Текст книги "Дарю тебе небо – Дорога в Вечность"

Глава 8

Лада припарковала старый отцовский «жигулёнок» почти возле самой территории монастыря, где последние недели жила Лида. Лада уже знала, что в связи со скоропостижной смертью отца Иеремея, взявшего её сестру под покровительство, суздальский женский монастырь переживал глубокий траур. Обитатели монастыря занялись траурными хлопотами, так что беременную Лиду больше некому было опекать. К тому же никто не мог заботиться о ней столь же безропотно и самоотверженно, как в своё время делал это почивший с миром отец Иеремей. Так что, к величайшему огорчению настоятельницы и сестёр, было принято решение перевести Лиду в другой монастырь, находившийся в отдалённом районе.

Отключив зажигание, Лада распахнула дверцу машины, полной грудью вдохнув чудесный морозный воздух после многочасовой езды в душном, пропахшем бензином салоне.

Ещё с утра в этих местах обильно валил снег, о чём свидетельствовали высокие сугробы в игривых алмазинках, отражавших солнечные блики. Теперь же тучи отступили, выпустив на небо солнце.

Лада плотнее запахнула отделанное пушистым мехом кожаное пальто и накинула на голову капюшон. Январский мороз, усиливавшийся в солнечные дни, пробирал до костей.

Сегодня не было того промозглого ветра, который пронизывает со всех сторон, сбивая путника с ног. Но Лада чувствовала на своём лице ледяные иголочки, остро прокатывавшиеся по нежной коже, и не слишком приятные пощипывания на поверхности носа и на щеках. Лада зашмыгала носом и ускорила шаг.

Природа словно замерла, впустив непрошеную гостью в свои владения. Календарные дни двигались к двадцатым числам января. В это время деревья, травы и кустарники набираются сил, отдыхают и готовятся к предстоящему пробуждению. Если взять веточку и поставить её в воду в тёплом доме, то через какое-то время она оживёт. На ней появятся почки, а за ними молодая листва.

На монастырской территории по телу Лады разливалась какая-то особая благодать. Она чувствовала, как постепенно уходят терзавшие её тревоги. Или это было обманчивое состояние? Лада понимала, что за стенами монастыря суровая реальность, и она обрушится на неё с неумолимой силой, как только она окажется вне этой заповедной, какой-то по-особому притягательной святой обители.

Марево развеялось раньше, чем можно было ожидать. Как только Лада увидела хрупкую фигуру молодой женщины. Женщина, которая больше походила бы на девочку-подростка, если бы не округлый, сильно выпячивающийся вперёд живот – очевидное свидетельство «интересного положения» на последних сроках, едва удерживала в руках тяжёлую лопату с длинным древком и широким металлическим полотном, со скрежетом разгребая туповатым лезвием скрипучий снег вокруг одноглавой церкви.

Сердцем узнала Лада свою сестру Лиду – ещё прежде, чем та повернула к ней голову и взору Лады предстало с виду приветливое и безмятежное, даже нарочито бодрое лицо, но его бледно-серый оттенок с залёгшими под глазами тенями выдавал усталость и измождённость. Однако, увидев сестру, Лида улыбнулась своей обычной в последние месяцы сдержанной полуулыбкой.

Лада мгновенно к ней подскочила, моментально оценив ситуацию.

– Так. Вот что, – сказала она без всяких приветствий и предисловий, очень серьёзно поглядев сестре в глаза. – Ты едешь со мной. Сейчас же.

Лида покачала головой всё с той же сдержанной полуулыбкой, плохо сочетавшейся с появившейся в уставших, с лопнувшими капиллярами глазах печалью. Она снова поудобнее обхватила лопату и, не оглядываясь на сестру, зашагала дальше, оставляя позади себя на снегу узенькую бороздку.

Лада двинулась следом, прибавив шаг. Догнав Лиду, Лада встала впереди неё, преградив дорогу.

– Это как же называется, скажи на милость? – Лада приняла позу ожидания, не сводя с сестры полыхавшего негодованием взгляда.

– Ты о чём? – негромко спросила Лида.

– Вот об этом, – Лада кивнула на лопату, а затем весьма красноречиво покосилась на округлившийся живот сестры. – Они все тут что, с ума, что ли, посходили?

