Текст книги "Месторождения и история"

После всех примеров, приведенных в конкретных очерках первой части книги, разговор о том, что такое открыть месторождение, лучше всего иллюстрируется судьбой двух геологов, открывших Норильск и его спутник – Талнах. То, что материал в его основе уже изложен, избавляет меня от необходимости повторения фактических деталей и, напротив, дает возможность сосредоточиться на наиболее общих, а значит, наиболее острых и важных вопросах.

Материал по биографии обоих героев этих событий собран в значительной степени С. В. Тихомировой на сайте G-t-G (геолог-геологу). Основой и вдохновляющим началом его явилось желание автора воздать должное памяти своего учителя и человека, которого она, видимо, любила, – профессора МГРИ М. К. Бахтеева. Я говорю об этом потому, что, только исходя из этого можно понять содержание этого сайта. Основой сайта является «Книга Памяти» [2.3]. Тихомирова говорит о том, что целью этой книги является сбор и публикация материалов о геологах, погибших в результате сталинских репрессий. Между тем это не совсем так – возможно, материал ее увлек и повел. Ведь, скажем, Г. Д. Маслов никогда не был репрессирован, а наоборот, казалось, был вполне успешен в карьере: ведь был некоторое время главным геологом Норильского комбината, получил звание Героя Социалистического Труда, – высшую награду за трудовые заслуги. Именно собранные С. В. Тихомировой материалы и легли существенно в основу ниже приводимого рассказа об Н. Н. Урванцеве и Г. Д. Маслове.

Создание этого сайта и представленный на нем материал очень значительны. Он, ввиду достоверности и тщательности подготовки, широко используется и геологами, и общественными деятелями, работающими в соответствующих областях.

Начнем с Урванцева. Никто не оспаривает того, что Николай Николаевич – первооткрыватель Норильска. Нам же сейчас важно понять, что, собственно, он сделал, чтобы Норильск стал Норильском. На сайте В. С. Тихомировой очень экспансивно доказывается, что руды в районе Норильска были найдены не Урванцевым, а купцом Сотниковым, что истинная правда. Но дело не в этом. Сотников не только нашел медные руды, но и создал в районе Норильска первое металлургическое предприятие – печь, которая давала медь. Фото Н. Н. Урванцева и Г. Д. Маслова приводились в главе 1.5.

Урванцев прибыл сюда, в район будущего Норильска, чтобы оценить угольные проявления (опять же, давно тут известные): могут ли они обеспечить перевозку пароходами вверх по Енисею оружия Колчаку. И вот тут он и застал печь Сотникова и готовые данные о медном оруденении.

Новым, что дала деятельность Урванцева, было определение природы оруденения.

Он ее правильно понял, практически не имея никаких геологических материалов. Он определил присутствие в пирротин-халькопиритовой (то есть железно-медной) руде пентландита – никельсодержащего сульфида. И первые же химические анализы подтвердили присутствие никеля, хотя и в очень небольших количествах. Главное, Урванцев определил геологическую природу открытого им месторождение – он считал его аналогом канадского месторождения Седбери. Это давало основание ожидать, что месторождение станет источником не только меди и никеля, но и кобальта, и металлов из группы платиноидов. Медные минералы, из которых выплавлял металл Сотников, Урванцев справедливо считал результатом вторичного окисления руд. И более того: он понял, что здесь можно ожидать открытия очень больших месторождений никеля. Недаром он назвал найденное им рудопроявление (термин месторождение будет приложен к этому рудопроявлению позже, после завершения разведки) Норильск I. С его точки зрения, это было лишь первое из многих рудопроявлений аналогичного типа, которые, по его убеждению, будут открыты в этом районе. Это последнее предсказание могло быть только результатом озарения, ведь у Урванцева не было не только каких-либо геологических и геофизических материалов о строении района, но даже топографических карт и аэрофотоснимков. Именно поэтому он взял на себя отчаянную смелость доказывать необходимость проведения геологических работ в этом заброшенном районе. Предсказание оправдалось. Уже после первых разведок в 1926 году было открыто и описано месторождение Норильск II.

