Текст книги "Последний сад Англии"

– Что тебе известно про сад? – спрашивала она мужа.

– Лишь то, что я прочел в бумагах, обнаруженных в кабинете.

Она переворачивалась на живот, обвивая своей рукой его шею, чтобы приблизить его губы к своим:

– Скажи мне, – шептала она, почти касаясь его губ своими.

Он целовал ее. Она забывалась, теряла себя под его поцелуями. Теперь она только лишь могла вспоминать об этом да несбыточно мечтать, чтобы снова оказаться там.

Когда он отодвигался, его рука медлила, задержавшись на ее бедре в том месте, где заканчивался ее шелковый чулок.

– Когда-то давным-давно…

Она смеялась:

– Это сказка?

– Кто же рассказывает эту сказку? – спрашивал он, игриво щелкая резинкой чулочной подвязки.

– Ты рассказываешь. Прости, что перебиваю.

– Когда-то давным-давно, – вновь начинал он, – жила-была женщина по имени Винсента, и была она очень талантливым садоводом. Мой дед нанял ее…

Эта история длилась и длилась, но внимание Дианы рассеивалось, поскольку ее муж вновь и вновь ласкал ее волосы, до тех пор, пока она не засыпала, ее голова покоилась на его коленях.

Когда Мюррей умер, она убрала оба ключа от зимнего сада – их сада – положила их в глубокое блюдо, стоявшее на каминной полке в библиотеке. Она не могла заставить себя войти в тот сад. Когда-нибудь потом Джон Хиллок, садовник, или кто-нибудь из деревенских мальчиков – его помощников, попросит миссис Диббл извлечь один из ключей, чтобы прибраться там. Потом они аккуратно вновь запрут сад и вернут ключ на место, а она вновь повернется спиной к каминной полке в попытке все забыть.

– Горе может быть мощной силой, – сказал отец Делвин, прервав ее воспоминания.

– Прощу прощения?

– Вам разрешается горевать по вашему мужу, миссис Саймондс, – сказал он.

Она поглядела вдаль поверх луговины, над которой в воздухе висел черный дым, шедший толчками из выхлопных труб тракторов.

– Знаете, сколько людей мне уже говорили это – «Благословенны плачущие, ибо они утешатся»?

– Глава пятая, стих четвертый, Евангелие от Матфея, – кивнул он.

– Столько людей на похоронах подходили ко мне и говорили это. Единственный, кто не сказал, был отец Билсон.

– И поэтому, я так понимаю, в этом доме доброго священника до сих пор приглашают к ужину, – сказал отец Делвин.

Она склонила голову.

– Что вы помните о похоронах мужа? – спросил отец Делвин.

Ощущение, что ее сдавили – с одной стороны родители, с другой стороны Синтия. Ощущение, что ее поймали в ловушку, вынудив сидеть на церковной скамье, где все смотрели на нее. Она хотела выбежать стремглав из церкви, потому что если бы ей это удалось, то, быть может, она сумела бы бежать достаточно быстро для того, чтобы убежать от всего этого.

– А потом мы все встали и мне пришлось выходить первой. Мой отец поддержал меня под локоть, чтобы помочь мне встать. Я едва чувствовала ноги, но каким-то образом сумела переставлять ноги одна за другой. Потом, пройдя так полпути к выходу по проходу между рядами скамей, я больше не смогла двинуться с места.

– Вы были в шоке, – мягко сказал отец Делвин.

Она помотала головой:

– На моей свадьбе со мной приключилось то же самое. Я шла, опираясь на руку моего отца, но неожиданно будто примерзла к месту. Все собравшиеся смотрели на меня.

– На вашей свадьбе все они были рады за юную невесту. На похоронах вашего мужа все они были печальны из-за того, что они сочувствовали той боли, которую вы испытывали.

– Те люди ничего не знали о моих чувствах, – эти слова, вырвавшиеся из ее уст, были горьки и жестоки. – Они хотели увидеть, как я сломаюсь. Увидеть, как вдова будет рыдать на руках своих родителей, такая беспомощная из-за того, что ее муж мертв.

– Уверен, что никто так не думал, – сказал отец Делвин.

