, – рассказывает Кокс. – Однако нам отчасти спутала карты очередная эпидемия обычного гриппа, охватившая Гонконг. В больницы стали во множестве поступать новые пациенты, которых нам приходилось обследовать отдельно. Среди населения нарастала тревога, и каждый, у кого развивалось респираторное заболевание, начинал подозревать, что стал жертвой именно птичьего гриппа». Чтобы остановить надвигавшуюся на город волну паники, некоторые медицинские учреждения открыли специальные круглосуточные центры, где в любой момент можно было пройти проверку на грипп.

Одновременно ученые провели опрос среди друзей и близких жертв птичьего гриппа. У них тоже взяли материалы на анализ, чтобы выявить наличие вируса H5N1 или же антител против него. Была пущена в ход и гораздо более сложная методика.

Вот как описывает ее доктор Фукуда: «Мы провели целый ряд чисто аналитических исследований. В той или иной форме они позволяли нам сопоставлять больных людей со здоровыми с целью выяснить, какие особенности отличали тех, кто был инфицирован. Мы рассматривали истории болезней пациентов и сравнивали их с показаниями тех, кто избежал заболевания. Мы тестировали большие группы людей, вступавших в контакт с теми, кто позднее заболел, и такие же группы, не имевшие подобных контактов».

«Объем работы получился колоссальным, – вспоминает Фукуда. – А анализ оказался куда труднее, чем нам представлялось на первый взгляд. Большая проблема заключалась, например, в том, что люди могли заражаться как при прямом контакте с носителем вируса H5N1, так и при случайном соприкосновении с другим человеком, заразившимся после такого прямого контакта и уже затем передавшим инфекцию третьему лицу. Одно из тщательно описанных медиками исследований показало, что по меньшей мере у семи процентов инфицированных людей грипп протекал бессимптомно. Эти люди болели сами и представляли опасность для окружающих, но, не чувствуя никаких признаков инфлюэнцы, понятия не имели, что носят в себе вирус. А ведь никто не отрицал и высокой вероятности, что люди могли заразиться при контакте с птицами. «Наши исследования и были направлены на то, чтобы проверить каждую из этих возможностей», – говорит Фукуда.

Ученым приходилось работать как можно быстрее. Их невольно подгоняла нараставшая паника среди обывателей. «Все в городе были чертовски напуганы», – вспоминает Шортридж.

«Помимо того, что тревога зашкаливала в самом Гонконге, – добавляет Фукуда, – во всем мире следили теперь за происходившим с неослабным вниманием».

Тем не менее для завершения исследований потребовалось длительное время – а на некоторые ушло не менее года. Однако по мере поступления все новых и новых данных перед экспертами стала вырисовываться более четкая общая картина. Не получили подтверждения версии, что само по себе посещение Гонконга или употребление куриного мяса в пищу, как и визиты в птичники зоопарков или содержание различного рода птиц в качестве домашней живности хоть сколько-нибудь увеличивали опасность заразиться штаммом гриппа H5N1.

«Мы пришли к выводу, что инфекцию рисковали получить только те люди, кто непосредственно контактировал с живыми еще курицами за неделю до наступления заболевания», – подытоживает Фукуда.

И когда обе линии расследования указали в одну точку – на «мокрые рынки» Гонконга, последовало единственно возможное решение проблемы. Куриц следовало умертвить. Причем всех без исключения.

Однажды, проходя мимо одного из «мокрых рынков», Шортридж стал свидетелем потрясшего его зрелища. «Мы увидели птицу, которая только что стояла и неспешно поклевывала корм, а потом внезапно стала тихо заваливаться и упала замертво. Из ее клоаки тонкой струйкой потекла кровь. Все это казалось странным до полной нереальности. Никогда прежде я не видел ничего подобного». Однако потом ему довелось наблюдать, как это же случалось с другими курицами. «Перед нами разворачивалась картина эпидемии птичьего аналога Эболы», – отмечает он, ссылаясь на жутчайшую вирусную геморрагическую лихорадку, которая по сей день остается самой страшной из инфекций, поражающих людей.

«Только после того как я увидел смерть этих птиц, мне удалось до конца понять, что же происходило во время пандемии гриппа 1918 года, – говорит Шортридж. – И я подумал: Боже мой! Что, если бы вирус выбрался за пределы, например, вот этого рынка и распространился повсюду? Моего воображения не хватало, чтобы представить себе весь ужас подобной ситуации. Мысли путались».

Операция по уничтожению началась 29 декабря 1997 года с заявления, сделанного Стивеном Ипом, министром экономического развития: «Нам предстоит уничтожить всех куриц на острове Гонконг, на острове Коулун и на Новых территориях».

