Текст книги "Последний сад Англии"

Имени Целеста нету ни в одной из архивных бумаг Винсенты. Я сначала подумал, что, быть может, она была знакомой одного из клиентов Винсенты, однако эта тропа завела в тупик. Однако в письмах Адама Смита была разгадка. Долгое время он был помолвлен с некоей юной особой, на которой позже женился, уже после тог, как Винсента переехала из Британии в Америку. В 1903 году, не задолго до начала карьеры своей сестры, он написал своей будущей жене письмо. Ниже я приложил отрывки из него, имеющие отношение к делу.

Ты спрашивала, тоскую ли я по моим родителям теперь, когда я стал сиротой. Совершенно точно, да. Порой, сиживая в своем кресле против камина, я вспоминаю моего отца, глядящего на мою мать с такой любовью, в то время как она склонилась над вышиванием какой-то вещицы гарусом по канве, совершенно не подозревая о его пристальном взгляде. В такие моменты он называл ее своей Целестой (то есть, посланницей небес), поскольку быть женатым на ней было для него истинным раем.

Каким, однако же, романтиком, был Эллиот, отец Винсенты!

Вторая отсылка появляется спустя годы и увязать ее с Вашими целями может быть слишком затруднительно; однако я знаю, что вы любите, чтобы все камни были перевернуты. Последний муж Винсенты, Спенсер Смит, в 1912 году писал ей письмо из их дома в пригороде Бостона в то время как она надзирала за сооружением the Plinth Garden в Миннеаполисе. В нем он пишет:»Порой, когда ты далеко, я возвращаюсь в памяти к тому celestial (то есть, небесному) родству, которое меня ослепило и навек привязало к тебе. Та радость, которая ускользнула из наших пальцев, привела нас туда, где мы находимся ныне. Я надеюсь, ты не ненавидишь меня за то, что я не испытываю никаких сожалений, поскольку теперь у меня есть ты». Затем он просто принимается описывать, в достаточно подробных деталях, насколько пылко он любит свою жену.

Я очень надеюсь, что эти лакомые кусочки окажутся полезны в Вашем исследовании, моя дорогая. Все, о чем я прошу в ответ, – чтоб однажды вы рассказали бы мне, что же это такое, что дало подсказку вашему квесту. Я знаю, что это маловероятно, чтобы вы дали мне даже самый крошечный из возможных намеков, до тех пор, пока вы не будете готовы, но когда вы будете готовы, я молю вас вспомнить обо мне …

Ваш верный слуга,

Уолтер Уэйланд

Эмма раздражено помотала головой, ошеломленная чересчур пространным письмом профессора и тем фактом, что он, получается, уже давно разыскал эту информацию, но, при этом находясь в университетском кампусе, не выслал ей это все е-майлом. Впрочем, чего еще можно ожидать от человека, который запирается от всего мира в изолированном доме на далеком острове и причем ежегодно?

Она перечитала письмо, надолго задержавшись на отрывке из письма Адама Смита к его возлюбленной. Целеста. Посланница небес. Быть может, еще тогда, много месяцев назад, Чарли догадался верно. Сад был назван в честь матери Винсенты. Это казалось единственной связью, имевщей хоть какой-то смысл.

Эмма сфоткала письмо на телефон и отправила его, прикрепив к СМС-ке, Чарли, а затем принялась свайпать свой смартфон. Она нахмурилась, когда долистала до голосового сообщения с неизвестного номера. Она нажала на плэй и поставила на громкую связь:

– Здравствуйте, мисс Лоуэлл. Это Мэй Майлз из Королевского общества ботанического наследия. Понимаю, что данный звонок может стать для вас приятной неожиданностью, но мы ранее в этом году прошли перепроверку бюджета, и я рада сообщить вам, что замораживание нами найма теперь окончено. Если вы все еще заинтересованы в том, чтобы возглавить отдел консервации, пожалуйста, отзвонитесь мне, поскольку мы были очень впечатлены вашим предыдущим интервью.

Эта женщина отбарабанила телефонный номер для обратной связи прежде, чем Эмма успела сообразить схватить ручку или карандаш и успеть записать его. Итак, та вакансия в Фонде снова открыта.

