Текст книги "Грипп. В поисках смертельного вируса"

Понятно, что в разговорах с местными жителями Хултин не высказывал всего этого вслух. Он сразу перешел к главному вопросу – разрешению на эксгумацию тел из братской могилы, в которой лежали 72 жертвы эпидемии гриппа, умершие в ноябре 1918 года. Начал он с того, что обратился к Брайану Крокету – миссионеру и пастору деревенской лютеранской церкви. В свою очередь, священник и его жена Джинджер, школьная учительница, представили его Рите Оланне – авторитетнейшей женщине в поселке, матриарху самой большой семьи в Бревиге и члену поселкового совета.

«Я показал ей фотографии, старые снимки, сделанные во время моего предыдущего приезда, а также письма Отиса Ли, в то время главы религиозной миссии, и копии документов миссии 1918 года, – рассказывает Хултин. – Она обнаружила, что ее тетя и дядя были упомянуты пастором как влиятельные люди в деревне, и была этим откровенно горда. Оказалось, что и ее родственники умерли в 1918 году, упокоившись в той же могиле».

Крайне деликатно и осторожно Хултин приступил к объяснению своей нынешней цели. «Я напомнил, какие ужасные события произошли в ноябре 1918 года, и сообщил, что мне необходимо согласие провести вскрытие могилы еще раз. Наука, говорил я, продвинулась теперь так далеко вперед, что ученые получили возможность как следует изучить погибший вирус инфлюэнцы, а потом и создать вакцину, чтобы в случае повторения несчастья все местные жители получили иммунитет и массовых смертей больше уже не было никогда».

Оланна заверила Хултина, что понимает и поддерживает его. В его пользу высказался также пастор Крокет, а Оланна собрала членов поселкового совета, чтобы принять общее решение, следует ли им дать Хултину необходимое разрешение.

«Встреча проходила вскоре после полудня. Я изложил всем те же факты, что и Оланне», – вспоминает Хултин. И совет дал свое согласие. А потом, к немалому его удивлению, один из членов совета спросил, не нужна ли помощь. Сорок шесть лет назад никто из Бревига не предлагал помочь ему. Понятно, что Хултин с благодарностью принял предложение, и ему выделили в помощники четырех молодых мужчин.

Не прошло и часа по окончании собрания совета, проходившего 19 августа 1997 года, а Хултин был уже рядом с могилой, вырубая разросшийся там низкорослый кустарник и сразу начиная снимать верхний слой почвы. Причем четверо его помощников нарезали дерн квадратами в фут стороной, чтобы уложить по окончании работ на прежнее место.

Когда земля оголилась, Хултин и его бригада принялись копать, легко пройдя в глубину первые два фута оттаявшей грязной земли, под слоем которой лежала вечная мерзлота. Они вскрыли прямоугольник в шесть футов шириной и в двадцать восемь длиной. В этот раз все оказалось намного легче. «Теперь у меня было все необходимое: рабочая сила, остро заточенные кирки и лопаты. Но дополнительные рабочие руки оказались, конечно, важнее всего», – говорит Хултин. Эти люди привыкли иметь дело с вечной мерзлотой. Они отлично владели техникой, которую Хултин окрестил «бери больше – кидай дальше».

Ближе к вечеру третьего дня они натолкнулись на первого покойника. Правда, это оказался всего лишь скелет без всяких остатков плоти. Но Хултин успокоил сам себя. В конце концов, они копали в том же месте, которое он уже вскрывал в 1951 году. А потому по вполне понятным причинам тела с тех пор стали разлагаться в потревоженной мерзлоте.

Его команда работала, не принимая никаких мер предосторожности на случай обнаружения живого вируса, но Хултина это мало заботило. «Я сказал им: вирус был мертв сорок шесть лет назад. Он никак не мог с тех пор ожить». Сам он копал в перчатках, но лишь для того, чтобы иметь возможность по временам чистыми руками браться за видеокамеру. И, ни о чем не беспокоясь, он и его помощники проходили слои гравия и глины, не обращая внимания на отвратительный запах разлагавшихся в могиле тел. «Меня поразило, что моих молодых помощников, казалось, нисколько не отталкивала эта вонь, – рассказывает Хултин. – Что до меня, то я был опытным патологоанатомом и не раз с этим сталкивался в прошлом».

А на следующий день фортуна им наконец улыбнулась.

