Текст книги "Брестский мир. Победы и поражения советской дипломатии"

7

Когда рейхстаг прервал 18 марта 1918 г. запланированное обсуждение текущих вопросов для того, чтобы рассмотреть ратификацию Брестского мирного договора, там царило чуть ли не праздничное настроение. Партии правого и центристского направлений открыто радовались тому, что мир на Востоке был заключен на предложенных ими условиях, и выражали надежду, что мощное наступление на Западе, которое должно было вот-вот начаться, увенчается успехом и в результате такой же мир будет заключен с государствами Антанты и связанными с ними державами. Левые партии в той или иной степени были критически настроены по отношению к заключенному миру, но только независимые социалисты имели мужество голосовать на основе своих убеждений.

Официально договор был предложен рейхстагу для ратификации канцлером и заместителем министра иностранных дел Бушем. Они отстаивали договор перед депутатами, подчеркивая, что в целом он не содержит «никаких положений, которые бы ущемляли честь России, не говоря уже о навязывании военной контрибуции или насильственном отторжении российских территорий». В отношении Курляндии и Литвы была повторена старая сказка о самоопределении; относительно других оккупированных территорий Гертлинг ясно подчеркнул следующее: «Мы не собираемся постоянно оставаться в Эстонии и Ливонии, мы лишь хотим иметь дружеские отношения после окончания войны с теми политическими силами, которые там сейчас формируются, причем сделать это таким образом, чтобы сохранить мирные и дружественные отношения с Россией».

Однако точка зрения и намерения Верховного командования были совсем другими. Их отчетливо выразил «глашатай» интересов Верховного командования в рейхстаге Штреземан, который с пониманием отнесся к предложению отделить Курляндию с Ригой от Литвы и Эстонии. «Принцип самоопределения здесь не может быть применен! – кричал человек, который позднее представлял Германию на переговорах в Женеве, и добавлял: – Я не верю во всемирную Лигу Наций Вильсона; после заключения мира она лопнет как мыльный пузырь»[132]132
  Сколь точно Штреземан выразил точку зрения Верховного командования, можно судить по тому, что при открытии заседания в эстонском парламенте 9 апреля 1918 г. командующий расположенными в Эстонии германскими войсками генерал Фрайхер фон Шекендорф объявил, что «германские войска не покинут Эстонию; они останутся здесь на постоянной основе для ее защиты». (Примеч. авт.)


[Закрыть].

В своем выступлении, которое на этот раз не было столь же ярким и зажигательным, как обычно, Штреземан отметил, что данный мирный договор не является договором, достигнутым на основе взаимопонимания, а поэтому к нему не могут быть применены принципы мирной резолюции рейхстага, принятой в июле 1917 г. На это лидер демократов Гробер ответил, что вопрос не в том, является ли данный договор договором, основанным на взаимопонимании, или нет, а в том, можно ли было достичь мира иным путем. На этот вопрос он сам же ответил отрицательно, а потом, несколько нелогично, добавил: «У нас есть все основания смиренно спросить: «Что бы с нами было, если бы не милость Божья?» На это депутаты ответили «живыми аплодисментами».

Действительными противниками договора были представитель социал-демократов Давид и лидер независимых социалистов Гаазе, которые обрушились на него с беспощадной критикой. «Моя партия не чувствует ничего, кроме стыда, в связи с тем, что нашим восточным соседям мирный договор был навязан силой штыка! – кричал Гаазе. – На Востоке были реализованы безумные вожделения тех, кто проводит аннексионистскую политику». «В Брест-Литовске не только большевики, но также и наши дипломаты капитулировали перед военными», – поддержал его Давид. Вместе они полностью обнажили всю лживость и лицемерие политики правительства в ходе мирных переговоров; их обличительные выступления сопровождались возмущенными криками со стороны правых; что касается входивших в правительство и имевших большинство в парламенте социал-демократов, то вся их фракция чувствовала себя крайне неловко и вела себя нервно и взволнованно. Они также камня на камне не оставили от политики Верховного командования и правых партий, а в конце выступления Давид обрушился на священную привилегированную касту, заправляющую всем в правительственных кругах Германии: «Мир, который основывается на силе штыка, является самым неустойчивым и ненадежным. Германия не может проводить политику и решать стоящие перед ней вопросы теми методами, которые использовались в прошлом правящим классом Пруссии. Мир внутри страны и за ее пределами может быть достигнут лишь на основе права и свободы».