Стелла

– Ну же, Бобби. Так мы целый день прособираемся, – сказала Стелла. В своей спаленке в мансарде она стояла возле своего племянника, держа в руках его курточку-матроску, которую почистила заранее, еще утром. Но она решила одеть мальчика в самый последний момент, чтобы он не успел перепачкать одежду. И вот теперь они рисковали опоздать на венчание Бэт.

– Но тетя Стелла, я почти уже выиграл эту войну, – сказал он, глядя на нее снизу вверх, сидя посреди расставленных по полу солдатиков, все они были явно из одного набора, который он, несомненно, взял на время поиграть у Робина.

– Бобби, – сказала она резко.

– У нас тут вторжение на Таити! – захныкал он, указывая на открытку с этим тропическим островом, которую она когда-то давненько обнаружила в каком-то благотворительном магазине и прилепила к стене на селлотэйп.

Стелла уперла руки-в-боки:

– Ты, я смотрю, раскапризничался.

Но стоило лишь этим словам сорваться у нее с языка, как она тут же пожалела, что не может взять их назад. Ее племянник снова ушел в себя и даже словно стал как-то меньше.

Она откинула волосы со лба. Она снова поступила как дрянь. Полная дрянь. Не смотря на то, что она изо всех сил старалась вести себя с племянников правильно, но каждый раз, когда они оставались вдвоем, она делала какой-нибудь неверный шаг. Лишь на той неделе она пыталась объяснить ему, что он должен ждать, пока его не позовут в детскую, поскольку Робин может не захотеть играть с ним теперь, когда Бобби снова спал в мансарде в своей кроватке, что стояла возле ее кровати. И когда, он, зарыдав, выбежал из комнаты, она, вместо того, чтобы кинуться за ним, в полном расстройстве чувств тяжело опустилась обратно в свое кресло

Все, что она хотела тогда – предупредить своего племянника о том, что пропасть между слугой и господином может, в какой-то момент, стать слишком широка, чтобы ее преодолеть.

Тем не менее, она так и не сумела избавиться от чувства вины, что раскололо ее надвое, в тот самый миг, когда она услышала его горький плач.

– Мы должны выходить, Бобби, надо еще успеть добраться до церкви. Ты ведь помнишь, что сегодня мисс Педли выходит замуж и тебя пригласила, совсем как большого мальчика, – сказала она.

Он поглядел на нее из-под непослушной пряди волос, которую ей никогда не удавалось уложить как следует: – Мисс Педли мне нравится, – сказал он тихо.

– Мне тоже, – сказала Стелла.

Он протянул ручки к своей матроске.

Стелла медленно, ровно выдохнула и помогла ему продеть руки в рукава курточки, натянуть на плечи. Затем еще рах хорошенько прошлась по всей матросске щеткой.

– Ну вот, теперь ты готов, – сказала она, подхватывая свою сумочку, – Пойдем смотреть, как Бэт выйдит замуж.

Стелла отыскала свободное место на третьей скамье, поближе к середине церкви. Венчание было организовано так скоропалительно, что она не знала, кто был приглашен. Она кивнула в знак приветствия миссис Пенворти и нескольким из числа лэнд-герлз. Две медсестры вошли и сели на скамью со стороны Бэт, невесты, а еще другие две – со стороны Грэми, жениха, это он попросил Стеллу позвать их. Еще две сиделки присутствовать не могли – остались в госпитале присматривать за теми из пациентов, кто был слишком болен или кто не мог одолеть даже короткий путь до деревенской церкви, чтобы попасть на церемонию. Там же осталась в доме и миссис Джордж со всей своей свитой фавориток – Младших кухаркаих, но для Стеллы это было облегчением, поскольку она терпеть не могла покидать кухню, если эта женщина была где-нибудь поблизости, ибо чувствовала себя тогда беззащитной.

Взглянула украдкой на середину церкви – там, в своей парадной форме, стоял Грэми. Настоящего красавца отхватила ее подружка, признала про себя Стелла.

Она почувствовала, как ее легонько тянут за руку – Бобби подергал рукав ее бледно-желтого платья.

– Можно я сяду к Робину? – попросил маленький мальчик.