– Давай поговорим потом, – произнесла Лида, сопроводив свои слова кротким умоляющим взглядом. – Мне нужно закончить расчищать снег возле церкви до вечерней службы.

– Что ты несёшь? – Лада была вне себя. – Какой снег? Какая служба? Ты же не сегодня-завтра родишь!

Лида наконец оторвалась от лопаты, протянула руку вперёд и мягко коснулась ладонью тыльной стороны кисти сестры.

– Нам надо поговорить, сестрёнка, – тихо сказала она. – Сможешь подождать окончания вечерней службы и ужина в трапезной? Это займёт достаточно много времени, но тогда у нас с тобой будет свободных полчаса до вечерней молитвы и отхода ко сну. Дождёшься?

Лада смотрела на сестру в недоумении и не узнавала её. Где та решительная, уверенная в себе, несколько дерзкая, но такая родная, такая близкая Лида, которую она знала? Что сделала с сестрёнкой суровая и аскетичная жизнь при монастыре?

Лада протянула руки, схватила сестру за хрупкие, сильно похудевшие за последние месяцы плечи и затрясла их, едва не свалив Лиду с ног.

– Ты вообще слышишь меня или нет?! – Голос Лады уже переходил на крик. – Ты не останешься здесь больше ни минуты! Пора заканчивать это безобразие. Идём в машину! Живо!

Лада потянула Лиду к себе, но та снова ухватилась обеими руками за древко лопаты, отгородившись от сестры, словно щитом.

– Прости, – произнесла она извиняющимся тоном. – Я не могу. Правда не могу. Я всё тебе объясню. У нас будет время. А теперь – извини, но мне пора работать.

– Ну уж нет! Разговаривать мы будем прямо сейчас. И лучше в машине, в тепле, а не на лютом морозе.

– Постарайся понять, – попыталась объяснить ей Лида, словно втолковывая малому ребёнку избитую истину. – Нам нельзя в это время разговаривать ни с кем, кроме сестёр, которые выполняют ту же работу.

– Ну что ж, отлично, – Лада перехватила у Лиды лопату и резво пошла вперёд, расчищая дорожку. – Давай поговорим.

Глаза Лиды расширились, и в них отразился неописуемый испуг, граничивший с ужасом.

– Что ты делаешь?! – она почти кричала от отчаяния. – Это моя работа! Я живу здесь из милости и должна помогать сёстрам монастыря.

Лада устремила на сестру взгляд, исполненный тревоги и невыразимого сочувствия.

– Ты поедешь со мной домой, – заявила она не терпящим возражения тоном. – Сегодня же.

Лида печально покачала головой:

– Прости, сестрёнка, но я не могу. Правда не могу. Здесь меня приютили. Дали мне кров и еду. Я не должна быть неблагодарной. И считаю себя обязанной помогать матушке-настоятельнице и сёстрам всем, чем сумею.

– Лид! Очнись! – Лада уже кричала. – Кому ты чем обязана? Подумай хотя бы о своих проблемах с позвоночником. Ты же больше полугода провела в состоянии неподвижности, и любая физическая нагрузка может спровоцировать рецидив и повлечь за собой полный паралич. И это не говоря уже о твоей беременности, которая сама по себе даёт колоссальную нагрузку на позвоночник.

Лида сделала шаг, чтобы поднять со снега выпавшую из рук в короткой борьбе с Ладой лопату и продолжить свою работу, но сестра преградила ей путь. Взгляд Лады задержался на Лидиной одежде, состоящей из плотных колготок, длинной юбки, лёгкого пальтишка, скорее похожего на плащ, и простых полусапожек. Все предметы одежды были строгого чёрного цвета, но Ладу возмутило не это, а то, что подобное облачение явно не подходило для работы на лютом морозе.

– И кстати, почему ты так одета? – спросила она. – У тебя же есть хорошие тёплые брюки, которые ты всегда носила зимой. А учитывая твою беременность, можно было подобрать, к примеру, достаточно прочный и удобный комбинезон. Что это ещё за юбка? Тебя же моментально прохватит, и ты простынешь. И никакие, даже супертёплые колготки не помогут. Куда смотрит ваша настоятельница? И что она о себе думает, если разрешает молодой женщине на сносях так легко одеваться зимой?