Однако результат дебатов был предрешен заранее. Рейхстаг совершенно не беспокоила точка зрения государств Антанты, выраженная Клемансо: «Подобные мирные договоры не могут быть нами признаны. У нас совершенно иные цели; мы боремся и будем бороться за то, чтобы покончить с политикой грабежа и захватов». Значение имело лишь то, что, пока в рейхстаге шли дебаты, славная армия кайзера уже блистательно вступила в дело, и, когда рейхстаг принял окончательное решение по договору, части британской 5-й армии отступали под теми страшными ударами, которые обрушил на них Людендорф.

Оглушенные победными новостями, депутаты рейхстага проголосовали 22 марта за ратификацию Брестского мирного договора. Против голосовали лишь независимые социалисты. Социал-демократы при голосовании воздержались и этим потеряли моральное право выступать против условий того договора, который был им позднее навязан и который они были вынуждены подписать. Не проявив политического мужества и не проголосовав против того, против чего они выступали, социал-демократы продемонстрировали одновременно как отсутствие политического чутья, так и политической воли, и эти недальновидность и безволие и стали причиной их политического краха 15 лет спустя[133]133
  Брестский мир всесторонне продемонстрировал политическую психологию социал-демократов. Они выступали против договора при его обсуждении, но не голосовали против. Они были взволнованы и озабочены бурей критики и протестов за рубежом, но в то же время вплоть до краха в октябре – ноябре 1918 г. послушно выполняли приказы Верховного командования. Наконец, на них произвело столь сильное впечатление то, с какой быстротой Россия аннулировала «мир победителя», что они поставили свои подписи под Версальским договором, сохраняя возвышенные надежды, что под давлением мирового общественного мнения условия договора в ближайшее время будут пересмотрены. Условия действительно были пересмотрены, но Германия это сделала в одностороннем порядке; на это потребовалось двадцать лет, и это стоило жизни социал-демократической партии. (Примеч. авт.)


[Закрыть].

Остальные депутаты были увлечены военными успехами; перед их глазами забрезжила заря победы, оказавшаяся миражом. Но им казалось, что военная мощь Германии, добившаяся таких успехов, теперь восторжествует окончательно. Меч, принесший успех на Востоке, должен прорубить путь к успеху и на Западе. Они голосовали, полные заоблачных надежд, но оказались простаками. Но даже в тот короткий момент кажущегося триумфа в зале уже мог быть расслышан «глас судьбы», повторявший слова, насмешливо брошенные Радеком в лицо негодующему Гофману: «Сегодня ваш день, но в конце концов союзники навяжут вам свой Брестский мир».

Глава 8
После Бреста

1

Обмен ратификационными грамотами по Брестскому мирному договору состоялся 29 марта 1918 г.; затем последовал обмен послами и, таким образом, были установлены официальные дипломатические отношения между Германской империей и Российской Федеративной Советской Республикой. Однако это не остановило продвижение германских войск по российской земле. «На Украине, – записал в дневнике Гофман, – мы по-прежнему продолжаем наступать».

Главной целью германского наступления, начавшегося 17 февраля 1918 г., являлось удержание и закрепление тех преимуществ, которые были достигнуты благодаря подписанию мирного договора с Украиной от 9 февраля 1918 г. За сутки до подписания этого договора части Красной армии под командованием генерала Муравьева свергли в Киеве правительство Рады и установили там власть Украинской Советской Республики, тесно связанной с Москвой. Рада бежала в Житомир и оттуда обратилась к Германии с жалостливой просьбой о помощи в отражении «этого варварского вторжения со стороны наших северных соседей». Стало абсолютно ясно, что, если Центральные державы, подписавшие мирный договор для того, чтобы получить с Украины хлеб, действительно хотят его получить, они должны сами пойти и взять его. Как написал однажды Киплинг об одной из схожих военных авантюр – «если сделан первый шаг, будет и последний».