– Сегодня Робин сидит со своей мамой, – сказала она. В это самое время Робин, сидевший на первой скамье, словно услышав, что о нем говорят, обернулся и показал Бобби язык.

Бобби заливисто расхохотался, так что несколько человек повернули головы. К счастью, все они, насколько Стелла могла разглядеть, смотрели понимающе.

– Он хочет, чтобы я сел с ним, – Бобби заерзал на своем сидении, – Он хочет!

– После церемонии будет много времени, тогда и наиграетесь, – сказала она. Ей будет его не остановить, поскольку, не смотря на то, что она была одной из приглашенных гостей, но она же готовила, а затем должна была подавать свадебный завтрак – это был ее подарок молодоженам. Это будет самое лучшее застолье, настолько, насколько позволяет нынешнее нормирование продуктов, некоторые из которых пожертвовала миссис Джордж из припасов Хайбери Хаус, а некоторые выделил госпиталь. И все эти чудеса героизма, проявленного ради новобрачных, увенчает двухъярусный торт, настоящий торт, на настоящих яйцах и масле. И Стелла очень надеялась, что хотя б по одному малюсенькому кусочку каждому да достанется.

Бобби угомонился – сидел на своем месте, скрестив руки на груди, но, по крайней мере, больше с ней не боролся, вырываться не пытался. Понял, что, дуйся ни дуйся, тетку не проймешь этим, лишь, в лучшем случае, выведешь из себя, а то и вообще разгневаешь.

– Вы по невесте или по жениху?

Стелла повернулась к спросившей этой очень приметной женщине, с огненно-рыжими волосами и в отлично пошитом, подогнанном по фигуре платье

– По невесте, – ответила она.

– И я тоже, – женщина беспечно рассмеялась, – Откуда вы знаете Бэт?

– Мы познакомились, когда она начала доставлять провизию с фермы Хайбери в господский дом.

– Ох уж эти продуктовые поставки … – Ворчливо проговорила женщина и затем выразительно покачала головой.

– А еще Бэт приходит, чтоб порисовать в садах.

– И чтоб повидать своего капитана, я уверена. Кто б подумать мог, что она окажется так умна, что именно ей доверят развозить продукты. Эти слова прозвучали с легким оттенком горечи.

– А вы? – спросила Стелла, пытаясь перевести разговор на более безопасные рельсы.

– Я тоже служу в землеройках на ферме Темпл Флосс.

Так это была Рут. Сейчас, когда Стелла лицом к лицу столкнулась с героиней тех историй, что рассказывала Бэт, стало вполне понятно, отчего эта женщина все время притворялась, что все кругом вызывает у нее скуку.

– Приятно с вами познакомиться.

– Я до сих пор поверить не могу, что они сумели-таки это устроить, да еще так быстро, – сказала Рут.

– По моему разумению, об этом похлопотала миссис Саймондс, а викарий был счастлив помочь такой паре, где и жених, и невеста, оба исполняют свой долг перед Родиной, – сказала Стелла и в ее голосе невольно прозвучала нота порицания.

– Я тоже исполняю, что с того? – съязвила Рут, – А вы исполняете?

– Медкомиссия признала, что я не гожусь к строевой службе ни в ATS, ни в WRNS, ни в WAAFs. Женская земледельческая армия меня тоже не взяла бы, поэтому я не смогла заниматься тем, чем занимаетесь сейчас вы, – от волнения у нее вновь покраснела шея и начало жечь кожу от плеч к спине. Стелла продолжила говорить: – Я была добровольцем в местном отряде ПВО, но потом, несколько месяцев назад, стала опекуншей моего племянника.

Как раз в этот момент сиротинушка принялся жужжать так, что слышно стало нас другом конце зала. Тут-то Рут закрыла свой ротик.

Раздались звуки шагов – каблучки кожаных туфелек громко процокали по каменным плитам – и все гости встали. В дверном проеме, обрисованная словно нимбом солнечным светом, появилась Бэт в платье цвета невиблу. На ней была шляпка с белой вуалью – Маленькая дань тому, что это все же одеяние невесты, пошить же свадебное платье было невозможно, поскольку купонов на ткань не хватило. Стелла приложила руку к сердцу при виде ведшего Бэт за руку преисполненного гордости мистера Пенворти – коротенького, крючконосого, похожего на шута Панча[51]51
    Панч– аналог русского Петрушки, это персонаж английского народного театра кукол.


