Текст книги "Последний сад Англии"

– Ты уверен? – спросила она.

– Думал, я буду единственным, кто тут задает вопросы.

– Будь серьезным. Мы о женитьбе говорим. Это навсегда.

Он склонил голову и прижался лбом к ее руке, что сжимал в своих ладонях.

– Ты права. Просто я… Те дни, когда я встречал тебя в полях или в саду, были счастливейшими днями в моей жизни. Бэт, ты – маяк во мраке ночном. Пожалуйста, будь моей.

Столько причин было для того, чтобы ответить «нет». Она знала его всего несколько коротких месяцев. Она не была знакома с его семьей. Она должна была разобраться в запутанном клубке своих отношений с Колином. И все же, сейчас, когда она неотрывно глядела сверху вниз на этого мужчину, который глаз не сводил с нее, ни одна из этих причин не имела значения. Он был единственным, кто был ей нужен.

– Да, – сказала она, голос ее был тих и спокоен.

– Да? – переспросил он.

Она засмеялась:

– Да!

Он рывком выпрямился, обхватил ее за талию своей здоровой рукой и, стремясь всем телом к ней, поцеловал ее надлежащим поцелуем – их первым поцелуем. Она утонула в его нежности, у нее подкашивались ноги, она запрокинула голову, его ладонь, словно надежная лодка, удерживала ее затылок, а его губы медленно скользили по ее губам. Она вцепилась в лацканы его кителя, почти бессознательно, стремясь продлить это мгновение.

Наконец, он, почти задохнувшись, оторвался от ее губ, большим пальцем провел ласково по линии ее запрокинутого подбородка:

– Я был практически уверен, что ты ответишь «нет». Но раз уж ты не сказала мне «нет»… Из внутреннего кармана кителя он достал какой-то плоский сверток: – Кольцо для тебя я обязательно раздобуду, немного погодя, а до той поры, может, ты согласишься принять вот это.

Она развязала шпагат, развернула коричневую бумагу и вынула то, что было в свертке. Это оказался длинный узкий железный пенал, на крышке которого красовалась надпись «Дервент»:

– Ты купил мне карандаши?

– Для твоих рисунков.

Она обняла и поцеловала:

– Ты чудо что за мужчина! – Она засмеялась и поцеловала его снова: – Как ты только помыслить мог, что я скажу «нет»?

Он нежно, подушечкой большого пальца, постучал по ее губам:

– Оттого, что я никогда не был счастливым.

– Это не может быть правдой, – сказала она мягко.

– Я никогда не был особым умником. Чтобы стать дельцом, у меня тоже голова никогда не варила. Да и в армию-то я пошел оттого, что понятия не имел, куда податься, но оказалось, что в солдатском деле я хорош. Мне понравилось вести за собой бойцов – в этом был толк. А потом меня подстрелили.

– А теперь ты идешь на поправку, – сказала она.

Он поцеловал ее снова, но ничего не ответил. И лишь теперь она начала все понимать:

– Ты уезжаешь из Хайбери?

– Требуются офицеры в Пионерский корпус.

– Но мы же только что обручились…

– Бэт, я обязан идти туда, куда армия пошлет. Я буду писать письма, а в каждую-прекаждую увольнительную буду приезжать в Хайбери, – пообщал он.

Все повторялось так же в точности, как с Колином, снова и снова повторялось. Только на этот раз Грэм сделал ей предложение лицом к лицу и теперь они с ним были помолвлена.

– Что если тебя снова отправят на фронт? – спросила она, хватаясь за его руку.

Он отрицательно помотал головой, осторожно пошевелил плечом поморщился:

– У меня все еще есть в запасе способ увильнуть, чтобы они не заслали меня на передовую.

– Но ты же говорил, что пошел на поправку. Тогда нам не следовало танцевать, – сказала она.

Он погладил ее по волосам:

– Оно того стоило. Я сделаю все, что в моих силах, лишь бы ты была счастлива. Обещаю. А пока, раз уж мы не можем начать жить вместе, как подобает, я удостоверюсь, что о тебе хорошо позаботятся. Мои родители будут рады, если ты станешь жить в Глочестере у них.

– Я не могу. Я ведь служу в трудармии, – сказала она.

– Не сейчас. После войны, – сказал он.