Много лет спустя совсем другой геолог нашел рядом не меньшее месторождение Талнах, а рядом было обнаружено еще одно месторождение того же типа – Октябрьское.

С учетом общего экономического положения страны исследование вновь открытого месторождения в заполярной глуши было нерентабельным – у страны было куда как много действительно неотложных задач. Решение принималось на уровне ВСНХ (Всероссийский Совет Народного Хозяйства), и по тем временам не оправдавшиеся прогнозы были равносильны смертному приговору. Урванцев нашел в себе мужество доказывать свою точку зрения. И, как теперь говорится почти во всех материалах об основании Норильска, «сумел убедить в своей правоте» Ф. Э. Дзержинского, всемогущего главу ВЧК – политической полиции. Об этом сейчас стыдливо молчат, но решение о строительстве города и комбината было результатом общего решения этих двух людей, противопоставивших свое видение мнению толпы высокопоставленных чиновников. Один имел научную широту анализа и смелость отстаивать свое мнение и предсказал наличие здесь уникального по масштабам месторождения; второй принял на себя риск решения о строительстве города и комбината (несмотря на высокое положение, риск принятия такого решения был для Дзержинского тоже очень велик). Строительство могло быть проведено и реально было проведено за счет создания здесь Норильсклага. Первый из двух упомянутых людей и стал его самым знаменитым заключенным.

На сайте Тихомировой есть раздел – что дали Таймыру работы Урванцева. Там приводится данное 18 августа 1998 года интервью сотрудника газеты Заполярной Правды С. Траубергса с главным геологом комбината В. Е. Куниловым. В нем прямо говорится:

«Его (Урванцева) след на таймырской земле незаметен. Он оставил след как топограф, географ, путешественник и публицист. Он красиво пишет. Только этим я объясняю его популярность. Но мне совершенно непонятно, как можно было исходить весь Таймыр и даже Северную Землю и при этом ничего не обнаружить. Он ведь буквально топтался по полезным ископаемым и при этом умудрился ничего не заметить. Все геологические открытия в Норильске сделаны до Урванцева или после него (Северная Земля, Хатанга, Талнах – даже вопреки его прогнозам – и другие».

На этом фоне нелишне привести официальные данные об открытии месторождений в районе.

Месторождение Норильск I (1920 год), первооткрыватели Н. Н. Урванцев и А. А. Сотников. Было главной рудно-сырьевой базой Норильского комбината вплоть до 50-х годов. В 1926 открыто месторождение Норильск II, первооткрыватели Н. Н. Урванцев и Б. Н. Рожков. В 1949 году открыто месторождение Имангдинское, первооткрыватели Ю. А. Спейт и Г. А. Комаров; в 1940 году открыто месторождение Горозубовское, первооткрыватель Ю. М. Шейнманн (работал геологом, будучи зека); в 1943 году месторождение Черногорское, первооткрыватели П. И. Трофимов и Г. Ф. Одинец. Месторождения эти были невелики по размерам и не восполняли истощающиеся запасы Норильска I, но сам этот ряд открытий явился блестящим подтверждением прогнозов, данных Н. Н. Урванцевым в 1920 году.

К этому можно только добавить, что эти месторождения открывались в тот самый период, когда главным геологом комбината был не господин Кунилов, а зек Урванцев. Только звериная зависть и ненависть ничтожества к таланту может объяснить вышеприведенные слова. Заметим тут, что говорились они всемогущим главным геологом официальной газете. Можно было не стесняться и быть уверенным в том, что они будут доведены до сведения горожан. Учитывая это, можно быть уверенным, что Кунилов прямо говорил, что думал.

Там же, в уже цитированном интервью, чуть ниже говорится, что открытие другого месторождения – Талнаха явилось крупнейшим достижением геологической службы страны за все время ее (службы) существования. Что и говорить, открытие Талнаха дало второе дыхание и комбинату, и городу. Оно связано с именем другого замечательного геолога – Г. Д. Маслова. Обойдено молчанием, что открытие месторождения масштаба Талнаха (тогда еще неизвестного) было главной задачей геологической службы комбината, во главе которой на протяжении длительного времени и стоял В. Е. Кунилов. И вот на этого второго человека, продолжившего работу Урванцева, и перенес Кунилов всю свою злобу.