Она рассмеялась коротким сухим смехом:

– Тогда у вас, отец, больше веры в людей, чем у меня. Я не хотела доставлять им удовольствие наблюдать за моим горем. Я стояла остолбенело до тех пор, пока не почувствовала, как моя мать, поддерживавшая меня, до боли стиснула свои пальцы у меня на талии. Она обняла меня таким образом, чтобы все выглядело со стороны, будто бы она меня поддерживает, но я ощутила, как все сильнее сжимается ее хватка. «Ты сама теперь мать», – прошипела она мне на ухо. За это я возненавидела ее, но она была права. У меня был Робин, и о нем мне надо было заботиться. Я не имела права разваливаться на части, ведь у меня оставался мой сын.

– Я сделала все, что от меня зависело, чтобы обеспечить ему нормальную жизнь. Он ходит в школу вместе с другими мальчиками. Он практически ни в чем не нуждается, не смотря на нормирование продуктов и промтоваров. Если бы я только могла, в этом доме ничего бы не поменялось. Однажды дом достанется ему.

После похорон, по вечерам, за скудным ужином, когда за столом не было никого, кроме Синтии, Диане очень хотелось послать бабулю за сыном, чтобы та привела его из детской к ней сюда, в столовую. Но она не делала этого – решила не взваливать ношу своего горя на плечи своего сына. Поэтому так и сидела одна, упрямо и гордо вздернув подбородок, не моргая, чтобы сдержать слезы, – стараясь скрыть зиявшую внутри пустоту, грозившую расколоть ее душу.

– Мы все вынуждены как-то с этим жить, – все говорила и говорила она, чувствуя, что не в силах остановиться, понимая, что ей необходимо выговориться, – Я ничем не отличаюсь от моей подруги и одноклассницы Марселлы, которая тоже потеряла мужа, – в его корабль попала торпеда немецкой подлодки, – или от жены моего двоюродного брата – ей сообщили, что его самолет не вернулся на базу, пропал где-то над Францией.

– В этом вы, несомненно, правы, Миссис Саймондс, но помните, что вы не обязаны в одиночку тащить на себе весь Хайбери.

Она резко встала:

– Я не нуждаюсь в том, чтобы вы указывали мне, что мне следует делать, а чего делать не следует. Доброго дня, отец Делвин.

Она вошла в двери своих комнат, затворив их за собой, а он так и не произнес ни слова ей вслед.

Винсента

Среда, 3 апреля, 1907 год

Хайбери Хаус

Сплошная облачность

Мэтью Годдард доказывал, что он настоящий мужчина и слово свое держит. В тот день он заехал за мною в Хайбери Хаус, чтобы нанести совместный визит Мистеру Джонстону его поместье Хидкот Манор.

Но мое удовольствие от предвкушения предстоящей загородной прогулки с возможностью пообщаться с другим садоводом было основательно подпорчено Миссис Мелькорт – она встала во входных дверях, смотря на то, как ее брат берет меня под руку и усаживает в свою двуколку, далеко не новую, однако все еще прочную. При виде того, как мистер Годдард взобрался на козлы, она поджала губы, но тут он щелкнул вожжами и двуколка тронулась.

Мы ехали мимо полей Глостершира, вдоль цветущих изгородей из терна и ильма. В Хидкот Манор нас встретил младший помощник конюха – он крепко придерживал лошадь, пока мы выбирались из двуколки. Другой мужчина, постарше, с сединой на висках, пояснил, мол, мистер Джонстон сейчас беседует с управляющим поместьем, но вскоре присоединится к нам, а мы сейчас, если желаем, можем уже начать осмотр угодий.

Мы пошли неспешным шагом, в молчании – мистер Годдард предоставил мне самостоятельно изучать этот сад, которым управлял мистер Джонстон, и раскрывать постепенно его секреты. Когда же мистер Годдард задавал вопросы, все они были разумными, точными. И хотя эти вопросы выказывали, что ему, пожалуй, недоставало творческого вдохновения, но глаз у него был хорошо наметан – структуру этого новаторского сада он, кажется, понимал.

В низинках, там, где лежали тени от деревьев, высаженных вдоль полей, все еще лежал снег: мы подошли к тому месту, где возделанный, окультуренный сад уступал место сельским просторам. Колючий ветер трепал полы моего шерстяного пальто, и, спасаясь от его пронизывающих порывов, я плотнее укутала шею в свой вязаный шарф-кашне.

