Текст книги "Эдгар Аллан По. Причины тьмы ночной"
Автор книги: Джон Треш
Жанр: Биографии и Мемуары, Публицистика
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 28 (всего у книги 31 страниц)
В начале 1849 года По опубликовал стихотворение «К Энни», вздрогнув от глубины мучений, где смерть приносит сладкое облегчение:
Натаниэль Уиллис опубликовал его в Home Journal под заголовком «Необычное стихотворение». Уиллис удерживал внимание своих читателей на этом страдающем национальном сокровище: «Нет способа лучше потратить деньги на честь нынешнего периода американской литературы – ни правительством, ни обществом, ни отдельным человеком, – чем предоставление ЭДГАРУ ПО достойной премии».
По изменил курс, стремясь найти свою судьбу в другом месте. Его неудачный роман с Уитман усилил его неприязнь к литературному Нью-Йорку: «Они бессердечные, неестественные, ядовитые, бесчестные люди». Однако временами, несмотря на «нынешние тревоги и смущения», он все еще чувствовал в глубине души «божественную радость – невыразимое счастье, которое, кажется, ничто не может нарушить». Его стихотворение «Эльдорадо» зафиксировало усталое восхищение героическими поисками, в данном случае вызванными открытием золота в Калифорнии.
Перед По открылись новые перспективы. В Ричмонде Southern Literary Messenger принял новую серию его «Маргиналии», а в Бостоне The Flag of Our Union, семейная газета с широким распространением «независимо от партии», заключила сделку на его стихи и рассказы. «Мне хорошо платят по нынешним временам, но, несомненно, должны платить в десять раз больше, ведь что бы я ни посылал, мне кажется, что отправляю это в могилу».
В рассказах, написанных им в 1849 году, По переработал давние навязчивые идеи. Самый легкомысленный из них, «Как была набрана одна газетная заметка», высмеивает самодовольных редакторов журналов, изображая литературную битву, сорванную из-за типографского просчета. Когда наборщик заменяет «о» на «х», полемическая заметка превращается в «мистическую» криптограмму.
Действие рассказа «Mellonta Tauta» («Вещи будущего») происходит в 2848 году – это переработка письма, которое По цитировал в начале поэмы «Эврика». Рассказчик высмеивает странные убеждения девятнадцатого века: что личность имеет значение, что чума и войны – это плохо, что всеобщее избирательное право ведет к хорошему правительству. Большая часть записей той древней цивилизации потерялась в Mare Tenebrarum, темном море забвения. По стремился подорвать веру своей эпохи в прогресс. Как По говорил Лоуэллу: «Я думаю, что человеческие усилия не окажут заметного влияния на мир. Человек сейчас лишь более активен – не счастливее и не мудрее, чем шесть тысяч лет назад».
В тот год неугомонная активность его соотечественников привела их в Калифорнию. Золотая лихорадка вдохновила его на рассказ «Фон Кемпелен и его открытие», научную мистификацию, главный герой которой носит имя человека, который изобрел шахматный автомат. Фон Кемпелен сделал важное научное открытие, но статья не раскрывает его до конца. Вместо этого она пробирается сквозь отклики на открытие, ссылаясь на «очень подробную и обстоятельную статью Араго, не говоря уже о резюме в Silliman’s Journal, с подробным изложением, только что опубликованным лейтенантом Мори». Цитируются отрывки из записной книжки Хамфри Дэви (которые, как оказывается, рассказывают о действии веселящего газа). На последних страницах мы узнаем, что фон Кемпелен добился «старой химеры философского камня»: превращения свинца в золото. По сказал Дайкинку, что он рассматривал этот вымышленный эксперимент как «проверку золотой лихорадки», направленную на то, чтобы «создать ажиотаж». Если бы открытие дешевого способа добычи золота оказалось правдой – или просто широко распространенным мнением – металл перестал бы считаться драгоценным, и его стоимость бы резко упала.
Самый страшный из поздних рассказов По, «Лягушонок», рассказывает о шуте – карлике-калеке из «какой-то варварской страны», который мстит своим мучителям. Порабощенный артист затевает маскарад: он уговаривает жестокого короля и его министров нарядиться «закованными в цепи орангутангами». «Ваше величество может себе представить, какой эффект произведет появление на маскараде восьми орангутангов, которых публика примет за настоящих, когда они бросятся с диким визгом в толпу разряженных дам и кавалеров».
