Текст книги "Последний сад Англии"

Винсента

Пятница, 17 мая 1907 года

Хайбери Хаус

Тепло, небо ясное

Сегодня – сегодня вечером – столько всего произошло! Я дрожу от волнения, словно девчонка.

Я никогда не была завзятой модницей. Были у меня вечерние платья для ужина. Однако бальное платье – это нечто несколько иное. Вот почему в начале сегодняшнего вечера, надевая свое лучшее вечернее платье и чуточку запутавшись в его кружевных рукавах, я испытала легкое беспокойство. Мне довелось побывать на бесчисленном множестве званых ужинов, но нынешний ужин был не просто ужином. После него будут танцы, бальная зала будет полна женщин, одетых в самое лучшее. Я бы уже давным-давно заранее придумала какой-нибудь повод и отпросилась у миссис Мелькорт, умолив ее разрешить мне не идти на устраиваемые ею танцы, если бы не надежда увидеться там с Мэттью. С той поры, как он поцеловал меня, миновало три недели, за это время мы виделись друг с другом лишь очень недолго и никогда наедине.

Каждый первый вторник месяца он чаевничает со своей сестрой и взял себе за правило после этого совершать с ней пешую прогулку по разрабатываемому саду. Дважды мне показалось, что я подловила момент, когда Мэттью смотрел на меня – я работала на длинной клумбе, а он и миссис Мелькорт курили сигары на веранде, – но я не была уверена, смотрел он все же иль нет.

Я не хотела беспокоиться насчет Мэттью и насчет того, что он мог бы подумать про меня после той нашей интерлюдии, нона самом деле меня это заботило.

Каждый поцелуй, что случался в моей жизни, был просчитанным риском, тем не менее, тому риску, на который я пошла с Мэттью, я радовалась. Но могла лишь надеяться на то, что он этому был тоже рад.

На том вечере он точно бы присутствовал, наряду с самыми лучшими семьями графств Уорикшир, Глостершир, и Оксфордшир. На ужине поздним вечером перед балом мне повстречались три такие пары – все эти мужчины были видные промышленники, со своими женами – приехавшие с севера, из Лондона, понадобилось три ездки экипажей, чтобы забрать их всех с железнодорожной станции. Нынче утром, направляясь к деревенскому книготорговцу, я услыхала, как несколько деревенских кумушек оживленно болтали, обсуждая наряды тех заезжих дам.

На самом подходе к особняку, я еще раз обдернула, поправляя, рукава своего платья и, прежде чем войти в дом с веранды через французские двери, вновь повыше, чуть ли не к самым локтям, натянула свои белые перчатки.

Мисис Крисли была занята, помогая группе из четверых гостей с их верхними одеяниями и шляпами, потому я оставила свою шаль на буфете и прошмыгнула через прихожую незамеченной. Однако невидимкой я оставалась не слишком долго. Не успела я сделать и трех шагов в гостиную, как ко мне кинулась Миссис Мелькорт, приветственно протягивая руки.

– Моя дорогая мисс Смит, – говорила она, улыбаясь и вся сияя, – вы именно та женщина, которую я хотела видеть. Леди Киннер, могу ли я представить вам мисс Смит?

Я сделала реверанс и стала разглядывать эту леди, надеясь, что это даст мне какую-нибудь подсказку, которая поможет мне понять, почему миссис Мелькорт сегодня оставила свою привычную ледяную манеру обращения. Несомненно Леди Киннер женщиной была выдающейся. Она несла себя так, словно грациозность и хорошие манеры были для ее существа настолько же фундаментальны, как кровь и кости. Свои серебристо-седые волосы она носила круто завитыми и тщательно уложенными в прическу-облако. А ее платье – лиловое, с заниженной линией талии – было покрыто черной сетчатой накладкой.

Она была очень миниатюрна, маленького роста, ее глаза светились незаурядным интеллектом. Она мне сразу понравилась.

– Мисс Смит, когда миссис Мелькорт рассказала мне, что вы – та женщина, которую мистер Мелькорт избрал для того, чтобы преобразить сады Хайбери Хаус, я была рада и восхищена. Моя дорогая подруга миссис Бартоломью не переставая воспевала дифирамбы вам, вы сотворили просто какую-то магию в ее поместье Авенлан, – сказала леди Киннер.

