Текст книги "Месторождения и история"

Основание горных школ и начало чтения в них курса месторождений полезных ископаемых обычно сопровождалось многолетним изданием специальных журналов, в которых публиковались результаты эмпирических наблюдений в процессе поисков и разработки месторождений. Именно эти эмпирические сведения ложились в основу создаваемого учения о рудных месторождениях. Автор первого российского курса, посвященного рудным месторождениям мира, К. И. Богданович начинает свой курс с рассказа о том, что именно Бернард фон Котта, которого чуть позже Богданович называет «старый учитель Котта», начинает издание Gangstudien (Изучение жил), в котором оперативно публикуются новые данные по геологии рудных месторождений. На основе этих данных позже он публикует обзор «Die Lehre von der Erzlagerstatten» (I–II), 1859–1861, бывший на протяжении многих лет руководством к развитию нескольких поколений горных инженеров. К. И. Богданович напоминает, что горный инженер в своей практике всегда будет наблюдать факты, до какой-то степени новые, и было бы плохо, если бы он пользовался только уже известными.

Рис. 2.4.13. К. И. Богданович, создатель первой геологической карты Камчатки. Основатель кафедры месторождений полезных ископаемых в Петербургском Горном. Председатель Геолкома (1914–1918). Автор труда» Рудные месторождения мира» (1912). Эмигрировал в 1919 году в Польшу. Среди его учеников академики И. М. Губкин, А. Н. Заварицкий.

Русская литература по рудным месторождениям прямо следует немецкой. Часто единственными сведениями по месторождениям (теперь уже отработанным) мы обязаны тем же авторам из Фрайберга и Пршибрама. В России особенно резко обнаруживается прямая зависимость учения о рудных месторождениях не от развития техники горного промысла, а от прогресса геологических знаний.

Работа горного инженера требовала знания руководящих идей и умения наблюдать. Появление новой дисциплины К. И. Богданович связывает с деятельностью старейших горных школ Европы, таких как Фрейберг, Кляусталь, Пршибрам, выросших в связи с освоением месторождений Рудных гор Европы. Истоки новой дисциплины он возводит к работам Б. Котта (1861) и А. Гроддека (1879). Именно в связи с развитием горных школ появляются крупнейшие имена создателей основ новой дисциплины: Пошепни в Пршибраме, Э. Фукс и Де Лонэ в Парижской Ecole des Mines, Фогт в Норвегии, Кемп, Рис и Ван Хайз в США. Бурное развитие новых практических знаний в области рудных месторождений требует новых идейных подходов. Ответом на эту потребность явилось появление идей о зональности рудных месторождений У. Ф. Эммонса и В. Линдгрена. Мы, увы, понятия не имели об этих людях и их работах, когда учились в Ленинградском Горном. Как, впрочем, и о том, когда и кем начало впервые применяться микроскопическое описание шлифов горных пород.

Рис. 2.4.14. И. В. Мушкетов (1850–1902) – первый декан геологического факультета Петербургского горного института, создатель представлений о географии и геологии Центральной Азии.

Рис. 2.4.15. В. А. Обручев (1863–1956) – геолог и путешественник. Один из пионеров геологического изучения Сибири и российского Туркестана.

Рис. 2.4.16. Академик А. Н. Заварицкий, создатель Лаборатории вулканологии.

Основу представлений о геодинамике Камчатки создали работы А. Н. Заварицкого, (Заварицкий, 1955), опиравшегося на исследования по геотектонике островных дуг, перевод которых вышел по его инициативе на русском языке в начале пятидесятых годов (Умбгров, 1952). Александр Николаевич достойно продолжил дело своего учителя К. И. Богдановича, завершив его работы по геологии горы Магнитной на Урале и создав основу изучения геологии четвертичных вулканов Камчатки. В 1944 году он основал Лабораторию вулканологии АН СССР и стал ее первым директором. По его инициативе была проведена специальная аэрогеологическая экспедиция, выполнившая аэрофотосъемку вулканов Камчатки. На основе этих снимков был издан Атлас вулканов СССР (Святловский, 1959). Он лично изучал петрографию вулканических пород Авачинской сопки и петрохимию четвертичных вулканов полуострова. Для его исследований был характерен широкий проблемный подход ко всем изучаемым вопросам. Так изучение петрохимии вулканических пород Камчатки продолжилось в создании метода изображения химического состава вулканических пород, совмещавшего химические и минералогические характеристики породы (диаграмма А. Н. Заварицкого). Параллельно он обобщает материал различных молодых вулканичеких районов мира и выводит стандартные серии химического состава образующихся в различных условиях вулканитов. Это привело к созданию новой отрасли петрологии – Петрохимии и сделало анализ петрохимических диаграмм неотъемлемой частью характеристики петрологии магматических пород в ходе геологических исследований.

