Текст книги "Дарю тебе небо – Дорога в Вечность"

– Спасибо тебе, – прошептала она, вконец растрогавшись и как-то неожиданно обмякнув в крепких объятиях.

– И тебе, – голос Влада дрожал, переходя в сиплый шёпот. Подкативший к горлу тугой ком мешал говорить. Можно было только стоять и стоять, обнявшись. Целую вечность, принадлежавшую в эти ускользавшие мгновения только им двоим. Прислонившись гладко выбритой щекой к мягкой, пылавшей от волнения щёчке его небесной Ласточки, и тихонько плакать. Ничего не стыдясь и не скрывая, не обращая внимания на мнение всего мира.

Наконец Влад как будто очнулся и едва слышно прошептал:

– Пора.

Дождавшись лёгкого ответного кивка, он снова подхватил жену на руки и мужественно преодолел со своей бесценной ношей несколько метров по отсыревшей от подтаивавшего снега земле аэродрома.

Дойдя до самолёта – уже такого чужого и далёкого, словно бы подарочного сертификата на этот полёт и не было вовсе, Влад, бережно придерживая Ладу чуть выше раздавшейся по объёму талии, поставил её на землю. Затем преодолел несколько шагов, отделявших его от воздушного судна, и заглянул в приоткрытую дверцу кабины.

– Ну наконец-то! – Рустам Борисович выдохнул с облегчением. – И где же твоя красавица? О, а вот и она! О Аллах всемилостивый! Как же вы напоминаете мне… ту, другую пару… Такие же молодые, красивые, со своими планами на будущее и светлыми надеждами…

Не нужно было уточнять, о какой паре идёт речь. Влад мгновенно содрогнулся всем телом, и на его глаза навернулись слёзы будоражащих душу воспоминаний. Да и сам Рустам Борисович, очевидно, едва ли не заплакал, когда вспомнил о Стасе и Лиде.

Лада подошла неслышно и, мягко взяв мужа под локоть, приложила голову к его плечу.

Влад повернулся и встретился с ней взглядом.

И Лада увидела в глазах мужа то, чего ни с чем нельзя было спутать. Он хотел этого полёта! Он жаждал лететь столь горячо и отчаянно, как, возможно, никогда прежде! Ему буквально «сносило крышу» от рычания прогреваемого мотора, от запаха бензина и масла, от вида штурвала и приборной панели в кабине пилота! А главное – рядом была она. И их ребёночек, растущий в её чреве. И это было для Влада особенно важно. Он чувствовал, что они с ним, чувствовал их соучастие и поддержку. И они, конечно, не могут его подвести. Они полетят вместе с ним. Ведь кто знает, что будет завтра? Возможно, им уже никогда в жизни не предоставится такой шанс. И уж точно не повторится эта совершенно уникальная, невероятно трогательная ситуация, когда ребёночек имеет возможность разделить с родителями поистине незабываемый полёт, ещё не появившись на свет!

Будто бы пребывая в зыбком тумане, Влад снова повернулся к инструктору. Лада остро почувствовала невероятное напряжение, прорвавшееся в голосе мужа отчаянным сожалением, когда он тихо, но отчётливо произнёс:

– Рустам Борисович, простите, но мы…

– Всё в порядке, – Лада и сама не заметила, в какой момент начала говорить. Как будто какая-то непостижимая сила толкнула её в исполненную почти осязаемой боли невероятного сожаления грудь и разомкнула губы. – Всё хорошо, Рустам Борисович, – произнесла она нарочито бодрым тоном. Влад вздрогнул и повернулся к ней, обволакивая её тело и сознание взглядом лучистых серых глаз, а она торопливо, словно боясь передумать, добавила, обращаясь к инструктору: – Мы готовы.

– Рустам Борисович, пожалуйста, подождите ещё минутку! Я очень вас прошу!

Влад едва мог говорить, чувствуя, как его лёгкие наполняет какой-то особый воздух. Здесь смешивалось всё: невыразимое беспокойство за жену и ребёнка, тревога, волнение и вместе с тем совершенно потрясающее ощущение сметающего всё на своём пути, одурманивающего сознание предвкушения. И безграничная благодарность к жене, которая приняла за него это непростое решение.