* * *

Солнце уже клонилось к закату, когда Хултин разглядел ее. На глубине семи футов лежало тело женщины, которой с виду было лет около тридцати. По обеим сторонам от нее лежали лишь скелеты или уже сильно разложившиеся трупы, но ее плоть, хотя уже тоже тронутая гниением, по большей части отлично сохранилась, а ее легкие оставались невредимыми и по-прежнему замороженными. Сначала Хултина это поразило. Почему именно она? Почему только она не успела разложиться до голых костей?

«Я присел на перевернутую вверх дном бадью и стал рассматривать находку, – вспоминает Хултин. – И почти сразу понял, в чем дело. Женщина страдала излишней тучностью. У нее под кожей и вокруг внутренних органов образовался при жизни столь плотный жировой слой, что он защитил ее тело во время кратких периодов оттаивания мерзлоты. Те, кто упокоился рядом с ней, не имели избыточного веса, и потому их тела разложились. Я сидел на бадье, не сводя глаз с этой женщины и уже зная, что именно из ее тканей можно извлечь вирус, который прольет свет на загадку гриппа 1918 года. Я назвал ее Люси. Почему? Просто вспомнил, как Дональд Джохансон обнаружил в 1974 году посреди эфиопской пустыни скелет женщины, который помог многое прояснить в эволюции человека. Он дал ей имя Люси. И я поступил так же, потому что имя происходит от латинского «lux» – то есть «свет». Она осветит Таубенбергеру путь к раскрытию тайн той страшной пандемии, подумал я».

С величайшей осторожностью он вырезал оба легких женщины, а потом на обычной разделочной доске специальным инструментом для вскрытия сделал срезы все еще замороженных тканей. Образцы он поместил в специальный консервирующий раствор, которым его снабдил Таубенбергер, – в среду, где никакое дальнейшее разложение не могло затронуть тканей. Взял он и срезы легких у трех других тел, найденных рядом с Люси, но они уже были сильно повреждены гниением, и надежда, что в них тоже могли еще оставаться фрагменты вируса, была весьма призрачной.

Хултин знал, что должен хранить взятые им образцы в холоде, но посчитал неэтичным поместить их в школьный холодильник. Вместо этого он соорудил импровизированную холодильную камеру, прокопав туннель в вечной мерзлоте на глубину еще двух футов, прикрыв его сверху досками. А на следующее утро, через пять дней после начала работ, Хултин и его помощники снова забросали могилу землей.

Хултин отказался от дальнейшего поиска тел. «Нам удалось обнаружить семь скелетов и три трупа, достигших уже крайней стадии разложения, то есть почти полностью сгнивших, – объясняет он. – Однако, по счастью, нашлось и тело страдавшей от ожирения женщины, жировые слои которой послужили защитой от разложения. Шансы найти еще нечто подобное я посчитал минимальными. И у меня в руках оказались великолепные образцы – это я знал точно. Хорошо сохранившиеся ткани легких». А что, если даже в них вируса не найдут? Тогда он вернется сюда снова. Но на тот момент он был уверен, что добился успеха, о котором не смел даже мечтать.

«Я осознавал, насколько мне повезло, что представилась вторая возможность, какой удачей стало для меня знакомство с Таубенбергером, занимавшимся исследованиями в этой области, и что мое собственное здоровье все еще позволило мне решить такую задачу практически одному», – говорит Хултин.

После того как он со своей бригадой восстановил захоронение в прежнем виде, уложив на место даже куски срезанного дерна, Хултину оставалось осуществить последнее из задуманных им дел в Бревиге. Когда он впервые приехал сюда в 1951 году, могилу венчали два высоких деревянных креста, но к 1997 году их уже не было. Дерево успело за это время сгнить. «На встрече с членами поселкового совета я сразу сказал, что если у меня останется время, то, с вашего дозволения, я уеду только после того, как установлю на могиле два новых креста. Директор школы разрешил мне воспользоваться их столярной мастерской, и за один вечер я изготовил кресты».

Когда же и с этим было покончено, Хултин отправился домой. На все предприятие он потратил 3200 долларов, включая дорожные расходы и 900 долларов, заплаченных им своим четверым помощникам.

Расходы Таубенбергера составили ровно пять долларов, в которые ему обошлись консерванты – смесь формальдегида, этанола и гуанидина.

