Текст книги "Последний сад Англии"

– Я уеду туда и буду там до тех пор, пока нам не зачитают приговор об изгнании, – сказала я, согласно кивая, удивлённая практичности его предложения.

– Хорошо. Есть ещё одна вещь.

Когда я посмотрела на него снизу вверх, он ласково взял моё лицо в свои ладони и поцеловал меня.

– Скажи ещё раз, что станешь моей женой, – попросил он, его губы касались моих губ.

– Я буду твоей женой, – прошептала я.

Он снова нежно поцеловал меня, а потом поднял с земли мой альбом с карандашом: – Твои рисовальные принадлежности.

И, рука в руке, мы вышли из Сада Целесты.

Диана

Диана стянула с рук свои перчатки и сняла со своей головы маленькую серую шляпку, аккуратно приподняв её вверх на макушке так, чтобы не открепить ненароком траурную вуалетку. Возвращение из Лондона обратно в Хайбери было долгим и утомительным, но именно побывав в столице, она окончательно уверилась в том, что, наконец, смогла обрубить все концы. И вот, теперь всё было готово: в сумке крокодиловой кожи, которую она несла, крепко прижимая, на сгибе локтя, лежало её будущее.

– Благодарю вас, миссис Диббл, – сказала она, отдав все свои вещи экономке, но эту сумку оставив при себе. – Вы не знаете, где сейчас мисс Аддертон?

– Была в кухонном саду, на пару с миссис Гастингс. Думаю, та глаз положила на нашу картошку – опять пришла проверять, не созрел ли урожай и не пора ли уже картошку ту выкапывать, – рассказала миссис Диббл.

– Не могли бы вы попросить их, чтобы они присоединились ко мне в утреннюю комнату?

Миссис Диббл засуетилась, сперва побежала в кабинет, дабы отнести туда хозяйкино пальто.

Поглядевшись в висевшее на лестничной площадке огромное зеркало в золочёной раме, Диана взбила волосы, пару раз взбодрив пряди руками, чтобы привести в порядок примятую головным убором причёску.

– Ты выглядишь очень элегантно.

Она взглянула вверх, увидела подошедших Синтию и старшую сестру-хозяйку госпиталя МакФерсон.

– Я только что вернулась из Лондона.

– Думала, ты только на денёк съездишь, – сказала Синтия.

– Задержалась по делам дольше, чем собиралась. Потребовалось остаться там на ночь, – сказала она.

– Где ты останавливалась? – спросила Синтия.

Диана резко опустила руку и обернулась к ней, изобразив на лице улыбку, но та вышла неестественно-натянутой: – В Харлан Клаб, мне удалось сохранить в нём членство.

– Сестра-хозяйка только что заметила твоё отсутствие. Она говорит, что поняла это, поскольку ты, вопреки своему обычаю, в этот раз пропустила обход палат раненых и не помогала им писать письма домой, – сказала золовка.

По тому, как удивлённо и возмущённо вскинула брови сестра-хозяйка при этих словах, Диана догадалась, что тот разговор был вовсе не в таком осуждающем тоне, как намекала Синтия.

– Я лишь сказала, что сегодняшней вечерней почтой пришли письма нескольким бойцам, – сказала она.

– Как только я покончу с одним моим неотложным делом, непременно пройду обходом, как обычно, по всем палатам, – заверила Диана старшую медсестру.

Синтия вздохнула. С отрепетированным холодным спокойствием Диана расстегнула замочек своей сумки и вынула из двух привезённых ею из Лондона конвертов тот, что поменьше.

– Возможно, тебе интересно будет узнать, что в Лондоне я повидалась с некоторыми из моих старых друзей, в том числе с миссис Дельмонт, сокурсницей моей прежней преподавательницы игры на арфе. Перед самой войной она стала волонтёром Британского Красного Креста и теперь занимает довольно таки высокую должность среди медсестёр Добровольного отряда помощи. Её чрезвычайно заинтересовала та работа, которую выполнила в госпитале Хайбери Хаус ты, Синтия. На самом деле заинтересовала, причём настолько, что она посчитала, что будет полезно применить твой опыт службы комендантом в новом госпитале для выздоравливающих, что как раз открывается в Уэльсе.

– Я нужна здесь, – сказала Синтия.

