Текст книги "Дневник двух времен"

Странно, что именно Аркадий, который «бунтует», хотя это слишком громко сказано, против современной музыки, литературы, политики, получил тау-крест. Может быть, Арно думал, что Аркадий – прообраз Каина, ведь и тот и другой выросли в хороших, любящих семьях, Аркадий по крайний мере (по поводу Каина ничего определенного сказать не могу). А с другой стороны, Клио знает немало фактов о том, как благовоспитанные мальчики становились революционерами и тиранами. В любом случае, пока мы не исследуем Аркадия, не узнаем его мир, мы можем строить только гипотезы.

В описании артефакта говорилось о его возможностях, легендах, которые с ним связаны, в заключение указывалось, что тау-крест в фонд артефактов в Александрии передал Генрих. Я посмотрела на часы, они показывали без десяти шесть. Рабочий день закончился.

Я никогда не думала о том, каким будет будущее лет через пятьдесят, не то что через двести. Но благодаря судьбе или кому-то еще я его увидела. Находясь в будущем, я скучаю по прошлому, хотя и в том и другом случае живу в настоящем времени.

В будущем воплощены те фантазии, о которых двести лет назад люди и не мечтали, а сейчас они ходят и не замечают этих достижений науки и техники. Но есть и схожие моменты. Как и в мое время, люди сетуют на правительство или президента, а книгам того автора не место на книжных полках, а эта дамочка чересчур вызывающе себя ведет, инфляция растет и мир катится в бездну. Ну и, конечно же, скоро будет конец света, поэтому Голливуд выпустил очередной апокалиптический блокбастер. И вечное «вот двести лет назад все было совсем по-другому». Люди ничуть не изменились.

Но я это так, ворчу. В настоящем будущем много хорошего, например, чудеса техники радуют. Хотя к ним быстро привыкаешь. Например, интуитивный дом: он считывает биометрические показатели человека и подстраивает освещение, отопление, запахи, музыку под настроение хозяина дома или квартиры. Интуитивным домом можно управлять голосом или сенсорно. Да, им еще можно управлять мысленно, но меня сей факт несколько пугает. Благодаря кухонной панели женщинам не нужно готовить, достаточно выбрать из выпадающего списка нужное блюдо, и через некоторое время оно готово. Осталось только разложить по тарелкам, но ученые думают и над этой проблемой.

О чем я мечтаю – так это сесть в свой Nissan, с автоматической коробкой передач, а не с автопилотом. Хотя об этом мечтают многие. Кстати, моя машина стоила бы очень дорого в 2208 году, это раритет. Питэр и Виктор думают над вопросом, как транспортировать машину (не мою, конечно) из 2008-го в 2208 год, не пользуясь машиной времени, причем первый руководствуется корыстными мотивами, а второй научными. Они стараются держать это в секрете, но все Агентство знает об этой «тайне», Генрих закрывает на это глаза, а Николас Оберакер не верит в успех этой затеи. Инвик вернул меня в реальность.

– Кира, ты уже далеко уехала от Агентства? – это звонил Генрих.

– Ну не то что бы очень.

– Мы решили, что будет целесообразно, если ты поедешь в Москву и узнаешь, что стало с тау-крестом Аркадия.

– Одна?!

– Нет, в Москве тебя ждет Иннокентий. Так что езжай сразу в Пулково.

– Хорошо.

Действительно хорошо, что не одна, я не люблю, да и боюсь, путешествовать в настоящем будущем в одиночестве. Хотя Иннокентий Заосимов еще тот попутчик, он у меня ассоциируется с «Молотом ведьм» и Малютой Скуратовым. Сразу становится как-то не по себе.

Пятьдесят лет назад телепортер практически вытеснил турбосамолеты и самолеты. И это понятно: ты встаешь в кабину телепорта в Пулково, а через минуту ты стоишь в кабине телепорта в Сиднее, очень удобно. Правда, со временем стало ясно, что, если пользоваться телепортером чаще десяти раз в год, он оказывает негативное влияние на мозг человека, затем на костную ткань, что приводит к гибели или параличу. Выяснились эти обстоятельства после того, как погибло около ста человек и еще у полутора тысяч людей нашли симптомы «синдрома телепортера». Поэтому каждый человек может пользоваться телепортером только восемь раз в год.

Пулково изменилось кардинально. Аэропорт включает четыре этажа. Со стороны кажется, что первые три этажа парят в воздухе. Но это не так, стены первого этажа являются жидким стеклом, которое крепится на опорных балках. По сути, первый этаж – это площадка, где находятся зал ожидания, упаковка багажа, милицейский и медицинский пункты и тому подобное. Первый раз жидкое стекло я увидела в лифте своего дома, а второй – в гипермаркете «Столица», поначалу было непонятно, каким образом вся эта конструкция держится. Потолки и пол есть, но стены – они отсутствовали, хотя нет, были кабинки WC, ну и все. Позже узнала, что жидкое стекло по своей прочности ничуть не уступает тому же бетону или кирпичу, даже превосходит их по многим показателям. Вместе с тем оно и намного дороже. Обычно его используют при строительстве нежилых помещений. Вот и стены первого этажа аэропорта были из жидкого стекла.