Между тем у себя в Вашингтоне Таубенбергер с нетерпением ожидал каждой весточки от Хултина. Он все еще с трудом верил, что затея увенчалась таким успехом.

Каждый вечер Хултин отправлял ему очередной факс. «Сплю на надувном матраце в школе». «Купил у местного рыбака за два доллара огромного лосося, так что проблем с питанием нет». «Получил разрешение». «Вскрыл захоронение». «Обнаружил скелеты». «Нашел Люси».

Все произошло, казалось, с молниеносной быстротой. «Он действовал, не теряя времени зря», – свидетельствует Таубенбергер. Его не мог не поражать невероятный контраст с методами группы Кирсти Данкен, потратившей шесть месяцев только на поиски самых опытных могильщиков и подписание с ними контракта на вскрытие захоронения на Шпицбергене. «А Хултин, – восхищенно говорит Таубенбергер, – просто взял в руки кирку и за три дня выкопал яму в промерзшем грунте. Он просто невероятный человек. И проделал фантастический труд».

Хултин доставил образцы в Сан-Франциско, использовав надежно закрытую сумку-холодильник. Но он не решался просто отправить ее Таубенбергеру. Потеряйся она при доставке, и бесценный материал был бы невосполнимо утрачен. Единственно правильным решением ему показалось разделить образцы на четыре части, отправив каждую отдельной посылкой. Первую он доверил отделению «Федерал экспресс» в Сан-Франциско. На следующий день вторая отправилась в путь по каналам «Юнайтед парсел сервис». В третий день ушел очередной пакет через службу срочной доставки почты США. Наконец, последняя посылка была им вновь отправлена с помощью компании «Федерал экспресс», но из филиала в небольшом городке Трейси, расположенном между Сан-Франциско и Стоктоном, который случайно попался ему по дороге. Все четыре отправления благополучно прибыли в лабораторию Таубенбергера.

На этом Хултин мог считать свое участие в проекте законченным. Ему оставалось только увековечить память жертв гриппа. «Я связался с официальными лицами представительства лютеранской церкви на полуострове Сьюард, которая базировалась в Номе, и попросил их исправить некоторые ошибки в написании имен и в датах жизни жертв эпидемии 1918 года, тщательно сверив их с документами». Потом он заказал две бронзовые мемориальные доски, которые намеревался закрепить на более фундаментальном надгробном кресте, что и осуществил в сентябре 1998 года.

А Таубенбергер со всей тщательностью вскрыл бесценные посылки. Энн Рейд тут же приступила к работе в лаборатории. И уже через неделю у них все получилось. Они располагали убедительными признаками присутствия фрагментов генов вируса инфлюэнцы в образцах тканей легких, взятых у женщины, которую Хултин назвал Люси. Подтвердились и подозрения Хултина, что в других образцах, подвергшихся сильному разложению, остатков вируса обнаружить не удастся.

Таубенбергер позвонил Хултину, чтобы сообщить ему хорошие новости. И задал ему вопрос, следует ли предать находку публичной огласке и возможна ли такая огласка в принципе.

«Мы хотели полной ясности в этом вопросе, но соблюдали осторожность. Окончательное решение оставалось за людьми из Бревига. Их необходимо было обо всем информировать. Хултин снова взял на себя контакты с эскимосами».

Через Хултина Таубенбергер послал им запрос, как поступить дальше.

«Мы спросили: что нам делать? Вы хотите, чтобы мы выпустили пресс-релиз? Или лучше подождать публикации научной статьи? Или, быть может, есть другие варианты?» Причем Хултин не скрыл от жителей Бревига, что выпуск информации для прессы может привести к тому, что к ним нагрянут толпы репортеров со всего мира и начнут совать им под нос свои микрофоны. «Не уверен, что вам это понравится», – предупреждал Хултин. Члены поселкового совета раздумывали надо всем этим с сентября по январь, не торопясь принимать решение, хотя Хултин время от времени напоминал, что ждет его, в письмах, в факсах, в разговорах по телефону.

А между тем Кирсти Данкен продолжала подготовку эксгумации тел норвежских шахтеров.