– Ну что вы, в самом деле, ребят, – недовольно проворчал инструктор. – Ещё чуть-чуть – и уже поздненько будет для полётов. К тому же, признаться, устал я изрядно. Хочется поскорее отмотать этот рейс – и домой, на боковую, к жене под крылышко. Я же сегодня уже не впервые поднимаю в воздух эту колымагу, – он кивнул в сторону располагавшейся в кабине приборной панели. – Крайний вылет на этот день, так сказать.

Лада невольно содрогнулась всем телом, услышав какое-то по-своему страшное слово «крайний». Она знала, что в среде пилотов принято употреблять именно такой эпитет. Чтобы не произносить мерзкое, пробиравшее до самых костей слово «последний».

– Ну хорошо, – словно отдававшийся в ушах гулкий набат, Лада услышала уставший голос Рустама Борисовича с лёгким кавказским акцентом. – У вас пара минут. Не больше. Вот полетаем – и намилуетесь вволю.

В следующий момент Лада почувствовала, как цепкие пальцы Влада впиваются в её руку в локтевом сгибе, а затем какая-то неведомая сила буквально протаскивает её по похрустывавшему под ногами снегу несколько метров. Господи, неужели это Влад? Такой хрупкий на вид, с фигурой подростка. Никогда бы не предположила в нём и малую толику той физической, а, скорее, идущей из самых тайников души силы, которую он демонстрирует ей с тех пор, как она поведала ему о ребёночке.

Они остановились в нескольких метрах от крыла самолёта, и их взгляды пересеклись. И мягкий ветерок, касавшийся их лиц, как будто ожил и заискрил, распространяя дивный чарующий ореол, словно бы обращая на них внимание самого Господа.

– Зачем? – прошептал Влад одними губами. И Лада увидела, что они у него сухие, с заметными трещинами на уголках и по центру снизу.

Не требовалось никаких добавлений. Вопрос мужа был предельно лаконичным, но таким понятным и уместным в данный момент!

– Так нужно, – она старалась придать своему голосу твёрдость, но это выходило из рук вон плохо. Действительно – зачем?

– Кому нужно? – голос Влада. Серьёзный, настойчивый, дурманящий и глубокий до бесконечности.

Господи, к чему он её терзает? Какой в этом смысл теперь, когда они уже дали Рустаму Борисовичу согласие на этот полёт.

– Тебе, – её голос. Очень тихий, робкий и неуверенный. – И мне. И нашему малышу.

– Не нужно, – услышала она его тихий, но твёрдый ответ. – Лично мне не нужно.

Она снова подняла взгляд и тут же натолкнулась на прежнее необузданное волнение и предвкушение чего-то восхитительного и необычного в глубоко посаженных серых глазах. То самое, ради которого она минуту назад дала своё согласие на этот полёт. То, ради чего она живёт и дышит. Эта мысль придала сил, помогла собраться с духом, и Лада даже улыбнулась уголками губ и вполне убедительно произнесла:

– Для чего ты обманываешь самого себя? Это же не так. Ты хочешь, чтобы мы с тобой и наш ребёночек, который уже просится на свет, полетели на этом самолёте.

– Нет!

Отчаянный, почти безумный голос Влада заставил Ладу содрогнуться и испуганно опустить взгляд.

– По крайней мере, не теперь, не в данный момент.

Влад положил ладони на плечи жены. И та даже сквозь плотную ткань демисезонного пальто с утеплителем ощутила, насколько они были шершавыми и потрескавшимися. Лада почувствовала это душой, всецело находившейся во власти стоявшего перед ней самого родного и самого любимого человека.

Влад не щадил себя – особенно в последнее время. Товары в магазин полимерной глины шли как по накатанной – и всё это ценой его невероятных усилий. И этот платок с изумительным рисунком в каскаде петель, имитировавшим звёздное небо! Сколько трудов муж вложил в это изделие! Сколько физических и моральных сил, которых у него не было! По крайней мере, задачи, которые Влад ставил себе по жизни, уж точно не соответствовали возможностям его истощённого от болезни хрупкого организма. Как бы это в конце концов не сыграло с ним злую шутку! От этой непрошеной колкой мысли Лада невольно содрогнулась и попыталась перевести разговор в позитивное русло.