[Закрыть], – и выглядевшего.

Стелла взглянула в сторону алтаря, перед которым стоял Грэми, сияющий от счастья. Когда Бэт, прошествовав по всему длинному проходу между рядами скамей, подошла уже к ступеням пред алтарем, то вдруг поглядела на свой букет и румянец залил ее щеки.

Отец Билзон поправил свои очки, улыбнулся и заговорил:

– «Благодать Господа нашего Иисуса Христа, любовь Божия и общение Святого Духа с вами».

– И духу твоему, – согласным хором откликнулись, как эхо, все присутствующие в церкви.

После проповеди и чтений, миссис Саймондс сделала несколько шагов вперед, чтобы взять букет Бэт, когда пришло время обмениваться кольцами. При виде этого Стелла нахмурилась, тем не менее испытывая восторг и трепет от того, как ее вежливая и скромная подружка сумела установить такое непринужденное общение с властной и могущественной миссис Саймондс.

Когда викарий объявил Бэт и Грэми мужем и женой, Стелла ощутила, как душе у нее словно бы что-то накренилось и сдвинулось с привычных мест. Это не была ни ревность, ни зависть. Это было осознание того, что сейчас она была свидетельницей чего-то такого, что ей самой, возможно, никогда будет не суждено испытать. Чего-то, что она может сама не захотеть испытать.

Все прихожане вновь встали, теперь в последний раз, чтобы приветствовать новобрачных, в то время пока те шествуют по длинному проходу между рядами скамей от алтаря к выходу из церкви. Когда Бэт проходила мимо, Стелла поймала ее улыбку – никогда раньше не видела она свою подругу столь счастливой.

Но тут ей в предплечье уперлась чья-то коленочка. Стелла осмотрелась и поняла, что это Бобби с ногами залез на сиденье скамьи.

– Бобби, слезь оттуда, – задохнувшись от возмущения, шикнула она на мальчика, – Мы в церкви.

– Мне не видно, – сказал он.

– Мы сейчас уже будем выходить отсюда, – сказала она.

– Я проголодался, – пожаловался он, пока она поправляла, одергивая, на нем курточку.

– Тебе придется подождать, покуда мы не вернемся в дом. Затем она сдаст его на руки горничной Дороти, а сама повяжет фартук и вернется к работе. Даже с помощью миссис Джордж, для свадебного завтрака нужно было сделать еще тыщу дел.

– Нет! – крикнул Бобби. В это время они продвигались к выходу и находились в самой середине длинного прохода между скамьями.

Несколько десятков голов повернулись к ним.

– Нет! – заорал Бобби снова.

– Бобби, прекрати! – прошипела она.

– Нет! – теперь он верещал с нажимом на звук» е» нараспев, так что это» е-е-е» эхом взметнулось вверх, отразилось от арочных сводов, поднялось выше труб органа. Затем он бросился на пол.

Стелла знала, что предполагалось, что она на это отреагирует, но все, что она могла делать, – стоять и смотреть. Она не знала, как заставить его прекратить этот истерический припадок. Все, что она знала, – это то, что она не хотела иметь дела больше ни с одной из его истерик.

Я не хочу это делать. Она словно скинула с плеч давившее ее чувство вины – и оно кануло, как тяжкий камень на дно морское. Она не просила этого ребенка, пусть даже он был ей родной по крови.

Бобби принялся корчиться на полу, а люди начали перешептываться, взгляды их метались с ребенка на нее и вновь обратно. Они как будто ждали, что она остановить эту демонстративную выходку.

– Бобби, встань, – сказала она, голос ее был слабым голосом побежденного.

Он продолжал извиваться, по лицу его катились жгучие слезы.

– Бобби….

– Бобби Рейнолдс, ты встанешь сейчас же!

Резкий голос миссис Саймондс остановил племянника Стеллы.