Диана улыбнулась ещё шире и протянула золовке этот конверт: – Думаю, все подробности ты обнаружишь вот в этом письме от миссис Дельмонт.

Синтия рывком выхватила у неё конверт и, торопливо надорвав, тут же открыла его. Странное спокойствие охватило Диану, когда она наблюдала за тем, как Синтия сначала бегло просматривала письмо, а затем подняла взгляд на неё.

– Комендантом госпиталя Хайбери Хаус назначают тебя, – Синтия сказала это, словно выплюнула ругательство.

– Да, меня, – сказала она.

– Ты комендант – смех да и только.

– Когда госпиталь только-только въехал в особняк, я бы с тобой, пожалуй, согласилась. Я благодарна тебе за весь твой тяжкий труд, – сказала она.

– Это дом моей семьи, – сказала Синтия.

– Хоть ты и провела в нём своё детство, но теперь этот дом – мой. И когда война закончится, он останется таковым. Тебе было бы полезно запомнить это.

Синтия побледнела, но, тем не менее, продолжала наседать: – Ты ничегошеньки знать не знаешь про то, как управлять госпиталем для выздоравливающих.

В их разговор вклинилась старшая сестра МакФерсон: – Ничуть не сомневаюсь в том, что миссис Саймондс, имея опыт управления домом такого размера и руководства таким количеством слуг, в должностных обязанностях коменданта разберётся легко.

Диана с благодарностью посмотрела на сестру-хозяйку, Синтия же в её адрес лишь улыбнулась, коротко и скупо, отдавая дань учтивости.

– Думаю, ты увидишь, что должна отбыть в Уэльс не позднее, чем через неделю. Так что лучше бы тебе начинать паковаться. Твой кабинет мне вот-вот понадобится. И пока Синтия гневно, быстро и бессвязно пыталась что-то возразить, Диана обратилась к сестре-хозяйке, чуть склонив голову в её сторону: – Я была бы чрезвычайно признательна, если б сегодня вечером Вы смогли найти немного свободного времени для того, чтобы за чашкой чая проконсультировать меня – уверена, вопросов у меня будет множество. – Как пожелаете, помогу во всем, в чем смогу, – ответила сестра-хозяйка.

– Теперь мне надо спешить на другую, заблаговременно обговоренную, встречу. А после – помогать солдатам писать письма. Прошу простить, мне пора.

Она заторопилась прочь с лестничной площадки. Первый раз за долгое время она чувствовала себя на подъёме, восторг переполнял её. Ах, как она отделалась от золовки – одни махом! Вернула контроль над домом себе!

Подходя к своей утренней комнате, она увидала, что дверь туда уже отворена. Разговор, который она собиралась составить, обещал быть чрезвычайно рискованным, и было очень маловероятно, что он увенчается успехом. Однако, тем не менее, попытаться она была обязана.

Толчком распахнув дверь, она улыбнулась ждавшим её мисс Аддертон и миссис Гастингс: – Извините, что заставила вас ждать.

– Добрый вечер, мэм. Миссис Диббл передала, что вы хотели видеть нас обеих, – сказала мисс Аддертон.

Диана осторожно поставила сумочку на письменный стол и вытащила из неё пухлый, тяжёлый конверт, который опечатал её адвокат: – Я бы хотела, чтобы вы, мисс Аддертон, ответили на мой следующий вопрос.

– Что за вопрос? – поинтересовалась миссис Гастингс.

– Миссис Саймондс хотела бы взять на себя ответственность за Бобби, чтобы я могла уехать в Лондон, – сказала мисс Аддертон.

Диана подняла руку, призывая к молчанию: – В действительности, я бы хотела сделать нечто большее. Я хочу усыновить вашего племянника.

Миссис Гастингс в шоке обхватила рукой своё горло.

– Вы никогда словом не обмолвились про усыновление! – воскликнула мисс Аддертон.

– Не говорила, поскольку не знала, осуществимо ли это. Для начала мне надо было поговорить об этом с моим адвокатом, – она сделала паузу, – Я стану не просто законным опекуном Бобби. Я стану его матерью. Он станет мне сыном. Подумайте об этом, мисс Аддертон. Я смогу сделать для него то, что вы никогда сделать не сможете. Вы никогда не сможете отправить его в надлежащую школу или купить ему надлежащую одежду. Когда он станет старше, я смогу наставить его на наилучшую жизненную стезю. Я смогу обучить его всему, что нужно, чтобы добиться успеха. Настанет день, и Хайбери Хаус достанется ему. Жизнь его я смогу сделать незаурядной.