Я скромно сдержанно улыбнулась:

– Благодарю вас, леди Киннер. Я признательно ценю акколады миссис Бартоломью, особо касаемо ситуации с Авенланом, – я бросила взгляд на миссис Мелькорт, – Этот дом выстроен высоко на скалах Дувра, и морской ветер продувает сад насквозь. В таком окружении многие растения вообще не выживут, так что было жизненно необходимым провести тщательнейшую селекцию каждого сорта.

Также поперек всего имения мы построили ветрозащитные стены и разбили аллеи деревьев, но при этом ни одна стена и ни одна аллея не перекрывает виды из дома на море.

Сама работа была не страшна – страх вызывал требовательный характер самой миссис Бартоломью. Эта упрямая женщина, не боясь высказывавшая собственное мнение, знала про деревья-эндемики Британских островов столько же, сколько и я. В ходе этого проекта мы яростно спорили по разным моментам, и к его концу мы обе были блистательными специалистками по флоре Островов, ведь каждая стремилась доказать, что другая ошибается.

Словно прочитав мои мысли, леди Киннер сказала:

– Уверена, что миссис Бартоломью оказалась энергичной клиенткой.

– Можно сказать и так, – ответила я.

– Лаура всегда была такая, с тех самых пор, как мы обе были девочками, – сказала меди Киннер, в этих словах была любовь, – вы уступали?

– Когда я была права, я не уступала. Наша самая напряженная битва была за один ряд живой изгороди из лаванды обыкновенной. Я сказала, что в саду на побережье в них нету никакого смысла, но она настаивала, поэтому мы высадили этот ряд, чтобы посмотреть, выживет ли лаванда, – она погибла пять недель спустя.

– Что сделала она? – спросила леди Киннер.

– Спросила, счастлива ли я, доказав свою точку зрения. – Я сказала, что да, тогда она подняла руки вверх и сказала: – Проблема в том, мисс Смит, что вы и я слишком похожи, а это означает, что я не могу не полюбить вас.

В течение всего этого обмена репликами миссис Мелькорт глядела на нас, склонив голову на один бок, словно бы взвешивая, насколько далеко вверх по социальной лестнице заведет меня эта непринужденная беседа с меди Киннер.

Затем Леди Мелькорт встряла в наш разговор:

– Леди Киннер, такая досада, что Ваша племянница не смогла приехать. Присутствие такой «английской розы» на нашем маленьком танцевальном вечере было бы истинным восторгом.

– Терезу очень опечалило то, что она пропустит это событие, но еще три недели она пробудет в Бостоне и вернуться оттуда покамест не может – она водится со своей тетушкой по материнской линии, – рассказала мне леди Киннер.

– Мэттью будет по ней скучать. Прошлой осенью, когда они познакомились, знаю, что ему чрезвычайно понравилось находиться в ее обществе, – сказала Миссис Мелькорт.

Что про это думала леди Киннер, я так никогда и не узнала, поскольку миссис Мелькорт получила от прислуги сигнал о том, что ужин готовы подавать, и поэтому, опершись на руку джентльмена, чей статус был выше всех из присутствовавших гостей, – это был муж леди Киннер, сэр Терренс Киннер, – прошествовала прочь, туда, где сервировали званый ужин.

Повсюду вокруг меня джентльмены вставали в пару с теми леди, которых им следовало сопровождать на ужин, об этом, без сомнения, их заранее отдельно проинформировала миссис Мелькорт. Я стояла там, разглаживая юбки моего платья и чувствуя себя гораздо более, чем немного потерянной, когда около меня возник Мэттью.

– Мисс Смит, честь провести вас в залу, полагаю, имею я, – сказал он, подставляя свою руку таким образом, чтобы я могла взять его под локоть.

Я закусила губу и просунула свою ладонь в сгиб его руки:

– Это очень любезно с вашей стороны, мистер Годдард, благодарю вас.