Он поглядел вверх, на владелицу Хайбери Хаус, широко раскрытыми глазами как если бы только что осознал, что то представление, которое он тут устроил, собрало публику. Вероятно, он никогда не слыхивал, чтоб миссис Саймондс говорила как-либо иначе, чем тихим голосом, как подобает леди, этим голосом она могла и словно бы погладить, и словно бы отшлепать.

Миссис Саймондс положила ладонь на плечо Бобби и начала полу-приседать, покуда практически не встала на колени: – Ты возьмешь себя в руки, поднимешься с полу и извинишься перед отцом Билзоном. За что извиняться, знаешь?

– Я вопил, – сказал он тихо.

– Ты вопил в церкви. Это неприемлемое поведение. Ты понимаешь?

Он кивнул, а Стелла смотрела, как он подымается с полу.

Его матроска была испачкана, вокруг его глаз были красные круги, но он стоял на ногах, и это было больше, чем то, чего Стелла была способна добиться.

– Мне жаль, отец Билзон, – сказал Бобби викарию, который стоял, скрестив руки на груди.

– Я принимаю твое извинение, молодой человек. У всех из нас бывают моменты, когда мы поддаемся слабости, но мы с этим должны бороться, – сказал отец Билзон.

– Теперь, скажешь ты мне, почему ты бился в истерике? – спросила миссис Саймондс.

– Он был…

– Робин, этот вопрос был не к тебе, – сказала миссис Саймондс, даже не взглянув на своего сына, хотя он подошел и встал перед с ней.

– Я голодный и куртка мне жмет и мне жарко и …

Миссис Саймондс подняла руку, жестом призвав к молчанию: – Думаю, я достаточно уяснила ситуацию. Боюсь, тебе придется мириться со всеми этими неудобствами до тех пор, покуда мы не окажемся дома. Ты сможешь быть храбрым мальчиком и сделать это?

Еще один кивок.

– Хорошо, затем иди со своей тетей и она присмотрит, чтобы это все было улажено, – сказала миссис Саймондс.

Когда ее нанимательница выпрямилась, Стелла стиснула зубы и пробормотала спасибо.

– Меня благодарить не за что, – сказала миссис Саймондс.

– Вы сделали так, что он перестал реветь, – сказала она.

Миссис Саймондс сдержанно улыбнулась ей: – Вопрос не в том, чтобы остановить детский плач. Зачастую это вопрос того, чтобы услышать, что же это такое, чего дети хотят. Если они голодны, скажите им, что они бдут накормлены. Если им жарко, дайте им знать, что скоро они будут там, где прохладно. Бобби мальчик умненький. Он понимает эти вещи, но ему всего 5 лет.

– Я буду следить за тем, чтобы он не мешался во время свадебного застолья, – сказала Стелла.

Миссис Саймондс махнула рукой: – Там он заскучает еще сильнее, чем здесь. Отошлите его играть с Робином. Они умеют друг друга развлечь.

Стелла помялась, но кивнула. Она обязана была закончить готовить свадебный завтрак – и в этот день, самый знаменательный изо всех дней, не годится ей отказываться принять то добро, которое для нее делают.

Диана

Когда Диана впервые встретилась с Синтией Саймондс, то была уверена, что ее будущая золовка – само совершенство. Не будучи писаной красавицей, миниатюрная, хрупкая сестра Мюррея была пепельной блондинкой, а ее персиково-сливочная кожа, казалось, никогда не знавала никаких несовершенств. Синтия свободно изъяснялась на четырех языках и могла с любым собеседником, будь то граф или дипломат, вести разговор красноречиво и выразительно. Она была необыкновенно начитанной. И даже когда во время охоты с гончими она скакала верхом, ее одежда сохраняла свой лоск, а лицо ее не утрачивало нарочито бесстрастного выражения. В церковь она ходила, но не слишком часто. Она флиртовала, но лишь самую малость. Она была в точности такой, какой следует быть леди.