– Так будет всегда, – тихо ответила она. – Нужный момент может не наступить, если не решиться исполнить твоё заветное желание прямо сейчас. Всё уже готово к полёту. Чего ты боишься?

– Да, я боюсь, – признался Влад наконец – не то жене, не то самому себе. – Безумно боюсь за тебя и за нашего ребёночка. А что касается моего заветного желания – видит Бог, я больше всего мечтаю лишь об одном – чтобы наш милый карапузик появился на свет целёхоньким и здоровым. А полёт… Полёт можно и отложить, в конце концов. Будут ещё возможности.

Лада печально покачала головой:

– То, что ожидает нас сегодня, уже не повторится. Появятся новые заботы, ведь на нас ляжет ответственность за малыша. Жизнь течёт, и всё меняется. Твой брат и моя сестра жили сегодняшним днём. И мы с тобой такие же. Просто ты боишься теперь, когда узнал о нашем маленьком чуде. Переживаешь за меня и за ребёночка. Но всё будет хорошо! Иначе и быть не может! И наш милый ангелочек разделит с нами этот полёт.

Влад очень внимательно и серьёзно посмотрел на жену и тихо, но твёрдо произнёс:

– Ну хорошо. Может, ты и права. Но я соглашусь полететь только в одном случае.

Подрагивающими от волнения пальцами он быстро расстегнул на шее застёжку, и мгновение спустя в его руках повис изящный кулон на серебряной цепочке с изображением Николая Чудотворца.

Влад протянул жене купленный его матерью сокровенный оберег, хранивший его с тех пор, как он впервые побывал на могиле брата. Омерзительные, бередящие душу воспоминания нахлынули мощной волной, и Влад даже слегка покачнулся, на мгновение потеряв опору.

– С ума сошёл! – выдохнула Лада, опешив от такого жеста. – У меня же есть точно такой же! Забыл? – она быстро распахнула ворот пальто, провела пальцами по шее и извлекла на свет свой кулон, тут же продемонстрировав его Владу. – Мы купили его в день нашего венчания!

Влад покачал головой, вложил в раскрытую ладонь жены свой кулон, бережно зажав его её похолодевшими пальцами, и тихо ответил:

– Я знаю, что делаю. Поверь мне. Просто доверься. И всё будет хорошо.

– Но почему? – Ладины губы побледнели и задрожали. Она с трудом владела собой и почти не могла говорить.

– Так нужно, – Влад вскинул голову и посмотрел на неё. В его взгляде отчётливо читался вызов.

– А как же ты? – Лада смотрела на него широко раскрытыми, исполненными недоумения глазами.

– Это моё условие, – ответил Влад, стараясь говорить как можно спокойнее, и всё-таки его голос слегка подрагивал, выдавая волнение. – Иначе мы не полетим.

Лада тряхнула головой. Налетевший порыв ветра подхватил её пуховый платок, отделанный в каскаде петель изумительным «небесным» узором, и скинул к ногам молодых супругов. Лада присела, чтобы поднять бесценный подарок, и, пока она пыталась снова накинуть платок на голову, Влад улучил момент, вытянул за серебристую цепочку оберег из пальцев жены и, когда та чуть наклонила голову, очень ловко и аккуратно надел заветный кулон на её шею, пристегнув сзади застёжкой.

– Ну вот и всё, – серьёзно произнёс он и вздохнул с заметным облегчением.

– Но зачем? Для чего ты это сделал? – Лада быстро завязала платок и посмотрела на мужа в упор.

– По крайней мере, теперь я хотя бы относительно спокоен, – Влад опустил взгляд и стал нервно ковырять носком ботинка отсыревшую землю.