Представления о структурном контроле вулканов Камчатки прошли обычную эволюцию, характерную для всех идей о структурном контроле вулканических центров, как в районах молодого вулканизма, так и в районах развития кимберлитов. На первом этапе разлом аппроксимируется линией, проходящей через точки, обозначающие несколько линейно расположенных вулканических центров (будь то вулканы или кимберлитовые тела, – см., к примеру, Bardet, 1964, Erlich and Hausel, 2002). Так появилась работа А. Н. Заварицкого (1955), отрисовавшего на Камчатке две системы глубинных разломов – северо-восточного (СВ 300) и северо-западного простирания. Из данных о строении Камчатки сегодня следует, что бесполезно было бы искать под такими рядами единые зоны разломов – в каждом случае наблюдается цепочка изолированных трещин, каждая из которых используется подводящим каналом вулкана. Основной же разлом всегда располагается в стороне от вулканического ряда. Во-вторых, можно уточнить вывод, сделанный Г. С. Штейнбергом (1966), о приуроченности вулканических поясов к перегибам поверхности М.

При знакомстве с этой последней работой возникал ряд вопросов: 1) почему вулканы локализуются вдоль одних перегибов поверхности М и не локализуются вдоль других; 2) почему в ряде случаев вулканы не связаны с такими перегибами, и 3) почему при общей вытянутости вулканов вдоль флексуры поверхности М они отодвинуты от линии флексуры. Теперь можно сформулировать ответ: вулканические пояса островных дуг локализуются вдоль тех разломов глубокого заложения (связаны они с перегибом поверхности М или нет), вдоль которых отмечаются горизонтальные перемещения типа глубинного сдвига (Эрлих, 1973). Так как отдельные вулканы располагаются не на линии основного разлома, а вдоль оперяющих его трещинных зон, вулканический пояс прилегает к такому разлому, но вулканы всегда отодвинуты от него.

Рис. 2.4.17. Ведущие сотрудники Лаборатории вулканологии. Воплощение советской вулканологии. После переезда на Камчатку все они стали начальниками отделов нового Института. В первом ряду слева направо: А. Е. Святловский, В. И. Влодавец, Б. И. Пийп, С. И. Набоко. Во втором ряду слева направо: Г. С. Горшков, Е. К. Мархинин, В. В. Аверьев, Из архива В. И. Белоусова.

После смерти академика А. Н. Заварицкого научный уровень исследований Лаборатории вулканологии резко изменился.

При том, что весь Институт практически занимался вулканической геологией, главной чертой подхода к изучению геологии вулканических толщ была его «негеологичность». Единственным специалистом, привлекавшим геологические данные о строении вулканов и развитии вулканизма был А. Е. Святловский (Святловский, 1967). Исследования ограничивались монографическим описанием вулканов с детальной характеристикой петрографии слагающих его пород.

Описание вулканов осуществлялось в соответствии с требованиями каталогов активных вулканов мира. Территориально исследования ограничивались Камчаткой и реже – Курильскими островами. Особый подход, на основе геологического картирования, был характерен для изучения Паужетского района, где осуществлялось бурение под разведку геотермального месторождения. Здесь А. Е. Святловским была развита идея о циркуляции горячих вод в артезианских бассейнах (Аверьев, Святловский, 1961). Но в отношении общего тектонического контроля вулканических поясов А. Е. Святловский придерживался представлений о связи их с вертикальным тектоническим поднятием (Святловский, 1967, 1971). Куда уж дальше, если в замечательном по выразительности фотографий Атласе вулканов Камчатки (Святловский, ред., 1959) геологическая обстановка положения и строение отдельных вулканов не рассматривались вообще, дело ограничивалось характеристикой морфологии вулканических построек, данной на основании аэрофотоснимков. В этом отношении эти работы, как и геологическая карта Камчатки, вышедшая под реакцией А. Н. Заварицкого, представляли шаг назад по сравнению с геологической картой Камчатки, составленной К. И. Богдановичем (Bohdanowisch, 1904).