– Вы совсем замерзли? – спросил мистер Годдард, у него между бровей залегла глубокая морщина.

– Видала погоды и похлестче, – сказала я с улыбкой.

Позади за нашими спинами хрустнула обломленная кем-то ветка, я обернулась на этот звук.

– Ба, Годдард! – с явным американским акцентом приветственно воскликнул незнакомый мне мужчина.

– Джонстон, – мистер Годдард обменялся с ним крепким рукопожатием, затем повернулся ко мне: – мисс Смит, могу ли я иметь удовольствие представить вам мистера Джонстона.

– Взаимно, рада знакомству с вами, сэр, – сказала я, протягивая руку.

– Добро пожаловать в Хидкот Менор, мисс Смит. Холод он словно и вовсе не чувствовал, хотя одет был чересчур опрятно – в одежду, слишком чистую для того, чтобы заниматься в ней работами по саду, – поэтому, вполне могло быть, продрогнуть до костей он просто еще не успел.

– То, что вы здесь возводите, прекрасно, – сказала я.

– Не сравнить с тем, что было тут раньше. В Хидкоте сад был маленький, а практически все, что вы видите вокруг, было полем, – принялся рассказывать мистер Джонстон, когда мы зашагали обратно по направлению к его дому. – И я надеюсь, когда-нибудь здесь повсюду будет произрастать множество разнообразных сортов растений. Конечно же, все это будет тщательным образом спланировано, – добавил он с улыбкой.

– Воплотить какую-либо фантазию силами природы – это одна из задач, стоящих перед садоводом, – сказала я.

– Совершенно верно, – согласился мистер Джонстон, – А еще есть мистер Годдард, которому в растениях интересна не столько их красота, сколько научный подход к разведению этой красоты.

– Вы судите меня слишком сурово, – добродушно запротестовал мистер Годдард. – Изучить какое-либо растение означает понять сами основы его красоты. Узнать, как скрестить две розы, чтобы создать розу более красивую и более выносливую, – это не просто открытие, это откровение.

Мистер Джонстон повернулся ко мне с заговорщическим видом:

– Вам бы попросить его показать вам его теплицы.

– Мистер Годдард был настолько добр, что уже приглашал меня на свою ферму Вистерия, – улыбнулась я.

Мистер Джонстон удивленно поднял брови:

– Это так?

– Мисс Смит взяла на себя труд согласиться с просьбой моей сестры включить в разработанный ею дизайн сада некоторые из моих роз, – сказал мистер Годдард.

– И ничуть мне это не затруднительно, – быстро проговорила я. Это было правдой. Мне нравилось быть в его обществе и нравилось то, как он, кажется, не умеет скрывать свое восхищение тем, что зачаровывает его.

А еще больше мне была по нраву его легкая манера общения. В своем отношении ко мне он не кидался из крайности в крайность – он и не обращался со мной так, словно я сделана из хрупкого костяного китайского фарфора, и не обращался со мной как с чудачкой, которая из прихоти примеривает на себя роль садовника.

Что подумал об этой словесной перепалке между нами мистер Джонстон или же не обратил на нее внимания, мне было не понятно. Вместо этого он просто попросил:

– Расскажите мне о своих планах относительно Хайбери Хаус.

Я вкратце описала, какие там почвы, и он улыбнулся, когда я упомянула зеркальный пруд.

– А что с зелеными садовыми насаждениями? – спросил он.

– Посадки свободные и естественные, как если бы сад этот возник ниоткуда полностью сформированный, – сказала я, взволнованно теребя в пальцах широкие листья гортензии. – В Хайбери все зеленые комнаты будут характеризоваться повторением растений, применяемых для создания бордюров, однако мне бы не хотелось, чтобы из-за этого складывалось общее ощущение чрезмерного официоза. К примеру, я собираюсь высадить вот такую же гортензию виллозу в саду поэта либо окантовать по краям водный садик, хотя для нее, возможно, там будет маловато тени. И тогда бог знает, что под ней может навырастать?

– Несомненно, повылазят там сорняки, им лишь дай им почву получше, – улыбнулся мистер Джонстон.

Вдали у дома какой-то человек замахал руками, пытаясь привлечь внимание мистера Джонстона.