Возможно, именно поэтому, Диане было столь отрадно наблюдать, как тот идеальный внешний образ, который выстроила для себя Синтия, – так сказать, ее фасад, – начал идти трещинами. Началось это, когда мать Синтии и Мюррея сбежала в Африку с мужчиной, своим нынешним мужем, даже толком не попрощавшись со своими детьми. Эти мать Мюррея лишилась своих прав на Хайбери Хаус. Диана была очевидцем того момента, когда Синтия узнала, что эта семейная собственность перейдет Мюррею, и Диана видела, какой завистью полыхнул тогда взгляд ее золовки.

Затем, однажды на какой-то вечеринке, Диана осознала, что Синтия выезжает вот уже несколько Сезонов кряду, однако все реже и реже обнаруживает, что ее ангажировали на танец. Та ее помолвка с сыном барона, в 1936-м, так и не была претворена в жизнь. Затем, весной 1939-го, вышел закон о всеобщей воинской повинности и все те молодые мужчины, что когда-то флиртовали с единственной дочерью Саймондса, отправились на призывные пункты, чтобы, пройдя комиссию, стать британскими офицерами.

После этого Синтия изменилась. Страна вступила в войну, война коснулась всей нации, и у Синтия, казалось, за одну ночь, полностью поменялась цель в жизни – отныне она уже не стремилась замуж, а готова была теперь все отдать для победы. В этой своей новой страсти она стала чуть-ли не диктатором, закоснев в своем твердом намерении выиграть эту войну из Хайбери Хаус. Это, а также упрямство самой Дианы, не намеренной ничего менять в своем доме, стало теми двумя искрами, которые подожгли бикфордов шнур раздора, что вспыхнул тогда меж ними.

Однако сейчас, сидя за праздничным столом, Диана внимательно наблюдала за золовкой, державшей в руке бокал купе, – на лице у нее была благостная улыбка, вызванная и выпитым шампанским, и самим свадебным завтраком, которым они только что в полной мере насладились.

– Знаешь, я и забыла совсем, каков вкус шампанского, – сказала Синтия, подымая свой бокал.

– Твоя правда.

– Это вкус счастья, – сказала Синтия.

К своему изумлению, Диана поняла, что невозможное, оказывается, вполне возможно, – не пробило еще четыре, а Синтия уже опьянела.

– Это Боллинджер, специально для тебя, – сегодня Диана вновь отперла винные подвалы и этот ее жест щедрости заставил прижимистую миссис Диббл выглядеть в точности так, словно ее тошнит. Но что это за свадьба, на которой нечем было бы поднимать тосты? мисс Аддертон сделала все, что было в ее силах, чтобы приготовить вкусные блюда из имевшихся продуктов, но было никуда не деться от того факта, что пищевое нормирование все еще в силе. Потому отворить ради праздника практически не початый винный погреб было хорошей идеей.

– Невеста выглядит мило, – сказала Синтия, искоса поглядев в сторону новоиспеченной миссис Гастингс.

– Невесты всегда миленькие в день своей свадьбы. Такое правило, – сказала Диана.

– Ты была очаровательна.

От этого комплимента Диана чуть было со стула не упала, спасло ее лишь самообладание, достигнуто долгими тренировками: – Спасибо.

– Помню, я все думала тогда, какая ж ты красавица и какой красавец мой брат. А еще про то, как это все же странно, что вы, такие оба, да и женитесь.

– Странно?

О, да, не так ли? Когда я впервые тебя встретила, то усомнилась, выйдешь ли ты замуж вообще, – сказала Синтия.

– Когда мы с тобой впервые повстречались, с Мюрреем. я уже была помолвлена.

Синтия только было изготовилась ответить, но тут к Диане подбежал, громко топая, Робин. Пронесся он через всю веранду.

– Мамочка! Мамочка! Смотри, как быстро я умею бегать! – закричал он. Он дышал взволнованно и прерывисто, делал глубокий вдох между каждой фразой. Его догонял племянник мисс Аддертон, почти наступал ему на пятки.

– Робин, сейчас для этого не время, – сказала она, краем глаза следя за своей золовкой.

– Но мамочка! Но Бобби и я столько практиковались, – захныкал он.

– Поди, поиграй в саду, – сказала она, в это время Синтия безуспешно пыталась отхлебнуть еще глоток из своего бокала, но тот был уже совсем пуст.

Дианин сынок подскочил к Бобби, шепнул что-то ему на ухо. Эта двоица захихикала, а затем они оба убежали.