Лада с невыразимой нежностью взглянула на него и с горечью отозвалась:

– Это же не так. Ты нервничаешь и будешь продолжать беспокоиться в любом случае. Так же, как и я. – Она порывисто обвила его шею руками и с какой-то несвойственной ей философской отрешённостью задумчиво произнесла: – Мы с тобой словно отражения друг друга в этом огромном и каком-то невероятно чужом межгалактическом пространстве, Владислав Озеров.

Снова горячие объятия и поцелуй – долгий, одурманивающий, выбивающий почву из-под ног. И такой одновременно нежный и горячий, словно раскалённая лава, хлынувшая откуда-то из закутков сознания и затопившая всё вокруг.

Сознание Лады едва не помутилось от стремительно нахлынувшей невыразимой благодарности к мужу, который отдал свой оберег для ребёночка. Чтобы обеспечить малышу двойную защиту. Всё будет хорошо! Конечно же, всё будет просто замечательно!

Влад нежно обвил руками её шею и легонько сжал нежные пальцы в ладонях:

– Всё будет хорошо! Даже не сомневайся! А это… – он послал лёгкий кивок в сторону мерно вздымавшегося и опускавшегося на груди жены кулона. – Это так, на всякий пожарный. Просто для моего спокойствия. И ради ребёночка прежде всего, конечно. Пусть его охраняет святой Николай Чудотворец!

– Тогда и мой оберег – тоже для него… для нашего крохи, – прошептала Лада потрескавшимися губами, как обычно, слегка подкрашенными перламутровым блеском.

Супруги взялись за руки и пошли в сторону взлётно-посадочной полосы, подходя всё ближе и ближе к самолёту и оставляя на талом снегу едва заметные, почти призрачные следы.

Почти уже поравнявшись с вытянутым крылом, они остановились. Синхронно вскинули головы к багровеющему предзакатному небу, словно прося у Бога помощи для всего земного мира. И Лада, внезапно крепко обняв мужа и прижавшись к нему всем своим худеньким телом с едва заметно выступавшим вперёд животом, очень тихо, почти шёпотом – мягким, трепетным, обволакивающим, произнесла:

– Влад, это будет мальчик. У нас с тобой родится сын. На днях я сделала УЗИ.

…Расстояние в несколько шагов, остававшееся до распахнутой дверцы кабины воздушного судна, Влад преодолевал с самой драгоценной ношей на руках. С любимой женой. И с величайшим сокровищем, принадлежавшим им обоим. С их обожаемым сыном, который уже вовсю развивался в материнском чреве и почти уже был готов к своему появлению на свет.

Влад помог жене удобно устроиться на заднем сиденье лёгкого и грациозного с виду воздушного судна, а сам забрался в заветный передний отсек кабины и занял место второго пилота.

Самолёт, рокоча мотором, сдвинулся с места и легко покатил по взлётно-посадочной полосе, оснащённой светосигнальным оборудованием. Затем оторвался от земли… Сделал три традиционных круга над территорией аэродрома и, всё больше и больше накреняясь на одно крыло, пошёл на четвёртый. На четвёртый круг вместо полагавшихся трёх.

Глава 44

Над заснеженной территорией аэродрома простиралось в бесконечность равнодушное серое небо, отливавшее стальным отблеском багрового заката. Небо, к которому так отчаянно стремились Влад и Лада. Небо, повенчавшее их в этот вечер и ставшее для них одним на двоих.

– Влад… Это будет мальчик… У нас родится сын…

– Ну, что там у вас? – сиплый надтреснутый голос. Такой непостижимо далёкий… такой чужой…

– Девушка подаёт признаки жизни, – торопливый сбивчивый ответ. Такой же чужой и далёкий. До беспредельности… До непроизвольных судорог, прокатывающихся по всему телу. Если то, что осталось, ещё можно так назвать. – Это просто чудо, учитывая совокупность факторов произошедшего несчастного случая! Очевидно, она беременна. И срок довольно приличный.