Это означало необходимость умертвить 1,2 миллиона птиц на 160 фермах и в более чем тысяче розничных магазинах и рыночных палатках. Некоторых убивали сами владельцы, других увозили государственные санитары и сжигали, облив бензином. Останки затем дезинфицировали и закапывали в глубоких котлованах.

По словам очевидцев, такое забывается не скоро. На рынке под названием Фай-Чай-Лам-Ченгкай бойня началась с восьми часов утра. Из выставленных высокими рядами клеток рабочие вытаскивали куриц, уток, голубей и перепелов, затем остро наточенными ножами перерезали каждой птице горло, а тельца сбрасывали в пластмассовые мусорные баки. На все про все было затрачено едва ли десять минут. Более ста птиц пошли за это время под нож.

Всего лишь за один день на территории Гонконга их уничтожили 770 тысяч. Остальные нашли свою смерть не позднее вечера следующего дня. Но и при этом гонконгские чиновники посчитали, что процесс прошел недостаточно быстро. Не везде хватало канистр с бензином, да и ощущался дефицит рабочей силы. Хотя министерство сельского хозяйства и рыболовства привлекло к операции 1300 дополнительных работников, большинство из них занимались отловом бродячих собак или собирали мусор в парках. «Поэтому большая часть этих людей никогда в жизни не сталкивались с живой курицей, – сетовала Лесси Вей, директор территориального департамента сельского хозяйства. – Но они все схватывали быстро. Некоторым теперь ничего не стоит свернуть курице шею».

Затем все гонконгские рынки живности закрылись на месяц, а правительство ввело жесткий карантин для продукции, поступавшей из Китая. Каждая ввозимая теперь курица проверялась на вирус H5N1. Был принят также специальный указ, гласивший, что отныне куриц нельзя транспортировать и содержать в деревянных клетках – только в пластмассовых, что в случае надобности облегчало дезинфекцию. Постепенно положение удалось стабилизировать. Проверка более чем 200 тысяч куриц из вновь поступивших заказов не выявила ни одной птицы, в организме которой присутствовал бы зловредный вирус.

Шортридж и Уэбстер взяли на себя миссию разработать для Гонконга надежную систему слежения за проявлениями гриппа у птиц и свиней. И с тех пор, хвалится Уэбстер, «о вирусе H5N1 там больше даже не слышали».

И все-таки, например, в Англии, как отмечал вирусолог Джон Оксфорд, «угроза пандемии наделала шороху». Еще долгое время все, кто прибывал из Гонконга в лондонский аэропорт Хитроу и имел признаки хотя бы простуды, подвергались карантину. Так, на всякий случай.

«Они использовали панику с вирусом H5N1 как генеральную репетицию реальной пандемии».

Нэнси Кокс испытала в итоге огромное облегчение, хотя в силу характера всегда остается настороже. Она рассматривает всю эту историю как триумф эпидемиологии, потому что ученым удалось в самом зачатке распознать и остановить смертельную угрозу.

«В Гонконге ежегодная вспышка гриппа достигает своего пика в феврале, – говорит она. – Нас больше всего тревожило, что в такое время некто мог заразиться одновременно вирусом H5N1 и обычным гриппом. А это означало бы появление гибрида. Страшнее всего, что в процессе неизбежных генетических изменений такой комбинированный вирус хорошо развивался бы в организме человека и передавался бы как заурядное заболевание людей, но при этом приобрел бы убийственные характеристики гриппа птичьего».

Эпизод в Гонконге, считает Кокс, «должен послужить хорошим уроком тем из нас, кто успел забыть, какую угрозу может представлять собой инфлюэнца. Особенно важно, чтобы этот урок усвоили эксперты и уже сейчас разработали план действий на случай вероятной пандемии».

9. От аляски до Норвегии

Весной 1996 года, пока Джеффри Таубенбергер и Энн Рейд боролись с отчаянием после очередной неудачной попытки извлечь гены вируса из клеток легких солдат, образцы которых сохранились на складе, и за год до смерти маленького мальчика в Гонконге началось действие еще одной драматической истории на ту же тему. Главную роль в ней играла Кирсти Данкен, полная суровой решимости молодая женщина, совершенно чужая в мире специалистов по гриппу и не имевшая образования ни вирусолога, ни эпидемиолога. Единственным мотивом для нее стало страстное желание узнать тайну гриппа 1918 года. Вот почему в один из майских дней 1996 года Данкен взбиралась по гравию тропы, проложенной по склону холма, чтобы посетить забытую могилу на острове Шпицберген, расположенном почти в 800 милях за Полярным кругом. Кругом еще лежал снег, а воздух был по-зимнему холодным, хотя возрастающая продолжительность дня уже говорила о приближении весны. Деревья здесь не росли, и потому кладбище Данкен увидела издалека – ряды белых крестов вдоль пологого склона небольшой горы.