– Так подобает, – смиренно ответила Лида. – Женщинам не приличествует носить штаны. Об этом мне говорил ещё отец Иеремей, упокой Господь его душу.

– Даже в лютый мороз, на тяжёлой работе? – Лада была возмущена до предела.

– То, что я делаю сейчас, не считается тяжёлой работой, – негромко пояснила Лида. – Даже наоборот.

– Что? Ты хочешь сказать, что тебя здесь грузили и похлеще? Что ещё тебя заставляли делать на сносях? Мешки таскать? Говори! – Лада, сама того не заметив, схватила сестру за полы простенького пальтишка, напряжённо заглядывая ей в глаза.

– Нет, ну что ты, – Лида вымученно улыбнулась. – Успокойся, сестрёнка. Я живу хорошо. Имею кров над головой, пищу, питьё. И за всё это безмерно благодарна Господу. Так что обо мне не беспокойся.

Она нежно накрыла огрубевшими ладонями запястья сестры. Та почувствовала прикосновение ледяных рук, схватила сестру за запястья и внимательно посмотрела на её кисти. Кожа на Лидиных ладонях и тыльной стороне кистей потрескалась, на ней были видны откровенные воспаления. Руки выглядели распухшими и были покрыты цыпками.

– Боже правый! – выдохнула Лада. – Что это? Нет, я тебя спрашиваю: что это?

Лида молчала, смиренно потупив взгляд.

– Нет! Это уже ни в какие ворота не лезет! Ответь мне, пожалуйста, какую работу тебе давали – ну хотя бы за последние два-три дня? – Лада глядела на сестру в неистовом напряжении, и та ответила:

– Ну… Позавчера мне поручили работать в швейной мастерской. Пошить подрясники, женские сорочки и занавески для паломнических келий. Вчера пришлось поработать в коровнике. Но настоятельница и сёстры здесь ни при чём, – торопливо добавила Лида. – Я сама вызываюсь им помогать. Иначе чувствую себя неблагодарной приживалкой…

– Ясно, – перебила её Лада, в чьих глазах отразились одновременно глубокое сочувствие и неистовое возмущение. – Можешь не продолжать.

Она с величайшей осторожностью бережно обхватила Лиду за хрупкие плечи и сделала несколько шагов вперёд, увлекая сестру за собой.

– Погоди… – Лида попыталась остановиться. – Куда ты меня ведёшь?

– Разве не понятно? – Лада упорно шла вперёд, уводя за собой совершенно сбитую с толку, растерявшуюся Лиду. – К машине. Мы едем домой.

Лида остановилась. Лада продолжала тянуть её за руку, но Лиду, казалось, не могла сдвинуть с места никакая сила.

– Ты чего? – Лада вопросительно глядела на сестру. – Мне что, волоком тебя тащить?

– Я никуда не пойду, – тихо, но твёрдо ответила Лида.

– Прости, что? – Лада сделала вид, что не расслышала.

– Я никуда не пойду, – повторила Лида чуть громче. – Теперь мой дом здесь. В этой благословенной обители. Мой и моего малютки, – она ласково погладила округлившийся живот, и Лада впервые увидела, что застывшая полуулыбка на Лидином лице превратилась в самую тёплую и нежную улыбку.

– Вот-вот, – Лада тоже невольно улыбнулась, хотя ей было отнюдь не до веселья. – Ты хотя бы о нём подумай, сестрёнка. О своём ребёночке. Что с ним будет здесь? Ты наверняка даже не знаешь, где и как будешь рожать. И сможешь ли потом хотя бы время от времени видеть своего ребёнка.