– Быстро на носилки и в реанимобиль! Инструкции вы знаете. Шевелитесь! – голос, отдававший распоряжения, стих. Затем до отдалённой кромки сознания долетел тяжёлый вздох и едва коснувшийся слуха полушёпот: – А этих…

Говоривший отвёл в сторону своего собеседника и кивнул на кабину самолёта с распахнутыми помятыми дверцами, державшимися, казалось, лишь на честном слове. Внутри сторонний наблюдатель мог различить под обломками кресел и мелких кристаллов разбившейся вдребезги приборной панели силуэты двух мужчин – человека средних лет и совсем молоденького юноши, казавшегося почти парнишкой.

– Их тоже на носилки. Тут, к сожалению, уже ничем не поможешь.

…Уши заложило тугой ватой, и острая, пронзившая всё тело боль разлилась где-то в области подреберья.

Прямо перед полуоткрытыми глазами – тусклая полоса стремительно темневшего неба. И их с Владом отражения в равнодушных, грозно нависших над лесом облаках.

– Держись, девочка, – сиплый шёпот где-то совсем рядом. Снова чужой до омерзительной беспредельности. – Сейчас поедем в больницу. Только держись, хорошо?

Полоска света покачнулась и словно бы поплыла в воздухе. Всё смешалось в одном безудержном, проникнутом невыразимой болью вихре. Укол в вену. И снова дорога в непостижимую, далёкую бесконечность…

Работы следственных групп на месте крушения самолёта, составление протокола, соблюдение формальностей… И разумеется, журналисты, жадные до всякого рода сенсаций в чрезвычайных ситуациях.

Скупые и лаконичные сведения о происшествии от охранников аэродрома, зафиксированные в протоколе. Сбивчивые показания свидетелей – рабочих, занятых на стройке элитного коттеджного посёлка, первыми заметивших странные манёвры самолёта в небе, а затем и его падение. Обнаружение обломков самолёта в низине на окраине большого поля, в пяти-шести километрах от аэродрома и в паре десятков метров от густо засаженного лесного массива. Срочный вызов сотрудников МЧС и карет скорой помощи к месту трагедии.

Широкое заснеженное поле с редкими прогалинами в виде выглядывавших из-под застывших ледовых корок фрагментов сырой земли. Нависавшее резко надвинувшимися хмурыми тучами стремительно темнеющее небо. И всё это беспредельно унылое, омерзительное до дурноты и мёртвое до клокочущих спазмов в горле. Мертвее не бывает.

И среди всей этой непостижимой пустоты и давившего грузной тяжестью отчаяния, в котором можно было задохнуться, единственный отзвук жизни – прорвавший оглушительную тишину телефонный звонок.

Двое рослых мужчин из бригады спасателей кинулись к источнику звука и несколько мгновений спустя обнаружили мобильный телефон, заливавшийся трелями бесконечных звонков и неугомонно вибрировавший во внутреннем кармане куртки мёртвого юноши.

Удивительно, но вложенная в плотный чехол компактная трубка при крушении самолёта практически не пострадала. На панели виднелась лишь пара небольших пробоин в виде мелких кристалликов с расходившимися в разные стороны тонюсенькими, словно паучьи лапки, царапинами. Вот и всё. В остальном же устройство было функциональным и вполне себе живым – в отличие от его совсем ещё молодого владельца.

И голос, несколько мгновений спустя зазвучавший в трубке – истеричный, захлебывающийся в пределе паники и отчаяния:

– Влад, сынок, ну наконец-то! Вы где? Ты как? С тобой всё в порядке?

Сотрудник спасательной службы медленно сжал в руке трубку и, на мгновение отстранив её от уха, обратился к своему коллеге:

– Звонок от матери этого паренька. Даже не знаю, как ей сказать…

Трубку быстро перехватил другой сотрудник, который начал что-то сбивчиво объяснять, в спешке теряя слова. Затем нажал на отбой, но телефон отключать не стал. Где-то на грани подсознания заворочалось поганое ощущение, что если это сделать, то телефон замолчит навсегда. А так… если поставить на подзарядку, то, пожалуй, безжизненная с виду трубка, оказавшаяся в этом неизмеримом мёртвом пространстве едва ли не единственным объектом, сохранившим отзвук угасшей жизни, станет последней соломинкой, которая сохранит осязаемую связь родителей с погибшим сыном.