Первоначально Верховное командование планировало перебросить войска с Востока на Запад для решающего наступления против стран Антанты, а также получить доступ к богатым ресурсам Украины для удовлетворения нужд Германии и Австрии. Однако теперь стало ясно, что эти цели являются несовместимыми и одновременно достигнуть их невозможно. Острейшая потребность в хлебе заставила германский Генштаб держать на Востоке армию для того, чтобы заставить украинских крестьян отдать хлеб, которые всячески противились и яростно сопротивлялись тому, чтобы их зерно досталось Раде, Советам или германскому Верховному командованию.

Наступавшие войска Гофмана на Украине встретили более серьезное сопротивление, чем непосредственно на территории самой России. Большевистские войска оборонялись весьма грамотно, а при отступлении взрывали мосты и железные дороги, чем затрудняли продвижение германских войск. Тогда же получили боевое крещение части чехословацкого корпуса, которые длительное время формировал из числа австрийских военнопленных доктор Массарик. Они проявили себя вполне достойно, сражаясь бок о бок с большевиками; некоторое время спустя они стали их противниками – когда совершали свою героическую одиссею через Сибирь.

Когда был дан приказ о проведении военной экспедиции на Украину, германское Верховное командование исходило из того, что в ней примут участие и войска Австро-Венгрии. Однако тут гармония между Центральными державами была нарушена. Двойная империя, по причинам как внутреннего, так и внешнего характера, не хотела давать повод считать, что она продолжает принимать участие в военных операциях. Австро-Венгрия искренне и серьезно стремилась к достижению мира на Востоке, чтобы государства Антанты и связанные с ними державы поверили в искренность тех «пробных шаров», которые она им посылала; а в стране нужно было попытаться сохранить целостность империи и ее единство, серьезно расшатанные продовольственным кризисом, трудностями и лишениями, вызванными войной.

Поэтому, когда Людендорф обсуждал возможность проведения совместной военной акции на Украине с начальником Генштаба Австро-Венгрии генералом Арцем фон Штрауссенбергом, последний сказал ему, что Австро-Венгрия в этой операции принимать участие отказывается, причем указание об этом он получил от императора Карла. Германское Верховное командование ответило просто и действенно: если австрийцы не хотят принимать участие в совместных действиях на Украине, то Германия не считает себя связанной соглашениями о разделе продовольствия и не будет делиться с Австро-Венгрией продовольствием, собранным на тех территориях, которые заняты только германскими войсками.

Подобная политика давления возымела успех, поскольку в случае односторонних действий Германии население двойной империи ставилось под угрозу голода. Австро-Венгрия страстно желала мира, который был ей столь необходим; но еще больше ей нужен был хлеб, причем если Германия могла обойтись без поставок зерна до июня, то Австро-Венгрии эти поставки были необходимы к апрелю. 24 февраля император Карл капитулировал и приказал Штрауссенбергу послать войска на Украину. Последний подчинился еще более безропотно, поскольку согласно австро-германскому соглашению о военном сотрудничестве вопросы развертывания войск решались «на основе разделяемого обеими сторонами принципа, что инициатива в этих вопросах, включая принятие решения, должна главным образом оставаться за Германией».

Следует отметить, что Австро-Венгрии совсем не стоило капитулировать столь поспешно. Она могла бы вести игру более искусно, ответить шантажом на шантаж, чтобы попытаться подороже продать свое согласие на участие в украинской экспедиции, назначив в итоге свою цену. Новость о согласии Австро-Венгрии на участие в операции была встречена германским Верховным командованием с явным облегчением, поскольку Людендорф хорошо понимал – и не скрывал этого, – что одной Германии не справиться. Но он знал, что его союзник из категории слабонервных, поэтому и решил «блефануть» – и в результате заставил Вену, напуганную угрозой голода, подчиниться.

