Текст книги "Последний сад Англии"

Эмма

Сентябрь 2021

Эмма вытерла ладони, вспотевшие от волнения, о плотную ткань своей чёрной юбки-карандаш. Утром в Хайбери было очень зябко, поэтому она, отложив в сторону рабочую одежду для сада, надела эту юбку и к ней тонкий кашемировый джемпер с рукавом три четверти, который прикупила накануне вечером, когда смоталась в деревню за покупками. Затем настал черёд пары чёрных кожаных лакированных туфелек на каблуках – достаточно высоких для того, чтобы придать всему образу немного лоска, но не настолько высоченных, чтобы пришлось неловко ковылять в них. А сейчас она порадовалась, что своё пальто цвета темно-бордового цвета оставила в машине – в нём бы вся употела.

Сидя в приёмной Королевского общества ботанического наследия, Эмма теребила ремешок своей сумочки. Столько раз уже прокручивала она в голове предстоящее интервью! Если её возьмут на эту должность, то это будет означать, что ей придётся продать Turning Back Thyme и впервые в жизни заняться офисной работой. Это будет означать стабильность и безопасность. Она будет регулярно получать зарплату и премиальные, сможет пользоваться страховкой. Ей больше не придётся обхаживать заказчиков, исполняя все их «хотелки». Она сможет заранее планировать отпуск – она сможет взять отпуск! – когда она последний раз была в отпуске?

А самый огромный плюс в том, что у неё будет меньше стресса. Шесть лет она тянет на себе весь бизнес, взвалив всё на свои плечи. Она выдохлась.

Но кто тебе сказал, что ты обязана делать всё это одна?..

Телефон звякнул, пришла СМС-ка от Чарли:

Привезли мульчу[52]52
    Мульча – определённый материал, слоем которого покрывается поверхность земли вокруг стебля огородной культуры.


[Закрыть], мешков сорок. Не парься, – я уже позвонил и всё разрулил. Хорошего тебе выходного!

Только она успела это прочесть, как из дверей лифта вышла возрастная женщина, – в пиджаке и жилете от классического костюма-двойки, но при этом в спортивных светло-желтых штанах – и направилась прямиком к ней:

– Мисс Лоуэлл?

– Да?

– Я Эми, помощник мистера Ротби. Пройдёмте со мной.

Эмма быстро переключила телефон в «не беспокоить», сунула его в сумочку и следом за Эми направилась проходить собеседование.

Эмма подрулила маленькой стоянке на обочине дороги в деревне со смешным названием Кропреди[53]53
    Кропреди (англ. Cropredy) – деревня на реке Черуэлл в графстве Оксфордшир, Англия.


[Закрыть], медленно припарковалась и заглушила мотор. Открыла заднюю дверь автомобиля и пересела на сиденье, чтобы переобуться – сменить каблуки на резиновые сапоги, заляпанные грязью. Спрятала свой кошелёк-портмоне под водительским сиденьем, заперла машину. Затем отправилась к мосту и перешла по нему на тот берег Черуэлл-ривер, вдоль которого пролегал Оксфордский канал[54]54
    Оксфордский канал – длинный и узкий канал в центральной Англии, соединяет города Оксфорд и Ковентри.


[Закрыть].

Минут десять она шла по грязи, пока не показалась хорошо знакомая узкая лодка, на жёлто-голубой корме которой белой краской было выведено «Дорогая Мэй».

– Ahoy[55]55
    Ahoy – сигнальное слово, использовавшееся в Англии для вызова корабля или лодки. Его история уходит в Средневековье, когда существовал окрик «Хой!»


[Закрыть], капитан! – позвала она, сложив ладонь козырьком и прикрывая ею глаза от слепящего солнца.

Сидевший на палубе в шезлонге с бокалом вина в руке Чарли поглядел вниз: – А ты вся расфуфырилась, смотрю я. Свиданка?

– С чего бы это мне скрывать от тебя, что была на свидании, если никогда не скрывала? – спросила она.