«Я миновала плоский участок тропы, но потом начала взбираться по круче, зная, что их похоронили в самом дальнем теперь ряду», – рассказывала Данкен. И скоро она оказалась на месте – у шести белых крестов и единственного надгробного камня. Здесь в мерзлой земле небольшого заполярного острова лежали тела семи молодых людей. Они приехали сюда из Норвегии, чтобы работать на добыче угля, и пересекли на корабле студеное Норвежское море в сентябре 1918 года. Однако в пути заболели и умерли от гриппа, так и не успев побывать в забое.

Данкен стояла рядом с могилами в благоговейной почтительности. Жизни шахтеров болезнь унесла в самом расцвете сил; младшему было 18, а старшему – 28, столько же, сколько на тот момент исполнилось самой Данкен. После многих лет она наконец нашла их погребения, и, стоя на обледеневшем снежном насте, она укрепилась в убеждении, что тела горняков могли до сих пор оставаться замороженными с ужасающим вирусом, по-прежнему таящимся в их тканях. Если вообще могла существовать хоть какая-то надежда обнаружить этот вирус, она была связана именно с этими могилами молодых горняков, в которых они пролежали так долго, никем не потревоженные.

Вот почему ей пришлось так морально тяжело, когда она еще только собиралась просить разрешения на эксгумацию. «Я считаю любое кладбище местом сакральным, где никому не дозволено осквернять последний покой умерших людей», – говорит она с подлинным чувством в голосе. И все же, если бы ей удалось обнаружить вирус гриппа 1918 года, она принесла бы огромную пользу ученым, которые получили бы возможность начать работу над вакциной или другим средством против смертельной болезни и могли защитить людей, если катастрофа нагрянет вновь. «Я встала перед труднейшей дилеммой. Перед вопросом, к которому приходилось мысленно возвращаться каждый день».

Мучительно борясь с собой, Кирсти обратилась за советом к родителям и другим членам своей семьи. И окончательное решение ей помог принять отец, сказавший: «Знаешь, дочь, если бы я сам хранил в себе тайну смертельной болезни, думаю, мне бы очень хотелось, чтобы однажды кто-то пришел и освободил меня от этого бремени».

С этим напутствием Данкен и отправилась в небольшой городок Лонгиирбиен на самом крупном из островов архипелага Свальбард в Норвежском море, чтобы побывать на могилах шахтеров.

По профессии Кирсти Данкен – географ. Она работает в канадских университетах Виндзора и Торонто, изучая климатические изменения на планете и их влияние на здоровье людей. Личность она сама по себе примечательная. Миниатюрная женщина с русыми волосами по пояс длиной. Любительница бега и активная участница кружка шотландских танцев. Но всю ее жизнь в 1992 году внезапно перевернул случайный вроде бы поворот разговора с теперь уже бывшим мужем.

«Я была замужем за врачом-педиатром, и однажды мы с ним обсуждали тему гриппа 1918 года, когда я сообщила ему, что собираюсь прочитать книгу Альфреда Кросби, – вспоминает Данкен, имевшая в виду, конечно же, «Забытую американскую пандемию». – Изначально она заинтересовала меня как возможный источник информации о связи климатических особенностей и гриппа».

Но после того как она прочла труд Кросби, на нее произвела неизгладимое впечатление сама по себе ужасающая убийственная сила болезни. Она и сейчас по памяти цитирует печальную статистику: полмиллиона умерших в США, 19 тысяч только в Нью-Йорке, полмиллиона заболевших в Квебеке, из которых 14 тысяч погибли.

«Погребальные конторы не могли удовлетворить спроса на катафалки, и тогда под них переоборудовали трамваи. Монреальский трамвай вмещал десять гробов, – вспоминает прочитанное Данкен так, словно видела это своими глазами. – И однажды, вернувшись с работы домой, я сообщила: “Мне нужно непременно выяснить, что послужило причиной такой страшной болезни”».

Она провела поиск в компьютерной базе данных «Медлайн», где выложены статьи из медицинских периодических изданий, распечатывая все материалы по гриппу, какие там только обнаруживались. Фамилия Таубенбергер тогда ей не встретилась – его статья еще не была опубликована. Затем Данкен принялась обзванивать экспертов в области гриппа, интересуясь, сохранились ли где-либо образцы? Есть ли у кого-нибудь ткани жертв инфлюэнцы 1918 года, в которых мог еще сохраниться вирус? «Нет, категорически заявляли мне. Ничто не уцелело», – вспоминает она.