Пока мы шли к гостиной, я осмелилась сказать:

– Я могла бы предположить, что как брат нашей хозяйки вы могли бы быть поставлены в пару с какой-нибудь более достойной женщиной. Возможно, с племянницей леди Киннер?

Он фыркнул и рассмеялся:

– Уже второй год пошел, как Хелен проталкивает кандидатуру мисс Терезы Орлеон; эта женщина на 15 лет младше меня и заинтересована мною столь же мало, сколь и я ею.

– Она не выгодная партия?

– Его ладонь укрыла мою ладонь, как раз в тот момент, когда мы входили в двери и были на виду у всех гостей:

– Она великолепная партия, но у меня решительно не имеется амбиций, подобных тем, что есть у моей сестры.

– Вы, верно, уже подумывали о женитьбе. Этого следует ожидать от вас, – сказала я.

Он скосил взгляд в мою сторону:

– Несомненно, это вы уже подумывали о замужестве. Это было бы ожидаемо от вас.

Мой рот оставался крепко, решительно закрытым.

Мэттью сжал мою руку:

– Я рад, что на сегодняшнем вечере мисс Орлеон не присутствует. К этому званому ужину я предпочел бы сопроводить вас.

Все то время, пока он вел вокруг стола к свободному стулу и выдвигал его, я поворачивала мысленно эти его слова то так, то эдак. Когда я увидела, что он взялся за спинку резного дерева стула возле меня, я подняла взгляд, чтобы поблагодарить его за внимание.

Даже отсюда было заметно, как сидевшая на почетном месте во главе стола миссис Мелькорт нахмурилась.

– Твоя сестра кажется недовольной, – сказала я, усаживаясь и наблюдая за ним.

Он склонился ближе ко мне:

– Сегодня, немногим ранее, я убедил одного из лакеев поменять местами именные карточки. Предполагалось, что меня усадят между женой викария и миссис Филсом.

– Мистер Годдард, – проговорила я в притворном ужасе, но едва сдерживая смех, готовый слететь с моих губ.

– Обещаю вам, мисс Смит, нет никого, с кем бы более охотно сел рядом за столом, несли чем с вами.

Я хочу написать больше, но, думаю, мне нужно будет днем обдумать все то, что произошло после ужина, и уже беспристрастно понять, насколько я смелая. А сейчас я откладываю в сторону ручку и говорю доброй ночи. Доброго утра. Доброго дня.

Суббота, 18 мая 1907 года

Хайбери Хаус

Небо ясное

Я прилежно отлынивала от моего дневника, но, знаю, я должна записать то, что случилось после званого ужина миссис Мелькорт, хотя бы даже единственно для того, чтобы однажды иметь возможность оглянуться на это и вспомнить, что это не было плодом моего воображения.

После того как последняя перемена блюд была унесена со столов и леди удалились в гостиную, чтобы дать джентльменам время испить портвейна, начали съезжаться те гости, что были приглашены лишь на танцы. Я не особо утонченная танцовщица и потому балы представляют для меня мало интереса. Поприсутствую час-другой и ускользну, так обещала я самой себе, подхваченная толпой, устремившейся в бальную залу.

Однако даже я не могла отрицать, что, когда танцующие пары начали вступать в закруживший их затем вихрь вальса, сам воздух был пронизан романтикой. И хотя я находилась в безопасности, сидя за столом, поодаль от танцевального паркета, мои ноги непроизвольно стали притопывать в такт музыке, льющейся я из-под смычков скрипок. Над гулом голосов то и дело взмывали ввысь, будто тоже танцуя, звонкие, словно колокольчики, переливы смеха и, казалось, все танцующие сверкают в лучах электрического света огромной потолочной люстры-канделябр. Миссис Мелькорт праздновала триумф – ее нынешний бал затмил все балы, допрежь даваемые в этой сельской округе.

Я видела, как эта леди собственной персоной вела в четырех танцах подряд. Ее муж стоял возле нее, а в нескольких футах позади четы Мелькортов, некий мужчина в танце обвивал рукой неизвестную мне даму в зеленом – это был Мэттью. Лишь только раздались первые такты музыки, его сестра подкараулила, перехватив его по пути, потому следующие двадцать минут он провел, покорно выводя на паркет каждую юную леди, что приводили и ставили перед ним.