Он расхохотался, запрокинув голову; занимавшийся речной закат золотил его смуглую кожу: – Лучше спросить так: когда ты последний раз была на свидании?

– Ну, спасибо. Подняться на борт-то хоть разрешишь?

– А заберёшься, в такой-то юбке? – спросил он.

Она попыталась, но получилось лишь со второй попытки, после того, как она задрала юбку до середины бедра.

– Хочешь, чтоб ещё до заката весь Канал сплетничал обо мне? – сказал он, когда она уселась в другой шезлонг, – Вина?

– Пожалуй, да, но только один бокальчик, я за рулём.

– Откуда приехала?

Она удивлённо вздёрнула бровь дугой: – Когда я сказала тебе, что беру выходной, ты не спрашивал, почему.

– Я не стал лезть в твоё личное пространство. Погоди-ка, – он нырнул вниз, в рубку, а вынырнув уже с бокалом, полным вина, – На, вот.

– Спасибо, – она сделала большой глоток, – Я была в Лондоне.

Её друг ничего на это не ответил и молчание длилось то тех пор, пока она не сказала: – Ты разве не собираешься расспрашивать? Хочешь заставить саму рассказывать?

Она сделала глубокий вдох: – Мне предлагали работу.

– И точно, ты сегодня одета совсем не как садовник, – обратил внимание он.

Руководитель отдела по охране растений… Это совершенно не похоже на работу садовника. Там у неё будет команда, а не экипаж, как здесь. Она будет устанавливать политику фирмы и давать консультации относительно крупномасштабных спецпроектов, будет исполнять определённые обязанности по общению со СМИ и общаться со спонсорами.

Она сидела там, в офисе Уильяма Ротби, слушала, как он с энтузиазмом вещал о том, насколько их организации пригодится имеющийся у неё практический опыт, и о том, что они хотят запустить обучающую программу по охране растений для малого бизнеса типа Turning Back Thyme. Она будет проводить обучение сотрудников этой программы, и даже сможет самолично вести некоторые из этих курсов профмастерства, если захочет. Зарплата будет щедрая, будут надбавки и льготы.

Но садовником она больше не будет.

– Я была в Королевском обществе ботанического наследия.

– Лорейн Джефферс говорила мне, что они снова проводят собеседования. Они позвонили ей после того, как одна из претенденток отказалась, – Я понял, что раз уж даже Лорейн в курсе, то ты-то уж просто обязана быть в теме.

– На меня они вышли сразу после Нового года.

– Почему ты мне не сказала? – спросил он.

– Не хотела попусту волновать ни тебя, ни нашу команду, если ничего не выйдет. У нас был большой заказ в Хайбери и Turning Back Thyme была моим главным приоритетом. Я не хотела, чтоб вы все переживали о том, откуда и кто будет начислять вам вашу следующую зарплату.

– Эмма, я работаю на Turning Back Thyme потому, что мне здесь работать нравится. Я нашёл бы другую работу, если б захотел. Мне давно уже предлагали.

– Предлагали? – спросила она.

– Естественно! Управлять командой я могу. Это ценится.

– Прости. Конечно, ты можешь. Думаю, я боялась, что если расскажу что-нибудь, это может разрушить нашу дружбу.

– Так себе был бы из меня друг, если б я больше заморачивался о своей работе, чем о твоём счастье. Если быть руководителем этой шарашки – это именно то направление, в котором ты хочешь двигаться, то давай, вперёд, берись за эту работу. Я хочу, чтобы ты была счастлива.

– Ты серьёзно?

– Ага, но мне всё же понадобится парочка недель, чтоб пообвыкнуться с мыслью, что ты не думала, что я был бы за тебя счастлив

– Это честно, – она ненадолго замолчала, а потом сказала: – Мне следует согласиться на эту работу. Они столько всего предлагают. И там будет гораздо меньше стресса. Глупо было бы не согласиться.

– Но?.. – Чарли, словно суфлёр, сделал ей подсказку.

Она поглядела на водную гладь Канала, на поле на другом берегу, такое далёкое, что пасшиеся на нём коровы виделись как маленькие точки.