В биографии Г. Д. Маслова (1915–1968), пожалуй, главная черта – посконность, обыденность. Выходец из многодетной крестьянской семьи Уфимской губернии, получивший образование в провинциальном Казанском университете, он всю свою профессиональную жизнь исполнял самые забубенные (могут сказать, необходимые, но Боже, какие забубенные!) обязанности: работал в геологическом отделе комбината, был начальником партии, занимавшейся стройматериалами. Он, видимо, очень хорошо знал, как нужны комбинату и городу эти самые мергели и глины. В материалах по его биографии с умилением сообщается, что он открыл новое керамическое сырье – алевролиты. Наверное, они были новы для Норильска, но Светлана Гунина и Елена Мужайлова, составлявшие этот материал, видимо, не знали, что алевролиты еще за 100 лет до этого использовались как керамическое сырье для шлифовки гранитных монолитов Исаакиевского собора в Санкт-Петербурге (см. очерк о последней мегалитической стройке в настоящем издании книги). В 1946 году по инициативе Г. Д. Маслова были пересмотрены материалы по Каларгинскому месторождению известняков, перспективному как сырье на производство цемента. Четыре года аспирантуры в ГИНе (Геологический институт Академии наук в Москве) были, видимо, отдыхом для него. После защиты кандидатской диссертации он был назначен начальником партии, через год – начальником геолого-стратиграфической партии, затем – зам. главного геолога Норильской экспедиции. Под его руководством составляются геологические, металлогенические и прогнозные карты на никель – необходимейший материал при планировании поисковых работ. Словом, он, как никто другой, знал все детали геологии района. Но вся его работа по прогнозированию Талнаха явилась в прямом смысле слова результатом озарения, – в точности, как работа Н. Н. Урванцева по открытию Норильска I. Да, в его распоряжении, в отличие от Урванцева, был полный комплект геологических карт и геофизических материалов. Но в условиях практически горизонтально залегающих толщ чехла платформы провести линию рудоконтролирующего Норильско-Хараелахского глубинного разлома и предсказать положение залегающих на глубине рудных тел можно было только на основе интуиции.

Только на основе интуиции (озарения?) можно было еще в 1962 году указать на перспективность рудопроявлений медно-никелевых руд, которые в 2009 году были в результате экспертизы переведены в разряд месторождения, названного Масловским.

Лишь несколько лет спустя, в 1961 году, геологическая служба Норильского комбината решила провести тут бурение. Руководил работами геолог Г. Д. Маслов, замещавший на период отпуска главного геолога Норильского комбината В. Н. Егорова. Маслову и принадлежит честь находки Талнаха. Естественно, он знал о «рудных гривках», найденных геологами НИИГА, и хотел в числе прочих задач проверить и их. Эпоха была другая по сравнению со временем находки Норильска I, и человек, с именем которого неразрывно связана находка Талнаха, Г. Д. Маслов, был другой. У Урванцева какие-либо материалы по геологии района, а зачастую и хорошие топографические карты отсутствовали. Маслов имел в руках геологические карты масштаба 1:200 000, составленные на основе маршрутов геологов по сетке через 2 км, аэрофотоснимки; он располагал результатами многолетних дискуссий о возможных закономерностях пространственной локализации минерализации. Сам он пытался нарисовать картину рудоконтролирующих разломов. Да еще имел в руках все данные о находках рудных валунов и рудных гривках. Неудивительно, что к началу заключительного этапа работ он выражал уверенность, что «в этот раз мы найдем руду». Уверенный в своих профессиональных знаниях, был он человек резкий во мнениях. Естественно, начальство его недолюбливало. Поэтому мне кажется весьма вероятным приведенный в очерке об открытии Талнаха апокрифический рассказ.