Присоединение австрийских войск к военным операциям на Украине создало ряд технических сложностей и проблем. Поскольку австрийцы «опоздали», немецкие войска уже заняли ряд стратегически важных и во всех отношениях «выгодных» районов Украины. 1 марта германскими войсками был взят Киев; при взятии Одессы 12 марта австрийские войска сыграли весьма незначительную роль, однако австрийцы потребовали, чтобы весь город был передан под их контроль. Некоторые круги в Вене, в особенности связанные с Чернином, раздраженные тем, что германские князьки садятся на трон в прибалтийских провинциях и Финляндии, предложили объявить кого-либо из Габсбургов королем Украины и стали настойчиво добиваться от императора Карла посылки в Одессу либо эрцгерцога Евгения, либо эрцгерцога Фридриха для того, чтобы обеспечить контроль Австро-Венгрии над Украиной. Австрийский Генштаб выступал против этого предложения, мотивируя это тем, что подобное назначение не будет приличествовать рангу эрцгерцога и не следует на это идти «ради нескольких початков кукурузы». Император Карл согласился с этим доводом, но в то же время отклонил требование германского кайзера Вильгельма о том, чтобы вся Украина и Крым находились под контролем Германии. Какое-то время между Верховным командованием обеих империй шли споры и перепалка по этому вопросу, причем у немцев вызывала возмущение мелочная алчность их второсортного союзника. «Опять эти бесконечные проблемы с австрийцами на Украине, – записал в дневнике Гофман. – Они… как обычно, ведут себя низко и посредственно, пока им не приставят нож к горлу. Жаль, что итальянцы не наступают. С австрийцами можно иметь дело лишь тогда, когда у них серьезные трудности».

После довольно долгого обмена язвительными посланиями между императорами, а также германским и австрийским генштабами был наконец найден компромисс. На Черноморском побережье к Австро-Венгрии отходили Одесса и Херсон, а к Германии – Николаев и Севастополь; остальная Украина была «поделена» следующим образом: ее северная часть оставалась за Германией, а южная – за Австро-Венгрией. Это означало, что под командованием германских войск, которое от Гофмана перешло теперь к фельдмаршалу Эйнхорну, оставался Киев, где находилось правительство восстановленной у власти Рады. И Германия, и Австро-Венгрия направили в Киев своих дипломатических представителей: это были соответственно барон Мамм фон Шварзенштайн и граф фон Форгач. Однако оба они играли второстепенную роль; в течение последующих нескольких месяцев фактическим правителем Украины был Эйнхорн.

Однако и после восстановления Рады у власти положение оставалось крайне неудовлетворительным. В стране всего было в изобилии, однако получить все это было практически невозможно. Ранее большинство земли было занято крупными поместьями. После того как земля у помещиков была конфискована и роздана крестьянам, последние отказывались ее возделывать, поскольку не были уверены, останутся ли у них как собранный урожай, так и сама земля. Они также не хотели продавать те продукты, которые у них имелись, за бумажные деньги, количество которых в обращении было практически неограниченным. Зерно крестьяне обменивали только на товары, в противном случае они зарывали излишки зерна в землю и категорически отказывались показать, где именно. К 2 марта 1918 г. вместо 300 грузовиков с зерном в день, как было предусмотрено соглашением с Украиной, в Вену и Будапешт прибыло лишь по одному грузовику, да и то это зерно было изъято с захваченных складов и умышленно направлено в обе столицы, «чтобы наглядно продемонстрировать населению выгоды и преимущества мирного договора с Украиной».

