Текст книги "Клиническое мышление Уилфреда Биона"

Характер Биона

Система ценностей неотделима от характера. Человек, для которого власть и высокое положение являются средоточием личности, очень сильно отличается по характеру от кого-то, кто, подобно Биону, превыше всего ценит истину и способность любить. Именно эти центральные ценности позволяют дифференцировать структуры характера – человека чести от шарлатана, изменяющую женщину от верной и т. д. Важно отделить теории аналитика от его собственной личности, но мы также считаем, что некоторые прозрения возможны только для того, кто ставит ценности истины и любви во главу угла. Если разум исцеляется истиной, то как может психоаналитик, мотивируемый в первую очередь, скажем, жаждой престижа, суметь донести истину до пациентов? Поэтому мы не доверяем теориям того, чьи ключевые ценности не отвечают желанию достичь любви и свободы, постичь истину. Трудно оценить ценности человека, поскольку они скрыты глубоко внутри, и обычно большинство не воспринимает их на сознательном уровне. Вдова Биона, Франческа, оказала, по нашему мнению, услугу миру психоанализа, издав его любовные письма к ней, которые он посылай ей во время их ухаживания и временами в браке, когда они разлучались. Ни в одной другой сфере не проявляются так ключевые для человека ценности, как в подобных интимных посланиях. Ничто не может заменить чтения этих писем, которые были опубликованы в работах All My Sins Remembered The Other Side of Genius (1985). Здесь мы как можно короче опишем его характер, так, как он предстает в этих письмах.

Что видно всего яснее, так это простота этого человека. В наш сложный век это качество может вызывать усмешку, но мудрецы смотрят на него иначе. Одним из таких мудрецов был Фенелон, бывший архиепископом Камбрэ в XVII веке:

В этом мире, когда люди говорят, что кто-то прост, они обычно имеют в виду человека глупого, невежественного, легковерного. Но настоящая простота очень далека от глупости, почти величава. Все добрые люди ценят ее и восхищаются ею, сознают, что грешат против нее, видят ее в других и знают, в чем она состоит; и все же они не могли бы в точности определить ее. Я сказал бы, что простота – это прямота души, которая не допускает интереса к самому себе. Это не то же самое, что искренность, которая является значительно более скромной добродетелью. Многие люди искренни, но не просты. Они не говорят ничего, кроме того, что считают истинным, и не стремятся выглядеть ничем, кроме как тем, чем являются. Но они постоянно думают о себе, взвешивают каждое свое слово и мысль и размышляют о себе, тревожась, не сделали ли они слишком много или слишком мало. Эти люди искренни, но у них нет простоты. <…> Истинная простота заключается в juste milieu, равно свободном от легкомыслия и аффектации, в котором душа не захвачена внешним до того, что не способна к рефлексии, но и не предается бесконечному самоулучшению, какого требует интерес к себе. Та душа, которая смотрит туда, куда направляется, не теряя времени на то, чтоб спорить по поводу каждого шага или постоянно оглядываться, обладает истинной простотой. Такая простота – поистине великое сокровище. Как нам достичь ее? Я отдал бы за нее все, что имею.

(Цит. по: Huxley, 1980, р. 130–131)[10]10
  Перевод цит. по изданию: М.: Рефл-бук; К.: Ваклер, 1997. Терминологическая правка В. Данченко. К.: PSYLIB, 2005. – Прим. пер.