– Ну что? – спросил мужчина, подошедший к телефону первым. – Ты смог ей сказать? Нужно, чтобы кто-то из родственников приехал на опознание.

– Да, я сказал, – отозвался его коллега. – Но кажется, там что-то случилось. Женщина начала задыхаться, когда я сообщил ей о гибели сына. Потом послышались тяжёлые хрипы и… всё, разговор оборвался. Понятия не имею, что там произошло. Но номер абонента в телефоне отобразился, и я перезвонил на него. Подошёл мужчина, представившийся отцом жены этого парнишки… очевидно, той девушки, которую только что отправили в больницу… В общем… на опознание приедут.

Он тяжело вздохнул и, инстинктивно взглянув на часы, с досадой произнёс:

– Ну и где же эти растяпы-санитары? Почему не забирают тело?

– Всё ещё занимаются тем, другим, очевидно. Мужчина солидный, при регалиях.

– Ну да. Пилот. Подполковник. И тоже достаточно молодой.

– В такой аварии шансов выжить практически не было ни у кого. Обрати внимание, в каком состоянии находится самолёт. Очевидно, он задел носом землю, и вся сила удара пришлась на кабину. А судя по внушительному следу, его протащило несколько метров по снегу. И падал самолёт с достаточно приличной высоты, хотя, по совокупности показаний очевидцев, находился в воздухе совсем недолго. Не более десяти минут. И эти несколько минут отняли как минимум две молодых, цветущих жизни. Это при наиболее благоприятном раскладе, в чём я лично сильно сомневаюсь.

– Но девушка всё же осталась жива. Это просто чудо, я считаю. Дай Бог, чтобы всё обошлось, насколько это возможно.

Вместо ответа – лишь тяжёлый вздох и гробовое молчание.

– Эй, Паш, ну ты чего? Я что-то не то сказал?

Мужчина, которого назвали Пашей, на мгновение отвернулся и нервно провёл ладонью по лицу. Затем повернулся к своему собеседнику и, понизив голос, уточнил:

– Ты видел эту девушку? Ты хорошо её рассмотрел?

– Ты о чём?

– О том, что, к сожалению, шанс выжить для неё минимальный. Я лично прощупал её пульс – он был нитевидным. Там сильный ушиб лёгких наверняка. И повреждение внутренних органов переломанными рёбрами, по всей вероятности. К тому же девушка беременна, и срок достаточно приличный. Понятия не имею, как решат поступить врачи в подобной ситуации, но, думаю, будут экстренно кесарить, чтобы попытаться спасти ребёнка. А это значит… Сам понимаешь, наверное, каково это в её положении.

Снова молчание – то самое, что красноречивее всяких слов. И без того сказано много лишнего. Какой толк теперь толочь воду в ступе? Разве вся эта суета вокруг поможет вернуть отнятые злополучной авиакатастрофой невинные жизни? Пилоту Рустаму Брагинову на днях исполнилось всего лишь сорок три. И он был самым старшим из всех троих, находившихся в кабине самолёта.

Когда сотрудники МЧС снова заговорили, разговор шёл уже исключительно в рабочем русле. А дел было невпроворот. Требовалось как следует осмотреть обломки, смоделировать приблизительную высоту отрыва воздушного судна от земли и траекторию его падения. Работы следствия и МЧС планировалось продолжать в течение следующих суток.

Результаты следственных работ должны были пролить хотя бы толику света на основной вопрос: что стало причиной аварии? Ошибка в пилотировании или неисправность машины?

Этим занялось Московское межрегиональное следственное управление на транспорте.

– Уголовное дело возбудят, само собой, – недовольно бросил один из сотрудников МЧС – тот, что звался Павлом. – Обломки самолёта, конечно, пойдут на экспертизу.

– Думаешь, Ространснадзор не уследил?

Павел пожал плечами:

– На данном этапе это установить невозможно, а выдвигать необоснованные предположения бессмысленно и неэтично. Этим-то двоим бедолагам, которые погибли, уже всё равно. – Он тяжело вздохнул, грузно опустился на землю возле самолёта, прямо как был – в рабочем комбинезоне. – Впрочем, как и их родным.