– Те люди в офисе говорили рассказывали такие сказки, говорили, что у меня будут подчинённые, говорили про всё то, что я смогу сделать. И ты только подумай, всё то время я только об одном и думала – как же мне хочется вновь вернуться в Зимний сад и снова вскапывать там главную клумбу.

Чарли оскаблился: – Вы можете вывезти девушку из сада…

– Но вы не можете вывести грязь у неё из-под ногтей! Я им отказала.

– Так значит, ты продолжишь вести свой бизнес?

– Естественно, но я подумала, что пришло время этот бизнес вести нам. Вместе.

Чарли дёрнул подбородком: – Что ты имеешь в виду?

– Мне уже давно следовало, не год и не два назад, попросить тебя стать моим деловым партнёром. Ты являешься частью Turning Back Thyme настолько же, насколько и я.

– Так ты просишь меня, так сказать, жениться на тебе, в смысле бизнеса?

Тут оскаблилась она: – Думаю, да. Если ты возьмёшь меня замуж, в смысле бизнеса.

– Да ты просто хочешь, чтобы я обхаживал тех клиентов, которые тебе не по нраву, – сказал он.

– А ещё спихнуть на тебя начисление зарплаты и добрых 75 % всей логистики и планирования, – фыркнула она.

– Это тебе это всё не нравится. Мне-то нравится, – сказал он.

– Также я подумывала, а не начать ли нам брать одновременно по два заказа и не расшириться ли для этого, наняв вторую команду. Это означало бы удвоение годового дохода, а в неурожайные годы это стало бы защитой. То есть, если сделать это захочешь ты. У тебя есть время обдумать это.

– Можно подумать, мне понадобится время на обдумывание!

Она понарошку сердито подбоченилась: – Ну, ты, чокнутый шотландец, сейчас же прекрати называть меня тупицей, раз уж мы решили остаться друзьями!

– А ты заносчивая южанка, – парировал он.

Я родом из Кройдона.

– А, всё равно это Юг. Могу ли я, как деловой партнёр и лучший друг, дать тебе один непрошенный совет? – спросил Чарли.

– Но не делает ли его «прошенным» то, что ты спрашиваешь разрешения дать его? – спросила она.

– Эмма, заткнись, – засмеялся он.

– Говори, давай, – сказала она.

– В этом год в тебе что-то стало меняться.

Она кивнула: – Ага, теперь у меня есть горшки.

– Да, теперь у тебя есть горшки. А ещё я видел, как ты ходила в особняк попить чай с Сидни или поболтать про реконструкцию с Эндрю. Они тебе нравятся, и эта деревня тебе нравится, и этот вот домик. В Хайбери ты чувствуешь себя дома.

Дома. Это слово, казалось, заполнило всю её грудь. Сама не зная как, она пришлась в Хайбери ко двору. Она любила этот маленький коттедж, с его дровяной плитой и огромными потолочными балками, о которые, порой, по неосторожности стукалась головой. Каким-то образом, у неё вошло в привычку каждую неделю ходить на викторину, которую устраивала Люси в пабе. Хозяева маленькой зеленной лавки на Бридж Стрит знали её по имени. А последние несколько дней, посиживая после работы в своём садике, большую часть времени она была занята тем, что перебирала в уме дюжину способов, как бы ещё его можно переделать.

– Думаю, я хочу остаться в Хайбери, сказала она, – Тут всё какое-то… правильное. Как мне кажется.

– Вот так же и у меня с моей «Дорогой Мэй», – сказал он.

– Но ты в любой момент можешь отчалить, – сказала она.

– Ширина канала может меняться, но лодка остаётся прежней.

Она отставила в сторону свой бокал: – Поеду-ка обратно к себе в коттедж. Что-то я выдохлась. Спасибо тебе за вино.

– Спасибо тебе за бизнес-сделку, – повторил в ответ Чарли.

Он ждал. Она уже перекинула ногу, чтоб перелезть через шпангоут «Дорогой Мэй». И тогда он крикнул ей вслед:

– Знаешь, если ты действительно хочешь в Хайбери пустить корни, то для начала затащи-ка ты на свидание того фермера.