– Вы не можете вот так запросто сторговаться и обменять одного сына на другого, – сказала миссис Гастингс.

Глаза Дианы злобно сузились: – Моего сына не заменит никто, и ничто его не вернёт. Всеми фибрами моей души я желала бы, чтобы ключи в Зимний сад я спрятала бы тогда понадёжнее или чтобы я выдрала ядовитые растения все до одного в этом саду! Я никогда не перестану сожалеть о том, что моими последними словами ему было «поди прочь». Он был моим сыном, – голос её сорвался, – Он был частью меня, самой лучшей частью, и здесь есть лишь один человек, кто близок к пониманию того, что я чувствую, кто по-настоящему понимает, каково это – его потерять.

– Бобби – пятилетний мальчик, – сказала мисс Гастингс.

– А я – мать его лучшего друга. Бобби и я всегда будем связаны нашей общей потерей.

– Я ещё могла бы понять ваше желание усыновить Бобби, будь он сиротой, но у него есть семья. Вот же стоит его родная тётя, – мисс Гастинг указала на мисс Аддертон, бледную как смерть.

Диана прикрыла глаза. Как ей убедить этих женщин? Первый раз за долгое время она могла представить свою жизнь, не ограниченную лишь стенами этого дома. Она не желала быть раздавленной тяжестью своего горя, полностью уйдя в себя. Она хотела раскрыть объятья и отдать всю свою любовь этому ребёнку.

– Вы точно можете это сделать? – услышала она, оторвавшись от своих дум, как переспрашивает её миссис Гастингс.

– Мисс Аддертон, если вы улучите минутку, чтобы хотя бы взглянуть в те документы, что подготовил мой адвокат …

– Я сделаю это, – оборвала её на полуслове мисс Аддертон и сгребла к себе со стола все бумаги скопом, – Я это подписываю, и Бобби ваш?

– Да, – выдохнула Диана, – Об остальном позаботится адвокат.

Мисс Аддертон опустила взгляд к бумагам, сплошь покрытым машинописными строчками.

– Стелла… – начала, было, Миссис Гастингс.

Мисс Аддертон обернулась к ней: – Бэт, я не могу быть для Бобби матерью.

– Никто тебя и не просит быть ему матерью, – сказала Миссис Гастингс.

– Ты просишь. Хотя и не говоришь про это прямо. Да, я могу отвести его в школу, не забываю покормить его, удостовериться, что он принял ванну. Но вот и всё, что можно спокойно вычеркнуть из списка. Я не могу полюбить его так, как мне следовало бы. С того самого дня, как погибла Джоан, я всё старалась, старалась заставить себя это сделать. Но я не могу, – сказала Мисс Аддертон.

– Но его семья – это ты, – настаивала Миссис Гастингс.

– Эх, ты… А я-то думала, что уж ты лучше кого бы то ни было знаешь, каково это – жить с человеком, который заботится о тебе лишь оттого, что обязан.

Миссис Гастингс вылупила на неё глаза: – Ч моей тёткой было совсем другое дело.

– Правда что ли? Разве ты тогда не хотела бы, чтоб тебе выпал хоть малейший шанс, чтобы тебя растил кто-то, кто тебя бы любил? – спросила Мисс Аддертон.

– Я могу полюбить Бобби, – вставила свою реплику Диана, – Я уже люблю его за то, кем он был для моего сына. Пройдёт какое-то время, и я смогу полюбить его как родного.

Мисс Аддертон кивнула, не отрывая взгляда от бумаг, что держала в руках: – Я подписываю это, а вы даёте мне денег до Лондона?

– Да, – выдохнула Диана, – Я дам вам денег достаточно для того, чтобы себе комнату в гостинице, или, если хотите, чтоб арендовать себе отдельную квартиру. Я помогу вам обновить ваш гардероб и за ваши курсы я внесу плату – но не эти, по переписке, а за настоящий очный курс при реальном колледже, где учат на секретарей. Я могу попросить моих друзей в Лондоне заняться вашим трудоустройством – вам подыщут хорошее место. Позвольте мне помочь вам прожить ту жизнь, о которой вы всегда мечтали.