Широта решения проблем исчезла, осталась лишь эффектность описываемого материала. Г. С. Горшков (1967), доказывая возможность мантийного происхождения серий четвертичных вулканитов Курило-Камчатской гряды, ссылался на то, что они сохраняют свой известково-щелочной характер независимо от резкого изменения мощности и строения коры от океанической на Центральных Курилах до континентальной на Камчатке. При этом он использовал как показатель скорости аккумуляции щелочей в расплаве угол наклона вариационной кривой в проекции на плоскость ASB к оси SB на диаграмме А. Н. Заварицкого и просто пренебрег данными о ультраосновных-щелочных породах древних платформ, обнаруживающих угол наклона, характерный для пород океанических серий.

Облик зародыша нового института представлен на рис. 2.4.18. Это сотрудники Экспедиции СОПС, которые и составили основу института вулканологии.

Рис. 2.4.18. Б. И. Пийп – директор экспедиции СОПСа с группой молодых сотрудников будущего Института вулканологии. Б. И. Пийп со своим заместителем по экспедиции Шапалиным А. Ф. (первый ряд, 1-й слева), ученым секретарем Н. В. Дмитриевым (первый ряд, крайний справа) и молодыми учеными: О. А. Брайцевой (в первом ряду) и во втором ряду (слева направо): И. Т. Кирсановым, Г. П. Авдейко, Н. Л. Шилиным, И. В. Мелекесцевым. Фото из архива В. И. Белоусова.

Прошло всего несколько лет и ученые нового Института смогли выступить единым строем на сессии Международного геофизического и геодезического конгресса 1971 года в Москве – своего рода научных олимпийских играх и выиграли их вчистую!

Рис. 2.4.19. Победители «научных олимпийских игр» – Генеральной Ассамблеи Международного геофизического и геодезического конгресса (МГГК) в Москве, 1971 года – делегация Института вулканологии. В центре – наш директор Г. С. Горшков, только что выбранный Президентом Всемирной ассоциации вулканологии, и автор (Э. Эрлих). Слева от Горшкова генеральный секретарь IAVCEI проф. П. Эврар, слева от него – будущий директор Института вулканической геологии и геохимии Б. В. Иванов, крайняя справа – наш ученый секретарь Оля Брайцева, слева от нее Энцо Локарди. Из архива автора.

Положительное воздействие всей программы смещения научных центров на Восток на развитие советской (российской) науки несомненно. Она дала толчок росту новых научных коллективов. Позволила многим уйти от застойной атмосферы столичных научных учреждений, способствовала появлению оригинальных идей и направлений в ряде областей. В области наук о Земле в новосибирском Институте геологии и геофизики сформировался новый подход к объектам исследования, характеризующийся широким применением математики для оценки новых гипотез.

Здесь мы остановимся только на том, что нового принесло в исследования создание Института вулканологии.

В. В. Аверьев был целиком занят проблемами, связанными с геотермическими исследованиями и при этом не выходил за пределы господствовавшей в то время ортомагматической концепции прямой связи с кристаллизацией магмы в коровом очаге и лишь позже развил представления о генерации геотермальных аномалий в результате подтока тепла с глубинными гидротермами (Аверьев, 1964).

Развиваемый В. В. Аверьевым новый «энергетический» подход к геологическим событиям был нов и прогрессивен. Недаром его доклад на Втором всесоюзном вулканологическом совещании 1964 года (Аверьев, 1966) пользовался такой популярностью. Импонировал и его, казалось бы, свободный, без оглядки на «диктовку сверху», подход. Однако минусом была совершенная «негеологичность» его анализа, даже большая той, о которой говорилось выше, и недостаточно широкая внутренняя культура. Только этим последним и можно объяснть его преонебрежительное отношение к инициатору работ по геотермальной энергетике Камчатки А. А. Гавронскому (Белоусов, Эрлих, 2009).