К говорившим уставшей походкой подошёл третий сотрудник МЧС. И по серьёзному мрачному выражению его лица коллеги тут же догадались: что-то произошло.

– Что? – в один голос спросили они подошедшего.

– Только что принял звонок из больницы. – Тяжёлый, практически обречённый вздох и негромкое, исполненное невыразимой горечи продолжение: – Девушка умерла во время экстренной операции кесарева сечения. Прямо на операционном столе, не приходя в сознание. Сердце не выдержало.

– Понятно, – Павел тяжело вздохнул. – Жалко девчонку, чёрт побери! Она ведь больше всех намучилась, бедняжка. Паренёк-то этот и пилот наверняка даже почувствовать ничего не успели… А ведь недавно был разговор с её отцом, который обещал приехать на опознание тела зятя. Что ж, придётся звонить ему снова, ничего не поделаешь.

Он выразительно взглянул на коллегу, всё ещё сжимавшего в руке серебристую телефонную трубку, тот кивнул и уже хотел было нажать на вызов, но тыльную сторону его кисти неожиданно накрыла широкая ладонь, а проворные пальцы перехватили трубку.

– Да погодите вы! – послышался надтреснутый голос, исполненный скрытой досады. – Хотя бы дослушайте до конца! Вы не знаете самого главного!

Две пары глаз мгновенно вскинулись и устремились в сторону говорившего.

– Врачам удалось сохранить жизнь ребёнку. Малыш появился на свет совсем крохотным, ослабленным, но живым. Его уже поместили в инкубатор для недоношенных деток. Ему окажут необходимую помощь и постараются сделать всё для того, чтобы он выжил. А всем нам остаётся только ждать и надеяться, что так оно и будет.

Павел тяжело вздохнул и негромко пробормотал:

– Ну хоть что-то хорошее. Есть чем утешить родных этих бедных ребят. Если, конечно, они ещё сохранили способность что-либо воспринимать.

– Да, славная была пара, – отозвался его коллега, кивнув в сторону распростёртого перед ним тела паренька. – Молодые, красивые. И, наверное, крепко любили друг друга!

– Господи, запамятовал совсем! – треснул себя по лбу тот, что сообщил сослуживцам новости из больницы. – Мне передали информацию, которая может оказаться важной для ребёночка и его родных. За пару минут до того, как сердце девушки остановилось, она отчётливо прошептала: «Влад-и-мир». Возможно, это имя, которое они с мужем хотели дать малышу.

– Очевидно, так, – согласился Павел. – Стало быть, нынче на свет появился Владимир. Что ж, надо будет известить родных этих ребят. Хотя какое уж там известие? В том смысле, если представить себе цену появления на свет этого ангелочка. Ведь он никогда не узнает своих родителей. И ему уже не суждено получить ту безграничную любовь и нежность, которую могли ему дать только они.

– Да, тут ты прав, конечно, – согласился его сослуживец, сообщивший новость о малыше. – Родительской любви ничто не заменит. И всё-таки будем надеяться, что бабушки и дедушки сделают для внука всё, что смогут. Отдадут этому малышу свою любовь и нежность до последней капли. Ведь, как ни крути, а этот ангелочек стал той единственной живой ниточкой, которая прочно связывает их с погибшими детьми. Ну что, звоню сообщать им новости.

Дрожащая рука снова сжала изящный серебристый корпус трубки. Той самой, которой после предстоящего последнего разговора суждено было замолчать навсегда.

…Работы на месте крушения продолжились. Следователи, опросившие очевидцев, изъяли техническую документацию и образцы топлива на аэродроме. Поисково-спасательные бригады, закончив осмотр обломков самолёта, отбыли к новому пункту назначения. Чтобы снова и снова оказывать помощь тем, кого ещё можно было спасти.

Над заснеженной территорией аэродрома по-прежнему простиралось равнодушное небо, ставшее теперь иссиня-чёрным. Таким, каким оно сохранилось на лучших рисунках Влада и Стаса, которые так отчаянно и горячо любили его неодолимо манящую безбрежность.