– На сказку это мало похоже, – сказала Мисс Аддертон и невесело усмехнулась.

Миссис Гастингс переводила взгляд с одной женщины на другую: – Поверить не могу, вы что, действительно это обсуждаете?

Мисс Аддертон резко развернулась на каблуках к своей лучшей приятельнице: – Я ненавижу здесь всё. Я ненавижу быть в услужении. Я ненавижу мою сестру за то, что она свалила из Урикшира, а я застряла тут. Бэт, ты живёшь так, как хочешь. Так дай и мне попытаться устроить мою жизнь.

И Миссис Гастингс, всё это время выглядевшая так, словно готова была продолжать спорить до посинения, в раз заткнулась.

– Вы можете видеться с Бобби в любое время, когда захотите. Я буду счастлива привезти его в Лондон, если так будет для вас проще, – сказала Диана.

Мисс Аддертон обхватила себя руками и принялась раскачиваться из стороны в сторону – словно старалась сама себя успокоить, убаюкать: – Миссис Саймондс, поймите, пожалуйста, – если я подпишу документы, племянника больше не увижу никогда. Но я правда захочу знать, как там он. Вы будете мне слать письма?

– Конечно, – сказала она.

Кухарка протянула руку, чтобы взять чернильное перо: – Где мне расписаться?

– Вот три копии, одна для вас, другая для меня, а третья для моего адвоката, чтоб он мог удостоверить факт усыновления, – сказала она, вытаскивая бумаги из внезапно ослабевших рук мисс Аддертон, чтобы указать той, где именно поставить роспись. Затем она сама склонилась над столом, чтобы расписаться на необходимых страницах.

Выпрямляясь, она протянула ручку миссис Гастингс: – Нам требуется один свидетель.

Миссис Гастингс воззрилась на ручку; на миг Диане даже показалось, что та откажется подписывать.

– Бэт, пожалуйста, – прошептала Мисс Аддертон.

Миссис Гастингс выхватила перо из её руки: – Ладно.

– Бэт, ты уж пригляди тут за ним. Ты же будешь жить поблизости, – вздохнула мисс Аддертон.

Диана предупреждающе выгнула бровь, и Миссис Гастингс ответила: – Мой супруг и я уже условились, что арендуем дом на землях Брэмбридж. Когда война закончится, мы уедем туда.

– Звучит так, словно для всех нас начинается новая жизнь, – сказала Диана.

Миссис Гастингс поджала губы, но кивнула в знак согласия.

Диана взяла стоявшую на письменном столе бутылочку с просеянным мелким сухим песком, посыпала им поставленные подписи, чтобы свежие чернила поскорее высохли, затем отошла в сторону. Дело было сделано.

– Теперь что? – спросила миссис Гастингс.

– Поговорю с Бобби и скажу ему, что он станет жить тут. Ежели только вы, мисс Аддертон, не захотите сама сказать ему об этом, – ответила она.

– Нет. Пойду начну собираться, чтоб к концу следующей недели уже уехать, – сказала мисс Аддертон, забирая свой экземпляр договора.

– Напишу моему банкиру. Он позаботится о том, чтобы вы ни в чём не нуждались, – сказала она.

Мисс Аддертон повернулась, было, уже готовая выйти из комнаты, но затем оглянулась через плечо

– Вы больше не сможете звать его «Бобби» – это имя слишком уж простецкое для наследника дома. «Роберт» было бы лучше.

Диана зажмурилась до боли в глазах: – Оно было настоящим именем и Робина тоже.

– Это хорошее имя, – поддакнула Миссис Гастингс.

Диана слабо улыбнулась ей, благодарная за эти слова – за эту, так сказать, оливковую ветвь мира. Эта молодая женщина, быть может, никогда её так и не поймёт – да и большинство людей не поняли бы – но Диана совершенно точно знала, что сейчас сделала то, что было единственно верным для тех троих.

– Мы узнаем, что Бобби об этом думает, но позже, – сказала она, – Давайте сейчас спешить не станем, а будем делать только одно дело за один раз.