Когда они бегут сквозь толпу, Лягушонок цепляет короля и его министров крюком к железной люстре и поднимает к потолку, поджигая: «Восемь тел висели на цепи – смрадная, черная, отвратительная, неразличимая масса». Лягушонок объявляет: «А я – я просто Лягушонок, я шут, и это моя последняя шутка».
Проведя детство в доме Аллана, По отправился в далекое путешествие. Работа без отдыха в «журнальной тюрьме» по прихоти читателей и хозяев преподала ему суровые уроки. Во время одного тяжелого периода он написал: «Я никогда раньше не знал, что такое быть рабом». В «Лягушонке», изображающем жестокого слугу, который мстит своим бесчеловечно жестоким хозяевам, По отождествлял себя с восставшим рабом. В этой истории не изображены ни щадящие реформы, ни снисходительные полумеры, только насильственное свержение вопиюще несправедливого социального порядка. После долгих лет По позволил себе подобные отождествления и мечты о мести – по крайней мере, за маской рассказа.
В 1849 году По закончил «Аннабель-Ли», проникновенное лирическое стихотворение, в котором прослеживается мотив смерти Вирджинии (и, возможно, других потерь). Двое влюбленных по-детски счастливы – настолько, что ревнивые ангелы, которые «и вполовину не так счастливы на небесах», посылают «ветер из тучи» и убивают Аннабель-Ли:
Теперь рассказчик лежит рядом с ней: «Рядом с ней распростерт я вдали, в саркофаге приморской земли».
По снова возложил смертные надежды на великую химеру своей жизни: запуск «журнала за пять долларов». Молодой человек по имени Эдвард Паттерсон предложил свое наследство, чтобы начать выпуск The Stylus из своего дома в Оквоке, штат Иллинойс. По считал, что Нью-Йорк или даже Сент-Луис могли бы стать лучшей базой, но одобрил идею печататься одновременно на Востоке и Западе. Чтобы заручиться поддержкой, он снова отправился в лекционный тур, начав его в Ричмонде.
30 июня 1849 года По прощался с Марией Клемм в Фордхэме. Она вспоминала, как он сказал: «Благослови тебя Господь, моя дорогая матушка, не бойся за Эдди! Посмотри, как хорошо мне будет в отъезде». Десять дней спустя она написала подруге: «Если Эдди доберется до Ричмонда и сможет преуспеть в своем начинании, мы избавимся от части трудностей. Но если он вернется домой в беде и больной, я не знаю, что с нами будет».
Однако она умолчала о другой возможности: что он вообще не доберется до дома.
Индийское летоПо сел на пароход из Бруклина и прибыл в Филадельфию 2 июля. Город был почти безлюден. Пандемия прошлого десятилетия вернулась – на дверях каждой газеты висели «информационные бюллетени об эпидемии». По явился в дом своего друга Джона Сартейна в крайне тяжелом состоянии. Он сказал, что подслушал разговор двух мужчин, которые собирались его убить. По попросил Сартейна помочь ему отрезать усы для маскировки и, поскольку его обувь была изношена, одолжил пару тапочек. Сартейн дал ему чашку чая и отправился с ним на прогулку и в поездку на омнибусе к водохранилищу, откуда открывался вид на реку Шуилкилл.
По рассказал ему, что сидел в тюрьме в Южной Филадельфии, арестованный по подозрению в «попытке передать пятидесятидолларовую фальшивую банкноту», но был освобожден под честное слово одного из судебных чиновников, который его узнал. В тюрьме ему было видение: молодая женская фигура, стоя на каменной башне напротив его камеры, «сияющая, как серебро», допрашивала его на страшном «испытании».
По писал Марии Клемм: «Я был так болен – у меня была холера и спазмы, и теперь я едва могу держать перо». Далее он добавил, что «попал в тюрьму за пьянство, хотя и не был пьян»: «Все дело в Вирджинии». Сартейн купил его стихи «Колокола» и «Аннабель-Ли» для своего журнала Union Magazine. Доброжелательный романист Джордж Липпард также сумел собрать пять долларов, чтобы обуть По и помочь ему в пути.