[Закрыть]

Точно так же, как трудно определить простоту, трудно и собрать свидетельства того, что она была свойственна Биону. И однако в его письмах к Франческе и к его детям она высвечивается со всей ясностью. Достаточно лишь одной цитаты из письма к Франческе и другой – к одному из детей:

Если это сон, то это самый долгий и самый изумительный сон, какой у меня когда-либо был; если это не сон, тогда я не знаю, как сдержать себя. Боже мой, думаю я, как очаровательно, как она очаровательна, и она обещала выйти замуж за меня. Как необыкновенно! Должно быть, меня перепутали с кем-то другим. Что же мне делать? Очень ли она будет разочарована, когда выяснит, какой я жутко обыкновенный человек? И потом, я чувствую, что мне как-то грустно. А затем я начинаю надеяться, что тебе нравятся довольно-таки обыкновенные люди и что ты на самом деле знаешь, что я обыкновенный, и все равно при этом любишь меня. Верно ли это? Пожалуйста, скажи, что верно. Моя дорогая Франческа, если бы я только мог сказать тебе, что я чувствую.

Как я возбужден и как нервничаю.

(Bion, 1985, р. 95)

В моей комнате на Харли Стрит есть маленькое окно. Я все держал его открытым, чтобы получать вдоволь свежего воздуха. Но теперь голубка свила свое гнездо прямо над тем местом, где оно открывается. И у голубки несколько яиц, и она высиживает ораву малышей. Я не знаю, как птица-мама думает прокормить их, когда они появятся. Я надеюсь, что они будут не слишком шуметь. Моим пациентам это бы не понравилось.

(Bion, 1985, р. 170)

Несколько прекрасных писем Биона к детям опубликованы в фотокопиях, передающих его почерк и небольшие рисунки, сделанные им для иллюстрации того, что он описывает. Простота в правильном понимании, сказали бы мы, была доминирующей чертой его характера. Он признает в одном из своих писем, что способен со всей ясностью видеть, что важно в проблемной ситуации. Такая способность проникать в суть проблемы – одно из свойств простоты. Мы полагаем, что это был основной организующий принцип его личности.

Одна из лондонских аналитиков, Морин Брук, ныне покойная, всегда дивилась на шкафчик с выдвижными ящиками в кабинете Биона, когда приходила к нему на супервизию. В ее воображении этот шкафчик полон был учеными трудами. Однажды, однако, по окончании супервизии он предложил ей чашку чаю, и она согласилась; тогда из верхнего ящика шкафчика появился чайник, а из следующего – молоко, сахар и чай! Алберт Мэйсон принес ему на супервизию случай очень тяжелого пациента, который имел привычку вставать по ночам и включать свет, чтобы посмотреть, все ли еще он в кровати или нет. Бион выслушал это, гладя усы и поблескивая глазами, и сказал: «Ну, каждый из нас вправе искать подтверждение своему мнению». Нам хочется попытаться отразить то, что он ценил в жизни более всего – социолог назвал бы это его «ценностями». Для него счастье и удовлетворение происходили оттого, что он любил свою жену и детей, и они любили его в ответ. Он ясно выражает это в письме к Франческе в период их ухаживаний:

Твоя любовь для меня – самая бесценная вещь на свете, и, пока она у меня есть, ты не должна думать, что мне нужно что-то большее. Я очень обычный человек, дорогая моя, но с твоей любовью я буду также и счастливым человеком, а большего не может требовать никто. Успех, как его оценивает мир, и всеобщее почтение вполне приятны, если приходят, но они в значительной мере побочный продукт и, как мне кажется, далеко уступают по важности обычному довольству и счастью.

(Bion, 1985, р. 91)

Эти отношения были ему дороже всего, и потому он прилагал все возможные усилия, чтобы поддерживать и укреплять их:

Я так глубоко чувствую, что мы можем построить действительно счастливую жизнь и счастливый дом, что мне становится почти страшно. Столько видишь людей, которые, казалось бы, имеют все, чтобы построить что-то действительно стоящее – а потом они просто проматывают все это, пока не остается один только памятник неумению и мелочности. Это самая кошмарная судьба, которая становится еще трагичнее из-за того, что она столь непримечательна; просто одна неудача да другая мелкая неудача, помноженные на несколько сотен, и вот что вышло. Ну, будем надеяться, что мы справимся лучше; тебе придется помочь мне исполнять мою роль лучше, чем мне покамест удавалось.