Я закрыла глаза, раздумывая, а не было ли это знаком, что пора бы мне незаметно исчезнуть, подхватить свою шаль и вернуться пешком обратно в коттедж садовника.

У меня были обязанности, которые следовало непременно выполнить завтра поутру (но переделать все эти дела казалось едва ли возможным и к концу года).

Я нашла под столом свои туфли на каблуке, обулась и направилась к одной из открытых дверей, что вели из бальной залы на веранду. Шаль свою я заберу на следующее утро, покуда обитатели дома будут еще крепко спать. Мне было слышно, как музыка стихла, – леди и джентльмены менялись танцевальными партнерами.

Я уже была в дверях, когда оклик мужского голоса остановил меня.

– Ты же ведь не собираешься уходишь, не так ли?

Оглянувшись через плечо, я искоса взглянула на того, чей силуэт темнел на фоне сияющих огней бала:

– Мистер Годдард?

Он переступил порог, встав на ступень лестницы, ведшей вниз, прочь, к веранде:

– Мне больше нравилось, когда я был для тебя просто Мэттью.

Я посмотрела кругом, в страхе, что кто-нибудь мог услышать эти слова. К счастью, мы были совершенно одни, хотя имелось так много причин, по которым нам обоим не следовало бы этого делать. Мы находились в доме моих нанимателей. Более того, я была женщиной, что работает и живет одна. Лишь мой статус дочери джентльмена и моя безупречная доселе репутация позволяли мне пользоваться этой привилегией.

И все же…

– Ты ведь еще не собираешься отправляться спать, – сказал он.

– Не могу себе вообразить, чтобы возможность потанцевать со мной имела какую-либо привлекательность для всех тех джентльменов, там, в зале, – сказала я.

– Я бы очень хотел потанцевать с тобой, – он провел пальцем по моей обнаженной руке от предплечья до запястья: – С того самого момента, как окончился ужин, я все пытался пробиться обратно к тебе. Но сестрица моя, как оказалось, определенно решила завладеть мною всецело.

– Хотелось бы мне знать, почему, – сказала я, приподняв бровь.

Он протянул мне руку:

– Идем.

Лишь миг я колебалась прежде, чем дать ему увлечь себя прочь – туда, куда не достигают ничьи взгляды из высоких окон бальной залы, вдоль по липовой аллее, в чайный садик.

Ворота затворились за нами с мягким металлическим щелчком, но он уводил меня все дальше вглубь сада.

– Мэттью….

– Еще чуть подальше, – проговорил он.

Остановились мы в саду влюбленных. Я смотрела, как он, словно пытаясь что-то отыскать, обошел кругом весь этот садик, залитый серебристым светом от стоявшего высоко в ночном небе полумесяца.

– Что ты ищешь? – спросила я.

– Ищу, нет ли тут кого-нибудь еще, – улыбка тронула уголки его губ, – Кажется, мы одни.

Его рука скользнула вверх по моему предплечью, к моему плечу, к моей шее. И вот уже моя щека покоится в его нежной ладони, будто в лодочке. А затем он поцеловал меня, не таясь, открыто, глубоко. И я ответила ему таким же поцелуем.

Целовать его – для меня это как подставлять лицо лучам весеннего солнца и блаженствовать в потоке тепла, растекающегося по моей коже после долгих месяцев зимы. Добрый, пытливый и страстный – вот каким он был по сути своей. И всякий раз это было новое откровение.

Когда, наконец, мы отступили друг от друга, я прислонилась к его груди, укутанная объятием его рук. Я сознавала, что мне следует уйти, сделать хоть один шаг прочь. Если бы я это сделала, наутро я смогла бы проснуться и вернуться к своей прежней жизни. Я сумела бы притвориться, что страстью пылаю лишь к моим садам. Однако я узнала, каково это, когда тебя касаются вот так – я жаждала этого – и мне было до боли жаль, что этой частью своей сущности я пренебрегала настолько долго.

Теперь я целовала его сама. Мои руки зарылись в его волосы. Я вдыхала его запах. Словно тонкое податливое тростниковое удилище, я склонялась, вжимаясь в тепло его тела.