Данкен, разумеется, ничего не знала о путешествии Хултина на Аляску, как и о том, что ему удалось достать замороженные ткани жертвы гриппа. Таубенбергер не решался поставить ее в известность, связанный обещанием не разглашать информацию до получения ответа от жителей Бревига. Она полагала, что в распоряжении Таубенбергера по-прежнему имеется только один образец, взятый из хранилища его института, и он постепенно продвигается в работе над воссозданием генетической последовательности вируса по найденным мелким фрагментам. На самом же деле Таубенбергер и Рейд имели теперь значительно больше исходных данных. И дело пошло у них значительно быстрее. Они обнаружили следы вируса 1918 года еще в одном образце с институтского склада – в клетках легких рядового Джеймса Доунса. А затем им удалось полностью восстановить последовательность гена геммаглютинина, используя теперь остатки вирусов, найденные в легких Роско Вона, Джеймса Доунса и, наконец, Люси – эскимосской женщины, чьи ткани привез с Аляски Йохан Хултин. Но никто пока об этом не знал, потому что Таубенбергер научился играть по правилам серьезной науки: не кричи на каждом углу о своем открытии, пока его результаты не изучены экспертами крупного журнала и твоя статья не принята к публикации, а еще лучше – уже опубликована.

Не подозревая, как далеко продвинулся Таубенбергер, группа Данкен продолжала прикладывать неимоверные усилия, чтобы полностью исключить возможность выпустить на свободу смертельный вирус в ходе своего эксперимента. Льюин, например, занимался конструированием специального инструмента для безопасного извлечения образцов тканей из замороженных тел. В основу идеи легли методы, с помощью которых изучали годовые кольца деревьев, – затейливый бур должен был проникнуть в глубь легкого, чтобы образцы остались внутри его полости. Сначала они хотели использовать механический бур, но потом возникли опасения, что в процессе своего действия такой инструмент начнет сам нагревать ткани, испуская в воздух аэрозоль, который может содержать в себе вирус. Остановились на варианте медленного погружения бура в легкое вручную. Практиковались на замороженных тушах свиней, совершенствуя приемы бурения.

В октябре 1997 года группа Данкен приступила к первой проверке могил на Шпицбергене с помощью радара для сканирования подземных пространств. Лучи радара проникали в могилы на кладбище Лонгиирбиена, отражаясь от всего необычного. Но полученные изображения не показывали четко ни гробов, ни тел. Радар давал возможность видеть только места, где почва была потревожена и взрыхлена, но причину не определял. Это могло произойти в процессе захоронения, а могло быть всего лишь следами животных. Требовались глубокие знания предмета, настоящее искусство, чтобы «читать» подземные снимки, вычисляя приблизительное расположение тел, глубину слоя вечной мерзлоты, а самое главное – покоились ли мертвые шахтеры в постоянно промерзшем грунте или в так называемом активном слое, лежащем поверх настоящей мерзлоты и периодически оттаивавшем при каждом наступлении более теплого времени года.

«Если их похоронили действительно глубоко, к примеру, на глубине двух или трех метров, – говорил тогда Льюин, – то мы могли быть уверены, что тела заморожены, и тогда информация, полученная после извлечения содержащих вирус тканей, оказалась бы поистине бесценной». Таким образом, именно исследования с помощью радара становились определяющими при решении главного вопроса: вернется ли экспедиция на Шпицберген в следующем году или проект так и останется не доведенным до конца?

Если тела окажутся замороженными, ученые заранее позаботились о том, как предохранить самих себя и, возможно, весь мир от вероятного высвобождения из многолетнего плена самого смертельного из всех известных человечеству вирусов. Для проведения работ готовились своего рода скафандры, а взятые образцы, как это рисовалось воображению Льюина, «поместят в столь надежные контейнеры, что всякая утечка из них микроорганизмов, полученных в ходе эксгумации, будет абсолютно исключена».

«Опасность трудно преувеличить, – настаивал Льюин. – Даже при том, что шансы обнаружить в тканях живые вирусы ничтожно малы, все равно нельзя исключать угрозы распространения инфекции. А потому никакие предосторожности не будут лишними при обращении с телами и образцами, полученными из них».

Изучение результатов исследования с помощью радара продвигалось по плану. Все работы выполняла канадская фирма «Сенсорс энд софтвэйр, Инк.», которая использовала свое оборудование, в частности, оказывая помощь полицейским США, Канады, Великобритании и Индии при поиске трупов, зарытых преступниками. Компания принимала участие и в археологических проектах. Ее сотрудники в свое время помогли обнаружить так называемую потерянную эскадрилью – несколько истребителей, потерпевших крушение над Гренландией и погребенных затем под толщей льда. Рассмотрев информацию, полученную после просвечивания могил норвежских шахтеров, эксперты вынесли благоприятное для ученых заключение. «Нам сообщили, что особенно заметные на снимках области, где грунт был потревожен, находятся на глубине примерно двух метров», – рассказывала Данкен. А это означало, что если тела горняков находились именно там, они были надежно сохранены вечной мерзлотой.