– Да, я не видела, каким образом брак между тобой и Мюрреем вообще возможен, – продолжила Синтия, будто ее никто и не перебивал.

– Почему? – Диана изо всех сил сдерживала свой голос, вот-вот готовый зазвенеть гневом. Ей не следовало задавать этот вопрос – ничего хорошего не выйдет из того, что они сейчас разворошат старое – но она ничего с собой не могла поделать.

Синтия засмеялась: – Разве ж это не очевидно?

– Я из хорошей семьи, ничем не худшей, чем ваша.

Синтия неопределенно хмыкнула:

– Лучше б мать свою спросила.

Диана поникла головой – отрицать снобизм ее матери было невозможно. По правде говоря, семейство Эддинг разбогатело еще во времена Наполеоновских войн, а семейство Саймондс свое благосостояние приобрело лишь тогда, когда мать Мюррея и Синтии вошла в эту семью, принеся мыловарам Мелькортам удачу и Хайбери Хаус в качестве приданого.

– Так что это все-таки было? – спросила она.

Синтия смерила ее взглядом:

– Я думала, мой брат тебя живьем проглотит. Ты была такая серьезная, такая тихоня, а братец мой был тот еще хулиган.

– Мюррей не был хулиганом, – сказала она машинально.

– Ох, Диана, да был хулиганом он, был. Даже ты должна это понимать. Жестоким он не был, но он всегда все желал делать лишь по-своему, а чтобы добиться этого, становился добреньким, когда надо, – сказала Синтия.

– Я ухожу, не стану выслушивать все это, – сказала Диана, вскочив со своего стула, – Поверить не могу, что ты можешь о своем покойном брате такое говорить.

– А я поверить не могу, что ты сама не способна увидеть, что он проделывал это и с тобой.

Ошеломленная Диана откинулась на спинку своего стула обратно, а Синтия придвинулась к ней ближе:

– Когда ты в последний раз была на каком-нибудь концерте?

Диана сглотнула, попытавшись избавиться от ощущения комка в горле, возникшего под действием обуревавшего ее сейчас сильных эмоций:

– Мы переехали в Хайбери. Это не Лондон.

– Ты бы могла тогда найти какие-нибудь подобные мероприятия в Лемингтон-спа или в Бирмингеме. Или могла бы сесть на поезд и поехать на юг – В столицу, с Мюрреем вместе. Он-то в Лондоне все время бывал Без тебя.

– Уж не имеешь ли ты в виду, что…

– Нет, ничего из того, о чем ты сейчас подумала. Несмотря на все свои ошибки, у Мэттю был моральный компас. Но это не означает, что он поступил хорошо, постоянно оставляя тебя одну тут. А ты, безвылазно сидя в поместье, пустила корни и принялась копаться в саду.

– Я стала матерью. Я была вынуждена оставить музыку, – сказала она.

Синтия хмыкнула:

– Нет, тебя к этому не вынуждали, а для пригляда за ребенком имелась няня.

– Было столько дел…

– Более того, ты прекратила заниматься тем, что любишь, задолго до того, как стала матерью, не та ли? – спросила Синтия.

– Концерты могут быть так утомительно-скучны… – она резко умолкла.

– Мой брат ненавидел все моероприятия, где ему приходилось сидеть тихо и позволять кому-то другому еще быть в центре внимания. Концерты, опера, театр – это все было не для него, оттого он убедил тебя, что ты туда тоже ходить не хочешь.

– Я готова 50 гиней поставить на спор, что он и только он был тем человеком, кто настоял на том, чтоб я уехала с ним в Хайбери – туда, где у меня не было ни единой родной и знакомой души, – чтобы он мог строить из себя сельского джентльмена. Уверена, он и тебе говорил, что вы оба будете счастливее, не отвлекаясь на вечеринки и друзей.

– Я не так уж и любила вечерники, – прошипела она.