К большому сожалению, погибла замечательная идея В. В. Аверьева о глубинном бурении с целью изучения корневых частей геотермальных систем. Сам Аверьев не стал настаивать на решении о таком бурении, которое требовало вмешательства Госплана и Совета Министров. Говорили, что существующие технические возможности не позволяли провести бурение для вскрытия магматического очага под Авачинской сопкой. Но они вполне могли быть разработаны специализированной конструкторской организацией – для этого требовалось лишь вмешательство «сверху». В России в этот период уже существовала серийно выпускаемая промышленностью буровая техника, позволяющая вести бурение на сверхбольшие глубины; оставалось лишь научиться преодолевать значительные температуры.

Главным препятствием к созданию общей картины развития четверичного вулканизма являлось отсутствие схемы стратиграфии четвертичных отложений. Оно было устранено работой группы молодых ученых Института вулканологии (Брайцева, Мелекесцев, Евтеева, Лупикина, 1968). Разработка этой стратиграфической основы проложила путь к созданию картины эволюции четвертичного вулканизма и тектонических перестроек (Эрлих, Мелекесцев, 1973) и реконструкции истории четвертичного рельефа Камчатки (Лучицкий, ред, 1974). Само по себе создание в Институте вулканологии группы, занимавшейся стратиграфией рыхлых четвертичных отложений, явилось замечательной заслугой первого директора института – Б. И. Пийпа. Абсолютно ту же работу по обоснованию стратиграфии верхнетретичных отложений Камчатки провели А. Е. Шанцер и А. И. Челебаева, привлекая по мере необходимости к этой работе сотрудников геологического института АН СССР в Москве (Шанцер, Челебаева, Гептнер, 1966). Их работы решили сложную проблему корреляции морских третичных отложений различных районов западного и восточного побережья и континентальных отложений Срединного хребта. Позднее эти исследования послужили основным материалом для серии монографий, посвященных стратиграфии различных стратиграфических разделов третичного периода Камчатки, вышедших под редакцией и при участии Ю. Б. Гладенкова. Коллекции ископаемой флоры, собранные А. И. Челебаевой, и их монографически выполненное описание стали событием в отечественной палеоботанике. Недаром познакомиться с ними ездили к нам сотрудники Ботанического института АН СССР. Понимая значимость собранной коллекции, Аэлита Ивановна вывезла ее в Москву и сдала в Румянцевский музей. То, что руководство Института не озаботилось издать описание коллекции в виде монографии, лишь еще одно свидетельство узости кругозора научного руководства Института. То же относится и к альбому фаций вулканических пород, выполненному Т. С. Краевой.

Другим достижением Института явилось создание геофизической группы, результатом работы которой было исследование глубинного строения Авачинской сопки (Штейнберг и др., 1966).

Кровля обнаруженного геофизической группой аномалиеобразующего тела расположена на глубине 3–5 км под вулканом. И этот объект был интерпретирован как промежуточная магматическая камера (Штейнберг и др., 1966). В. В. Аверьев предложил провести бурение глубокой скважины для вскрытия этого тела. В это время происходила в буквальном смысле слова международная гонка проектов бурения с целью исследования геологической природы поверхности Мохоровичича (М). Это бурение рассматривалось как первый шаг к пониманию геологической природы глубинных геофизических аномалий вообще. Но минимальная глубина до поверхности М превышала 10 км, не говоря о предполагаемых высоких температурах и насыщенности флюидами. Это делало весь проект бурения технически очень сложным. В СССР была принята программа бурения серии глубоких скважин в различных по геологическому строению районах.

Как это бывает со всеми настоящими фундаментальными исследованиями, результаты этих работ легли в основу практических работ. Данные о стратиграфическом расчленении молодых вулканических толщ легли в основу геологического картирования, проводимого территориальным геологическим управлением (КТГУ) и в то же время легли в основу теоретических работ, в частности была рассмотрена роль вулканизма в рельефообразовании (Мелекесцев, 1980), а коллекция ископаемой флоры находится в Румянцевском музее в Москве и стали гордостью отечественной палеоботаники.

Ставя эти исследоваия, Б. И. Пийп преодолевал сопротивление обкома партии, настаивавшего на узко-прикладном характере работ нового Института, которые должны были по мысли обкома ориентироваться на прогноз извержений ближайшего к городу активного вулкана – Авачинской сопки. Обращает на себя внимание, что результаты всех этих исследований были впервые опубликованы в 1966 году, то есть были сданы в печать в 1964 году, как раз ко Второму всесоюзному вулканологическому совещанию, на котором молодой Институт вулканологии впервые представлял себя геологической общественности страны. Эта тенденция была продолжена в выступлениях ученых Института на сессии Международного геофизического и геодезического союза в Москве в 1971 году (см. рис. 2.4.19).