Но эти чары разрушил чей-то смех, раздавшийся откуда-то поблизости, и мы оба отпрянули друг от друга, отступив на шаг.

Смех раздался снова – дальше, несли нам послышалось сперва. Мы оба вздохнули с облегчением.

Мэттью склонил голову, прислонившись лбом к моему лбу, вновь взял мою руку, на тыльной стороне моей ладони выводя невидимые круги своим большим пальцем.

– Винсента, – мое имя он произнес будто молитву.

Это было сказано с таким благоговением, что я не могла поступить иначе, чем прошептать:

– Пойдем ко мне в коттедж.

– Кто-нибудь может увидеть нас вместе.

– Жди тут десять минут, а потом иди следом за мной. Ни у кого не вызовет подозрений то, что ты проверяешь теплицы.

– Посреди ночи? – спросил он.

– Это лишь пойдет на пользу твоей репутации эксцентричного садовода.

В ответ он со смехом фыркнул, запустил руку в свои густые волосы, пропустив пряди меж пальцев, и, решившись, сказал:

– Через десять минут я пойду следом за тобой.

Мое сердце билось так сильно, что стук его отдавался в горле, в смятении шагала я по дорожке, что петляла через зеленые комнаты сада, а затем вывела меня на променад.

Как только я очутилась в своем коттедже, то сразу направилась к своему туалетному столику и принялась высвобождать свои волосы из того изысканного узла, в который уложила их служанка в начале этого вечера. Одну за одной вынимала я шпильки, кладя их на блюдечко китайского фарфора и каждый звук, с которым очередная шпилька звонко стукалась о блюдце, пунктиром старинной китайской пытки отмерял мое томительное ожидание.

Раздался тихий стук в дверь – в точности через десять минут после того, как я оставила Мэттью в саду. Когда я добежала до входной двери, он уже вошел в дом – сюртук снят, шейный платок развязан и свисает с его шеи двумя длинными полосами поверх его рубахи.

Без слов я повернулась к нему спиной – и через плечо следила, как он расстегивает каждую из множества пуговиц на моем платье своей твердой, терпеливой рукой.

Бэт

21 мая 1944 год

Моя дорогая Бэт,

Знаю, прошло слишком много времени с той поры, как я выслал тебе предыдущее мое письмо. Это все война виновата… тяжким грузом давит она, проклятая, одна она засела в уме.

Парни в моем взводе о таком не говорят, но я сказать могу. Только вот на днях Паркер начал приходить в себя, а то ведь несколько недель к ряду ходил как в тумане, все из-за того письма, что получил от жены своей. Он теперь гордый молодой отец, дочь у него родилась, однако не известно, через сколько недель или месяцев увидит он свою дочурку, если вообще уцелеет на этой войне.

Порой я сомневаюсь, честно ли я поступил, попросив тебя быть моей. Правда в том, что я всегда задумывался, а что было бы, коль твоя тетушка жила б поближе к нашей ферме. Что если бы ты не уехала, когда мы были детьми или если б я сказал тебе верные слова тогда, когда мы видались с тобою в прошлом году.

Слишком много «если» в одном письме. Просто знай, что я всегда жду-не-дождусь твоих писем.

Со всей моей любовью и привязанностью,

Колин.

– Хорош уже возиться со своим подолом! – Рут снова шлепнула Бэт по руке, когда та опять принялась обдергивать на себе одолженное у подружки платье.

– Ты славно выглядишь, – сказала Петунья, смеясь. Девушки шагали по длинной, мощеной толченым гравием и обсаженной по обе стороны липами дороге, поднимавшейся вверх, на холм к Хайбери Хаус.

Лэнд-герлз отправились на танцы все вместе, вшестером, похожие в своих лучших нарядах на стайку взбудораженных попугайчиков. Кристин и Энн на двух старых велосипедах заехали на ферму Темпл Фосс, чтобы забрать по пути Бэт и Рут. Кроме того, к ним присоединились Петунья и еще одна девушка по имени Джемайма, для которой в Южном Уорикшире все было внове и которая еще только начала набивать мозоли на руках.