Для меня в воспоминаниях Ю. Лившица (2008) об открытии Талнаха одной из наиболее важных деталей является упоминание о том, что Г. Д. Маслов не только пытался проследить рудоконтролирующий разлом, но и обратил внимание на сходство состава тел на Талнахе и в Норильске. Именно искать магматический массив, сходный с Норильским, послал он своего помощника В. Нестеровского. Возможно, именно это сходство определило выбор места для скважины, вошедшей в руду на Талнахе. Блестящая находка Талнаха затмила, возможно, более значительную для подтверждения идеи Г. Д. Маслова находку вкрапленной минерализации на другом конце предполагаемого им рудоконтролирующего разлома близ Норильска I. Не случайно Норильский разлом стали называть разломом Маслова.

Конечно же, это было совершенно нетерпимо в кастовой системе советской геологической службы, тем более в замкнутом кругу геологической службы Норильского комбината. Его стали откровенно выживать. От разведки Талнаха его отстранили. Более того, не включили его имя не только в список лауреатов премии за Талнах, но даже не включили его в список первооткрывателей. Эта мелкая, но изматывающая административная травля, особенно сразу после блестящих побед, создала фон, на котором Г. Д. Маслов через три года, в возрасте 43 лет скоропостижно скончался от рака. Да, конечно, улицу в Талнахе назвали его именем – не жалко же! Теперь это ничего не меняет.

Любые рассказы о геологах – первооткрывателях месторождений (типа Урванцева или Маслова) или законов Природы (типа Тетяева) обычно начинаются с перечня наград, которые получили эти люди. Возможно, именно пример Маслова наиболее характерен. Его работы принесли стране (государству) неисчислимые богатства.

Сегодня геологи, ведущие экскурсии по Талнахскому руднику, на все лады рассказывают о выдающихся достижениях Маслова: о том, как он провел линию рудоконтролирующего разлома и задал скважину, с первого же раза прошедшую десятки метров по богатой руде. Но это самый низший, чисто профессиональный уровень признания заслуг первооткрывателя.

Месторождение это столь богато, что можно без преувеличения сказать, что все годы после открытия Талнаха вся Россия существенно жила за счет богатств его недр. Спасение Норильского горно-металлургического комбината и города Норильска составляет лишь малую долю следствий этого открытия.

И людям, которые дали своим героическим трудом огромные богатства стране, в награду дается жестяной значок и три или четыре (насколько я помню!) минимальных средних зарплаты. Даже если я ошибся и дается пять минимальных зарплат, какое издевательское соотношение! Что до Урванцева, то он «за давностию лет», видимо, и этого не получил.

Учитывая исключительную важность открытия для самого существования города и комбината, естественно, сразу после сообщения об этом открытии Маслов указом Президиума Верховного совета СССР был награжден высшим званием страны Героя Социалистического Труда. Что характерно, одновременно ту же награду получил начальник буровой, чья скважина прошла по богатой руде. Кстати, уже тут обнаруживается традиционное для советской системы приравнивание научного открытия к чисто технической операции – бурению скважины. Не менее интересно в этом отношении и то, что предыдущая в этом материале биография (А. Логинова) рассказывает о человеке, главная заслуга которого состоит в том, что он «нашелся» и толково рассказал И. В. Сталину об итогах поездки металлургов в США.

О том что произошло дальше – о травле Г. Д. Маслова рассказано выше. Объяснить ее можно только лютой ненавистью и завистью к человеку, совершившему профессиональный подвиг. Полное подтверждение этого предположения дает приведенное выше заявление главного геолога комбината В. Е. Кунилова, сделанное (вырвавшееся!) в интервью местной газете «Заполярная Правда».