(Bion, 1985, р.97)

Тот светский цинизм, который побуждает пожимать плечами над еще одними разбившимися вдребезги отношениями, был ему абсолютно чужд. Связи между ним и теми, кого он любил, были для него крайне важны. Он прилагал все усилия, чтобы действовать должным и максимально результативным образом. Одному из своих детей он писал:

Ужасно, когда к работе относятся легкомысленно и довольствуются поверхностными знаниями, которые есть не более чем слегка прикрытое невежество. Эта привычка, которую так легко подхватить, ужасна, потому что ты продолжаешь это надувательство даже тогда, когда в этом более и нужды-то нет. Не думай, будто стоящая работа, которая делается должным образом, когда-нибудь может показаться легкой. Беда в том, что дурить себя и других легко, но не результативно.

(Bion, 1985, р. 174)

Очевидно, что было для него ценным. Есть объекты, оказавшиеся стоящими. Под «объектами» мы понимаем тех людей, с которыми он связал себя, и те человеческие реалии, которым он служил. Из этих реалий одной был психоанализ, другими – истина и красота. Оказываясь вовлеченным в работу той или иной категорией этих объектов, он считал, что стоит вложить всю свою энергию в то, чтобы сделать работу как можно лучше. Весь пронизанный простотой, этот человек становился источником света для тех, кто любил его. Когда он умер, все это одной фразой выразила его семилетняя внучка: «Я и не понимала, что я так хорошо знаю дедушку» (Bion, 1985, р. 243).

Задача психоаналитика – добиться того, чтобы знать своих пациентов. Он может достичь этого через знание себя. Бион стремился к этой цели и достиг ее. Мы полагаем, что он достиг такого понимания психики, которого не удалось превзойти ни одному другому аналитику.

Глава 3
Эмоциональный катализатор

Что оказывает долговременный эффект? Все, что стимулирует, мобилизует и создает чувства, принадлежащие к спектру любви – ненависти.

(Bion, 1991, р. 362)

Биона занимало применение мышления к эмоциональному опыту. В результате возникает вопрос: «Что именно является триггером эмоционального переживания?» И его ответ таков: «Эмоциональный опыт не может рассматриваться в отрыве от взаимоотношений» (Bion, 1962b, р. 42). Экологическая ниша, которая порождает эмоциональный опыт, – это отношения одного человеческого существа с другим. Бион сводит связи между человеческими существами к Любви (L), Ненависти (H) и Знанию (K) и отрицательным значениям каждого из них, которые он кратко обозначает как – L, – H и – K. На первый взгляд может показаться, что будет чересчур схематичным сводить эмоциональные токи, проходящие между людьми, к этим шести величинам, и все же, при психоаналитическом исследовании, логическое обоснование для такой редукции оказывается вполне убедительным. Предположим, что я кого-то боюсь – к какой из шести категорий можно будет поместить эту эмоцию? Можно обозначить это категорией L, H, – L или – H. Если я кого-то люблю, я могу бояться, что меня отвергнут; если я кого-то ненавижу, я могу бояться их мщения; если я блокирую чувство любви, я могу бояться холодного обхождения со мной, и точно так же, если я блокирую ненависть, я могу бояться ухода в себя. Эмоциональная деятельность, которая блокируется, остается активной, и поэтому индивидуум по-прежнему боится реакции на нее. Как возможный реципиент этой реакции, я испытываю страх. Следует отметить, что все шесть связей Биона являются видами эмоциональной активности[11]11
  «Подобно L и H, K представляет активную связь, при этом предполагается, что если x K у, то x делает нечто по отношению к у» (Bion, 1962b, р. 47).


[Закрыть]. Страх же есть нечто пассивное. Пассивные явления все являются последствиями активностей, а значит, активности первичны. Но мы можем также представить себе виды эмоциональной активности, которые не входят в число шести связей Биона, такие, например, как доверие. Однако категории Биона представляют собой как бы общие папки, в которые вкладываются все прочие связующие эмоции; так, например, доверие попадает под L, а жадность попадает под H. Мы хотим показать, что таким образом все эмоции могут быть сведены к этим шести связям.