Эмма

Октябрь 2021

Ногой в грубом ботинке Эмма вогнала лезвие лопаты в грунт, срезала ещё один пласт земли, подцепила и вывернула его из той ямы, которую копала уже добрых минут пять. Из рисунков Бэт стало понятно, что напротив стены, окружавшей Зимний сад, когда-то имелись две красивые опоры для гортензий. Обычно это выносливые растения, но те гортензии, которые она обнаружила, когда делала обрезку чересчур разросшейся листвы, были настолько больны, что её взяло сомнение, а надо ли вообще. их сохранять или лучше заменить на новые. Понадобилось сделать всего пару телефонных звонков услужливым менеджерам – её заказ был принят очень быстро, причём с большой скидкой, и ей доставили, в целости-сохранности, два огромных растения, выращенных в горшках.

В обычной ситуации она углубилась бы лишь на фут[59]59
    Фут – английская мера длины, около 30 см


[Закрыть] или около того да и высадила бы в открытый грунт эти кусты. Но в этом саду выкопанные ею посадочные ямы были со всех сторон окружены корнями других растений, сплётшимися настолько густо, что она заглубила ямы ещё сильнее, чтобы дать новым гортензиям шанс на выживание. Уже дважды приходилось ей доставать ножовку, чтобы продраться сквозь этот клубок корней; она уже вся взмокла и скинула кофту.

– Привет!

Эмма подняла глаза и зажмурилась, словно взглянула на солнце, хотя день стоял пасмурный. На вершине лестницы, прислонённой к окружавшей сад стене с внешней стороны, стоял Генри – волосы, как всегда, растрёпаны, на лице привычная усмешка, – но от этой его улыбки сердце её словно перевернулось.

– Привет. Ищешь Сидни или Эндрю? – спросила она.

Тебя он искал. Эти слова, сказанные давеча Чарли, вдруг прозвучали сейчас у неё в голове.

– По-честному, тебя я ищу, – Генри перекинул свою долговязую ногу через гребень стены, а она стояла молча и смотрела, как он спускается по лестнице вниз, в сад. И была немножко разочарована тем, что под чёрным джемпером крупной вязки не было видно, какая же футболка на нём на этот раз.

Генри слез с лестницы и сразу огляделся: – А тут становится красиво.

– Спасибо. Пока ещё результат не виден, по-настоящему всё здесь разрастётся так, как надо, не раньше, чем через год, но всё обязательно получится, – сказала она.

– Слышал, Сидни запрягла тебя переделывать кухонный сад и нагрузила ещё какой-то работой в фруктовом саду.

Она засмеялась: – Я сделала Чарли своим деловым партнёром, так он первейшим делом отменил моё решение и приказал передать заказ на кухонный садик ему. Устроил, так сказать, государственный переворот в нашей команде.

– В жизни бы не подумал, что Чарли может стать таким деспотом. Но, может быть, получить чуточку власти – это как раз то самое, что ему необходимо. Что ты сама думаешь об этом проекте?

Новый садик не будет с исторической точностью воспроизводить старый. Например, мы сажаем там больше таких сортов овощей, которые устойчивы к заболеваниям. Но это будет забавно. Как раз сейчас Зак и Вишал обмеряют участок, чтобы разместить высокие гряды.

Я видел. Сидни провела меня через кухонный садик, – Генри жестом показал на её лопату. – У тебя есть ещё одна такая же шутка?

Эмма утвердительно кивнула и протянула ему ту лопату, которой до этого работал Чарли. Когда она передавала инструмент ему, их руки пальцы соприкоснулись. Сердце её снова словно перевернулось.

– Насколько глубоко копать? – спросил Генри. Он, казалось, вовсе не обращал внимания на то, что с ней сделалось при одной лишь только мысли о том, что она увидит его. Или, наверное, это всегда было так, просто раньше она очень сильно старалась это игнорировать.

– На глубину чуть больше фута, – сказала она.

Он крякнул и всадил лопату в землю. Замешкавшись на мгновение, она сделала то же самое с другой стороны посадочной ямы.

– По какому делу ты хотел меня видеть? – спросила она и мотнула головой, чтобы убрать от лица волосы, завязанные в хвост, и увидеть его лицо.

– Просто захотел тебя увидеть. Ждал-ждал, захотелось поглядеть, куда ж ты подевалась. Подумал, может, ты уже начала прикидывать, чем станешь заниматься после Хайбери.

Её губы сами собой растянулись в улыбке: – Да, у меня на очереди уже имеется следующая работёнка, но я подумала и решила, попридержу-ка за собой Боу Хаус ещё немного.