– Но к тому времени ты ведь уже разделаешься с армейской службой, – сказала она.

Он улыбнулся ей, но улыбка получилась печальной:

– Служба – это все, что мне когда-либо удавалось хорошо.

– И что мы станем делать тогда? – спросила она, – Где мы жить будем?

– Если меня направят служить на постоянную базу, мы сможем жить там вместе.

– Если… – сказала она.

– Моя мама всегда хотела дочку.

Твоя мама вообще-то хоть знает про меня? Твой отец знает?

– А теперь давай вернемся и поделимся со всеми нашей счастливой новостью! – сказал он, протягивая ей руку

Она уставилась на него, едва сдержав эти невысказанные слова, а в душу ей уже закрадывались первые сомнения. Для Грэма все было решено на раз. А вот ее жизнь его предложение превратило в полнейший хаос. Теперь ей надо было как-то написать Колину – надо объяснить ему все то, что случилось с ней здесь, пока он там сражается. При одной мысли об этом у нее скрутило живот. Она с ужасом представила, как он открывает ее письмо, в предвкушении, что в нем много милых маленьких историй про Хайбери и много смешных зарисовочек про всех тех хороших людей, что окружают ее там, а вместо этого обнаружит весть о том, что она предпочла другого мужчину.

Колин, я не люблю тебя.

Она взглянула на Грэми незаметно, из-под ресниц. А его она любит? А он любит ее? От мужчин ожидаемо, что они станут говорить о своей любви, уговаривая девушку пойти за них замуж, не так ли? Отчего же он ни разочку не сказал ей ни словечка о своей к ней любви?

И все же, теперь, когда с Грэми она помолвлена, мысль о том, чтобы н е становиться его женой, была просто-напросто невообразима.

Бэт глубоко вздохнула. Они со всем справятся, постепенно все уладится, одно за одним.

Диана

– Стаканчик хозяйке этой чудесной вечеринки?

Диана улыбнулась отцу Делвину, принимая стакан белого вина из рук сестры-сиделки Холт:

– Неужели нянечки вам теперь даже винцо приносят, отец Делвин?

– Боюсь, эти костыли сделали меня совсем беспомощным. Сестра-сиделка Холт была настолько добра, что уважила мою просьбу, когда я объяснил ей, что вино предназначалось вам, – сказал отец Делвин.

– Благодарю, – сказала Диана этой женщине, что была немногим моложе ее, та коротко кивнула в ответ и поспешно удалилась. Диана искоса глянула на полкового священника: – Знаете ли, нянечки все боятся меня.

– Неужели, вы ведь такая сердечная! – Воскликнул он. Она фыркнула со смеху, но тут же прикрыла рот: – Простите.

– Приятно видеть вас смеющейся, – ответил он.

– Я смеюсь.

– Редко.

– Еще один душеспасительный совет от пастыря душ человеческих?

– Совет мужчины, который надеется, что вы цените его как друга, в противном случае он вынужден будет увериться, что являет собою пренеприятнейшего человека с самого момента своего заезда в Хайбери Хаус, – проговорил отец Делвин.

– Нет, вы отнюдь не неприятный, – сказала она, взглядом инспектора обозревая вечеринку, – Хорошо видеть в доме хоть чуточку веселья. Это то, чего хотел Мюррей.

– Сегодня вечером вы доставили радость очень и очень многим людям, а также сделали на этом неплохие деньги, – кивнул отец Делвин.

Диане подобная точка зрения, как бы точнее выразиться, не то чтобы льстила… но была вполне приятной и приемлемой. Когда она и Мюррей переехали в Хайбери Хаус, уже чересчур длительное время тут управлял штат обслуги, и делалось это совершенно устаревшим, закостенелым способом. Мюррей с энтузиазмом принялся за его ремонт, но врачебная практика в Лондоне требовала непрестанного внимания, потому вся ответственность за ремонт свалилась на Диану. Хайбери стал Диане родным домом. Она кропотливо трудилась над тем, чтобы вернуть его в тот вид, когда здесь жили Мелькорты – чтобы он вновь стал местом, где собираются люди. Местом для вечеринок и флирта, для радости и дружбы. Даже теперь, когда танцплощадка была заполнена ранеными и женщинами, одетыми в военную форму, была надежда, что когда-нибудь этот дом снова сможет стать таким, каким был когда-то.