K-связь присутствует в том случае, когда человек находится в процессе познания другого в эмоциональном смысле и его следует четко отличать от познания, имеющего целью получить о ком-то или о чем-то какую-то информацию. В чем-то сходное различие проводится в таких языках, как итальянский, французский и испанский, португальский и немецкий, где используются разные глаголы, если говорится об ознакомлении с фактами и если говорится о познании того, каков тот или иной человек.

Это различие легко найти в отношениях как во внешнем мире, так и в аналитической практике. Пациент может попытаться получить от аналитика факты или теории для объяснения своих симптомов, вместо того чтобы рискнуть вступить с ним в эмоциональные отношения. Процесс познания предполагает боль, фрустрацию и одиночество. Получение некоторой информации о человеке этих состояний не требует. Собственно, это похоже на каннибализм – взять что-то, но избежать эмоциональной связи.

Он проламывает [ее] череп. Боже! Твердый как камень. Он обращается с ним, как с яичной скорлупой. Он сосет – это каннибализм! Он высасывает мозг… Тьма сгущается. Раскалывание черепа и высасывание объекта сменяются всепоглощающей депрессией, когда не удается больше получать подпитку от мертвого 9 и невозможно вернуть его к жизни.

(Bion, 1991, р. 159, 161)

В рамках аналитической сессии два человека могут достичь понимания через отношение K, но потом обнаружить, что оно выродилось в некую интеллектуализированную информацию о нем. Это обратное движение происходит как способ избежать причиняющего боль осознания, достигнутого через K-связь. Точно так же, знать что-то о себе – это совсем не то же самое, что познать себя через переживание каких-то своих аспектов в отношениях с аналитиком. Натолкнуться на собственную неуемную жадность в отношениях с другим – это совсем иное, чем интеллектуально осознать ее. Постоянно приходится принимать решение, избегать ли боли – или терпеть ее и тем самым модифицировать. Обращение вспять, о котором говорилось выше, есть один из способов избегания боли.

Связь – это важнейшая активность, в ходе которой происходит эмоциональный опыт познания. Ненависть к познанию, идущая от психотической части личности, приводит к разрушению связи, в результате чего процесс останавливается и даже обращается вспять вместо развития понимания или способности думать, так что любые элементы, несущие смысл, этого смысла лишаются.

Сил, противостоящих пониманию эмоционального опыта, бессчетное множество как внутри самого индивидуума, так и в обществе. Эти силы, в их выражении в отношениях, представлены отрицательными значениями L, H и K-связей; т. е. – L, – H и – K. Если одна из этих отрицательных связей доминирует, то процесс понимания в отношениях останавливается и обращается вспять; наполненный смыслом опыт может быть уничтожен.

Когда мы рассматриваем ряд последовательных ассоциаций в ходе аналитической сессии, может создаться впечатление, что каждая ассоциация представляет собой отдельную эмоциональную связь – сейчас H, затем K и так далее, однако, как показывает практика, для каждой аналитической сессии вполне возможно определить ключевую эмоциональную связь, ту, которая стоит за всеми другими утверждениями и чувствами; нечто вроде музыкального ключа в начале музыкального произведения. Так что все прочие высказывания в ходе сессии, включая интерпретации аналитика, можно рассматривать относительно этого музыкального ключа. Он не определяет характер переноса и не является регистрацией эмоциональных переживаний в рамках сессии, но получается так, что все аспекты сессии действительно как-то связаны с этой ключевой связью. Это как некий эталон, относительно которого можно измерить все прочие высказывания. Определение ключевой эмоциональной связи сессии, таким образом, способствует пониманию на более глубоком уровне и предотвращает «дикое» аналитическое теоретизирование, предоставляя исходную точку для воображения аналитика. Бион объясняет, что эта ключевая связь – рабочий инструмент сессии. Этой ключевой связи приписывается некое значение, и все прочие высказывания обретают свое относительное значение, исходя из него. Таким образом, эти ключевые связи являются носителями значений.