– Прошу меня простить, но, как видно, я там им срочно нужен, – сказал мистер Джонстон. – Пожалуйста, не стесняйтесь – можете бродить и гулять везде, где захотите. Знаю, что оставляю вас в хороших руках – он с ухмылкой взглянул на мистера Годдарда. – Но когда соберетесь уезжать, надеюсь, вы не забудете разыскать меня, чтобы попрощаться.

– Я очень счастлива, что вы привезли меня сюда, – сказала я, когда владелец поместья Хидкот бодро пошагал прочь.

– Это мне следует быть вам благодарным, мисс Смит, – сказал Мистер Годдард, беря меня за руку.

Я засмеялась:

– За что же вы должны меня благодарить? Я ничего не сделала.

– За то, что вы дали мне то, чего я желал.

У меня перехватило дыхание, когда наши взгляды встретились, такого напряжения во взгляде его синих-синих глаз раньше я не никогда видела:

– Что же это?

– Время, проведенное с вами.

– Мистер Годдард…

Он накрыл мою руку своей, осторожно и нежно сжав:

– Я лишь хотел, чтобы вы знали. Ничего более. А теперь, пойдем обратно к дому?

Эмма

– Мам, я это знаю, – говорила Эмма. Свой мобильник она сжала в руке так крепко, что суставам пальцев стало больно.

– Ничего не понимаю. Ты что-нибудь сделала не так? – ее мать переспрашивала одно и то же третий раз за десять минут

– Эйлин, – отец сказал это таким тоном, каким говорил всегда, когда ее мать принималась возмущаться особенно неистово.

– Вакансию заморозили. Такое случается постоянно, – пыталась объяснить Эмма, сворачивая на Бридж Стрит и пересекая по мосту Тач-Брук, которая из-за недавних обильных весенних дождей превратилась из неширокой речки в полноводный поток

– Эмма, ты расстроилась? – спросил папа.

Расстроилась ли она? Уж точно была задета ее гордость – этого отрицать она не могла. Также она не могла игнорировать, что велик был соблазн уйти работать на организацию, а не на себя: безопасность, пособия, регулярно выплачиваемая зарплата, отгулы на праздники. Сейчас у нее не было ничего из вышеперечисленного, но зато у нее была Turning Back Thyme – ее компания, ее команда.

– Эмма? – забеспокоился ее папа, заждавшийся ее ответа.

Она поправила сползавшую с плеча свою холщовую сумку, набитую продуктами.

– Я думаю, – сказала она.

– Я могла бы позвонить Бетани, – не унималась мать. – Хоть она теперь высоко летает и у нее имеет большие связи, но мы с ней выросли в одном квартале в районе Кройдон, и она об этом еще не забыла. Муж ее кузины играет, вроде бы, в гольф с исполнительным директором Королевского общества ботанического наследия.

– Мам, не надо, спасибо. Это не поможет, если у них не выделено бюджета на ту вакансию. Ко всему прочему, работу над заказом в Хайбери я завершу совсем не скоро, не раньше чем через несколько месяцев, – ответила Эмма. А про то, чтобы взвалить на себя еще больше работы, даже и речь пока не идет, она будет в силах сделать это тоже лишь много месяцев спустя. Ох, вот бы было здорово клонировать себя, чтобы, таким образом, одновременно работать на двух работах …

Эмма услышала, как к ней приближается какой-то мотоцикл, его двигатель стрелял громкими хлопками в глушитель.

– Ты где? – спросил папа.

– Просто иду домой, – сказала она.

– Домой? – спросила мать.

– В Боу Коттэдж, – поправила она себя.

– Хорошо, потому что нам тут на миг послышалось, что это прозвучало, словно…

– Ой, отстань от нее, Эйлин, – сказал папа со смехом. Эмма живо представила, как он при этих словах игриво пихает локтем жену.

– Все, что я хочу сказать тебе, Эмма, так это то, что уж если ты соберешься осесть где-то, так пусть это будет где-нибудь поближе к Лондону или в Суррее. Только не Мидлендс, – сказала мать.

– Я сейчас нахожусь меньше, чем в 10 милях от трассы М40, которая прямой стрелой упирается в Лондон, – возразила Эмма, – А могла бы вообще умотать да хоть в Инвернесс, помнишь, я там в предыдущий раз работала.