При рассмотрении истории открытия и освоения медных месторождений этапность открытия в связи с этапностью поисково-разведочных работ проявилась, возможно, особенно четко. Казахские Джезказган и Коунрад и узбекский Алмалык были открыты по следам древних выработок, давших толчок к постановке разведки. Быстрая оценка масштабов минерализации в обоих районах, правильное определение генетической модели рудопроявлений, данных К. И. Сатпаевым и М. П. Русаковым (см. глава 1.3) и их упорство в отстаивании своей точки зрения привели к быстрому решению вопроса об освоении казахстанских месторождений. Здесь вполне можно оценить соотношение первооткрывателей и тех, кто принимает решения об освоении месторождений – будь то государственные деятели и руководители горнорудных компаний. В рассказе об освоении Норильска говорилось о том, что Н. Н. Урванцев смело отстаивал свою точку зрения о необходимости срочного освоения Норильска против Геолкома. Его союзником в этом был Ф. Э. Дзержинский. Решение о строительстве Кузнецкого комбината и освоении Кузбасса было принято во многом благодаря И. П. Бардину. Благополучная судьба этого ученого и К. И. Сатпаева во многом связана с их молчаливым признанием методов освоения месторождений и индустриализации за счет строительства лагерей и каторжного труда рабочих. В остальном они, первооткрыватели, использовались системой. И будут ли они признаны таковыми, зависело от борьбы разного рода начальства среднего уровня за славу открытия и связанный с ними почет. Борьба эта была бескомпромиссна и беспощадна. В методах не стеснялись. Они зачастую переходили все нормы уголовного кодекса. Это особенно хорошо видно на примере открытия алмазных месторождений Сибири.

Открытие алмазных месторождений Сибири – одна из наиболее эпических страниц истории геологических исследований России. Описание различных сторон ее можно найти в десятках работ. Как справедливо говорил В. Л. Масайтис (2005), только очень ленивые не писали об этом. Беда в том, что большинство описаний ограничивалось рассказом о драматической истории находки первой кимберлитовой трубки Сибири «Зарница». Тем не менее, показателен сам по себе факт неугасающего интереса к этой истории. Обилие публикаций избавляет от необходимости повторного изложения общеизвестных фактов и дает возможность сейчас, более чем через 60 лет после этих событий, проанализировать разные ее стороны и попытаться оценить значение разных факторов, приведших к столь блестящему результату. Фактически же история алмазных месторождений Сибири началась с открытия другой трубки – «Мир». Тут во всех деталях была повторена история находки «Зарницы» (Баскина, 2001). Ведь «Зарница» и не была алмазным месторождением – она была признана таковым лишь много лет спустя, и то запасы алмазов здесь забалансовые.

Открытие алмазных месторождений Сибири стало символом достижений советской геологии. Эта эпопея развернулась на огромной территории междуречья Енисея и Лены, она длилась несколько десятилетий и в ней приняли участие множество геологических организаций. Организационно успех был обеспечен созданием вне обычной структуры территориальных геологических управлений специализированной экспедиции, отвечавшей за поиски алмазных месторождений.

Общие черты этой истории рассказаны в главе 2.1.1 Здесь достаточно только резюмировать, что само создание такой организации было воплощением способности социалистической системы хозяйства сосредоточить усилия на узком, потенциально самом важном для экономики участке фронта работ. Но, конечно же, в соответствии с традициями этой самой экономики они, эти организации, носили все характерные черты лагерных «шарашек».