По покинул Филадельфию в пятницу, 13 июля, и прибыл в Ричмонд без чемодана. По отправил Клемм письмо, в котором описал галлюцинации, от которых страдал в Филадельфии, в «мании» и бреду. Алкоголь разъедал его мозг. Из трактира «Лебедь» По также написал письмо Липпарду, поблагодарив его за помощь, и в Оквок Паттерсону, который прислал ему спасательный круг в пятьдесят долларов – аванс за The Stylus – на «гастроли». Паттерсон остался очень доволен обложкой, которую По сделал и прислал ему, изобразив на ней бесплотную руку, выгравировавшую слово «Правда» и слоган aliquando ferreus, aureus aliquando («иногда перо из железа, иногда – из золота»).
Вооружившись новой одеждой и шляпой, По навестил свою сестру Розали и семью Маккензи. Проезжая мимо своего бывшего дома, особняка Молдавия, он увидел сбоку от него новую пристройку второй миссис Аллан, построенную для размещения трех своих детей – признанных наследников Аллана.
Несмотря на слухи о неподобающем поведении По, друзья юности обрадовались его возвращению. Он подтвердил свои трезвые намерения, вступив в Ричмондское отделение организации «Сыны воздержания». Будущая поэтесса, Сьюзен Арчер Тэлли, тогда еще молодая девушка, вспоминала, как встретила его в доме своей семьи и была поражена «изысканным, высокородным и рыцарственным джентльменом»: «Его манеры были столь величественны, выражение лица столь сдержанно, что я невольно отшатнулась, пока не повернулась к нему и не увидела, как его глаза внезапно засияли, когда я протянула руку – казалось, между нами растаял барьер. Его глаза обладали неописуемым очарованием, можно сказать, магнетизмом».
Он обратился к своей подростковой любви, соседке Саре Эльмире Ройстер, ныне богатой вдове. «Я спустилась вниз и была поражена, увидев его – но сразу же узнала. Он подошел ко мне в самой восторженной манере и сказал: “О! Эльмира, это ты?”» По часто навещал ее и в итоге предложил выйти за него замуж. Ее ответ, хотя и не был определенным, подразумевал кольцо с гравировкой и дал ему надежду на новую жизнь в Ричмонде.
По также заглядывал в Southern Literary Messenger. Хотя Томпсон сомневался в «германском» оттенке рассказов По и за год до этого видел его в изможденном, растерянном состоянии, поэзия и критические статьи По – в том числе его новый, высокотехничный анализ метра и рифмы «Рациональность стиха» – принесли журналу престиж и читателей.
В августе, перед «довольно полной и очень модной аудиторией» в концертных залах Биржи, По читал стихи и лекцию «Поэтический принцип». «Мы никогда в жизни не были так восхищены», – сообщала газета Richmond Whig. В результате были приняты меры по организации дальнейших лекций в Ричмонде и Норфолке. Возвращение По прошло настолько великолепно, насколько он мог только надеяться.
«Поэтический принцип» свидетельствует о высочайших поэтических идеалах По. Как «Эврика» признавала ценность расчета, наблюдения и механического объяснения, но искала истину более фундаментальную и более прекрасную в «принципе единства», так и «Поэтический принцип» определял не только правила стиха, но и основополагающие надежды и идеалы, которые формируют «сущность того, что мы называем поэзией».
Настоящая поэзия возвышает душу, и «ценность стихотворения заключается в соотношении этого возвышающего возбуждения». Но поскольку душа изменчива и душевные состояния меняются, такое приподнятое состояние может длиться не более получаса. Поэтому ни одно длинное стихотворение не является истинно поэтическим, даже «Потерянный рай» Мильтона – это всего лишь несколько коротких стихотворений, нанизанных друг на друга. По читал и комментировал стихи Шелли, Байрона, Томаса Мура и Натаниэля Уиллиса, а также предисловие Лонгфелло к сборнику, из-за которого По начал свою катастрофическую «войну с Лонгфелло».
Такие стихи отвечают «бессмертному инстинкту, заложенному в глубине человеческого духа», – стремлению к прекрасному в «многообразии форм, звуков, запахов и чувств». Однако настоящая поэзия не ограничивается простым повторением форм. «У нас все еще остается неутоленная жажда», связанная с «бессмертием человека». Она является одновременно следствием и указанием на его вечное существование». По заимствовал знаменитую фразу Перси Шелли «стремление мотылька к свету звезды» и сделал ее своим определением поэзии.