Она едва не сверзилась вниз: – Богом клянусь, Чарли, если я свалюсь сейчас в канал, то потом я тебя грохну!

– На днях Генри болтался по всем садам в имении, тебя искал.

– Чарли!

Она все-таки умудрилась перепрыгнуть с кормы на твёрдую землю и, всё ещё вся в пунцовом румянце, зашагала обратно по тропе вдоль Канала. А следом нёсся раскатистый смех её друга.

Диана

Октябрь 1944

Диана лежала на кроватке Робина, когда к ней пришёл отец Делвин.

– Миссис Саймондс, я ненадолго и, думаю, мне можно сесть, – сказал он так, словно бы обращаться подобным образом к женщине, лежащей на детской кроватке, подложив под голову вместо подушки детский джемпер, было самым обычным в мире делом.

Она подняла голову, чтобы посмотреть на него: – Я давно узнала, отец, что если уж вы захотите что-то сказать, то я мало что смогу сделать, чтобы остановить вас.

Он усмехнулся: – Верно. Напористость и вторжение – вот те два качества, за которые, уверен, меня будут судить у Небесных Врат.

Со вздохом она принудила себя подняться. Взяла стул, на котором привыкла сидеть, и подвинула его поближе. Священник взял кресло Нэнни – теперь оно всегда пустовало.

– Предполагаю, вы хотите поговорить, – сказала она невнятно и хрипло, каждое слово ей приходилось старательно выговаривать, – Или просто проверяете как я и не умерла ли. Все это делают в последние дни.

Он сложил руки на Библии, лежавшей у него на коленях:

– А вас нужно проверять?

– Я думала, утешать горюющих матерей – это привилегия священников.

– Может, мне сказать вот это: «Пустите детей и не препятствуйте им приходить ко Мне, ибо таковых есть Царствие Небесное»? Или, быть может, вот это – От Матфея восемнадцать четырнадцать – лучше подойдёт? «Нет воли Его, чтобы один из малых сих погиб.»

– Если бы вы это сделали, я бы приказала вам покинуть мой дом.

Он улыбнулся: – Так я и думал. Как-то раз вы рассказывали мне, что единственная причина, по которой вы до сих пор разговариваете с отцом Бильзоном, это потому что, когда вы овдовели, он не стал предлагать вам подобные банальности.

– Смерть ребёнка – это другое, – сказала она.

Он склонил голову: – Поскольку у меня нет детей, я могу только лишь представить всю ту боль, которую вы, несомненно, испытываете. И тот гнев.

Гнев. Да. На глубине ее души, под наслаивающимися друг на друга пластами уныния и жалостью к себе, находился раскалённый до бела железный столб гнева. И сейчас она ясно это увидела – почувствовала это. Словно одно только это слово – «гнев» – раcчистило туман всех прочих мыслей.

– Эта проклятая война, – сказала она как выплюнула, – Эта чёртова тупая война, на которой воюют мужчины, которым ни малейшего дела нету до того, какой ценой даётся эта их победа. Мой сын. Мой муж. У меня не осталось никого.

Он ничего не отвечал, просто продолжал сидеть, потому она продолжила говорить торопливо: – Мне обещали хорошую жизнь, если я просто буду хорошо себя вести. Я скрутила себя в узлы, в бараний рог завязалась, лишь бы быть сначала хорошей дочерью, дебютанткой, невестой, затем стать хорошей женой, матерью. Предполагалось, что обо мне будут заботиться. А теперь всё пропало, всё пошло прахом.

– А теперь вы не знаете, что вам делать с собою, – сказал он.

Она резко вся подалась вперёд. Он был прав. У неё не осталось никакой цели. Она – никто. Просто какая-то женщина, которая носит фамилию своего мужа и у которой есть дом, объятый горем, будто завёрнутый в саван.