Прошло без малого два года с тех пор, как Данкен получила разрешение на вскрытие могил, но только теперь, имея на руках показания радара, она начала понимать, что проект, в который она уже вложила столько времени, сил и эмоций, будет все же осуществлен. Даже правительство США уже рассматривало вопрос о выделении под него средств. Но прежде чем решение выплатить грант будет принято, Данкен и доктор Роберт Уэбстер, вирусолог и специалист в области гриппа из детской исследовательской клиники Сент-Джуда в Мемфисе, должны были выступить 4 декабря 1997 года на конференции в Национальном институте здравоохранения, чтобы ответить на последние вопросы, которые оставались неясными правительственным чиновникам.

Таубенбергер тоже прибыл туда, хотя еще 7 сентября вышел из состава группы Данкен, уведомив ее об этом факсом. Он объяснял, что не может далее участвовать в ее проекте, поскольку несколько журналистов жаловались ему, что она требовала с них деньги за интервью (обвинение, которое сама Данкен и сейчас горячо опровергает).

И поскольку пошли такие слухи, Таубенбергеру не оставалось выбора. Поборы со средств массовой информации за освещение работы группы, писал он, «несовместимы с моим статусом ученого, работающего на правительство США».

Конференц-зал в тот день был заполнен светилами науки – здесь собрались знаменитый вирусолог, прославленный эпидемиолог, заслуженный эксперт в области респираторных заболеваний, известнейший специалист по редким и новым болезням. Помимо Кирсти Данкен, Роберта Уэбстера и Джеффри Таубенбергера, в собрании участвовали: доктор Роберт Коуч, микробиолог и знаток гриппа из медицинского колледжа Бэйлора; доктор Нэнси Кокс, заведующая отделением гриппа Национального центра по контролю заболеваемости и профилактике; доктор Дональд Хендерсон, профессор факультета гигиены и общественного здравоохранения Университета Джонса Хопкинса; доктор Питер Джарлинг, научный советник медицинского исследовательского Центра инфекционных болезней вооруженных сил США из Фредерика, штат Мэриленд; доктор Уильям Джордан, эксперт по инфекциям Национального института аллергических и инфекционных заболеваний; доктор Эдвин Килбурн, специалист по гриппу из медицинского колледжа в Нью-Йорке; доктор Брайан Мэхи, директор отделения вирусных заболеваний Национального центра по контролю заболеваемости и профилактике; доктор Джон Ламонтань, директор отдела микробиологии и инфекционных заболеваний Национального института аллергических и инфекционных заболеваний; доктор Памела Макиннес, директор отдела респираторных заболеваний Национального института аллергических и инфекционных заболеваний; доктор Тимоти О’Лири, глава отделения клеточной патологии Армейского института патологии; Энн Рейд, соратница Джеффри Таубенбергера; и доктор Джон Спика, эпидемиолог из Бюро инфекционных болезней в Оттаве, Канада.

Повестка дня тоже выглядела весьма впечатляюще:

«Вопросы биологической безопасности». Докладчик – Роберт Уэбстер. Регламент выступления – 10 минут.

«Предотвращение возникновения инфекций у представителей групп риска». Роберт Коуч, 15 минут.

Значились там и такие темы, как «Предотвращение распространения вируса за пределы острова» и «Разработка алгоритма системы управления в случае возникновения кризисной ситуации».

Но чем дальше, тем больше участники конференции концентрировали свое внимание на самом по себе научном значении экспедиции на Шпицберген. Могла ли она на самом деле ускорить прогресс в познании вируса гриппа 1918 года? Всех невольно преследовал вопрос, поставленный некоторое время назад Таубенбергером. Что нового они могли обнаружить во вскрытых могилах, если Таубенбергер уже справлялся с восстановлением генетической структуры вируса на имевшемся у него материале? И насколько же все-таки был велик риск, сопряженный с эксгумацией?