В официальном сайте Института (то есть минерально-сырьевого Горного университета) ничего не говорится о его ученых, составивших основу и гордость российской геологии. Поразительно, но факт – в списке «известных выпускников» главное место занимают поэты и писатели. Тут тебе и Н. Г. Короленко, и В. М. Гаршин, прозаик А. Г. Битов, писатель-фантаст И. А. Ефремов, какой-то вообще неизвестный С. К. Филиппов (советский журналист и писатель) и полный список участников кружка поэтов, существовавшего при Институте в 60х-70-х годах XX века. Здесь автор многих популярных песен А. М. Городницкий, широко известный и популярный поэт (хотя профессиональные его успехи достаточно скромны). Но кто знает сейчас Л. М. Агеева, В. Л. Британишского, О. А. Тарутина? И уж совсем загадочна фигура С. Б. Горобченко. Если ориентироваться на этот список, то похоже, что это не Горный, а филологический Институт. Сюда же включены государственные деятели и революционеры, начиная от Г. В. Плеханова, именем которого и назван университет. Против его фамилии пометка – «не окончил». Выдающийся кристаллограф Илларион Илларионович Шафрановский на обсуждении вопроса о присуждении Горному имени Плеханова сказал: «Позвольте, как можно – ведь его же наш Кокшаров[15]15
  Н. И. Кокшаров (1818–1892) – выдающийся русский минералог конца XIX века


[Закрыть] отчислил за неуспешность!!!» Сюда же попал и теперь уже бывший председатель Совета Федерации С. Н. Миронов.

Сегодня Горный Институт переименован в университет и более того, в соответствии с главной ориентацией этого учебного заведения, он уже и не просто Горный, а «минерально-сырьевой университет», в соответствии с той новой ролью, которая отводится ему в распиле минерально-сырьевых богаств страны. Но до того он вообще-то играл ведущую роль в фундаментальных исследованиях в области наук о Земле. Само по себе существование Горного института, ставшего центром исследований в области наук о Земле, привело к быстрому накоплению и обобщению самого разнообразного эмпирического материала. Одним из побочных следствий этого явились обобщающие работы в области симметрии кристаллов, проведенные гениальным ученым Е. С. Федоровым, о чем уже говорилось выше. Они знаменовали появление новой науки – структурной кристаллографии в том виде, в котором мы ее знаем сегодня.

Другим человеком, практически создавшим одну из основных дисциплин в области наук о Земле, был М. М. Тетяев. Он написал первый на русском языке курс Общей геотектоники, но его работа была затерта и практически забыта после его ареста. Написанный его учеником В. В. Белоусовым под влиянием труда своего учителя М. М. Тетяева аналогичный курс пользовался огромной популярностью.

Рис. 2.4.18. Создатель современной геотектоники М. М. Тетяев (1882–1956)

Нам посчастливилось слушать его лекции о геотектонике – это был не систематический курс, а серия лекций на темы, которые Михаил Михайлович считал ключевыми для понимания идей, лежащих в основе геотектоники: анализ колебательных движений, основанный на суммировании данных о мощностях толщ и фациях слагающих их осадков, идеи о механике складкообразования, геоморфологический анализ, как основа представлений о новейшей тектонике. Этот курс были дополнением к тем лекциям, которые он читал для широкой ленинградской геологической общественности. Эти последние лекции пользовались огромным успехом и собирали огромную аудиторию. Приходилось последовательно менять помещения, в которых они проходили, с тем, чтобы они вместили всех желающих. В конечном итоге они читались в большом конференц-зале Института. Но и тут люди сидели в проходе на специально принесенных стульях. Люди шли на эти лекции, чтобы послушать блестящего лектора, основателя Геотектоники и посмотреть на него. Помимо всего это была и политическая демонстрация. Геологический Ленинград приветствовал освобожденного из заключения ученого.

Его книга об основах Геотектоники была создана до того, как появились описания систем островных дуг и позже – срединно-океанических хребтов. Так что во всех его построениях, увы, отстствовали геодинамические модели движений, глубинных характеристик структур и вулканизма. Использование этих данных два десятилетия спустя привело к созданию универсальной геодинамической концепции плейт тектоники.