Точность предсказания была определена не только талантом и кругозором Юрия Михайловича Шейнманна, но и и знакомством его с материалами о геологии и магматизме Котуй-Маймечинской провинции ультраосновных-щелочных пород, расположенной к западу от Анабарского щита. Очень много говорится о том, что открытие явилось результатом прогноза В. С. Соболева. Мне уже приходилось писать об этом (Эрлих, 2004, 2006, 2012). Это совершенно не соответствует действительности, и сам Владимир Степанович, – по крайней мере до 1957 года, не говорил об этом. Говорится также о значимости указания на то, что алмазные месторождения должны локализоваться в пределах Сибирской платформы. Это исключало из зоны поисков горные области Патомского нагорья и Енисейского кряжа. Г. Г. Моор в докладе на очередном Международном геологическом конгрессе в 1937 году впервые обратил внимание на сходство геологических ситуаций на Южноафриканской и Сибирской платформах. Позже, в 1966 году, было сформулировано так называемое правило Клиффорда, установившего общую закономерную приуроченность алмазных месторождений к областям кратонизированных блоков древних платформ (Clifford, 1966). Между этими двумя публикациями не оставалось места для научного прогноза исключительной связи алмазных месторождений с Сибирской платформой. Оставалось, однако, место для влияния на административное решение о концентрации поисков на территории платформы. Вот именно это административное решение и было принято под влиянием М. М. Одинцова и В. С. Соболева. Сейчас трудно сказать, кто из них двоих сыграл решающую роль в этом важном решении. Да и не важно это, в конце концов. Что реально было большим вкладом Владимира Степановича, это публикация сводки данных о геологии мировых алмазных месторождений (Соболев, 1951). Она дала в руки российским геологам весь мировой материал, необходимый в процессе поисков алмазных месторождений. Вполне вероятен поэтому рассказ о том, что именно эта книга была «настольной» у первооткрывательницы первой кимберлитовой трубки Сибири Л. А. Попугаевой.

Главным руководителем поисков в этот период был один из старейших геологов-алмазников России М. М. Одинцов. Именно с его именем связано образование Амакинской экспедиции (он прекрасно понимал необходимость создания централизованной организации, которая отвечала бы за проведение поисков). И по его настоянию был осуществлен перенос главной площади поисков алмазов на Сибирскую платформу. Когда же решение о создании Амакинской экспедиции было принято, ее кадры были существенно укомплектованы за счет выпускников геологического факультета Львовского университета – школы В. С. Соболева.

Концентрация основных поисковых усилий на Сибирской платформе потребовала прежде всего выявления площадей, максимально зараженных алмазами. Это подводило к пониманию областей потенциального сноса алмазов. Недаром крупнейшим поисковым достижением этих лет была находка знаменитой Соколиной косы на Вилюе. Это явилось основным толчком для решения о переносе поисковых площадей из бассейна Тунгуски в бассейн Вилюя.

Главной проблемой в поисках алмазных месторождений Сибири было вовсе не предсказание их местонахождения с точностью до ±100–200 км, что, конечно, было бы хорошо, но не решало проблемы, а создание генетической модели алмазных месторождений. От этого зависел выбор метода поиска. Именно на этом фоне и следует рассматривать историю открытия трубки «Зарница». Вопрос о том, с какого типа породами связаны алмазные месторождения, был решен в конце XIX – начале XX века южноафриканскими геологами. Было общепризнанно, что алмазы связаны с трубками (диатремами) кимберлитов (Wagner, 1914). Тогда же была установлена связь с кимберлитами особого типа магнезиальных гранатов – пиропов. Это положение стало общим местом и вошло в учебники минералогии.

Первые описания кимберлитов и подобных им пород на территории России были сделаны в конце 20-х – начале 30-х годов. Они связаны с именами Н. Н. Урванцева (1895–1985) и Г. Г. Моора (1907–1958). Важно отметить, что в период, когда делались эти находки, они не рассматривались как путь к открытию алмазных месторождений, а скорее как описание петрографических раритетов.

Как всегда с опозданием пришло признание и от ученых коллег. В 1957 году В. С. Соболев публикует совместную статью с Г. Г. Моором в Минералогическом вестнике Львовского геологического общества о перспективах алмазоносности севера Сибири. Владимир Степанович не испытывал недостатка в количестве печатных работ. Цель этой запоздалой публикации могла быть только одна: показать, что Соболев был в одном ряду «прогнозистов» с Г. Г. Моором.

Профессор Ленинградского горного института Павел Михайлович Татаринов, автор учебника «Геология рудных месторождений» и общепризнанный глава советской школы геологов-рудников, в отзыве на сводку Соболева 1951 года о зарубежных месторождениях алмаза писал, что «…монография В. С. Соболева оттеняет перспективы алмазоносности севера центральной Сибири, о чем уже был поднят вопрос геологом Г. Г. Моором» в опубликованной статье 1940 года (Моор, 1940, 1941).