– Шотландия, – у ее матери аж дыхание перехватило. – Это все Чарли виноват.

Эмма закатила глаза, выражая свое несогласие. Занятая телефонным разговором с родителями, она незаметно для себя быстро дошла из поместья в деревню Хайбьери, вокруг были лавки, магазинчики.

– Чарли, все то время, сколько я его знаю, в Шотландии не жил. И вообще, никто нигде обосновываться не собирается.

– Она сейчас нелепа и сама это понимает, – сказал папа. Громкую связь он при этом отключил и теперь голос его звучал гораздо гуще, чище

– Я не такая, – Эмме было слышно, как там, на заднем фоне, мать упрямо оправдывалась.

– Она сейчас нелепа, – сказала Эмма.

Ей было слышны шаги, папа вышел в другую комнату, там продолжил разговор:

– Все дело в том, что она никак не может забыть, каково это – постоянно беспокоиться о деньгах. Вот почему она тебя так настойчиво заталкивала в университет

– А я вместо вуза пошла учиться на курсы при Королевском садоводческом обществе, – проговорила Эмма; все тогдашние материны аргументы она преотлично помнила до сих пор: – В университете я была бы несчастна.

– Я это знаю. Но также я знаю и то, что твоя мать хочет добра, – сказал папа.

Эмма вздохнула:

– Да, намерения у нее добрые, знаю.

– Ты хорошая дочь, – сказал он.

– Вы вдвоем могли бы как-нибудь выбраться в Хайбери. Вам тут может понравиться, – сказала она.

– Если это произойдет, думаю, что твоя мать будет переживать не больше и не меньше, чем всегда.

– Когда мне было лет двадцать, меня ее реакция реально напрягала, – сказала она.

– А теперь? – спросил он.

– Теперь я считаю, что я взрослая и имею право устанавливать границы, а мама может уважать их. Хотя бы их бóльшую часть.

– Умничка, – сказал папа.

Неожиданно Эмму кто-то легонько похлопал по плечу, она обернулась и увидела Генри. На нем была черная футболка с надписью Jones & Cropper & Steinberg & Jackson. Он слегка помахал рукой в знак приветствия.

– Пап, может, перезвонишь мне завтра? Мы могли бы поподробнее обсудить ваш приезд, – предложила она.

– В любое время, милая, – сказал он.

– Простите, что прервал, – произнес Генри, когда она завершила звонок.

– Просто подловила родителей кое на чем, – сказала она, – Я не поняла, что написано на Вашей футболке?

Он скосил глаза на буквы у себя на груди: – Это Booker T. и M.G.’s, – ответил так, словно это была самая очевидная вещь на свете.

– А-аа, – она сделала мысленно засечку на память не забыть, когда вернется домой, найти в интернете, что это означает.

– Вы близки с родителями? – спросил он.

– В основном да, – хотя мама выносит мне мозг большую часть времени. Она постоянно боится, что я всю свою жизнь бездарно потрачу на компанию, которая вот-вот разорится.

– Правда? – спросил он.

Она обиженно усмехнулась:

– Нет, но когда я объявила, что хожу на курсы, чтобы стать ландшафтным дизайнером, это ее явно не привело в восторг. Так же она отреагировала и через несколько лет, когда я решила начать собственный бизнес, – сказала она.

– Чем же по ее мнению следовало вам заниматься? – спросил Генри.

Она пожала плечами:

– Без понятия. Она была секретаршей в приемной одного адвоката, недолго поработала, но этого хватило, чтобы, когда я подросла, она принялась капать мне на мозг, что я обязана стать адвокатом.

– Ну, то, что дети разочаровывают своих родителей, это уже нормально.

– Разве фермерство – не тот же самый бизнес, которым занимался и ваш отец? – спросила она.

– Видели тот юмористический скетч «Монти Пайтон», где отец-драматург бесится и злится на своего сына за то, что тот решил стать шахтером-угледобытчиком?

– Конечно. Они высмеивают почти каждый роман, когда либо написанный Д. Г. Лоуренсом.

Он кивнул:

– Это был папа.

– Так что ваш отец хотел, чтобы вы занялись чем-нибудь иным, не фермерством…

– Но фермерство – это было все, что умел делать такой бунтарь как я, – ни о какой другой профессии подумать не мог.

Он жестом указал куда-то себе за спину:

– Зайдете?