– Об этом позаботятся, – ответила Лида. – Мне обещали обеспечить для родов хорошие условия. Одна из здешних сестёр – отличная акушерка, получившая образование в этой сфере и работавшая с роженицами, пока жила в миру. Она вызвалась помочь. Так что, считай, мне крупно повезло. А ребёночка потом определят на время в детский приют. Если родится девочка, то она будет находиться в приюте при здешнем монастыре, и я в любое свободное от служб и работы время смогу её увидеть. Кроме того, мне ведь нужно будет её кормить, и я с благословения матушки буду это делать. Если же это будет мальчик… Что ж, тут сложнее. Но мне обещал помочь один батюшка. Ученик отца Иеремея. Он сказал, что в случае, если у меня родится сын, он возьмёт его и оформит в приют при мужском монастыре, где служит он сам. Я смогу навещать сына, когда пожелаю.

– Приют? – Лада глядела на сестру в недоумении. – При живой матери, тёте, дяде и бабушках-дедушках? Ты что, совсем спятила?

– Да нет, – Лида мягко улыбнулась. – Ты всё не так поняла. Ребёночек будет рядом со мной. Я всегда смогу отпроситься, чтобы побыть с ним. Видела бы ты, милая сестрёнка, как хорошо живётся деткам в нашем приюте! Уверена, что при мужском монастыре – в случае, если я произведу на свет мальчика – детский приют ничуть не хуже. Наши детки получают школьное образование, учатся петь, рисовать, играть на фортепиано, активно участвуют в городских и епархиальных мероприятиях. Так что, прошу тебя, не переживай. Мой ребёночек будет в самых надёжных руках, в каких это только возможно, – в руках Господних.

– Так. Вот что, – произнесла Лада, вложив в свой голос столько твёрдости и непоколебимости, сколько только смогла. – Сейчас мы едем домой, и без возражений. Я уже нашла для тебя хорошую частную многопрофильную клинику, где ты со всеми удобствами и комфортом сможешь родить ребёночка. На платной основе, разумеется. Да не делай ты такие глаза! Что это ещё за два испуганных блюдца? Да, гляжу, тут всё запущено!

– Рожать в комфортабельной клинике, да ещё и на платной основе – слишком роскошно для меня. Чтобы очистить душу и помыслы, надлежит стремиться к скромности и смирению. Так что большое тебе спасибо, сестрёнка, за твою неоценимую заботу. Но мой ответ – нет. Я приняла решение и буду рожать здесь.

– Ты сдурела совсем? Здесь же нет условий для этого! Кто тебе здесь поможет? Акушерка? – Лада продолжала смотреть на сестру с явным непониманием. – Между прочим, на минуточку, ты моя сестра, а это, – она указала на округлившийся живот Лиды, – это мой родной племянник и будущий крестник, если ты не забыла. Так что я тоже имею право голоса и считаю, что в данной ситуации ты просто обязана прислушаться к моему мнению. Это касается не только тебя и меня. Подумай о наших родителях, о тёте Марине и дяде Славе. О Владе наконец. Все они люди – и люди, отнюдь не чужие ни тебе, ни мне, ни – тем более – твоему ребёночку.

Лида довольно долго стояла молча, по-видимому, о чём-то размышляя. Затем мягко положила застуженные и воспалённые, огрубевшие от работы ладони сестре на плечи и тихо промолвила:

– Да. Здесь ты, конечно, права, сестрёнка. Я больше не должна закапываться во лжи. Это неправильно, и это большой грех. К тому же несправедливо лишать всех вас общения с моим крохой. Я это поняла и глубоко раскаиваюсь. Я посмотрю, что можно сделать. Попрошу матушку Пелагею дать соизволение, чтобы вы все смогли навещать моего малютку в любое время. Если это будет мальчик, придётся договариваться ещё и с настоятелем мужского монастыря. Но, даст Бог, это я как-нибудь улажу.

Лида снова улыбнулась своей мягкой, вымученной улыбкой.

Лада исподлобья смотрела на сестру. Недоумение в её взгляде возрастало.

– О чём ты говоришь? – наконец спросила она, понизив голос. – Бедняжка моя, да ты совсем перестала адекватно мыслить и соображать. Мы все ждём тебя дома. Тебя и нашего милого карапуза, который вот-вот появится на свет. Дома, слышишь. ДОМА. Ждём с распростёртыми объятиями. А моему племяшке и будущему крестнику мы отдадим всю нашу любовь и не пожалеем средств ни на его образование, ни на воспитание. Он ни в чём не будет нуждаться. Хочешь – отдадим его в музыкальную школу, хочешь – в хореографическую студию, хочешь – в студию изобразительных искусств. Всё для него сделаем! А уж нашей любви он получит столько, что хватит на добрую тысячу таких же малышей. Решайся, сестрёнка. Прошу тебя. Возвращайся в мир. Возвращайся ДОМОЙ.