– Робин был той причиной, по которой вы продолжали вести себя, словно ничего не изменились, словно вы остались собою прежней, – сказал отец Дэлвин. – Это для него вы содержали дом в таком порядке, насколько было возможно. Вы отправили его в школу. Вы старались дать ему нормальную жизнь.

– А теперь ничего из этого больше не имеет никакого значения, – прошептала она.

Он поглядел ей в глаза, внимательно и устало: – Разве не имеет? Вы всё ещё здесь. Вы, у которой есть собственная жизнь, одна-единственная жизнь.

– Прежде вся моя жизнь была ожиданием замужества.

– Может, это так и было, но теперь вы – независимая женщина со средним достатком. Вы можете выбрать и прожить ту жизнь, которую захотите вести. Вы можете играть на арфе в любое время дня или возглавить этот госпиталь, – сказал отец Дэлвин.

– Синтия – комендант.

– Мисс Саймондс не является хозяйкой Хайбери Хаус, – сказал отец Дэлвин.

Она поджала губы, не соглашаясь с мнением священника. Начать всё с начала. Это было заманчиво – более чем что-либо, что ей довелось испытать с того времени, как умер Робин. Но одновременно это было очень устрашающе. Сделать шаг к ещё неясному будущему означало приблизиться к возможности, что там может поджидать ещё большая боль.

В конце концов она произнесла: – Я не знаю, с чего начать.

Он встал и протянул ей руку:

– Не пройдете со мной? Ненадолго. Прошу.

Она поглядела на его руку так, словно прозвучавшая просьба была самой странной изо всех просьб, которые она когда-либо слышала. Но, уже в следующий миг, всё же решилась – позволила отцу Дэлвину помочь ей: он бережно поднял её со стула и поставил на ноги. При этом другой рукой крепко ухватился за спинку стула, чтобы самому не упасть, а затем взялся за свои костыли. И так, оба они начали осторожно выходить из комнаты.

Спустившись по лестнице, Диана гордо вскинула голову – и сиделки, и раненые во все глаза смотрели на неё. Должно быть, она казалась им привидением, нежданным напоминанием о произошедшей бессмысленной трагедии.

Диана медленно шагала следом за капелланом – через французские двери, вниз по ступеням, в чайный садик.

Она зажмурилась – глазам, отвыкшим от солнечного света, невыносим был даже неяркий вечерний закат. Это был первый раз, когда она вышла на улицу с тех пор, как Робин умер. Сад был в самом разгаре своего осеннего великолепия. Розы грудились пышными купами, а высокие травы, со стеблями, похожими на иву, начинали выбрасывать бутоны. Воздух был бодряще-свеж; тянуло влажным запахом прелой листвы. Ещё несколько недель, и деревья совсем облетят, и весь Хайбери погрузится в долгий зимний сон, – всё уснёт до весны, кроме Зимнего сада.

– Куда мы идём? – спросила она.

– Думаю, вы знаете, – сказал отец Дэлвин.

Ещё сама не понимая, что делает, Диана вскинула руку, преграждая ему путь: – Нет. Не могу. Слишком скоро.

Священник перехватил свои костыли таким образом, чтобы погладить её по руке: – Думаю, я не сделаю ничего такого, чего вы не в силах будете вынести. Доверьтесь мне.

Она действительно доверяла ему, поэтому усилием воли постаралась выровнять свое взволнованное дыхание. Когда они обогнули кирпичную стену, что окружала Зимний сад, она остановилась. Прямо в воротах Зимнего сада на дорожке сидел Бобби. Он держал один из игрушечных грузовичков Робина и молча катал его поперёк дорожки.

– Они должны быть заперты, – сказала она.

– Полагаю, кто-то из самых благих побуждений положил ключи обратно туда, где вы обычно их храните. Он приходит сюда каждый вечер после школы и сидит на одном и том же месте, на вот этом месте. Когда начитает смеркаться, он снова запирает ворота и возвращается к своей тёте.

Диана, ничего не говоря, смотрела на мальчика. мисс Аддертон тогда была права. Его личико теперь больше не оживлялось тем задором, который, бывало, то и дело вспыхивал на нём, когда он и Робин играли в пиратов-мародёров или в солдатиков, – оно стало каким-то помертвелым. Он был слишком тихим, а его взгляд слишком серьёзным.