Публикация моей статьи об истории открытия «Зарницы» в официальном издании СО РАН (Эрлих, 2012) состоялась по предложению А. В. Толстова. Это очень знаменательно. Ведь Александр – воспитанник Амакинской экспедиции, и публикация от его имени означает, что предложенная мной версия открытия «Зарницы» пробила себе дорогу. Ну, конечно же, и здесь не обошлось без накладок. Пришлось передоказывать роль Г. Г. Моора в предсказании алмазных месторождений и локализации их в пределах Сибирской платформы. То же относится и к роли, которую сыграл А. А. Кухаренко в поразительно долгом непризнании модели, связывающей алмазы с кимберлитами.

На этом фоне достаточно комично выглядят попытки редакции как-то особо оттенить роль В. С. Соболева (как будто я пытался преуменьшить ее). Это проявилось в подписи к фотографии Владимира Степановича и его «биографической справке», помещенной как бы от лица Редакции (а не автора).

Просто он, будучи еще молодым геологом, первым сделал петрографическое описание огромных полей базальтов (траппов) Сибири, само наличие которых дало основание для утверждения о сходстве двух платформ.

Много позже название «кимберлит» было употреблено В. А. Черепановым при описании шлифа туфобрекчий, встреченных в обнажении на реке Омоноос и описанных К. С. Забурдиным. История эта описана в моих статьях (Эрлих, 2004, 2006). Теперь это обнажение известно, как кимберлитовая трубка «Ленинград». Описание этой трубки, сделанное М. А. Крутоярским, дало геологам-съемщикам наглядный образ того, что в практике американских поисковиков называется target (мишень). А опытные магнитометрические исследования, проведенные на этой трубке В. А. Литинским, создали основу поискового метода оконтуривания кимберлитовых трубок на Сибирской платформе. С тех пор отряды магниторазведчиков стали неотъемлемым элементом съемочных партий.

В России на принятую модель алмазных месторождений наложил необратимый отпечаток тот факт, что поиски алмазов в течение долгого времени велись на Урале. Курировал поиски один из наиболее выдающихся минералогов страны А. А. Кухаренко. Он-то и создал «уральскую» модель потенциальной связи алмазов с расслоенными интрузиями основных-ультраосновных пород. Позднее, когда поиски были перенесены на Сибирскую платформу, Александру Александровичу оказалось не под силу отказаться от своего детища. Напрасно один южноафриканский геолог подарил ему образец пиропа из кимберлитовой трубки – он спокойно лежал в музейном шкафу, и геологи в Сибири продолжали исполнять приказ главного геолога Амакинки, обязывающий их искать алмазы в связи с особым типом дифференцированных основных интрузий. В конечном итоге рядовые минералоги-производственники обратили внимание на появление в шлихах необычных по оптическим свойствам гранатов – пиропов и обратились к Кухаренко с просьбой сравнить их с музейным образцом. Одним из этих минералогов и была Я Л. Стахевич – минералог Яралинской экспедиции НИИГА. Она сделала карту находок пиропов геологическими партиями НИИГА и передала её своей родственнице и коллеге Н. Н. Сарсадских во время ее визита на базу партии НИИГА В. Ф. Медведева. Надо ли говорить, что карта этих находок помогла существенно уточнить район вероятного источника сноса пиропов и резко сократила путь к открытию первой в Сибири трубки.

Рис. 2.5.3. Район расположения трубки Зарница – Оленек-Вилюйский водораздел, пройденный съемочными партиями НИИГА, не обнаружившими кимберлитов. По Эрлих, 2006.

Говоря о том, что к моменту выезда отряда Попугаевой в поле поиск трубки стал чисто технической задачей, я ничуть не умаляю трудностей и значения находки первой кимберлитовой трубки. Просто район ее возможного расположения и метод поисков были уже определены. Оставалось то, что обычно представляется непосвященным людям так называемой романтикой работы геолога: маршрут по тайге, отбор проб, внимательный их просмотр и самое важное – принятие решения: когда надо выходить из русла ручья на склон.