Капитан Гастингс – он попросил, чтобы Бэт звала его просто Грэм, – попытался было настоять на том, чтобы самому зайти за ней на ферму и проводить до поместья.

– Так будет правильно, – сказал он накануне днем.

А она рассмеялась:

– Что может быть правильным, коль война идет? Кроме того, Вам нету никакого резона проделать весь этот путь лишь для того, чтобы вернуться точнехонько туда, откуда вы вышли. Я пойду с другими девчатами, а вы сможете встретить мня там. Буду чувствовать себя ну чисто Золушкой, пробирающаяся на бал.

Он обиделся, но согласился, а она была и рада, ведь собираться вместе с подружками было так весело. Это было похоже на то, как если бы вокруг нее носилась ватага сестер, которых ей так не хватало. Рут учила Кристин, как подкалывать локоны на висках. Энн перепробовала каждый образчик губной помады на ферме, прежде, чем остановила свой выбор на коралловой. Бэт же не успела ни с кем ничем обменяться, до того самого момента, пока все девушки не пришли в полнейший восторг, поскольку миссис Пенворти убедила своего мужа отвезти их в господский дом на телеге.

– Интересно знать, будут там солдатики? – сказала Энн своим хриплым голосом, когда вдали показалось поместье.

– Летчики там будут. Много-много летунов, – сказала Рут настолько решительно, что Бэт стало почти жаль этих самых летунов.

Она улыбнулась своей соседке по комнате, такой обычно угрюмой. Но было практически невозможно, чтобы всеобщее воодушевление не захватило и ее. Танцы были что надо – c огромных фронтонов особняка свисали гирлянды, а между ними колыхалось натянутое полотнище, на котором красовалась эмблема местного аэродрома. Ходил слух, что миссис Саймондс отворила-таки свой винный погреб, хотя Стелла и сказала Бэт, что не поверит, пока сама не узреет это воочию.

Но самым замечательным было то, что мужчина, который ей нравился, ждал ее.

Быть может, ей следовало бы чувствовать себя более виноватой. Ведь нынче утром почтальон принес очередное письмо от Коллина. Бэт наскоро прочла его и сунула в коробку возле своей кровати, решив, что разберется с ним попозже.

Больше так продолжаться не могло. Она сказала Коллину «да», согласившись быть его девушкой, лишь оттого, что не знала, как ответить ему «нет». Ей никогда не было достаточно одной лишь переписки с ним. А теперь, когда ее мир расширился, она стала совсем другой, совсем не той девушкой, которой он позвонил, прежде чем его, вместе с остальными новобранцами, погрузили на корабли, чтобы отправить на войну. Теперь одних лишь его писем было мало.

Когда они подошли к парадной двери Хайбери Хаус, Петунья крепко стиснула руку Бэт:

– Ты волнуешься, что сейчас увидишь своего капитана?

– Да, я волнуюсь, – ответила она и в ослепительном сиянии нынешнего счастья оставшееся в прошлом чувство вины совершенно померкло.

– Тогда бежим скорей, отыщем его!

Лестничная площадка уже вся была запружена мужчинами, женщинами, кто в военной форме, кто в гражданской одежде, – перемешались все. Танцы должны были начаться в шесть. Так было решено поступить для того, чтобы не нарушить приказ закрывать по вечерам все окна светомаскировочными шторами, а воспользоваться тем, что сейчас, в конце весны, дни стали длиннее и темнело гораздо позже. Никто из собравшихся даже не задумался о том, что в мирное время для начала танцевальной вечерники шесть вечера показалось бы им немыслимо рано. Ведь все они намеревались выжать из сегодняшнего вечера столько радости, сколько возможно.

Под звуки «I’ll Be Seeing You» Бэт словно бы проплыла через ярко освещенную лестничную площадку к широко распахнутым французским дверям, ведшим на веранду. Сестра Уортон собрала у подруг их билетики, они мигом скинули свои польтушки и протянули их Дороти, служанке, которая выглядела так, как если бы тоже была полна отчаянной готовности к тому, что ее тоже обязательно кто-нибудь да пригласит танцевать.