Транспортные проблемы еще более затрудняли сбор зерна у недовольных и оказывающих пассивное сопротивление крестьян. Вся система железнодорожного транспорта Украины нуждалась в коренном изменении для того, чтобы она стала самостоятельной и самоокупающейся. В пределы границ Украины не входили районы месторождения угля, поэтому было решено включить в состав Украины и Донецкий угольный бассейн. Для этого германо-австрийским войскам, занявшим 8 апреля «хлебную столицу» Украины – Харьков, пришлось продвигаться далее на восток и волей-неволей войти в мае 1918 г. в пределы российской территории на юго-востоке страны.

В то же время в Киеве Рада демонстрировала полное бессилие, неспособность контролировать ситуацию и решать какие-либо задачи. «Вся сложность ситуации на Украине состоит в том, что Центральная рада держится только на наших штыках, – откровенно признавался Гофман. – Как только мы уйдем, это правительство сразу рухнет». Сепаратистское движение не имело на Украине массовых корней, большинство людей с безразличием относилось к вопросу о национальном самоопределении; этот вопрос активно поднимался лишь небольшой группой политических мечтателей, пришедшей к власти лишь благодаря немецким штыкам.

Однако, несмотря на всю шаткость положения этого ими же созданного марионеточного образования, Центральные державы стремились к заключению с Радой все новых и новых соглашений. Рада сама очень хотела получить спрятанное крестьянами зерно, которое, как она утверждала, крестьяне незаконно забрали с государственных складов; поэтому она предложила изъять это зерно с помощью австро-германской армии. Германское командование меньше всего интересовало происхождение этого зерна; раз зерно есть, оно должно быть направлено в Берлин, Вену и Будапешт. На этой дружественной основе и договорились: 9 апреля 1918 г. было заключено соглашение о том, что с апреля по июль текущего года с Украины будет поставлено 60 млн пудов злакового зерна, фуражного зерна, стручкового зерна и семян подсолнечника.

Малоприятная миссия по выполнению этого соглашения была возложена на начальника штаба германских сил, которыми командовал Эйнхорн, генерала Вильгельма Грюнера. Это было сделано потому, что Грюнер великолепно себя проявил на посту начальника транспортного отдела при германском Генштабе в первый год войны, а также, позднее, и на посту куратора военной промышленности в Берлине, где он сумел обеспечить согласованные действия рабочих и профсоюзов по выполнению «программы Гинденбурга», направленной на увеличение интенсификации производства[134]134
  Вместе с Грюнером прибыли и его помощники; среди них было два человека, которым было суждено сыграть важную роль в истории Германии: Рудольф Надольный, впоследствии посол Германии в Москве, а также представитель Германии на завершившейся неудачей конференции по разоружению; и Отто Мейснер, который позднее проявил себя как самый «выдающийся» политический хамелеон своего времени – он счел для себя возможным работать министром иностранных дел и при Эберте, и при Гинденбурге, и при Гитлере; сначала он был социал-демократом, а в 1937 г. получил звание и золотой знак почетного члена партии национал-социалистов. (Примеч. авт.)


[Закрыть].

С учетом успешного выполнения им задач такой важности, как перечисленные выше, Грюнеру и было поручено решить проблему с поставками продовольствия с Украины. Он разработал весьма дельный и эффективный план, который должен был быть реализован через германо-украинскую Торговую организацию; однако для успешного осуществления этого плана требовалась известная готовность к сотрудничеству со стороны украинского крестьянства.