– Я спросил Бобби, почему он сюда приходит, и он ответил, мол, это потому что Робин говорил ему, что это их особое место, – отец Дэлвин помолчал немного, – Знаете, что я вижу, когда смотрю на него? Я вижу маленького мальчика, который потерял лучшего друга. Он слишком мал, чтобы понимать, что в этом нет его вины. Он и так уже повидал горя гораздо больше, чем следовало бы. У него нет ни отца, ни матери, а теперь нет и лучшего друга. Его юная тётушка, кажется, ошарашена и подавлена валившейся на неё обязанностью заботиться о нём. Если никто ничего не предпримет сейчас, то этот маленький мальчик так и вырастет, думая, что в целом мире для него нет места. Что у его жизни нет никакой цели.

Какое-то время она молча смотрела на Бобби, неосознанно потирая своё левое предплечье, как бы стремясь обрести спокойствие. Она думала о том, что подумала бы она, будь Робин на месте этого маленького мальчика, в одиночестве игравшего на дорожке, – на что бы она надеялась, на что бы уповала? А ещё она подумала про то, что недавно сама сказала отцу Дэлвину о своей собственной жизни. О том, что жизнь свою проживает она теперь бесцельно.

Она медленно пересекла дорожку и направилась к Бобби. Трава, должно быть, приглушила её шаги, поскольку он не поднимал головы до того самого момента, пока она не очутилась точно напротив него, – лишь тогда он поднял головушку, продолжая сжимать в ручонке красный грузовичок.

– Привет, Бобби, – сказала она.

– Привет, – шёпотом ответил он и вновь принялся катать грузовичок по той же самой, никому не видимой колее.

Она нахмурилась и наклонилась к мальчику: – Что такое ты делаешь?

– Играю грузовичками, – сказал он тихонько. Она вспомнила, что такой же голосок был у него, когда она впервые встретила его в кухне. Он снова казался таким маленьким, таким безответно-кротким, в нём не осталось ничего от прежнего Бобби-лучшего друга Робина.

– Как ты попал в сад?

Он испуганно глядел снизу-вверх на неё: – Я не крал ключик. Я вернул его на место.

Она ласково опустила свою руку на его плечо: – Всё хорошо, Бобби. Я не сержусь. Я просто хочу знать.

– Когда Робин и я были пиратами, мы пробирались в логово Чёрной Бороды и брали ключик, а потом шли сюда искать закопанное сокровище. Только мы никогда не успевали его найти. Нам приходилось возвращать ключик на место, а то бы мы попали в беду.

Она улыбнулась:

– Это очень умно с вашей стороны, удостовериться, что вы положили его точно туда же, где нашли. А вам удавалось когда-нибудь отыскать это зарытое сокровище?

Он отрицательно покачал головой.

– А почему ты не ищешь сокровище теперь? – спросила она.

Он взглянул снизу сверх на неё, на его большие светло-карие глаза стали наворачиваться слёзы: – Карта была у Робина.

Маленький мальчик заплакал, весь сотрясаясь от тяжких рыданий. У Дианы сдавило грудь, сердце её, казалось, вот-вот лопнет, и наконец, потоком хлынули слёзы. Её первым порывом было бежать прочь, но затем она посмотрела на ребёнка, ничком лежавшего на земле. Она не могла его бросить.

И тут она поняла, что перед её мысленным взором начинает прорисовываться её дальнейший жизненный путь – пока это лишь тропинка – но она увидела её так ясно, что ей показалось невероятным, как же она не подумала об этом раньше. Но сейчас единственное, что имело значение, это было утешить лучшего друга её сына.

– Бобби, – ещё захлёбываясь плачем, еле выдавила она, – Мне бы очень хотелось, чтобы меня кто-нибудь обнял. А тебе бы этого хотелось тоже?

Маленький мальчик с трудом взобрался к ней на колени и уткнулся головой ей в грудь.