Невысокий, стройный, изящный, с вздернутой прядью волос и неким-то намеком на «эспаньолку», со стремительной походкой, порывистый и какой-то напряженный, он напоминал сжатую пружину или готового к выпаду фехтовальщика. На нем всегда была элегантная «тройка» с брелком. Последний вызывал оживленные толки: поговаривали, что это брелок Льежского политехникума, который он кончал в 1912 году, но остряки всерьез уверяли, будто это медаль «Десять лет каторги». По слухам, он был неподражаемым мастером ведения ученых дебатов, на которых нам, увы, не довелось присутствовать. Но легенды ходили о его остром языке и беспощадных мгновенных замечаниях. У нас, мало что понимавших в сути этих дискуссий, в долетавших его репликах, конечно же, особое восхищение вызывало полное отсутствие конформизма и какого-либо намека на чинопочитание. Среди студентов передавались его суждения такого рода: «А что касается академика Наливкина, то ему надо много работать над собой, чтобы достигнуть уровня среднего геолога!».

Нам, нашему выпуску 1957 года, просто посчастливилось, что курс минералогии у нас читал, не побоюсь сказать, великий минералог – Дмитрий Павлович Григорьев. В просторечьи известный как ДэПэ. Он учил, как шаг за шагом восстанавливать генезис минералов по их специфическим чертам – по их морфологии. Он сформулировал то, что сейчас признано минералогами всего мира – онтогению минералов, устанавливающую, что особенности отдельных минеральных индивидов отражают общие черты, присущие минеральному виду в целом.

Рис. 2.4.19. Дмитрий Павлович Григорьев. Зав. кафедры минералогии Ленинградского Горного. Великий советский минералог. Создатель онтогении минералов.

Прямо на наших глазах рождалось новое направление кристаллографии – рентгенометрическая кристаллография, в частности диагностика минералов по их «дебаеграммам» – рентгеновским снимкам порошков, разработанная Виктором Ивановичем Михеевым, издавшим капитальный каталог рентгенограмм всех минералов. Горный на протяжении всех лет своего существавания был колыбелью новых поколений российских геологов. Этому немало способствовало то, что ведущие ученые Горного совмещали преподавательскую деятельность с работой в находившемся в нескольких кварталах от него ВСЕГЕИ, неофициально именовавшимся институтом геологической карты. Это давало им, преподавателям Горного, возможность получать самые свежие данные о геологии одной шестой части земной суши. Эта практика была прекращена на наших глазах в начале 60-х годов, когда совместительство запретили.

Но наиболее существенное изменение коснулось самого главного в Горном – его демократического духа. В погоне за внешним порядком введено обязательное ношение формы и студентами и преподавателями. Вход в институт – только по пропускам, чтоб никого лишнего не толкалось. Смотришь, придешь в «альма матер», а тебя и не пустят на порог. Коридоры обычно пусты – посетители (и студенты!) только нарушают благолепие. Совершенно новая эпоха в развитии исследовательских центров в области наук о Земле связана с созданием Сибирского отделения Академии наук СССР. В первую очередь это относится к созданию Новосибирского академгородка, где выросла новая школа ученых-сибиряков, руководимая В. С. Соболевым, и позднее институтов Сибирского отделения (и Дальневосточного научного центра) в Иркутске, Владивостоке, Хабаровске, Петропавловске-Камчатском и комплексных НИИ в серии других городов. О характерных чертах развития системы этих научных центров рассказано в моей статье (Эрлих, 2009).

Традиционно подготовка инженеров-геологов в России была сосредоточена в Ленинграде. Кроме двух крупных учебных заведений – Ленинградского Горного института, библиотеки и Университета, здесь были музей Горного института, куда поступали лучшие образцы со всех разрабатываемых месторождений. Главным было присутствие здесь ВСЕГЕИ, прямого преемника Геолкома. Редакционный совет этого института утверждал все геологические карты СССР. Все это создавало почти идеальные условия для научно-исследовательской работы геологов.