Диана слегка наклонила стакан по направлению к танцплощадке, как бы салютуя собравшимся там: – Все это стоит того, чтобы увидеть, как наша сестра-хозяйка горячо обсуждает с вон тем майором ВВС США деятельность женского Добровольного отряда медпомощи. А он в это время пытается оттеснить ее на танцпол и увлечь в танце хотя б на полчаса.

Отец Делвин чуть наклонил голову, чтобы тоже поизучать эту любопытную пару: – Они могли бы довольно-таки прекрасно смотреться вместе, а вам как кажется?

– Гммм, – она одобрительно хмыкнула, – Теперь, если нынче вечером Синтия выйдет из своего кабинета и станет танцевать, я больше никогда ни одного слова худого не скажу против нее.

Две медсестры, стоявшие поблизости, услыхав это, захохотали-загоготали.

– Лучше давайте будем надеяться, что это не придет ей на ум до конца сегодняшнего вечера, – ответил отец Делвин.

– Она все еще злится на то, что я отклонила ее предложение. Это я-то, которая никогда не была большой любительницей вечеринок и сборищ? Когда священник приподнял брови, выражая удивление, она продолжила: – О, если вас принуждают к этому, и довольно долго, вы научаетесь танцовать, болтать и смеяться. Таково быть дебютанткой. Но мне все это далось непросто,

– Одна из причин, отчего я влюбилась в Мюррея было то, что он являл собою все то, чем не являлась я. Если мне для счастья хватало наблюдать за людьми из своего уголка комнаты, то он был в самом центре, веселя всех своим остроумием. Мне же было гораздо интереснее оставаться в безопасности моей комнаты для занятий музыкой.

– Как вы с ним познакомились?

– Фактически это случилось во время одного танца. Некий его родственник, который знал мою матушку, попросил, чтоб он ангажировал меня на танец, а он оказался столь галантен, что согласился.

Мы потанцовали, а затем весь оставшийся вечер он беседовал со мной о музыке. Это позже я выяснила, что ему, бедолаге, медведь на ухо наступил и что он совершенно не способен вести никакую мелодию, но тогда он заметил, что говорить про музыку очень нравилось мне. Три месяца спустя мы были помолвлены, и я обнаружила, что уже не так сильно возражаю против танцев и званых ужинов. Теперь, когда со мною рядом бы он.

– Вы очень любили его, – сказал отец Делвин.

Она распрямила плечи, несмотря на то, что неизбывное горе тяжким грузом давило на них: – Любила, да. Он открыл мне совершенно другой мир.

Прежняя Диана жила-поживала себе под родительским кровом, а все благонамеренные решения за нее ради ее же блага принимала ее мать. Замужество стало вызволением из этой западни.

– Задумывались ли вы уже над тем, на что похож будет следующая часть вашей жизни? – спросил отец Делвин.

Она прижала к груди бокал с недопитым вином, неосознанно тихонько покачиваясь, будто убаюкивая, утешая себя, как одинокое дитя в колыбели, но вдруг, внезапным толчком, преисполнилась решимости: – Да, пожалуй, придется задуматься об этом, после войны, когда утихнут все бои.

Тут в их сторону направился высокий военный с угольно-черными волосами.

– Надеюсь, вы не станете возражать против того что я так поспешно прямолинеен, – обратился он к Диане, – Но, я так понимаю, вы хозяйка этого вечера?

Диана вскинула брови, но прежде чем она успела вымолвить хоть что-то, отец Делвин, шутливо сложив губы трубочкой, услужливо подсказал ему: – Она это, она.

Мужчина, приложив руку к груди, отвесил изящный короткий полупоклон:

– Командующий авиа-крылом Эдмунд Грэйсон, я хотел бы поблагодарить вас лично за сегодняшний вечер. У моих ребят имеется совсем немного возможностей слегка подвыпустить пар, как говорится, а эта затея дала им такую возможность, они долго с нетерпением этого ждали.

– Для Королевских ВВС мы готовы на все, что угодно, – сказала она, зная, что прозвучало это слегка двусмысленно, но ей было все равно.