Например, мальчик в начале сессии ведет себя буйно. Он сталкивает несколько машинок, делает угрожающие выпады в сторону терапевта, но успокаивается после обсуждения его гнева и того, как он впустую тратит время. Затем он вполне внятно рассказывает о своем отказе присоединиться к каким-то сексуальным играм в школе. Вразумительный разговор прерывается дальнейшим пачканьем, разбрасыванием теста для лепки, проливанием воды на пол и плевками. Это те сексуальные игры, в которых он теперь снова участвует, какое-то время посопротивлявшись им, пока он разговаривал с терапевтом. Ключевой нотой этой сессии может быть H. Он кто-то, кто способен вызвать ненависть других к себе своим провокационным поведением. Он продемонстрировал атаки и столкновения между машинками, выпады в сторону терапевта, пачканье тестом для лепки и водой. Терапевт думает, однако, что ключ надо искать в позиции противостояния проявлению нежных чувств. Любой импульс в сторону любви изничтожается, едва только возникнет угроза его появления. Ключом здесь, по-видимому, будет не столько H, сколько реверсированная любовь, т. е. – L. Позднее в ходе сессии он перебивает терапевта, когда та пытается высказать интерпретацию и насмехается над тем, что услышал. Это может также навести на мысль о ненависти к эмоциональному переживанию, связанному с познанием себя – K. Но было выбрано – L потому, что имелись явные свидетельства периодически прорывающегося желания сотрудничать, которое почти сразу же заглушалось очередной атакой на игрушки или на кабинет.

Итак, катализатором, который порождает эмоциональный опыт, является связь между одним человеком и другим. Именно из этого эмоционального опыта проистекают как мыслительные процессы, так и разрядка (мы рассматриваем этот процесс в следующей главе, посвященной таблице). Без связей не было бы никакого эмоционального опыта, а без него – никакого развития мысли. Так что он является краеугольным камнем, без которого ничего не возможно построить.

Глава 4
Таблица

Существует вполне обоснованное исторически мнение, что в каждой науке последнее, что удается открыть, – это то, чем же эта наука занимается.

(Whitehead, 1958, р. 167)

Вначале Бион занимался мыслительными процессами в группах и у пациентов-психотиков. Затем он обратил свои усилия на концептуализацию мыслительного процесса вообще. Таблица выражает суть понимания им того, как развивается мысль.

В этой главе разъясняется бионовская идея Таблицы. В последующих главах этой книги мы будем вновь и вновь отсылать к ней читателя. Мы не ожидаем, что читатель поймет Таблицу к тому моменту, как закончит читать эту главу. Мы выкладываем Таблицу как некую общую схему, как шахматную доску, на которой можно расставлять шахматные фигуры по мере того, как читатель путешествует по книге.

Психоаналитическое исследование происходит в отношениях между аналитиком и пациентом. Нарастающее понимание того, в чем состоит психоаналитический процесс, и попытки Биона углубить это понимание можно сравнить с развитием понимания в эволюции понятия чисел.

Должно быть, понадобилось много столетий для открытия того, что и чета фазанов, и пара дней являются частными случаями числа 2: необходимая для этого степень абстракции дается отнюдь не легко.

(Russell, 1993, р. 3)

Много столетий может понадобиться также и для того, чтобы выявить суть психоаналитического процесса.