– Зайду? – Она подняла взгляд и увидала вывеску над пабом «Белый Лев».

– Я подумал, может, на этой неделе вы уступите просьбе Сидни и все же зайдете, – объяснил Генри.

– Очень хотела бы, – сказала она и тут же сама удивилась сказанному. – Но у меня с собой это. Она высоко подняла сумку с продуктами.

– Скоропортящееся что-нибудь там есть? – спросил Генри.

– Бутылка молока и греческий йогурт.

– Пойдемте со мной, – Он был уже на полпути к двери паба, обернулся и добавил: – Если хотите.

Эмма все еще колебалась. Ей еще надо было скорректировать бюджет и свести таблицу. Еще она должна была выйти на связь с поставщиками материалов для реставрации садовых скульптур. И ей, вероятно, следует все же открыть и прочесть электронное письмо ее бухгалтера, которое она избегала весь день. Но увидев, как Генри держит дверь паба открытой перед нею, она отчетливо поняла, что идея вернуться домой в пустой коттедж ее абсолютно не привлекает.

Внутри паб был крутой; люди столпилмсь вокруг круглых столов и высоких барных стульев. На каждом столе, уставленном запотевшими стаканами, было приготовлено по листу бумаги и карандашу. Из-за стены сомкнутых людских спин ей не удалось разглядеть Сидни и Эндрю.

Когда Генри пробрался сквозь толчею к бару, он наклонился к самому уху Эммы и, перекрикивая песню Little Mix, спросил:

– Что будете пить?

– Одну пинту пива, пожалуйста, – прокричала она.

Он протянул руку:

– Давайте сюда мне ваши покупки.

Она было нахмурилась, но отдала ему свою холщовую сумку. Тут же откуда-то из-за их спин появилась барменша, немолодая очень загорелая женщина с сильно подведенными глазами и длиннющими черными нарощенными волосами.

– Генри, ты что, замышляешь что-то нехорошее? – спросила она.

– Точно, именно на это и рассчитываю. Дина, это Эма Лоуэлл. Она работает над реставрацией сада Сидни и Эндрю, – сказал Генри.

Дина из-за барной стойки помахала рукой, высоко вскинутой над головой:

– Любой друг Сидни и Эндрю в «Белом Льве» желанный гость. А вот этого парня поберегитесь, – Дина кивком головы указала на Генри, – Я регулярно вышвыриваю его из этого паба с тех пор, как ему исполнилось четырнадцать.

– Буду иметь в виду, – кивнула Эмма, заправляя волосы за уши.

– Дай нам две пинты, хорошо? – попросил Генри.

Дина взяла пинтовую стеклянную кружку и принялась цедить в нее из бочки пиво с той легкостью, которая достигается долгой практикой,

– Викторину ждете?

– Да, кажется, – смутилась Эмма.

– Люси начнет через пару минут, – сказала Дина, ставя перед Эммой полную кружку.

– Дина, ты не будешь против, чтобы вот это заткнуть куда-нибудь в холодильник? – попросил Генри, протягивая барменше сумку с продуктами. Когда Дина посмотрела на негос подозрением, он прибавил: – Это не мое, это Эммы.

– Для Эммы с радостью, – сказала Дина, выставляя другую наполненную пинтовую кружку напротив Генри. – За все восемь пятьдесят.

Эмма шевельнуться не успела, как Генри заплатил за всю выпивку. Она запротестовала, было, но Дина сказала:

– Разрешите ему. Пусть это будет епитимьей для него за то, когда он станет настаивать, что знает верный ответ и это будет стоить вам выигрыша.

– Дина, вы точно не против? – спросила барменшу Эмма.

– Если бы он для себя, я отказала бы. А вы не стесняйтесь, приносите продукты свои, когда заблагорассудится, – Этот лот викторины может и подождать пару минут, сначала лучше выпить, – сказала Дина и ушла обратно в бар.

– Она мне нравится, – сказала Эмма, отхлебывая из своей кружки глоточек пива.

– Мне-то по закону положено, чтобы она мне нравилась. Она моя тетка. Когда я готовился к моим выпускным школьным экзаменам, то почитывал кое-что из Пи Джи Вудхауса. Когда Берти Вустер своей тетушке Агате дал прозвище «гроза племянников», я отлично понимал, что он имел в виду. Пойдемте, давайте попробуем протолкаться через всю эту толпу.