Участники команды Данкен возражали, что работа Таубенбергера основывается на единственном источнике, всего лишь на одном образце тканей рядового Вона и полученных из них незначительных фрагментах вируса, о чем говорилось в статье журнала «Сайенс», опубликованной в минувшем марте.

Таубенбергера обуревали при этом противоречивые чувства. Жители Бревига до сих пор не вынесли решения, желают ли они публичной огласки. Но с другой стороны, эта группа не располагала всей полнотой информации. И он отважился выступить.

«Нет, заявил я, мы работаем на трех образцах одновременно. Уже закончено воссоздание генетических последовательностей геммаглютининов, и они оказались идентичными во всех трех случаях. Это прозвучало как взрыв бомбы. Никто ведь ни о чем этом не знал. Сообщество гриппологов считало, что я все выложил в журнале «Сайенс» и больше у меня ничего нет. Сообщение о том, что я сумел восстановить последовательность генов геммаглютинина на базе трех различных образцов, буквально повергло всех в ступор. В зале на какое-то время воцарилась многозначительная тишина. Я только добавил потом, что все три образца, с которыми я работал, были взяты у людей, погибших во время осенней стадии пандемии. Это было важно. И я хотел, чтобы они узнали об этом, поскольку подобная информация действительно имела большое значение», – рассказывает Таубенбергер. Однако после кратковременного изумленного молчания группа во главе с Кирсти Данкен как ни в чем не бывало продолжила обсуждение своих планов, замечает Таубенбергер, «словно я не сказал вообще ничего. Они предпочли сделать вид, будто меня вообще не существует».

«Это была самая странная конференция из всех, в которых мне доводилось принимать участие, – продолжает Таубенбергер. – Затем они потребовали, чтобы я передал им данные о генетической последовательности геммаглютинина – она пригодилась бы им для выработки вакцины, с помощью которой они могли бы иммунизировать участников своей экспедиции на случай столкновения с живым вирусом в ходе вскрытия могил».

Кто-то высказал идею, что им нужно построить на заказ специальный тент для установки над могилами, который бы отвечал требованиям биологической безопасности четвертой степени – то есть создания условий для самого высокого уровня безопасности, который только возможен при работе с такими смертоносными микроорганизмами, как вирус Эболы или возбудитель лихорадки Ласса.

Один из участников конференции знал о подобных установках все. Это был Питер Джарлинг, чей исследовательский центр представлял собой одну из немногих лабораторий в мире, соответствовавших именно такому, высочайшему из существующих, стандарту безопасности. Джарлинг признавал, что был несколько удивлен, когда Роберт Уэбстер из группы Данкен сообщил ему о планируемом проекте на Шпицбергене, хотя «это очень напоминало то, что предпринимали русские, которые эксгумировали из вечной мерзлоты трупы в поисках уцелевших вирусов оспы». Они начали свои работы еще в середине 1990-х годов. «А потому, когда я услышал о чем-то подобном применительно к гриппу, мне это уже не показалось таким уж странным». Хотя вирус инфлюэнцы значительно менее стабилен, чем вирус оспы, «я посчитал, что перспектива обнаружить его все же гораздо выше нуля», – рассказывает Джарлинг.

Но когда Джарлинг услышал разговоры о том, что группа собирается установить над шахтерскими могилами нечто вроде палатки с высоким уровнем биологической защиты, он не поверил своим ушам. Обустройство сооружений, обозначаемых как БС4, что соответствует стандарту биологической безопасности четвертого уровня, – это сложнейшая и очень дорогостоящая работа. «Мне пришлось рассказать им об инженерных и эксплуатационных аспектах БС4, – вспоминает он. – Я показал им фотографии такой лаборатории, где требовались не только космические скафандры, но и специальные герметичные помещения для газовой дезинфекции. Для меня было совершенно очевидно, что ничего подобного невозможно создать в полевых условиях. В конце концов, есть же пределы разумного, когда речь заходит о том, что необходимо для проведения работ в промерзшей тундре».

Джарлинг высказал мнение, что вполне достаточно обычных вытяжек для фильтрации воздуха, которым будут дышать ученые, что необходимы одноразовые лабораторные халаты и перчатки. «Кроме того, привезите с собой достаточное количество отбеливателя, и ничего с вами не случится», – добавил он. Но группа продолжала настаивать. Могут ли они сделать для безопасности что-то еще?

«Вероятно. Но все разговоры об обустройстве БС4 в полевом тенте были просто смехотворны. И я сказал им: вот этого вы точно не можете».