Этот образ – мотылек, порхающий к далекой звезде, – отражает астрономическое расстояние между идеалом красоты и обреченными усилиями ничтожного существа, стремящегося к нему: «Вдохновленные экстатическим предчувствием славы, мы боремся, путем многообразных комбинаций среди вещей и мыслей Времени, чтобы достичь части той Красоты, сами элементы которой, возможно, принадлежат только вечности». В «Эврике», по мере усиления борьбы между гравитацией и жизненным эфиром или электричеством, возникали все более дикие и разнообразные формы жизни и искусства. Здесь «борьба за постижение сверхъестественной Красоты» дает миру все, что он может «считать поэтическим».
В стихах, утверждал он, разум и истина могут быть задействованы, но только для того, чтобы служить красоте. И наоборот, в произведениях разума и интеллекта, таких как «Эврика», красота может быть использована для служения истине. Это взаимодополняющие пути к одному и тому же далекому идеалу.
Обращаясь к аудитории в своем родном городе, По поразительным образом отождествлял себя с жителями города, в котором родился – с бостонцами, точно так же, как иногда отождествлял себя с вирджинцами, находясь на Севере. «Дидактическая ересь, – утверждал он, – особенно ярко проявилась на Севере: мы, американцы, особенно покровительствовали этой счастливой идее, и мы, бостонцы, особенно развили ее в полной мере».
По закончил рассказ стихотворением Уильяма Мазервелла, попросив слушателей «в воображении» отождествить себя «с душой старого кавалериста», сражающегося в обреченной битве:
Наше дело – сражаться, как мужчины,
И героически умирать.
Вернувшись к традициям трубадуров и бесцеремонным фантазиям своего детства, По изобразил поэзию как борьбу, стремление и эксперимент – стремление мотылька к звезде, выражение его инстинкта смерти и возрождения.
Один из зрителей описал, как он говорил: «Глаза темные, беспокойные, на языке жесткость, смешанная с элементом презрения и недовольства. Твердая и ровная походка, но нервные и резкие манеры». Хотя По являлся «человеком добросердечным», в его чертах проглядывалась внутренняя борьба: «великая битва за самоконтроль, в которой он, казалось, был постоянно занят».
Эдгар По строил планы. В октябре он поедет в Сент-Луис, чтобы встретиться с Паттерсоном, а в следующем году начнет издавать The Stylus. Он женится на Эльмире Ройстер и привезет Марию Клемм жить с ними в Ричмонд. Ему поступило предложение в сто долларов от богатого человека из Филадельфии «отредактировать» стихи его жены.
Прежде чем отправиться в путь, По посетил заброшенное поместье, принадлежавшее старым друзьям Алланов. Там он показался своей спутнице, Сьюзен Арчер Тэлли, «необычайно молчаливым и озабоченным воспоминаниями, связанными с этим местом». В пустом доме «он переходил из комнаты в комнату с серьезным, отрешенным видом и снял шляпу, как бы непроизвольно, войдя в салон, где в былые времена собиралось много блестящих компаний». «Он сидел у одного из глубоких окон, над которыми теперь росли кусты плюща, и память, должно быть, возвращала его к былым сценам, потому что он повторял знакомые строки Мура:
По написал Клемм: «Меня никогда не принимали с таким энтузиазмом. Газеты только и делали, что хвалили меня до лекции и после… Меня часто приглашали куда-нибудь, но я редко мог пойти, потому что у меня не было парадного пальто. Вечером мы с Роуз [сестрой] собираемся провести вечер у Эльмиры… С тех пор как стало известно о моем намерении жениться, Маккензи осыпали меня вниманием».
Он добавил, что «последние несколько недель в обществе старых и новых друзей оказались самыми счастливыми» из всех, что он знал за многие годы, и что когда он снова покинет Нью-Йорк, то оставит позади «все неприятности и досады своей прошлой жизни».