Эволюция понимания чисел на заре цивилизаций началась всего лишь с понятий «много» или «мало», т. е. с представления, что кучка предметов может быть побольше или поменьше. Затем была выработана идея числа предметов, где число указывает на количество. Число воспринималось как свойство собранных вместе предметов. Это отражалось в лексике: в некоторых языках не было отдельных слов для чисел, вернее, слова для чисел обозначали их как количество чего-то конкретного. Так, 5, например, было число пальцев на руке; это было свойство руки, а самостоятельного слова для числа 5 не существовало. В эпоху неолита при сделках с зерном, маслом и овцами для счета использовали глиняные цилиндрические фишки (Schmandt-Besserat, 1992). Требуемое количество фишек помещалось в глиняный конверт, который затем запечатывался. А перед этим каждую фишку отдельно прикладывали с внешней стороны к глиняному конверту, чтобы показать, сколько их внутри, таким образом создавая соответствие один к одному между фишками и отпечатками. Лишь много позже поняли, что для того, чтобы указать количество, достаточно знака на внешней стороне конверта и нет необходимости помещать внутрь фишки. Этот шаг, который для нас кажется столь тривиальным, был сделан, вероятно, в момент высочайшего прозрения. Число было, наконец, признано как абстрактная идея.

Постепенное выяснение того, в чем состоит аналитический процесс, все еще продолжается. При помощи абстрагирования мы пытаемся найти более общие принципы, которые стоят за нашей сегодняшней практикой. Брейер признал важность извлечения из бессознательного вытесненных психических элементов. Тем самым он положил начало восстановлению некоторого порядка среди хаоса, подобно разграничению «много» и «мало». Затем Фрейд понял, что это происходит в рамках сеттинга и через интерпретацию отношений переноса. Кляйн тщательно проработала значимость внутренних объектов и описала внутреннюю структуру объектных отношений. Эта эволюция похожа на путь, пройденный на заре цивилизации от простой идеи «много» до понимания соответствия количества фишек количеству товара. Бион сделал еще больший шаг в абстракцию, когда понял, что за всем этим стоит то, что он назвал психоаналитическим объектом, О, репрезентации которого можно обнаружить в сессии по тому смыслу, который выявляется в отношениях. Вместе с Бионом мы, возможно, дошли до той точки, когда человек неолита осознал, что глиняный конверт с отпечатками на внешней стороне означает, что нет необходимости класть внутрь фишки. Бион считал, что мы все еще находимся на очень примитивной стадии развития.

То, что здесь описывается, – это процесс развития мысли от примитивного описания, которое является первой попыткой вырвать нечто у хаоса, до крайне сложной и абстрактной идеи. Таблица является попыткой описать прогрессивное развитие мышления от конкретного уровня к уровням очень абстрактным. Она представляет собой средство, при помощи которого недифференцированное становится дифференцированным, или же форма или идея оказываются очищены от своего воплощения, т. е. способ сделать истину зримой.

Иными словами, мы видели, что понятие числа, идея очень сложная, постепенно прояснялось на протяжении длительного промежутка времени. Каждая аналитическая сессия дает нам шанс полнее обрисовать психоаналитический процесс. Из разговоров, происходящих на сессии, которые, следует признать, не являются обычными беседами, постепенно вырисовываются отдельные аспекты истины, реальности между пациентом и аналитиком. Этот «разговор», хотя состоит он из слов и пауз, для целей анализа является бесформенной матрицей, из которой можно извлечь крупицы ясности.

Если мы задумаемся о том, как в ходе сессии вдруг рождается понимание, мы осознаем, что ему предшествовал некий процесс, задавший ему импульс. Таблица позволяет описать этот происходящий в ходе сессии процес, в особенности форму высказываний как аналитика, так и пациента, а также те цели, которые они преследовали. При попытке классифицировать высказывания таким образом вырабатывается новое понимание природы разворачивающегося психоаналитического процесса.

Таблица, следовательно, является попыткой отобразить элементы мышления в процессе их развития и использования. Функция психоанализа состоит в том, чтобы прояснить это развитие. Бион говорил, что психоанализ не является совершенным инструментом для достижения данной цели, однако лучшего он не знает.