Во взгляде Лады читалась мольба.

Лида нежно обняла сестру, вздохнула и покачала головой:

– Я не могу уйти отсюда, – тихо, но твёрдо произнесла она. – Здесь мне дали кров и пищу. Здесь я получила помощь и утешение, когда больше всего в них нуждалась. Я не могу быть настолько неблагодарной. Это было бы неправильно. Я обрела здесь настоящий дом. Здесь моё место. Но тебя я искренне благодарю за заботу и участие, – она снова осторожно обняла Ладу. – А пока, извини, сестрёнка, но я должна вернуться к работе.

Лада крепко, насколько это позволяло состояние Лиды, прижала сестру к себе.

– Тебе ведь всё ещё разрешают пользоваться мобильным телефоном? – шепнула она в прикрытое косынкой Лидино ухо.

– Если не злоупотреблять, – тихо ответила Лида. – Как и было прежде. В монастыре, где служил отец Иеремей.

– Во сколько у вас отход ко сну? – спросила Лада, всё ещё не выпуская сестру из объятий.

– В двадцать два тридцать.

– Я буду ждать тебя в машине за монастырской оградой, – сказала Лада. – Буду ждать до одиннадцати вечера. Ты права, нельзя быть неблагодарной. Отпросись у своей настоятельницы, скажи, что хочешь вернуться в мир. Во сколько можно тебе позвонить на мобильный?

– Давай я сама наберу твой номер, хорошо? – Лида оглядела Ладу с некоторой тревогой. – У нас после вечерней службы ужин, затем вечерние молитвы и отход ко сну. Между ужином и вечерними молитвами можно выбрать время.

– Договорились. – Взгляд Лады, устремлённый на сестру, был очень серьёзным. – Жду твоего звонка. И жду тебя, сестрёнка. Если тебе… не удастся сегодня получить благословение у своей настоятельницы, чтобы покинуть монастырь, сообщи мне, пожалуйста, по телефону, когда это станет возможным.

Лада понимала, что Лида и не подумает отпрашиваться у настоятельницы, она видела, что сестра намерена заживо схоронить себя в монастырской келье. И это намерение твёрдо, как могучая скала. Но Лада упорно цеплялась за призрачную надежду. Несмотря ни на что, она продолжала ждать, что Лида вернётся домой. И так будет до тех пор, пока Лада жива. Она ни на минуту, ни на микросекунду не перестанет ждать Лиду. Что бы ни случилась. Как бы ни распорядилась судьба.

– Мой мобильник работает круглосуточно, – продолжила Лада, по-прежнему глядя на сестру. – Звони в любое время не задумываясь. В любое время, слышишь?

Лида кивнула; её взгляд, обращённый к сестре, стал мягким и успокаивающим.

– И пожалуйста… Когда у тебя начнётся… Когда почувствуешь, что моему милому племяннику и крестнику пора появиться на свет… Звони. Я моментально соберусь и приеду, где бы я ни находилась. Оплачу частную клинику, которую я для тебя присмотрела. Ты должна родить, как королева, – в лучших условиях, ни в чём не нуждаясь. Ну так договорились, сестрёнка? – Лада снова притянула Лиду к себе и нежно поцеловала в холодную, впавшую щёку.

Лида ответила ей столь же нежным сестринским поцелуем, в последний раз взглянула на Ладу – с любовью и благодарностью.

– Благослови тебя Господь, сестрёнка, – прошептала она, подняла блестевшую на снегу лопату, резко отвернулась и с нарочитой бодростью продолжила свою работу. Лада долго и печально смотрела ей вслед, но сестра так ни разу и не оглянулась. Лишь по тому месту, где Лида только что оставила свой почти призрачный след, потянулась унылая бороздка из-под полотна лопаты.