Тем не менее, вокруг него витало ощущение предчувствия, судьбы. После одной из вечеринок хозяин дома вспоминал: «Мы стояли на портике, и, пройдя несколько шагов, он остановился, повернулся и снова поднял шляпу в знак последнего прощания. В этот момент в небе прямо над его головой появился блестящий метеор и исчез на востоке. Мы со смехом прокомментировали этот инцидент, но впоследствии я вспоминал его с грустью».
Путешествие в АрнгеймПо подготовил свой отъезд из Ричмонда, навестив Сару Эльмиру Ройстер вечером 26 сентября: «Он был очень печален и жаловался, что совсем болен. Я пощупала его пульс и обнаружила, что у него сильный жар». В полночь он отправился на пароход и причалил в Балтиморе двадцать седьмого числа.
Там он встретил людей, которые уговорили его пропустить стаканчик-другой. По мог поехать в Филадельфию, по словам музыканта Джеймса Мосса, который вспоминает, что проводил его до дома, – куда именно, неизвестно, – и что выглядел он больным.
Шесть дней спустя, 3 октября, По находился в Балтиморе, в день выборов в Конгресс. В типичной уловке кампаний «кандидаты следили за тем, чтобы у каждого избирателя было столько виски, сколько он хотел».
Поздно вечером того же дня из «Ганнерс-Холл» – трактира, в котором размещался избирательный участок – наборщик отправил записку старому другу По Джозефу Снодграссу: «На избирательном участке 4-го округа Райана находится джентльмен, довольно плохого вида, под именем Эдгар А. По. Похоже, он в тяжелом состоянии. Он говорит, что знаком с вами, и я уверяю вас, что он нуждается в немедленной помощи». Снодграсс подошел к стойке и мгновенно узнал лицо человека, которого прежде часто видел и хорошо знал, хотя на нем отражалось лишь пустое безрассудство. Искра интеллекта в его глазах исчезла, или, скорее, погасла.
У По украли одежду – или он сам обменял ее, – и теперь на нем была испачканная шляпа из пальмовых листьев, грязное пальто и плохо сидящие брюки «без жилета и шейного платка». «Он был настолько одурманен спиртным, что я решил: пытаться установить взаимопонимание или завязать разговор бессмысленно», говорил Снодграсс. Он связался с Генри Херрингом, одним из родственников миссис Клемм, который «отказался взять на себя заботу» о По из-за его вспыльчивости, которую тот проявил в прошлый раз. Они перенесли По в бесчувственном состоянии в карету: «артикуляционные мышцы, казалось, парализовало до потери речи, и слышалось лишь бессвязное бормотание».
Карета доставила его в больницу Вашингтонского колледжа, к северу от Феллс Пойнт. Нейлсон По привез кузену белье и одежду. С больным беседовал врач Джон Моран, «но его ответы были бессвязными и неудовлетворительными». Выяснилось, однако, что чемодан По пропал. И еще он сказал, что у него есть жена в Ричмонде.
Когда врач спросил, что он может сделать, чтобы утешить его, По ответил: «Лучшее, что может сделать его дорогой друг – это вышибить ему мозги из пистолета». Он задремал. Вернувшись, доктор обнаружил его в «бреду, сопротивляющимся усилиям двух медсестер удержать его в постели».
В таком состоянии он оставался до 3:00 утра воскресенья, 7 октября 1849 года. Ослабнув от нагрузок, он затих. Один из врачей услышал его слова: «Господи, спаси мою бедную душу». По одной из версий, он воскликнул: «Рейнольдс!» – имя провидца, вдохновившего экспедицию за пределы известного мира.
Он умер. Нейлсон и Херринг организовали похороны «без всякой показухи»: по Файетт-стрит за процессией следовал единственный кэб с «аккуратным гробом из красного дерева». На похоронах присутствовали Снодграсс, местный адвокат и однокурсник По из Вирджинского университета, а также бывший школьный учитель По из Ричмонда Джозеф Кларк и два кузена.
Поскольку служба состоялась на следующий день после его смерти, она прошла тихо. Один из зрителей рассказывал: «Церемония погребения, которая заняла не более трех минут, была настолько хладнокровной и нехристианской, что вызвала у меня один лишь гнев». На пресвитерианском кладбище на углу Файетт и Грин-стрит речь произнес священник Уильям Клемм, двоюродный брат По. Истощенное болезнью тело По опустили в могилу его предка, героя революции генерала По.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.