Он резко вскинул взгляд на неё: – Правда?

– Правда. Работать я буду в Берик-апон-Туид, а на выходные приезжать обратно в коттедж.

– А как же твой кочевой образ жизни? – спросил он словно бы вскользь.

– Осознала, что прекратить бродяжничать и оставаться на одном месте, хотя б на время, может оказаться очень даже неплохо, – сказала она и подумала о тех договорённостях, которые уже составила с местным агентом по продаже недвижимости насчёт того, чтобы съездить осмотреть дома вокруг Хайбери.

– Знаешь, у нас тут отродясь не бывало вот этих вот всех совместных выпивок типа «добро пожаловать-здравствуйте, дорогие соседушки», – сказал Генри.

Она рассмеялась: – Ну, вместо этого мы сходили вместе на викторины в паб.

– Добро пожаловать. Какие напитки предпочитаете? Столик тет-а-тет? Да, так всё и происходит, как правило, – сказал он.

Она снова вонзила лопату в землю, но повернуть пласт земли никак не получалось – лопата застряла.

– Ты там в порядке? – спросил он.

– По ходу, я врубилась в какой-то корень или в камень, – сказала Эмма. Но когда она принялась раскачивать заклиненную лопату, то услышала скрежет металла о металл. Попросила, показав рукой: – Подай мне вон тот совок, пожалуйста.

Генри подал. Она припала к земле и стала рыть, отбрасывая в сторону один совок грязи за другим.

– Можешь копать на той стороне? – попросила она.

Генри укоротил свои взмахи лопатой, чтобы не задеть Эмму. Он окапывал место по кругу, в то время как она копала вглубь. Потребовалось приложить некоторое усилие, но всего через несколько минут они откопали и очистили от слоя земли крышку какой-то плоской коробки, густо околоченную гвоздями.

– Что это? – спросил он.

– Не знаю. Но вот здесь, сверху, она ничем не прижата. Думаю, я сумею её приподнять.

– Понял, – сказал он.

Они оба поднатужились – и вытащили из земли остальную часть коробки. А на ней – на проржавелой петле – висел замок.

– Дай твой совок, попробую им, – попросил Генри.

Эмма протянула ему совок; он им отчистил от земли петлю, а затем несколькими ударами сшиб замок.

– Я знаю нескольких историков, которые пришли бы в ярость от того, что ты сейчас сделал, – сказала она.

– Тогда очень хорошо, что их тут нет, правда? – спросил Генри беспечно, – Хочешь, предоставлю тебе честь открыть её?

Эмма кивнула и медленно открыла крышку.

Внутри была клеёнка. Она приподняла её и увидела десятки старых фотокарточек какого-то маленького мальчика. На некоторых снимках он был один, на других стоял рядом с какой-то элегантной женщиной, зажато позируя на камеру.

– Это кто? – спросил Генри.

– Без понятия, – сказала она, приподнимая одну из фотографий.

– Нам следует показать это Сидни, – сказал Генри, вытащил свой телефон, набрал её номер, поставил на громкую связь, – Привет, Сид!

– Как у вас там дела? – спросила она.

– Ты сейчас точно рванёшь сюда, в Зимний сад. Эмма и я кое-что нашли, – сказал он.

– И что же это? – спросила Сидни?

– А вот приходи и увидишь, – сказал он.

– Окей, но только перетащите-ка вы эту штуку через стену. Сегодня я не настроена лазить вверх-вниз по всяким лестницам, – сказала Сидни.

– Будет сделано.

Пока он разговаривал, Эмма положила фотокарточки обратно и закрыла крышку.

Генри вскарабкался по лестнице, ведущей из сада, на гребень стены, и встал на верхнюю ступеньку той лестницы, что спускалась со стены наружу. Эмма бросила ему верёвку, другим концом которой обвязала коробку, он принялся рывками выбирать верёвку, поднимая коробку, а она при этом лезла вверх по лестнице, держась одной рукой за перекладины, другой же рукой придерживала коробку, так и норовившую начать вращаться при каждом рывке верёвки. Когда она добралась до гребня стены, Генри слез вниз, она за ним следом.

Эмма как раз спускалась, когда торопливыми широкими шагами, практически бегом, к ним подошла Сидни: – Что вы нашли?