Способностей Грюнера убеждать оказалось недостаточно, чтобы преодолеть недоверие и сопротивление со стороны недовольных украинских крестьян. Поэтому практические результаты работы этой блестящей по замыслу организации оказались более чем скромными; к тому же, помимо сопротивления со стороны крестьян, сказалась и явно завышенная оценка Радой имеющихся запасов зерна в стране. Гофман считал, что Грюнер напрасно пошел по пути создания крупной централизованной организации и что он добился бы гораздо большего успеха, если бы воспользовался услугами еврейских дилеров, закупавших зерно на открытом рынке. Однако Гофман в то время был в Ковно и не вполне владел информацией, в то время как Грюнер в буквальном смысле слова находился в самом водовороте событий! Однако, какими бы ни были причины неудачи, факт оставался фактом: удалось обеспечить крайне незначительные поставки зерна. За весь период австро-германской оккупации (март – декабрь 1918 г.) с Украины прибыли лишь 42 000 грузовиков с зерном, из которых с официальными поставками 30 757, остальные были загружены просто где-то захваченным зерном. Результат был крайне неудовлетворительным с учетом того, что для его достижения потребовалась армия в количестве полумиллиона человек, которая с гораздо большей пользой могла бы быть использована в другом месте[135]135
  В Берлине постоянно ходили слухи о том, что для сокрытия провала украинской экспедиции польским рабочим было приказано делать надпись «Украина» на каждом мешке муки, направлявшемся из Польши в Берлин. (Примеч. авт.)


[Закрыть].

Пассивное сопротивление крестьян распространялось не только на то зерно, которое ими уже было собрано. Планируя посевы для урожая будущего года, крестьяне засевали лишь столько, сколько было нужно для покрытия своих личных нужд, и не больше, а в тех местах, где еще сохранились помещики – а помещики все как один поддерживали немцев и были их союзниками, поскольку видели в них единственную защиту от большевиков, – предупреждали тех, что не допустят расширения посевов.

Подобная перспектива означала еще одну неудачу Германии. Она не только не сумела обеспечить поставки излишков урожая 1917 г., но и оказалась перед реальной перспективой того, что очередной сев, на который и так отрицательно влияла нехватка рабочей силы и сельскохозяйственных орудий, будет столь ограниченным, что с урожая 1918 г. также практически ничего не удастся получить. Для того чтобы предотвратить подобное катастрофическое развитие событий, маршал фон Эйнхорн принял немедленные и энергичные меры. 6 апреля 1918 г. – за три дня до того, как было подписано соглашение с Радой, – он издал общий приказ для всех украинских крестьян, не уведомив об этом Раду. Посев, говорилось в приказе, должен осуществляться в максимальном объеме, и владельцем урожая будет тот, кто произвел сев, независимо от того, помещик это или крестьянин. Если в каких-то местностях крестьяне не в состоянии засеять всю землю, то обеспечить полное засевание земли должен был помещик, причем крестьянам запрещалось препятствовать ему в этом. Более того, в приказе подчеркивалось, что его неисполнение будет караться не украинскими судами (они действовали лишь на очень небольшой территории), а военными трибуналами, специально созданными оккупационными войсками.

Появление этого приказа говорит о том, каким полновластным хозяином чувствовало себя германское военное командование в то время на Украине. С другой стороны, тот факт, что в течение двух недель с момента опубликования приказ активно обсуждался в украинских селах, а Рада ничего не знала о его существовании, говорит о степени контакта и взаимодействия Центральной рады со своей собственной страной и своим народом. Германское командование давало Раде лишь ту информацию, какую считало необходимой; остальное доходило до Рады, можно сказать, случайно: в результате всякого рода утечек и крайне отрывисто и нерегулярно. Рада фактически была марионеткой в руках своих хозяев, причем последним начинали все более и более надоедать попытки Рады как-то заявить о себе и отстаивать свои права. В Раде еще сохранялся дух национальной независимости; его носителями были в основном представители социал-демократов и социал-федералистов, которые входили в правительство. Эти люди, включая молодого министра иностранных дел Любинского, подписавшего договор с Центральными державами, выражали все большее возмущение ростом вмешательства германского командования в вопросы внутреннего управления страной, входившие в компетенцию правительства, и активно пытались воздействовать на бесхребетного председателя Рады М. Голубовича, побуждая его оказывать противодействие подобному вмешательству.

Для них приказ Эйнхорна был последней каплей, переполнившей чашу; преодолев сопротивление своих более робких коллег, они добились того, что Рада объявила этот приказ незаконным и, соответственно, недействительным и не подлежащим выполнению. На этот вызов, брошенный 26 апреля, Эйнхорн немедленно ответил объявлением о введении военного положения и ультиматумом Раде с требованием отменить принятое ею решение. На самом деле он уже был готов принять более жесткие меры.