Командующий крылом Грэйсон на миг умолк, а затем сказал:

– В таком случае разрешите поинтересоваться, не согласитесь ли вы потанцовать.

Диана подняла повыше свой бокал: – Боюсь, мои руки заняты.

Отец Делвин быстро перехватил свои костыли таким образом, что сумел практически выхватить у нее стакан: – Насладитесь танцем, миссис Саймондс.

Она, было, начала возражать, но затем остановила себя. Какой вред от одного-единственного танца? Она приняла протянутую ей Грэйсоном руку, позволяя ему вывести ее на танцлощадку.

– С той поры, как я танцовал, прошло очень долгое время. Надеюсь, вы не сочтете меня слишком неповоротливым, – сказал он.

Она засмеялась: – Могу вам обещать, что сколь долгим бы ни было то время, я не танцовала еще дольше.

– Такого не может быть. Красивая женщина, как вы, должна все время танцовать, – сказал он.

Он что, флиртует?

– В последний раз я танцовала, когда ездила в Лондон повидаться с мужем, он был в отпуске. Мы отправились тогда в ресторан отеля «Дорчестер».

– О, вам придется просить мужа взять вас туда вновь, – сказал он.

– Муж мой больше не придет с войны.

Она почувствовала, как руки Грэйсона, обнимавшие ее, на миг окаменели, но танец он не остановил: – Мне чрезвычайно жаль слышать это, миссис Саймондс. Представить не могу, чтоб я стал делать без моей жены, Флоран, и я никогда даже думать не хотел о том, чтобы сталось с ней, если бы что-нибудь случилось со мной.

Тогда почему ты воюешь?

Ей захотелось выкрикнуть этот вопрос, но ответ на него она знала так же хорошо, как и он. И это нисколько не умаляло его мужественности.

– Когда погиб Ваш муж? – спросил ее Грэйсон.

– В августе 41-го, – сказала она.

– Вообразить не могу, насколько это тяжело было вам.

– Это длилось долго, – сказала она; хотя не каждый день это ощущалось равно невыносимо тяжело, – Он пошел добровольцем. Не стал дожидаться, пока призовут. Я…

– Не хотели, чтоб он шел? – предположил командующий.

– Не хотела.

– Порой мужчина ощущает такую ответственность за свою страну, которая слишком велика, чтоб ее позволительно было игнорировать.

– Однажды он сказал нечто в этом роде. Я говорила ему о его обязанностях перед нашим сыном, передо мною. Не думаю, что действительно когда-нибудь до конца прощу его. Диана подняла голову, взгляну в лицо этому малознакомому офицеру: – Не знаю, зачем я сейчас говорю вам все это.

– Порой легче рассказать незнакомцу, – сказал он.

Она бросила взгляд через плечо офицера на отеца Делвина, в полной уверенности, что эта нежданная, вновь обретенная ею искренность, была результатом его навязчивости. Так много времени она провела, запирая за собою все двери, удостовериваясь, что ни у кого нет ни единого ключа. Однако отец, как оказалось, был всерьез намерен вскрыть каждый из навешенных ею замков и позволить потоку солнечного света вновь ворваться в ее душу, разгоняя тьму.

– Возможно, вы правы, – сказала она.

Они продолжили танцевать молча, покуда Командующий Грэйсон не повернул ее в танце на четверть оборота, таким образом, что она смогла увидать, как миссис Диббл на краю веранды отчаянно машет ей. – Думаю, кто-то пытается привлечь Ваше внимание.

– Ради всего святого, что там могло стрястись? – спросила она, нахмурив брови так, что меж ними залегли глубокие морщины. А когда она увидала, кто стоял возле экономки, то ее сердце рухнуло как в омут.

– Что не так? – спросил Грэйсон.

– Это мистер Джеффриз, наш почтмейстер. В нерабочее время он выходит на улицу только, если у него какие-то срочные новости.

– Телеграмма, например, – проговорил он.

Почтмейстер высоко махал рукой, в которой сжимал какой-то скомканный клочок бумаги.

Они остановились. Медленно тишина повисла надо всею верандой, поскольку вокруг них другие пары тоже начали замечать происходившее на веранде. Даже оркестр перестал играть. миссис Диббл шла сквозь расступавшуюся перед ней толпу, за нею угрюмо плелся мистер Джеффриз. Когда они остановились напротив Дианы, почтмейстер протянул ей телеграмму.