Эмма снова открыла коробку, вынула одну из фотокарточек: – Вы знаете, кто эти двое?

Сидни нахмурилась: – Это моя прабабушка Диана, так что это, должно быть, мой дедушка Роберт, – Сидни начала перебирать фотоснимки, переворачивая каждый оборотной стороной, – Вот, взгляните на это фото. Кто-то на обороте надписал: «Робин, 3 годика».

– Здесь столько фотографий, на которых заснят малыш. Кто бы стал закапывать такое?

– Там есть ещё что-то, – сказал Генри.

Сидни сгребла все фотокарточки в сторону, их взглядам открылось нечто, похожее на содержимое детской коробочки с игрушками. Набор крошечных солдатиков, игрушечный грузовичок, пара книжек, джемперок, пара детских ботинок – на каблук каждого ботиночка пришита птичка-малиновка[60]60
    Птичка-малиновка (англ. a robin) – игра слов: по-английски малиновка – robin, это слово пишется и произносится одинаково с английским именем Робин – Robin.


[Закрыть]…

– Что это за вещи? – спросила Сидни.

– Глядите, там какой-то конверт! – сказала Эмма.

Сидни открыла конверт и вынула из него несколько бумаг. Самым первым в этой пачке листов лежал какой-то документ явно официального вида – входящий номер в верхнем углу, а поперёк всего текста надпись красными чернилами «Копия заверена»:

Дата рождения, место рождения (графство): 12 марта 1939 года, Бристоль

Имя и фамилия ребёнка: Роберт РЕЙНОЛДС

Имя и фамилия: Диана САЙМОНДЗ

Адрес: Хайбери Хаус, Хайбери, Уорикшир

Род занятий родителей усыновлённого ребёнка: домохозяйка

Дата усыновления: 16 ноября 1944 год

– Это неправда, это не может быть правдой, – сказала Сидни, – Мой дедушка не был усыновлён. Его имя вписано чернилами в семейную Библию точно над записью с датой смерти его отца, а совсем недавно, в начале этого года, разбирая дедушкины бумаги, я обнаружила его свидетельство о рождении.

Но стоило Сидни лишь перелистнуть эти бумаги на усыновление на следующую страницу, как всё стало ясно как белый день.

– Чьи это подписи? – спросила Эмма, пальцем указывая на нижний угол листа.

– Диана Саймондс, Стелла Аддертон…

– И Бэт Гастингс? – спросил Генри, – Но зачем моей бабуле было идти в свидетельницы?

– Ты рассказывал, что она была работницей где-то в округе. Она, должно быть, была знакома либо с Дианой Саймондс, либо этой Стеллой. По-видимому, они познакомились, когда хозяйка поместья дала разрешение пропускать Бэт на территорию садов, чтобы та могла делать там свои зарисовки. Ну, те, которые ты мне показывал, – сказала Эмма.

Сидни остекленевшим взглядом смотрела в пространство:

– Я не понимаю.

Эмма молча смотрела, как Сидни круто развернулась на каблуках и помчалась обратно к особняку с коробкой в руках. Эмма с Генри переглянулись и тотчас рванули за ней следом.

Сидни влетела в дом, пробежала вниз по коридору, прямиком в библиотеку. Здесь они нагнали её, встали за её спиной – а она стояла перед высоким резным деревянным аналоем[61]61
    Аналой – это высокий четырёхугольный столик с покатым верхом, на который кладут книги для богослужений.


[Закрыть], на котором лежала какая-то огромная книга.

– Это семейная Библия. Записи в ней уходят вглубь веков на семь поколений по линии Хелен Мелькорт, – Сидни рывком раскрыла книгу, и начала вести пальцем вниз по странице, на которой были написаны имена – разными почерками, разными оттенками чёрных чернил.

– Вот, Роберт Саймондс. Это мой дедушка.

Генри вгляделся в текст из-за плеча Сидни: – «Рождён 14 мая 1939 года».

– Сидни, даты не сходятся, – проговорила Эмма, стараясь сохранять спокойствие.

– Но если Роберт Рейнолдс был усыновлён, тогда кто же этот мальчик? – спросила Сидни, пальцем прижимая имя «Роберт» на странице своей семейной Библии

– Генри, помнишь тот рисунок твоей бабушки, на котором под деревом двое мальчиков? – спросила Эмма.