Впрочем, практически никто из присутствовавших не воспринимал угрозу нового распространения вируса гриппа 1918 года всерьез. Некоторые эксперты высказывали мнение, что шансы найти в телах шахтеров все еще живой вирус равны одному на миллиард в квадрате, и это число приводит Данкен в недоумение до сих пор: каким образом выведена столь точная цифра, все еще допытывается она.

Затем ее группа представила снимки, сделанные с помощью специального радара для сканирования подземных пространств. Таубенбергер немедленно оспорил их трактовку. С его точки зрения, эти изображения отнюдь не показывали, что тела располагаются внутри вечной мерзлоты. Глядя на них, он, напротив, мог видеть тела, расположенные близко к поверхности, то есть в слое, который оттаивал. «В чем же смысл их эксгумации?» – спрашивал он. Но Роберт Уэбстер резко возразил на это, что интерпретация снимков является прерогативой экспертов. К сожалению, ни один из них на конференцию приглашен не был. А Таубенбергер, не преминул отметить он, к числу специалистов в этой области не относится.

Только Эдвин Килбурн, опытнейший исследователь гриппа, поддержал скептическое отношение Таубенбергера к возможности обнаружить в телах шахтеров на Шпицбергене какой-либо ценный генетический материал, не говоря уже о живом вирусе. Как и Таубенбергера, Килбурна смущал тот факт, что почва тундры на острове из года в год то оттаивала, то снова промерзала, делая практически невозможной сохранность в таких условиях генетических составляющих вируса. «Я подумал, что в таком случае вероятность консервации материалов оказывалась ничтожно малой», – говорит Килбурн. И потом, спрашивал ученый, зачем группе понадобилась мощная землеройная техника, чтобы эксгумировать тела, которые в 1918 году похоронили с помощью обычной кирки и лопаты? Если почва оказалась достаточно мягкой в 1918 году, чтобы вырыть могилы лопатой, то с чего они взяли, что покойники сейчас лежат в твердом слое вечной мерзлоты?

Если за время, прошедшее с 1918 года, тела шахтеров подвергались оттаиванию, надежды обнаружить в них вирус не оставалось никакой, заявил группе Килбурн. Он напомнил собравшимся о вездесущих бактериях, энзимы которых приводят к разложению трупов. Эти же энзимы пожирают и любые вирусы, которые могут содержаться в мертвых телах, если только эти тела не заморожены, что предотвращает воздействие бактерий.

Чем больше Килбурн узнавал о проекте, тем сильнее становилась его обеспокоенность, но в то же время он всегда опасался слишком поверхностного отношения к научным вопросам и скороспелых решений.

«Ближе к концу конференции мне постепенно стало ясно, как много сил было уже вложено в планирование и разработку деталей проекта». На него произвело впечатление применение радара как части подготовки к экспедиции, демонстрировавшей вдумчивость и скрупулезность ее руководителей. И потому он постарался смягчить эффект своего резкого выступления. «Я сказал: если есть хотя бы минимальный шанс извлечь пользу, продолжайте начатое. Но это не значило, что изначальная идея стала казаться мне более реалистичной». И, вернувшись домой, Килбурн написал письмо организатору конференции, доктору Джону Ламонтаню, «подытожив в целом свое отношение к экспедиции как негативное».

Однако все это не помешало Данкен и Уэбстеру получить от государства дотацию в 150 тысяч долларов. А вот Таубенбергер покинул конференцию озадаченный и рассерженный оказанным ему приемом. Нэнси Кокс и Эд Килбурн обратили пристальное внимание на его заявление о том, что у него имелись сразу три образца, содержавших вирус инфлюэнцы. А вот Данкен и Уэбстер, как он понял, сделали вид, что даже не слышали его (кстати, Уэбстер и сейчас утверждает, что не помнит об упоминании Таубенбергером третьего образца). Таубенбергер вернулся к себе в лабораторию на окраине Вашингтона и снова взялся за работу. Как долго еще, размышлял он, придется держать в секрете открытие Хултина?

А тем временем кризис с птичьим гриппом в Гонконге достиг своего апогея. Вскоре там приступили к уничтожению всех куриц в городе, а потому такие ученые, как Уэбстер, Килбурн и Кокс, с особой остротой осознавали, насколько уязвимо человечество для нового убийственного штамма гриппа.