– Я не думаю, что это следует откладывать до утра, – сказал он.

Диана опустила взгляд, прочитала имя, написанное на бумаге, и дыхание застряло у нее в горле:

– Нет, – ее голос сорвался, – Вы очень правильно поступили, мистер Джеффриз. Благодарю.

– Простите меня, миссис Саймондс, – прошептала миссис Даббл и медленно зашагала обратно, шаркая и еле переставляя ноги.

Несомненно, экономка не хотела быть тем человеком, кому доведется огласить эту новость, но Диана не могла ее в том винить. Она тоже не хотела, но хозяйкой Хайбери Хаус являлась она. И это была ее ответственность.

– Прошу вас извинить меня, командующий авиа-крылом Грэйсон, – сказала она.

Он кивнул ей в знак сочувствия, коротко поклонился.

Она зажмурила глаза, вдохнула, а затем оглядела веранду. Она увидала, мисс Педли и капитан Гастингс поднялись вверх по ступеням и остановились в замешательстве при виде этой немой сцены, но провела взглядом мимо них, дальше. Наконец, возле французской двери, что вела в двойную гостиную, заметила она адресата этой телеграммы.

Она вытянулась в струну, увидав, как на лицо той женщины озарила страшная догадка. Затем надежда, а вдруг она ошибается. И, в конце-концов, понимание. Что Диана не изменит направление своего взгляда и не посмотрит в лицо кому-нибудь другому.

– Мисс Аддертон, думаю, нам надо где-то уединиться, – сказала она.

Рукой мисс Аддертон вцепилась в предплечье Дианы:

– Нет. Прошу. Только не Джоан.

Джоан. Мать маленького мальчика, который так быстро сдружился с Робином.

Диана заметила, как откуда-то из-за ее спины метнулись мисс Педли и Капитан Гастинс, успев подхватить падавшую без чувств мисс Аддертон:

– Давай, Стелла, – Вокликнула мисс Педли. – Пойдем внутрь, вот так, шагай, давай уйдем, прочь от всех этих людей.

Диана смотрела, как мисс Аддертон кивнула, подчиняясь лэнд герл, и та завела ее в дом.

– Вниз по коридору вторая дверь – Моя утренняя комната, отведите ее туда. Там будет более конфиденциально, – успела Диана шепнуть капитану Гастингсу.

Они усадили мисс Аддертон на софу, в то время как Диана ждала поблизости, чувствуя себя неловко в собственном же доме. мисс Педли сидела около кухаркаихи, гладила ее по спине, шептала утешения ей на ухо. Медленные, но твердые звуки ударов костылей отца Делвина, приглушаемые застилавшим пол ковром, дали знать, что отец уже близко. Капитан Гастингс в это время взял один из графинчиков, что стояли в буфете, и плеснул в стакан бренди, не скупясь, налил высотой с палец.

Когда все было улажено, Диана развернула телеграмму.

Мисс Аддертон поглядела на нее снизу вверх глазами, до краев полными слез: – Я не могу это читать. Могли бы вы? Пожалуйста?

Диана оглянулась вокруг, вглядываясь в лица других присутсвовавших в комнате: – Уверена, здесь есть тот, кто гораздо более, чем я, подходит для этого. отец Делвин?

Руки мисс Аддертон, сжимавшие стакан, дрожали так, что бренди вот-вот расплещется: – Пожалуйста.

Дрожащими пальцами Диана сама развернула телеграмму и начала читать машинописные буквы:

ПРИСКОРБИЕМ СООБЩАЕМ ФАБРИКА РАЗРУШЕНА ПРЯМОЕ ПОПАДАНИЕ АВИАНАЛЕТ ВЧЕРА ВЕЧЕРОМ тчк ДЖОАН РЕЙНОЛДС ПОГИБЛА НА МЕСТЕ тчк

Мисс Аддертон в обмороке рухнула на софу. Рядом с ней рыдала мисс Педли. Мужчины стояли поодаль, угрюмые и мрачные.

Диана поглядела вновь на телеграмму, которую еще держала в опущенных руках, и все, что она могла подумать, было: Несчастный мальчик.