Не привыкшая легко сдаваться, Данкен задалась вопросом: есть ли другие способы продолжить поиски? «Обладая достаточными познаниями в географии и антропологии, я задумалась над тем, где и как могли сохраниться ткани человеческого организма. Существовали три варианта – в абсолютно сухой или в крайне влажной среде, а также в условиях постоянного холода. И я сразу поняла, что наибольшие шансы на успех давал именно холод». Ей необходимо было отыскать жертв гриппа, похороненных в вечной мерзлоте.

Свои изыскания Данкен начала с Аляски – региона, по которому грипп 1918 года нанес особенно сильный удар. Как писал Кросби, пандемия свирепствовала по всему миру, но именно в эскимосских поселениях она уничтожала до девяноста процентов взрослого населения, убивая в первую очередь молодых людей. Только те деревни, где вовремя ввели карантин или традиционно избегали контактов с представителями внешнего мира, сумели уберечь своих обитателей. И, подобно Йохану Хултину сорока годами ранее, Данкен рассудила, что если удастся обнаружить эскимосов, умерших от гриппа 1918 года и похороненных в вечной мерзлоте, то появится шанс выявить вирус заболевания.

Она отправила запрос в статистическое бюро штата Аляска с просьбой предоставить списки всех, кто умер во время эпидемии 1918 года. Ей прислали более чем детальный ответ, который, однако, оказался совершенно бесполезным. Данкен получила копии выписок из двух тысяч свидетельств о смерти, но она понятия не имела, на какие из них следует обратить первоочередное внимание. «У меня не было информации, чтобы выяснить, кто из этих жертв гриппа захоронен в вечной мерзлоте, – объясняет она. – А Геологическая ассоциация США не располагала достаточно подробными картами зон мерзлоты, чтобы разобраться в этом».

«Хорошо, если на Аляске не выгорело, то как насчет, например, Исландии? – размышляла Данкен, но вынуждена была отбросить эту идею. – Исландские геотермальные источники не позволили бы никаким тканям долго сохраняться в почве».

Затем она бросила взгляд на Сибирь и Россию в целом, но и здесь ее ждало разочарование. «Я написала письма российским и сибирским властям, но ни на одно не получила ответа», – жалуется она.

О Норвегии Данкен всерьез задумалась только в 1994 году. Ее близкий друг возглавлял экспедицию по ледникам островов Свальбарда – архипелага, принадлежавшего Норвегии и удаленного от Большой земли на шестьсот миль к северу. Описывая Данкен свое путешествие, он упомянул о вечной мерзлоте. «Вот то, что мне нужно!» – сразу решила она и отправилась в библиотеку Университета Торонто, чтобы изучить литературу о том регионе и подробнее узнать о самом крупном порте архипелага – городе под названием Лонгиирбиен. Она обнаружила всего две книги на английском языке, написанные на эту тему, и узнала, что еще в конце XVII столетия Шпицберген стал центром китобойного промысла и там базировались 200–300 судов, а население колебалось от десяти до двадцати тысяч человек. С 1906 года началась добыча угля, когда американский делец Джон Монро Лонгиир основал «Арктическую угольную компанию», после чего на острове за десять лет были проложены шесть шахт. Горняки и их семьи жили в специально возведенном поселке, названном Лонгиирбиен. Вскоре туда стали стекаться и сезонные рабочие – норвежские крестьяне и рыбаки, проводившие зиму на угольных разработках.

Данкен принялась строить предположения. Норвегия не избежала смертоносной пандемии. Норвежцы мигрировали на Шпицберген, нанимаясь работать на шахтах. Значит, грипп должны были занести и туда. А это значило, что кого-то из его жертв могли похоронить в вечной мерзлоте. Теперь Данкен нужно было лишь указание, где искать могилы погибших от гриппа людей.

Она списалась с Норвежским институтом полярных исследований, но ответ не вселял оптимизма. Архив больницы не уцелел, а само больничное здание было разрушено во время последней войны. На церковные книги рассчитывать не приходилось, поскольку первый священник прибыл на остров только в 1920 году. И в государственное хранилище документов обращаться тоже было бессмысленно – его сровняли с землей бомбардировки Второй мировой войны. «Дело начинало представляться безнадежным», – признает Данкен. Но тот же институт неожиданно подарил ей и лучик надежды. Там посоветовали обратиться к архиву угольной компании.

Когда же она позвонила в офис компании, то ей заявили, что никаких исторических записей у них нет. «У меня сердце оборвалось при этом известии», – вспоминает Кирсти. Но затем секретарь компании предположила, что все архивы мог сохранить местный учитель. Данкен позвонила школьному преподавателю, которого звали Чель Морк, и он согласился выборочно сделать для нее перевод записей. Именно от него Данкен узнала о семи шахтерах, умерших от гриппа.