На самом деле тогда она вечеринки очень любила, но очень старалась разлюбить, потому что это был ее первый брак, и для Мюррея было важным, что у него и его жены вкусы и предпочтения одинаковы. Ей тогда хотелось популярности. Она начала собирать возле себя небольшой женский кружок. И начала уделять ему время, не обращая внимания, был ли Мюррей с ней рядом или же не был. Она только начала жить светской жизнью, как вдруг Мюррей унаследовал Хайбери и вся жизнь их изменилась коренным образом. Само собой, никакому обсуждению это его решение не подлежало. Лондон – неподходящее место для того, чтобы растить детей, доказывал он. Их дом – В Хайбери. Она позволила ему себя убедить. Тогда для нее казалось таким очевидным, что именно это было тем, чего ей следует желать. Но обязана ли она была желать именно этого?

Она словно бы смотрела на прожитые годы из-за стекла, а Синтия только что замахнулась молотком.

– Справедливости ради, скажу, что Мюррей, скорее всего, думал, что то, чего хочешь ты, и то, чего хочет он – одно и то же, очень удобно – ты всегда следовала за ним, в одном шаге от него. У него был Хайбери и важная врачебная практика в Лондоне, большой дом и жена, чтобы сделать его красивым. По его точным спецификациям ты выстроила жизнь, – сказала Синтия.

Но это было не правдой. Хайбери Хаус был ее детищем, поскольку Мюррею он прискучил. Это она ела все дела со строителями, отделочниками, садовниками, отвечая на их вопросы, какие именно латунные ручки покупать и на какой высоте развешивать картины. Это она спорила с тем торговцем, который привез не ту ванну для ванной комнаты хозяина особняка. Дважды. Это она, уставшая и обессиленная, была вся в строительной пыли к концу вечера, каждый вечер задерживаясь на стройке допоздна.

– А что произошло с твоей арфой? – спросила Синтия.

У Дианы скрутило живот. В глубине души она осознавала, что бросила играть на арфе ради Мюррея. И винила в этом его. Иначе почему тот единственный час в день, который она проводила в комнате для занятий музыкой, приносил ей столько радости и рождал в нее такое чувство вины одновременно? Иначе почему она чувствовала себя такой взбешенной, когда вспоминала тот случай, когда он приехал домой из Лондона и обнаружил, что она плачет, поскольку Нэнни в тот день была на отгуле, а у Робина был круп, и у нее за весь не было времени даже принять душ, не говоря уже о том, чтобы позаниматься музыкой в уединении. Тогда он предложил убрать подальше ее арфу, поэтому она зачехлила инструмент, свою единственную отраду, ведь именно так поступает жена, когда ее муж заботится о ее же благе. Она любила своего мужа, но когда думала о том дне, она его одновременно и ненавидела.

– Почему ты тогда ничего не сказала? – спросила Диана.

– Ты бы разве послушала? – пожала плечами Синтия.

– Возможно, послушала бы.

В ответ на это Синтия усмехнулась не весело: – Ты? Та перепуганная молоденькая девушка, которую мой брат, приведя знакомиться, провел перед всеми нами как на параде, но не для того, чтоб получить согласие жениться на тебе, а для того, чтоб продемонстрировать, что он заполучил девушку из семейства Эддинг? Думаю, не послушала бы ты меня. Ты верила каждому его слову и слушалась его во всем.

– Я любила его, – сказала она.

Синтия отрезвила ее: – Я этому рада. Не смотря на все ошибки моего брата, я рада, что он был любим.

Диана смотрела вниз, на свои руки, которые сцепила до боли на коленях. Она не знала, говорит ли сейчас Синтия доверительно или же ведет какую-то игру, но с уверенностью она знала одно – и это знание болью пронзало ее до самых костей.

Медленно она расцепила пальцы и положила руки, повернув ладонями вниз, ровно на коленях: – Я больше не та испуганная маленькая девочка. Не имеет значения, что ты обо мне думаешь, мне никто не будет указывать, как мне вести мое хозяйство или как воспитывать моего сына.

– Знаю.

Диана вскинула подбородок: – Знаешь? Ты проникла в мой дом и принялась руководить там.

– Я сделала это потому, что от тебя толку не было. В тот день, когда пришел приказ о реквизировании дома, миссис Диббл позвонила по телефону именно мне, поскольку ты лишь кинула взгляд на это предписание, но ничего не предприняла, так она сказала.