Лето

Винсента

Вторник, 27 июня, 1907 год

Хайбери Хаус

Жарко

До Мэттью я никогда не понимала, как женщина может потерять голову от мужчины. Это было так, как если бы, спустя долгие годы тренировок, я теперь перестала быть способной видеть прямо. Он ослепил меня страстью, нежностью и своими прикосновениями. Меня его объятья пъянили, и когда бы мы ни рассоединяли их, я обнаруживала, что жажду еще и еще.

Я осознаю, что это было ошибкой – той, первой ночью поцеловать его и позволить ему притти ко мне в коттедж. Но я чувствовала, что это было правильно. И теперь мне так легко опирать ему дверь, вновь и вновь, как только ночная темень и тишина опустятся на окрестности Хайбери Хаус. Каждый раз мы гасим огни в моем коттедже и под покровом сумрака сплетаемся в объятиях друг друга. Он уходит лишь тогда, когда по всему небу протягивается полоса розово-рыжей зари.

Мы договорились, что если не хотим быть застигнутыми, то нам придется стать более осторожными. И так, ощущая себя героиней какой-нибудь грошовой книжонки, бульварного романа, я начала оставлять моему любовнику записочки в стволе засыхавшего дерева с искривленным стволом, немного пониже дупла, дерево это стояло на расстоянии примерно одной мили на самом краю дороги, ведшей из деревни вверх на холм, почти на самом повороте к Хайбери Хаус. Теперь я могу сказать, уверенно и не таясь, что сделалась настоящей мастерицей по части придумывания всевозможных предлогов для того, чтобы совершать рисковые отлучки из особняка в деревню.

Однако сегодня, в самом начале вечера, я побывала на ферме Вистерия по причинам нисколько не надуманным.

Мне нужно было еще больше роз. Предполагалось, что розы сорта Бэль Луиз будут оплетать арки, размещенные в четырех точках Свадебного сада, а мой новый фаворит – роза фетида сортов Биколор, Сувенир д’Альфонс Лавалле и Розерай де Лей – будут с искусной небрежностью разбросаны по всему Саду поэта, чтобы мы не никогда даже помыслить не могли забыть о том, что любовь похожа на красную, красную розу.[47]47
   …Love is like a red, red rose… – здесь Винсента шутливо не полностью цитирует первые две строчки из хрестоматийного общеизвестного стихотворения национального поэта Шотландии, Роберта Бернса: «О, моя любовь подобна красной-красной розе, которая расцвела недавно в июне».


[Закрыть]

Экономка Мэттью гостила у своей сестры, поэтому я знала, что в нашем с ним распоряжении будет почти весь вечер. И мы наслаждались, проводя это время лишь вдвоем, – Мы были словно парочка детей, что подкрались к банке с вареньем и теперь тайком поедают его, совершенно счастливые.

Но время близилось уже к четырем часам, поэтому мы заставили себя вновь одеться. Я неловко сама застегнула себе корсет, косточки корсета врезались мне в тело сильнее, чем обычно.

– Эта летняя жара ужасна, – простонала я.

Мэттью засмеялся: – Давай я поиграю в служанку для леди.

Он ласково затянул на моей спине корсетную шнуровку, затем натянул поверх моего корсета лиф, надел на меня юбку, блузу, чулки и ботинки.

Все это время, глядя на него, я изумлялась, насколько же всецело он изменил меня с момента того, первого поцелуя. Я читала книги, а сама думала, что про них мог бы сказать он. Заслышав, как во внутренний двор Хайбери кто-то въезжает на коне, я ждала, затаив дыхание, когда смогу увидеть, не он ли это приехал.

Закончив шнуровать мне ботинки, он поцеловал меня в ямку под внутренним сгибом коленки: – Когда я смогу увидеться с тобой снова? Как сейчас. Когда светит солнце.

– А когда снова сумеешь устроить так, чтобы все люди в окрестностях твоего дома были заняты чем-нибудь другим? – спросила я со смехом.

– Винсента, я не хочу продолжать воровать у судьбы вот такие мгновения, как это.

Внезапно меня накрыла волна изнеможения, словно каждый нерв в моем теле вдруг обрел сверхчувствительность. Эти же самые слова были в каждом из его писем мне, которые он прятал в живой изгороди. Но до сих пор он никогда этих слов не произносил.