Именно здесь С. С. Смирновым (1895–1947) была написана упоминавшаяся выше книга, которую знает каждый российский геолог-поисковик (Смирнов, 1951). Другой выдающийся геолог, Ю. А. Билибин (1901–1952), написал классический труд по геологии россыпных месторождений (Билибин, 1938). С. С. Смирновым совместно с Ю. А. Билибиным был создан метод тектоно-металлогенического анализа, легший в основу всех работ ВСЕГЕИ по металлогенической оценке территории СССР. Теоретические разработки практически немедленно внедрялись в практику. С именем Билибина связано открытие алданского золотоносного района, и главное – крупнейшей Колымской золоторудной (и оловорудной) провинции. Им было предсказано существование батолитового пояса, с которым ассоциировались богатейшие месторождения золота, серебра и олова и написана классическая работа «Основы геологии россыпей» (Билибин, 1938).

Не случайно именно во ВСЕГЕИ, в так называемой Центральной экспедиции, велась тема по минералогии шлихоминералогических комплексов Сибирской платформы. Руководителем темы была Н. Н. Сарсадских. С её именем связано внедрение на Сибирской платформе поисков алмазных месторождений по минералам-спутникам алмаза (см. главу 1.9).

Новые крупные месторождения становятся настоящей кузницей кадров горно-металлургической промышленности всего мира. Прекрасный пример тому – влияние опыта немецких горняков на развитие горно-металлургической промышленности России.

Другой замечательный пример являет эмиграция горняков Корнуолла в США и их роль в развитии добычи металлов в месторождениях Скалистых гор.

Возникновение почти каждого нового значительного центра горнодобывающей промышленности сопровождается появлением учебно-исследовательских центров, о чем уже говорилось выше.

Рис. 2.4.20. Академик С. С. Смирнов (1895–1947) – создатель настольной книги поисковиков о зоне окисления сульфидных рудных месторождений. Его прогноз дал новую жизнь медным месторождениям Урала за счет зон вторичного сульфидного обогащения.

Обилие фактического материала в области наук о Земле, которое давала Россия, прежде всего было связано с необходимостью осознания геологии (и географии!) огромных по площади районов, таких как Центральная Азия и Дальний Восток Евразийского континента. Параллельно необходимо было оперативно отвечать на запросы бурно растущей экономики в пополнении запасов минерального сырья.

Поэтому неудивительно, что теоретические исследования чередовались с интенсивными полевыми работами. Не случайно И. В. Мушкетов и К. И. Богданович, профессора Петербургского Горного института, сфотографированы с бородами. Л. И. Красный на фотографии (рис. 2.5.8), хоть и без бороды, но выглядит типичным полевиком.

Рис. 2.4.21. Ю. А. Билибин – геолог, прогнозировавший золотые месторождения Колымы, первый главный геолог Дальстроя, автор книги «Основы геологии россыпей» (1938).

Галерея портретов выдающихся российских ученых-геологов будет неполна, если не поместить фотографию академика А. Е. Ферсмана, ведущего, после В. И. Вернадского, советского геохимика. В числе его достижений обнаружение крупнейших в мире массивов щелочных пород на Кольском полуострове Хибин и Ловозерья, на материалах изучения которых выросло несколько поколений советских геологов. Он автор серии блестящих научно-популярных книг о минералах и минералогии, приведших в геологию множество молодых исследователей. На снимке (рис. 2.4.23) он вышел к станции Мурманской железной дороги после открытия крупнейшего в мире Хибинского месторождения апатитов.

Рис. 2.4.24. Академик А. Е. Ферсман после полевых работ, в итоге которых было открыто крупнейшее в мире Хибинское месторождение апатитов.

Сегодня Горный Институт переименован в университет и более того, в соответствии с главной ориентацией этого учебного заведения он уже и не просто Горный, а «минерально-сырьевой университет», в соответствии с той новой ролью, которая отводится ему в распиле минерально-сырьевых богатств страны. Но до того он вообще-то играл ведущую роль в фундаментальных исследованиях в области наук о Земле. Приведем лишь два примера.

Интенсивный рост мировой экономики и параллельное быстрое исчерпание количества относительно легко открываемых (и достаточно крупных) месторождений резко повышают требования к качеству геологоразведочных работ, освоению новых типов месторождений и сырья. Это ставит вопросы о необходимости усовершенствовании системы профессионального обучения геологов и стимуляции открытия новых промышленных месторождений минерального сырья.