Глава 9

Лида сдержала слово. Она позвонила Ладе на мобильный телефон перед вечерней молитвой, заверив, что с ней всё в порядке. Передавала благословение родителям, матери и отцу своего почившего с миром небесного супруга, а также – особо нежное благословение Владу. Лада, в свою очередь, повторила слова Влада, которые он просил её передать Лиде перед отлётом Лады из Абхазии.

Лада и без слов поняла, что Лида не решилась отпроситься у настоятельницы и покинуть монастырь. Но всё равно, даже после того как в трубке мобильного телефона зазвучали короткие гудки и Лада сбросила вызов, она ещё долго не могла решиться завести машину и ехать домой. Лишь когда электронные часы в машине показали пятнадцать минут двенадцатого, тяжело вздохнув, Лада повернула ключ в замке зажигания и под рокот заработавшего мотора вырулила на узкую трассу.

…Лада с завидным упорством подъезжала к воротам монастыря каждый день, как только заканчивала свои повседневные дела. Она ожидала сестру до тех пор, пока чернильная тьма не заволакивала окрестности, а на улицах не вспыхивали фонари. Телефон Лады всё время был включён, зарядное устройство находилось под рукой. Она ждала звонка от Лиды – в любую секунду, в любое время дня и ночи. Она договорилась в платном частном многопрофильном медицинском центре, внесла необходимую денежную сумму, и Лиду были готовы принять в любой момент.

Но всё оказалось напрасно. Лида не отвечала на звонки и перестала звонить сама. Больше Лада сестру так ни разу и не видела.

…Как-то ранним утром Ладу разбудил настойчивый звонок на мобильный телефон. Аппарат Лада держала на прикроватной тумбочке, так что, едва она разлепила глаза, едва к ней вернулось сознание, как она сразу схватила трубку и, даже не взглянув на дисплей телефона, поспешила принять вызов. Но тут же услышала ненавистные короткие гудки.

Лада вскочила с кровати, на автомате нацепила на себя первую же уличную зимнюю одежду, которая попалась ей под руку, схватила сумку, быстро сгребла лежавшую в тумбочке пачку денег и ключи от машины.

Отцовский «жигулёнок», как обычно, ожидал её в гараже. Хорошо, что было раннее утро и машина оказалась на месте. Ведь отец, у которого был свой экземпляр ключей, мог воспользоваться их семейным транспортом в любое время.

Лада сама не помнила, как завела машину, как вывела её из гаража, как потом ехала по утренней отсыревшей трассе, на автомате включив «дворники», которые стирали с лобового стекла обильные струйки от огромных хлопьев мокрого снега, который буквально облеплял несущийся по трассе на предельно возможной скорости «жигулёнок» со всех сторон.

Дальше всё происходило как в фильме ужасов, демонтированном в зыбком сознании Лады на отдельные сцены, то и дело мелькавшие в голове навязчивыми фрагментами, затягивающими в зыбучую трясину отчаяния и безысходности.

Лада не помнила, как она очутилась на монастырской территории, как продиралась сквозь сбивавшую с ног и слепящую глаза метель, как отыскала домик-келью, которую Лида делила с двумя новоприбывшими паломницами. Она забыла о том, что мирскому человеку в монастырскую келью входить строжайше запрещено, что на это требуется испросить особого благословения у настоятельницы монастыря, что всякий, входящий в чужую келью, обязан делать это с молитвой Иисусовой на устах…

Лада забыла обо всём на свете, ибо всё, что её интересовало в те пронизанные страхом и ужасом мгновения – это самочувствие её сестры.

Келья оказалась запертой – по-видимому, её обитательницы были заняты на послушаниях. Лада бросилась разыскивать настоятельницу монастыря в надежде разузнать хоть что-то о Лиде и о ребёнке, для которого подходил срок появиться на свет.

Дальше следовали множественные провалы в памяти, сквозь которые, как судьбоносный набат, продирался противный хрипловатый голос настоятельницы монастыря – матушки Пелагеи:

– Сестра Лидия преставилась… нынче под утро. Мне очень жаль.

Насколько Лада могла понять, Лиду после тяжёлых преждевременных родов в экстренном порядке отправили в больницу, а её ребёночка отдали кормилице. Впрочем, Лада теперь мало что понимала.