Борясь со своими мелочными страхами, Бэт шарила взглядом по переполненной танцплощадке, выискивая Грэма. Что если он внезапно заболел? Или, быть может, его выписали раньше, несли он думал, а он не смог ни словечка ей об этом послать? Или может он переменился к ней?

– Вот ты где.

Она развернулась на каблуках вокруг себя и улыбнулась облегченно. Это был он, стоял себе, такой высокий, в своей парадной форме, держа в правой руке несколько веточек орхидей.

– Ты такая красивая, – сказал он, наклоняясь. Чтобы поцеловать ее в щеку.

Она притиснула руку к груди, до сих пор не в силах привыкнуть к тому, что грудь ее так сильно трепещет, каждый раз, когда он придвигается так близко:

– Спасибо.

Он протянул цветы:

– Для тебя.

– Они прекрасные, – сказала она, нюхая их. Булавка удерживала ленточку, которой были обернуты стебли – корсаж! Этот мужчина умудрился раздобыть для нее посреди провинциального Уорикшира в разгар войны настоящий цветочный корсаж.

– Спасибо, – пробормотала она, прикалывая корсаж на свое платье цвета неви.

– Танцевать будем? – спросил он, жестом указывая на танцплощадку.

Тогда только она заметила, что он больше не держит руку на перевязи:

– Твоя рука! Повязка…

– Доктор передумал насчет операции. Как раз сегодня утром он сказал мне, что я могу снять перевязь. Еще с воскресенья меня предупредили и талдычили на каждом шагу, чтобы я не натруждал эту руку. Но никакой доктор не в силах отговорить меня от того, чтобы я провел в танце хорошенькую девушку кругом по всему танцполу, ровно столько, сколько звучит медленная песня.

– Тогда мы этим танцем и отпразднуем это событие, – сказала она, беря его руку. Они протиснулись в толпу, где были и летчики Королевских ВВС, и армейские офицеры, и женщины-добровольцы из Вспомогательных частей ВВС, и лэнд-герлз, и госпитальные медсестры, и врачи. Когда они отыскали на танцплощадке незанятый пятачок, то Грэми обнял Бэт рукой за талию и притянул к себе:

– Вот так, – сказал он.

– Где ты нашел орхидеи? – спросила она.

– Есть у меня кой-какие собственные способы, – ответил он, сверкнув глазами. Когда она рассмеялась, он добавил:

– Хайбери Хаус не единственный особняк в округе. Случилось мне столкнуться с Лордом Уолфордом из поместья Брэмбридж Манор, он выгуливает своих псов время от времени. Его дом был реквизирован под школу, но он отказался покидать его, поскольку у него там ценная коллекция призовых орхидей. Когда я объяснил ситуацию, он срезал для меня несколько.

– Он отдал тебе свои призовые орхидеи? – переспросила она.

Нахмурившись, он поглядел на нее сверху вниз:

– Я сказал ему, что сегодня их будет носить самая прекрасная девушка на свете. Где-то совсем в глубине души Лорд Уолфорд оказался чуток старомодным романтиком.

Он прижал ее еще теснее к себе, и оказалось таким естественным, что ее голова словно сама собою склонилась ему на плечо.

– Тебе так не больно, да ведь? – спросила она, заглядявая ему в глаза.

– Не больно, – ответил он.

– Хорошо, – прошептала она, уткнувшись в теплое шерстяное сукно его форменного кителя.

Когда песня отзвучала, она неохотно сделала было шаг в сторону, осознавая, что повсюду вокруг них другие пары сейчас тоже расходятся и покидают танцпол. Но хотя он отпустил ее руку, а его другая рука соскользнула с ее талии, он тотчас сплел свои пальцы с ее пальцами в замок:

– Как тебе идея прогуляться по саду? – спросил он

Она бросила взгляд по сторонам:

– А нам разве можно?

– Не думаю, что миссис Саймондс станет возражать, – сказал он, высоко вздернув подбородок и указывая этим жестом туда, где хозяйка дома смеялась, слегка протестуя, в то время как какой-то старший по званию офицер увлекал ее танцевать.

– Я никогда раньше не видела ее такой счастливой, – в изумлении сказала Бэт.