В какой-то момент германское командование пришло к выводу, что Рада, мировоззрение которой представляло собой сочетание беспочвенного и бессодержательного идеализма с уязвленным национальным чувством, более не соответствует осуществлению целей Германии на Украине. Было уже очевидно, что Рада не может, а возможно, и не желает обеспечить поставки продовольствия с Украины для Центральных держав. Из 9 млн пудов, которые должны были быть поставлены в апреле, к концу третьей недели месяца были поставлены лишь 3 млн пудов, и не было никаких оснований полагать, что за оставшееся время будет собрано недостающее количество. «Мы охотно верили словам украинского правительства, что на Украине всего в изобилии, но только до сих пор мы ничего из этого изобилия не увидели», – сказал один германский уполномоченный, занимавшийся поставками продовольствия. Германии был необходим откровенно прогермански настроенный лидер, готовый безоговорочно выполнять приказы своих хозяев и которого было бы легче контролировать, чем рыхлый коллективный орган с неясными полномочиями. Такой человек сам предложил свои услуги Эйнхорну; это был генерал Павло Скоропадский[136]136
  Скоропадский П.П. (1873–1945) – генерал царской армии, крупный помещик, октябрист. Во время Первой мировой войны командовал корпусом. С апреля по декабрь 1918 г. был гетманом Украины, являясь германским ставленником. Бежал в Германию, где вел антисоветскую деятельность.


[Закрыть], украинец, служивший ранее в царской армии; о том, насколько он подходил для этой роли, можно судить по характеристике, данной ему Людендорфом: «Это человек, с которым можно успешно работать».

Грюнер заключил соглашение со Скоропадским 24 апреля 1918 г. – за два дня до заявления Рады, признавшего незаконным германский приказ по земельному вопросу и отменившего его. Согласно этому соглашению, Скоропадский признавал Брестский договор; взамен Рада распускалась, причем новые выборы могли быть проведены лишь с разрешения германского командования, а Скоропадскому поручалось навести порядок в стране. Восстанавливалось право частной собственности на землю; в интересах развития сельского хозяйства восстанавливались крупные земельные угодья, а крестьяне должны были заплатить за землю, которую они получили при разделе помещичьих земель. Законы Центральных держав об обязательной военной службе должны были действовать на Украине до разработки и введения в действие национального законодательства; Украина также должна была оплатить Центральным державам расходы, связанные с оказанием ей военной помощи. Помимо этого Скоропадским было заключено еще одно соглашение с Австро-Венгрией, согласно которому с последней снималось обязательство, взятое Чернином по договору с Радой, создавать украинскую автономию, в которую были бы сведены территории Буковины и Галиции, заселенные преимущественно украинцами[137]137
  Когда позднее выяснилось, что эта уступка, означавшая капитуляцию, была сделана Скоропадским по своей собственной инициативе, причем об этом не был осведомлен никто из его сторонников, это вызвало такой взрыв эмоций, что Скоропадский был вынужден проинформировать Вену о признании им незаконности предпринятого им шага. (Примеч. авт.)


[Закрыть].

Точное время, когда немцы представят Украине ее нового хозяина, установлено не было; германское командование держало Скоропадского в качестве козырной карты, однако время, когда ее надо было вводить в игру, стремительно приближалось.

Между тем Голубович, стараясь задобрить Эйнхорна, предложил уволить своих несговорчивых коллег, а также заключить мир с Советской Россией в самое ближайшее время; лишь по основному вопросу – о земельном указе – он продолжал занимать уклончивую позицию. Складывается впечатление, что германский посол в Киеве барон Мамм, который не был осведомлен о соглашении со Скоропадским, счел уступки Голубовича вполне приемлемыми и настоятельно советовал Эйнхорну принять их. Но маршал не собирался упускать возможности покончить с Радой, и рекомендации Мамма были либо проигнорированы, либо его переубедили, поскольку то, что произошло в последующем, как ясно подчеркнуло военное командование, было сделано с согласия и одобрения полномочного представителя Германии в Киеве.