Генри выставил вперед плечо и стал пробиваться вперед, в то время как Эмма делала все возможное, чтобы не пролить свою выпивку и чтобы никто не запутался в длинной лямке ее маленькой висевшей на плече сумочке. Когда толпа расступилась, она очутилась прямо напротив Сидни, Эндрю и еще двоих людей, сидевших за низким столом.

– Привет! – воскликнула Сидни, вскочив и чуть не сшибив свой бокал с джином, – Я не знала, что вы собираетесь прийти!

– Я поймал ее как раз напротив паба и затащил в логово, – ухмыляясь, сказал Генри.

– Добро пожаловать, – поприветствовал Эндрю.

– Вот сюда, садитесь, а я представлю вам окружающих, – сказала Сидни, стаскивая свою сумку с соседнего сиденья.

– Спасибо, – сказала Эмма.

– Вот Джая Сингх. Она руководитель отдела по организации мероприятий для монастря в Кинтон Темпл[43]43
    Kinton Temple – это название автор выдумала. Но оно звучит очень похоже на реально существующий в Лондоне в районе Кентон индуистский храм Shree Kutch Satsang Swaminarayan Temple.


[Закрыть], это совсем рядом, дальше вниз по улице.

Эмма пожала руку этой молодой женщине, поразившись тому, как сильно побита сединой копна ее волос.

– А вот Колби Пауэлл. Он профессор Уорикского университета. – сказала Сидни.

– Я здесь пинч хиттер, так таких игроков называют в Штатах, – сказал Колби.

– Колби наш резидент в Америке, – сказала Джая.

– Приятно познакомиться с вами обоими, – сказала Эмма.

– Леди, джентльмены и прочие, – раздался голосиз микрофона, – мы готовы начинать.

Гвалт в пабе притих, превратившись в монотонный шум, а стоявшая на сцене женщина подняла брови жестом приветствия, видного издалека:

– Так гораздо лучше. С большинством из здесь присутствующих я знакома всю жизнь, на мою беду. Поэтому представлюсь тем, с кем еще не знакома. Я – Люси МакФарлейн и я буду вести для вас сегодняшнюю викторину. – Крики и улюлюканье толпы. – Достаточно! Вы все знаете, викторина в пабе – дело серьезное. Так что приготовьте ваши карандаши, и наш первый раунд будет «Спорт».

Эндрю издал разочарованный стон, а Сидни придвинула свой листок поближе: – Этот раунд возьмем на себя Колби и я. Конечно, только в том случае, если у вас, Эмма, нету какого-нибудь секретного банка знаний о спорте, который вы готовы излить на всех нас.

– Я иногда смотрю футбол, а мой папа притворяется, что любит крикет, – призналась Эмма.

– Великолепно. Мой муж зол до крикета, но он, увы, в отъезде по делам, – сказала Джая.

– Буду очень стараться, – сказала Эмма.

Эндрю чокнулся ободком своего бокала с ободком ее кружки:

– С таким названием команды как «Угроза трезвости», это все, на что любой из нас может надеяться.

«Угроза трезвости» продула.

Проиграли вчистую.

– Поверить не могу, что «Искусственный интеллект» снова победил, – ворчала Сидни, когда она с Эммой и Эндрю с Генри шагали пешком вниз по Черч-стрит. Колби, который все время потягивал винишко, но за целый вечер выпил один-единственный стакан, раньше всех уехал домой, в коттедж при университете, сам сев за руль и оставив компанию догуливать в баре. Джая махала им вслед от парадной двери своего коттеджа на Хэзер-лейн. Боу Коттэдж находился в том же конце деревни, что и дорога, ведшая к Хайбери Хаус, поэтому так получилось, что Эмму до дома сопровождал целый эскорт. А она, как ни странно, и не возражала.

– Ты каждый раз это говоришь, – Эндрю чмокнул Сидни в лоб.

– Но в этот раз с нами была Эмма. Предполагалось, что мы выиграем, – сказала Сидни, поглядев на нее, и расплылась в доброй пьяненькой улыбке, – вы играли очень хорошо. Без вас в раунде про геологию мы бы вообще не справились.

– Это факт, – сказал Генри, молча шедший рядом.