Сестра Лидия преставилась… Вот и всё. Лада, какой она была до сих пор, умерла. Той светлой, исполненной надежд девочки, какой она была ещё вчерашним вечером, уже не будет никогда. Лада чувствовала, словно её трепещущее живое сердце вырвала беспощадная неумолимая рука.

Сестра Лидия преставилась… Надо звонить родителям… Сообщить им… Но как? Лада не представляла себе, как им сказать.

Лада завыла прямо в салоне отцовского «жигулёнка», заметаемого метелью.

Лада слышит голос отца. Ей это кажется, или она и в самом деле его набрала? Но когда? Как? Она ничего не помнит. Отец плачет? Нет, показалось. Да нет же – плачет. Лада отчётливо слышит в трубке тихие всхлипы. Впервые в жизни. Никогда на памяти Лады не было, чтобы отец плакал.

Или это она сама продолжает реветь белугой и время от времени всхлипывать? Лада ощутила, как её щёки обжигают горячие слёзы. Отец спрашивает, откуда она звонит. И правда – откуда? «Из бездны», – неотступно крутилось в Ладиной голове. Лада огляделась вокруг. Ничего не видно. Всё замело снегом. Мокрые снежинки прилипали к окнам машины, не успевая растаять. В таком состоянии Лада не может ехать домой. Она просто не справится с управлением. А что, если выехать на проезжую часть и просто ехать и ехать без остановок, не разбирая дороги? А ещё лучше – на предельной скорости выехать на встречную полосу. Тогда кошмар закончится мгновенно.

Искушение было слишком велико. Лада опустила руку с телефоном, вслепую нащупала и повернула ключ в замке зажигания. Мотор чихнул и зарокотал. Лада крутанула колёсико радио на полную громкость. Чёрт, как же ещё заглушить гнездившиеся в сознании навязчивые звуки, стереть из памяти встающие перед глазами образы, уничтожить бесконечно тянущуюся пёструю череду сменяющих друг друга воспоминаний?

– Давай с тобой поймаем ветер!

Им по пять лет. Лида вопросительно смотрит на Ладу. В её взгляде светится хитринка. Манящая за собой. Зовущая. Приглашающая Ладу прикоснуться к неизведанному.

– Но как? – тихо спрашивает Лада. – Я не умею. Научи меня!

– Гляди! – Лида бежит вперёд, загребая руками воздух. Затем приостанавливается, оглядывается на Ладу и приглашающим кивком манит за собой.

Лада бежит за сестрой, раскинув руки в стороны по её примеру. И действительно ощущает на ладонях дыхание живительного ласкового весеннего ветра…

Лада снова слышит голос отца. Надтреснутый. Убитый. Отец говорит, что они с матерью немедленно выезжают. Куда? Разве Лада давала адрес? И вообще, она же вроде бы нажала на «отбой». Или нет? Лада с удивлением обнаруживает, что снова прижимает трубку к уху.

Мотор рокочет, слегка потряхивая машину. Надо выруливать на трассу. Но руки не слушаются. Трубка по-прежнему прижата к уху. Ей необходимо сейчас слышать родной голос. Иначе она задохнётся. Лада на автомате выключает радио и буквально вжимается ухом в трубку. На том конце мобильной связи плачет сильный пожилой мужчина. Их с Лидой отец. Нет. Теперь только её отец.

Конец последней четверти седьмого класса. Лада и Лида сидят за партой и чинно строчат в тетрадях ответы на вопросы проверочной контрольной работы по химии. Учительница – крашеная блондинка в фирменных роговых очках – отвернулась к доске и в спешке дописывает мелом условие задачи.

Вдруг на парту – ровнёхонько между Ладой и Лидой – приземляется крохотный бумажный самолётик. Девочки вдвоём жадно хватают маленькое чудо, вырывая его друг у друга и притягивая к себе. Самолётик разворачивается, и взорам сестёр открывается вырванный из тетради листок, на котором уверенным размашистом почерком выведено: «Ты мне нравишься. Очень. Пойдёшь со мной гулять?»