– Не думаю, что она часто смеется. Для нее это кажется постыдным. Он потянул девушку за руку: – Идем.

Она позволила, чтобы он таким образом, тяня за руку, довел ее до липовой аллеи. Над ними в нежном свете подступавших ранних сумерек колыхалась молодая зеленая листва.

– Ты когда-нибудь думала, о том, что будет, когда война закончится? – спросил он, сгибая руку, чтобы она могла взять его под руку, но ее рука осталась неподвижно опущенной, тогда он сам взял ее руку и положил на сгиб своей.

– Разве мы все не думаем об этом?

– Я имею ввиду, думала ли ты о том, что станешь делать тогда ты? Или о том, куда ты поедешь тогда? – спросил он.

Она какое-то время молчала:

– Я думала, что, возможно, я могла бы просить у мистера и миссис Пенворти разрешения остаться. То есть, если, конечно, я им нужна, – она снова замолчала. – В Доркинг вернуться я не могу.

– Почемуо не можешь?

– Там для меня больше дома нет. Моя тетка дала мне понять, что свой долг в отношении меня она выполнила. Теперь я сама по себе.

– Прости.

– Ничего, я не в обиде. Когда она меня приютила, у меня в целом свете никого не было, или же мне оставалась прямая дорога в сиротский приют. Но она с самого начала ясно дала понять, что ей меня не надо.

– Как такое может быть, чтобы ты да никому не нужна была? – он помотал головой.

Она не стала притворно скромничать, принимая этот комплимент. Ей нравилось слушать, как Грэм говорит все это. Колин тоже ей в письмах писал милые слова, но она не могла избавиться от ощущения, что это какая-то пантомима, игра в счастливую пару.

– Что бы ты хотела делать, если бы могла поменять что-нибудь в своей жизни? – спросил Грэм.

– Я бы хотела быть среди людей, которым есть до меня дело, – сказала она машинально, – я бы осталась в Хайбери. Я перезнакомилась со всеми здешними людьми с окрестных ферм. Когда я прихожу в деревню, все лавочники узнают меня. Библиотекарша придерживает книжки для меня лишь потому, что думает, что они могут мне понравиться. А когда я раз в неделю привожу в фермы продукты в господский дом, у Стеллы всегда уже наготове горшок кипятку, чтобы нам с ней вместе почаевничать. Даже миссис Саймондс добра ко мне. Раньше ко мне так никто никогда не относился.

– И ты не мечтаешь о жизни в Лондоне? – спросил он.

Она пожала плечами. В этот момент они как раз вышли на тропинку на вершине пригорка, откуда был виден Сад скульптур:

– Что там есть такого для меня в том Лондоне?

– Я думал, все девушки хотят наряжаться и по театрам да ресторанам ходить, красивой жизни хотят, – сказал он с усмешкой.

Она остановилась, пальцами сжав его руку, делая ему знак остановиться тоже. В воздухе плыл пьянящий запах первых, только зацветающих бутонов лаванды:

– Если бы мне были нужны все эти вещи, ничего плохого в том бы не было, но мне этого не надо. Мне другое надо.

– Столько всего, о чем я хочу расспросить тебя. Задать тебе тысячу вопросов. Одного дня с тобой мне не хватит, мне тысяча дней понадобится, – тут он посерьезнел, – Бэт, я хочу знать, могу ли я надеяться, что те дни ты захочешь провести так, чтобы рядом с тобой был я.

Ее рука, до этого расслабленно лежавшая на его руке, сжалась крепче:

– Грэм, не пойму, о чем ты спрашиваешь меня?

Она смотрела, как он встает перед нею на одно колено и берет ее руку.

– Я не знаю, когда эта война закончится, но я знаю точно, что когда она закончится, я хочу вернуться домой к тебе, – от сильнейшего волнения он нервно сглотнул, а затем задал вопрос: – Элизабет Пэдли, окажешь ли ты мне величайшую честь, согласившись стать моей женой?

– Грэм, мы едва знаем друг друга, – выдохнула она.

– Если эта война научила меня хоть чему-нибудь, так это тому, что жизнь слишком коротка для того, чтобы ждать, покуда узнаешь, чего хочешь, – произнес он.