– И про французскую литературу, – прибавил Эндрю.

– Это был случайный выигрыш, благодаря моим выпускным школьным экзаменам. Любой, кто говорит, что любит «Постороннего» Камю, просто выпендривается, – сказала она, губы плохо ее слушались, в этом была виновата третья пинта, на которую уболтал ее Эндрю и за которую сам заплатил.

Сидни показала пальцем на своего мужа:

– Это любимая книжка Эндрю.

– Не все выпендриваются, – быстро проговорила Эмма, – Я имела в виду только тех, кто бахвалится тем, что читал роман в оригинале. Пруста, например.

– Он как раз дочитал последний том «В поисках утраченного времени». На французском, – коварно добавила Сидни.

Вот так был удар! Эмма готова была взмолиться святому-покровителю всех садовников, кто бы он там ни был. Ну тут и Сидни, и Эндрю, и Генри дружно расхохотались.

– О, видели бы вы только свое лицо сейчас! – выговорила Сидни, загибаясь от смеха.

– А как вы это произнесли, – взвыл Генри.

– Я так извиняюсь, Эндрю, – пробормотала Эмма.

– Это сущая правда, и я действительно понтуюсь этим, хотя это и показуха, – сказал Эндрю снисходительно.

Она прижала ладонь ко лбу:

– Чувствую себя идиоткой.

– Время от времени мы все говорим то, чего на самом деле не имеем в виду, – сказала Сидни, кладя руку ей на плечо.

Даже хотя Эмма знала, что ей следует вывернуться из-под руки Сидни, – по целому ряду причин, начиная социальными границами и заканчивая соображениями профессионализма, – она этого не сделала. Дружеское платоническое прикосновение пробудило к жизни ту часть ее души, которая долго дремала.

– Как бы то ни было, от команды-участницы викторин в пабе вы так легко не отделаетесь. вы понадобитесь нам на следующей неделе, – сказала Сидни.

– Вернется муж Джаи, – Эмма вновь пыталась запротестовать.

– От него толк будет только лишь, если весь раунд нам будут доставаться вопросы про крикет, – парировал Генри.

– Когда такое случилось в прошлый раз, половина команды заявила свои жалобы, – сказал Эндрю.

Эмма вопросительно взглянула на Генри и он пояснил:

– Мы заткнули ведущей рот кляпом.

Сидни замедлила шаг и остановилась на развилке дороги:

– Нам туда. Генри, а ты?

– Хочу проводить Эмму до дома, – отозвался Генри.

– Это ни к чему, – начала было Эмма, – вам лучше пойти с Сидни и Эндрю.

– Я настаиваю. Выдайте мне индульгенцию на то, чтобы я притворился джентльменом, – сказал он с улыбкой.

Она подумала, было, привычно запротестовать, но махнула на все рукой и позволила ему делать, что хочет он.

После того, как Сидни с Эндрю помахали им на прощание, она и Генри повернули в сторону Боу Коттэдж.

– Вы действительно не обязаны были это делать, – еще раз попыталась отказаться Эмма.

– На самом деле у меня для вас появились кое-какие новости. В конце концов у меня выдалось время перебрать бабулины старые бумаги. Я обнаружил некоторые альбомы с набросками, которые вы искали.

– Там есть зарисовки сада? – спросила она с надеждой.

Улыбка тронула уголки его губ:

– Зарисовки сада. Рисунки растений и их отдельных частей. И даже портреты нескольких солдат.

– Как бы я хотела их рассмотреть.

– Я бы мог бы завезти их вам домой, – сказал он.

Она замялась, но потом кивнула:

– Да, мне этого бы очень хотелось.

– Тогда договорились, – сказал он. – Я так и сделаю.

– Вот я и дома, – сказала она, когда они дошли до Боу Коттедж.

Она поправила лямку сумки с продуктами так, чтобы удобнее было доставать связку ключей из сумочки, нащупала их, но, вытаскивая, выронила на тротуар.

Она нагнулась, чтобы поднять их, но Генри был быстрее. Он схватил ключи первее, а ее рука накрыла его руку сверху. Их взгляды встретились, и на какой-то миг она не осознавала вокруг ничего, кроме звука его дыхания и не видела ничего кругом, а только как ночной ветерок взъерошил его темные волосы.