– Если люди узнают, добра нам ждать не придется, – продолжила я. Не имело значения, как бы он ни стал пытаться затем разделить ответственность за то, что мы творили с ним вдвоем, на кону стояла репутация только одного из нас – Моя. В тот самый момент, когда я пошла в сад ночью с мужчиной, с которым не была помолвлена, я нарушила не только границы собственности, я преступила все рамки приличий. А когда мы сняли друг с друга одежды и занялись любовью, я окончательно и бесповоротно стала падшей женщиной.

– Я не допущу, чтоб тебе причинили хоть малейший вред, – пообещал он, его лоб соприкасался с моим лбом, его руки обвивали мою талию.

– Я знаю, что ты попытаешься. Это было все, что он мог. Если его сестра и ее муж прознают, меня выставят из Хайбери Хаус.

Рисковала я не только лишь работой. Я могла потерять все. Пенсионного аннуитета[48]48
    В Англии после смерти человека его дети имеют право наследовать накопительную часть его пенсии; страховая компания производит регулярные выплаты из этих денег в пользу наследников.


[Закрыть], оставшегося после смерти моего отца, едва хватало на прожиток моему брату Адаму, не говоря уже обо мне. Я могла сколь угодно воображать себе, что я вольный художник, но я работала из-за того, что была вынуждена. И теперь и я, и мой брат, мы оба зависели от моего заработка.

Мэттью было проще. Даже имея на своей репутации налет эксцентричности, что стелился за ним, словно шлейф, подобно запаху одной из его роз, он все равно имел выбор – у него были варианты. Он мог жениться либо не жениться. Он мог начать свое дело либо не заниматься бизнесом вовсе. Он мог просто жить.

– Если бы ты только позволила мне доказать тебе, что ты мне можешь доверять, – сказал он, будто читая мои мысли.

– Мне не надо тебе доверять, – сказала я.

Он заключил меня в кольцо своих рук: – Мы все нуждаемся в том, чтобы хоть кому-то доверять, Винсента.

Я принялась изгибаться, не в силах вынести то, как он смотрел на меня – с такой открытой, честной надеждой. Я позволила ему увещеваниями выманить у меня еще один поцелуй, пока он провожал меня, идя от дома через внутренний двор, к моей повозке.

– Слать мне письма будешь? – спросил он. – Я проверяю нашу изгородь каждый день.

Румянец залил мои щеки, но все, что я могла сделать, лишь коротко кивнуть, а затем щелкнула поводьями. Но покуда моя лошадка неспешной трусцой выкатывала повозку со двора, я не смогла удержаться от того, чтоб не оглянуться на него – он стоял в калитке, неотрывно провожая меня взглядом.

Суббота, 29 июня, 1907 год

Хайбери Хаус

Жарко

Я солгала Мэтью. Я не написала ему сегодня утром, как обещала. Я проснулась, намереваясь написать письмо, но как только я натянула свой садовый фартук и ступила за порог двери моего коттеджа, то услышала крики и рев. Я поспешила к воротам между Хайбери Хаус и фермой и обнаружила, что обычно невозмутимый мистер Хиллок в смятении. Должно быть, одно из указаний моего брата Адама прочли неверно, поскольку вместо четырех телег гравия у ворот чинно выстроились девять тележек, запряженных осликами.

Я потерпела полное фиаско с гравием, однако кое-как разобралась с этой проблемой. Но затем на меня свалилась очередная неприятность – теперь касаемо зеркального пруда.

А затем сын мистера Хиллока, Молодой Джон, и еще один из садовников, Тимоти, вместо того, чтобы дружно гнуть пруты для садовых арок, повздорили и разодрались (подозреваю, разлад у них пошел вовсе не из-за способа сооружения тех арок для плетистых роз, а из-за некоей молодой деревенской леди).

Так все и шло весь день вчера – то одно, то другое. В итоге я окончательно умаялась к вечеру и у меня не было сил даже ручку занести над бумагой, не то чтобы черкнуть хоть краткую запись в дневнике. Посему я лишь сейчас, покуда выпиваю свою чашку чая завтракаю тостом, что приносит мне служанка каждое утро, выкраиваю несколько минуток, чтобы записать эти несколько строк. Далее сразу примусь за письмо к Мэттью.