Неопределенный, а поэтому неудовлетворительный ответ Рады на германский ультиматум от 26 апреля, а также арест банкира Доброго, который в качестве директора Банка внешней торговли был очень полезен и ценен для торговой комиссии Грюнера, дали Эйнхорну тот повод, которого он так долго ждал. Днем 28 апреля прямо во время заседания Рады были арестованы министр по военным вопросам, министр иностранных дел и министр сельского хозяйства, а министр внутренних дел сумел избежать ареста, лишь уйдя через окно. Всех членов Рады заставили поднять руки, затем отобрали оружие и, наконец, заставили покинуть помещение; позже германским командованием было объявлено, что военнослужащие проявили во время этой операции «излишнее рвение». На следующий день на съезде землевладельцев Украины Скоропадский был провозглашен гетманом.

Голубович обратился с яростными протестами как к барону Мамму, так и к германскому правительству; Эйнхорн подвергся ожесточенной критике в рейхстаге – однако все было напрасно. Как с удовлетворением отметил Гофман, «все, что происходило на Украине, было результатом самого тщательного обсуждения между канцлером, министерством иностранных дел и Верховным командованием».

Появление новой политической силы на Украине в лице гетмана должно было усилить здесь позиции Центральных держав. Отчасти так и произошло. В первые месяцы правления Скоропадского наблюдалось возрождение экономики; помещики, фабриканты и вся буржуазия активно выражали готовность к сотрудничеству с новым правительством, а также австрийскими и германскими ведомствами и структурами. Положение с поставками значительно улучшилось; они теперь осуществлялись почти в соответствии с графиком, и по количеству, и по срокам, предусмотренным соглашениями; в Центральной Европе вновь появилось мясо, а германская армия получила наконец 140 тысяч лошадей, в которых она так остро нуждалась. Началось даже формирование украинских воинских частей; правда, это начинание не увенчалось успехом.

За короткое время Украина превратилась в настоящую буржуазную Мекку, сюда повалили тысячи беженцев и мешочников из Советской России, чтобы не упустить возможность заработать спекуляцией на рынках и «толкучках», которыми был заполнен Киев.

Центральные державы ранее отказались кредитовать Раду, а Скоропадскому они предоставили кредит в 400 млн карбованцев (1 карбованец равнялся 1,3 марки); правда, выпущенные Банком Украины новые банкноты были обеспечены не золотом, а марками и кронами, поставленными из Берлина и Вены. Степень доверия населения к этим новым карбованцам видна из того, что их стали называть скоропадками, причем не из-за ассоциации с фамилией гетмана, а в прямом смысле – «скоро падают», то есть ненадежны.

Однако режим Скоропадского не принес мира Украине и не добился реального укрепления здесь позиций Центральных держав. Проводимая гетманом социальная и аграрная политика привела к ряду мощных крестьянских восстаний, которые продолжались в течение всего периода его нахождения у власти. Крестьяне были возмущены возвращением земли крупным помещикам, а также все более активным изъятием у них продовольствия и всячески старались этому препятствовать. В некоторых местностях имело место пассивное сопротивление, в других крестьяне прибегали к саботажу. В Одессе был подожжен завод по производству аэропланов; были взорваны многие военные склады; пускались под откос поезда; партизаны устраивали засады оказавшимся в отдалении от основных частей отрядам солдат. Крестьянские восстания, кровопролитные сами по себе, подавлялись с еще большей жестокостью силами, которыми располагали помещики, и помогавшими им австро-германскими войсками, которые оказывали всяческое содействие гетманской полиции. Конфликты и столкновения происходили часто; волнения охватили практически всю Украину, и вскоре стало ясно, что режим Скоропадского еще в большей степени держится на иностранных штыках, чем Рада.