Лада и Лида синхронно оборачиваются назад, откуда, как им показалось, прилетел самолётик. С задней парты улыбается во весь рот, озорно подмигивает и приветливо машет рукой высокий темноволосый парень крепкого сложения. Сёстры неловко ему улыбаются, снова поворачиваются к доске, украдкой глядят на учительницу, которая по-прежнему строчит мелом по гладкой вертикальной поверхности, затем, не сговариваясь, протягивают руки к листку, из которого был сложен самолётик, и переворачивают его на другую сторону .

«Если ты согласишься, когда-нибудь я подарю тебе НЕБО!» – Слова на листочке написаны всё тем же размашистым почерком.

– Ты представляешь, я ему нравлюсь! – говорит Лида на перемене. В её красивых зелёных глазах, точь-в-точь таких же, как у Лады, светится необузданный подростковый восторг. – Он говорил как-то, что хочет стать лётчиком. Представляешь, сестрёнка?! И теперь пишет, что, если я соглашусь с ним погулять, он подарит мне НЕБО! Целое НЕБО! Мне одной! Нет, я не могу себе этого вообразить!

На губах Лиды расцветает мечтательная улыбка.

– А почему ты считаешь, что самолётик со всем его содержимым предназначался тебе? – спрашивает Лада. В её голосе звучат отчётливые нотки ревности. – Между прочим, он приземлился ровнёхонько на середине парты. То есть между нами обеими. И это ещё большой вопрос, к кому из нас двоих обращался наш будущий бравый пилот.

Улыбка на губах Лиды моментально блекнет; в больших зелёных глазах появляется растерянность, которая быстро сменяется нехарактерной для возраста Лиды и Лады глубокой печалью.

Теперь ревновать уже некого. И не к кому.

Лада не курила. Но она невольно потянулась к лежавшей в бардачке пачке сигарет, которую оставлял в машине отец. Взяла одну сигарету, повертела её между пальцами и положила обратно в пачку. Прикуриватель в машине не работал, а у неё всё равно не было ни спичек, ни зажигалки. Впрочем, зажигалка в бардачке имелась, но давным-давно изжила свой срок. Отец почему-то так и не выбросил её и не заменил на новую. Наверное, потому, что зажигалка была едва ли не первым предметом, который непременно имелся в одном из карманов каждого из его пиджаков, каждой куртки, ветровки и рабочего халата.

– Лад… Я летала. – Взгляд Лиды, исполненный непостижимой мечтательной обречённости, был устремлён в одну точку на небе за раскрытой створкой окна. – Летала пусть и на небольшом, но на самом что ни на есть настоящем самолёте. Представляешь?

Лада непонимающе посмотрела на сестру, и та пояснила:

– Извини, я выразилась неверно. Правильнее было бы сказать: «МЫ летали». Стас и я. Только мы вдвоём среди бескрайних небес. Именно там мы стали единым целым. И то, что было после, на земле, явилось органичным продолжением этого непередаваемого небесного волшебства. Я влюбилась в небо, в его необъятные просторы и непостижимую бездонность. Я бы хотела продлить эти неповторимые ощущения навеки, но непременно – чтобы это снова было рядом с моим небесным супругом. Только так и никак иначе. В противном случае исчезло бы всё первозданное очарование и волшебство полёта. Да и в самом полёте попросту не было бы смысла.

Лада округлила глаза и едва не задохнулась от нахлынувшей лавины эмоций, вызванных этим сообщением.

– То есть ты хочешь сказать… – произнесла она в изумлении, понизив голос почти до шёпота.

– Это был главный подарок Стаса ко дню нашего венчания, – пояснила Лида с почти отрешённой торжественностью. – Полёт на самолёте. Только для нас двоих.

Мотор рокочет и рокочет, словно противненько насмехаясь над Ладой, которая по-прежнему продолжает неподвижно сидеть за рулём и тупо глядеть невидящими глазами в беспредельную необозримую даль. Почему она не может сдвинуться с места и покончить со всем этим раз и навсегда? Может, из-за этого хрупкого мальчика с искалеченными глазами и огромной-преогромной чуткой душой, который так поразительно похож и одновременно не похож на своего погибшего брата?

– Я понимаю… Ты очень хотела бы слепить для моего брата эту церковь сама, своими руками. Но ведь ты можешь продолжить работу над ней в любой момент, так?