– Так ты думаешь, в годы войны тут было двое мальчиков. Один – Робин, а другой – Роберт, дедушка Сидни, – проговорил Генри, словно читая её мысли.

– Да, этот рисунок у меня в Боу Коттедж, я могу принести его, – мягко сказала Эмма.

– Хорошо бы, – тихо сказала Сидни.

– Ты в порядке? – спросила Эмма.

Сидни обхватила себя руками: – Зачем же было Диане, если у неё уже был один сын, усыновлять другого, но никогда ни единым словом никогда не упоминать больше того, первого мальчика? Единственное объяснение, которое приходит мне на ум, это то, что Робин, должно быть, умер.

Все трое одновременно опустили глаза и посмотрели на фотоснимок трёхлетнего Робина.

– Могу предположить, в те годы не одна лишь война приносила горе в семьи, – медленно проговорила Эмма.

– Если эти даты рождения и усыновления верны, Роберту было всего пять лет, когда его усыновили. Он, вероятно, мало что помнил про свою жизнь до усыновления, – сказал Генри.

– В практически каждой семье имеются свои секреты. Может, об этом просто не хотели рассказывать, – сказала Эмма, – Может, Диана подумала, что ему же будет проще, если он вырастет, не зная и потому не переживая об этом. Мне не известно, кем он был раньше, но, очень вероятно, жить в роли сына богатого семейства было легче.

– Сидни, послушай, – Генри запустил пятерню в свою шевелюру, дёрнул, – Думаю, мы, давненько уже, но встречались со Стеллой Аддертон. Моя бабуля имела обыкновение время от времени ездить в Лондон к своим агентам обсуждать, на каких выставках какие её картины размещать. Там она останавливалась у своей подруги, Стеллы. Фамилию её я не помню, но Стелла была, как мы называем это теперь, помощником какого-то руководителя. Она много путешествовала – часто ездила в командировки – и потому оставляла ключ от своей квартиры Нэнни (так назвали мы нашу бабулю). Как-то раз Нэнни взяла меня с собой, мне лет десять тогда было. Мы ходили в Лондонский Зоопарк.

– Думаешь, Бэт рассказывала Стелле, как поживает Роберт? – спросила Сидни.

– Мне бы очень хотелось верить, что да.

Эмма слушала в пол-уха, поскольку её взгляд зацепился за ещё кое-что, имевшееся в семейной Библии старинного рода Саймондс. Нет, этого не могло быть… Она поверить не могла, что ответ на вопрос столетней давности – и даже более, чем столетней, – всё это время постоянно находился на самом виду, если б только кто-то знал, что надо искать.

– Я сфоткаю вот это, не возражаешь? – спросила она.

– Хм, – шёпотом хмыкнула Сидни, принявшаяся снова рыться в коробке.

– Так я сфоткаю родословное древо? Ты не против?

– Давай, – сказала Сидни, снова переключившая всё своё внимание на закопанные предметы, являвшие собой свидетельства жизни неизвестного мальчика.

– Эй, тут внутри ещё что-то, – сказал Генри.

Камера айфона Эммы щёлкнула, сработав, она тотчас обернулась и увидела, что он держит какой-то большой железный ключ.

Сидни сощурилась: – Неужели это…..

– ….ключ от ворот в Зимний сад. Идёмте, разыщем Эндрю и Чарли, – сказала Эмма.

Спустя полчаса, они все стояли напротив ворот, что вели в Зимний сад. Сидни разволновалась, её била нервная дрожь, от чего она чуть ли не намертво стиснула ключ в руке. А Эмма сделала шаг назад, продолжая глядеть в свой телефон, не зная, верить или нет тому, что она сфотографировала.

– Эмма, – позвала её Сидни.

Она моментально вскинула голову, сунула телефон обратно в карман: – Чем могу помочь?

Её приятельница протянула ей ключ: – Думаю, отпереть его следует вам.

– Нет, это же ваш сад, – сказала Эмма.

Сидни помотала головой:

– Но к жизни его возвращаете вы.

Эмма бросила взгляд на Эндрю – он кивнул, соглашаясь. Она нервно сглотнула, но, тем не менее, взяла ключ. Вставила ключ в замок – он достаточно легко проскользнул, но чтобы открыть его потребовалось приложить усилия.