Второй этаж – это зона прилета и вылета, паспортный и таможенный контроль, или ПТК, который устроен намного лучше, чем в мое время. Теперь это «два в одном». ПТК напоминает целый ряд дверей, расположенных параллельно друг другу. Пассажир выбирает нужное ему направление (турболеты, телепортеры или старые добрые самолеты, деления по странам, как я поняла, не было), подходит к «двери», прикладывает инвик, появляется монитор, и виртуальная девушка (которую можно поменять на молодого человека) руководит его действиями.

Происходит это следующим образом: «Здравствуйте, уважаемая Кира Релина. Компания „ПитерТурбоТ“ рада, что вы воспользовались нашими услугами, надеемся, что перемещение будет приятным. Следуйте указаниям диспетчера. Дотроньтесь указательным и большим пальцами до красных кружков на мониторе (дотрагиваемся до монитора). Спасибо, идентификация произведена. Поставьте ваш багаж на поддон; если вам не хватило места для багажа, нажмите на цифру 1, если вы везете животное, нажмите на цифру 2 (ну и так далее; снизу выдвигается поддон, на который нужно поставить багаж). Спасибо, ваш багаж проверен и отправлен в багажное отделение. (Затем дверь раздвигается и высвечивается красный круг.) Встаньте в круг. Спасибо, проверка проведена. Пройдите на четвертый этаж к отсеку 6b в кабину 27. Мы благодарны за выбор нашей компании, в знак признательности примите небольшой подарок от компании „ПитерТурбоТ“».

С торца появляется М-карта – одноразовая X-D-карта с информацией об отсеке и кабине перемещения, услугах компании, также включающая в себя несколько композиций. Такие карты обычно раздают в торговых центрах.

Третий и четвертый этаж – это места для телепортеров. Я нашла нужный отсек, он был окрашен в зеленый цвет, в соответствии с логотипом компании, и зашла внутрь. По периметру отсека, который напоминал большую комнату, располагались кабинки, а в центре стояла улыбающаяся девушка. Подойдя поближе, я поняла, что это робоклон. Робоклоны – это «дети» четвертой мировой, она хоть и закончилась семьдесят лет назад, но оставила после себя своих искусственных воинов. После войны думали, что с ними делать, хотели сдать в утиль, но посчитали, что это негуманно и неэкономично. Их «перешили», и вуаля, теперь это мирные служащие различных компаний. Они такие выгодные: не кушают, не пьют, зарплату платить не надо, нужно только не забывать подзаряжать. Есть одно «но»: как любая техника, они иногда сбоят, поэтому за ними наблюдает диспетчер. Робоклон с внешностью Мэрилин Монро поприветствовал меня, просканировал мой инвик и указал на кабину 27.

Телепортером я еще ни разу не пользовалась. С одной стороны, было боязно, а с другой – механизм его функционирования для меня загадка, чудо. Мое отношение к нему, ну и некоторым другим достижениям современной техники, примерно такое же, как и у купца, который по ошибке был перемещен из XVIII века в век современный.

Произошло это следующим образом: пятьдесят лет назад, если брать точку отсчета 2208 год, наша организация совместно с ведущими институтами занималась исследованием общественного сознания и свободой выбора людей, живших в период с X по XIX век. Перемещаясь в определенное время, сотрудники агентств входили в контакт с людьми, которые предположительно могли обладать особыми способностями, и вживляли датчик, затем перемещались обратно в свое время. Все происходило по стандартной схеме. Для того чтобы сотрудники были незаметными, постановочный отдел до мельчайших деталей продумывал их костюмы и реквизиты. Несколько лет все проходило замечательно, были получены результаты, позволившие науке существенно продвинуться вперед в изучении некоторых свойств личности, общественного сознания и свободы выбора. Существовало одно «но»: сотрудники должны были вернуться из прошлого в определенное время, находясь в определенном месте. Для этих целей выбиралось пустынное место. Исследуя купца, проживавшего в Твери в XVIII веке, сотрудники агентств Андрей Волков, Питэр Дарк и Элли Хадсон (глава английского агентства, расположенного в лондонской больнице), успешно закончив миссию, решили прогуляться по торговым рядам, полагая, что у них достаточно времени. Элли рассказала, что была потрясена разнообразием шкатулок (для гребней, шахмат, карт, драгоценностей), ларцов и сундучков, коробочек и коробов, чайниц и сахарниц, табакерок и сигаретниц. Фотографии, которые она сделала, доказывали ее правоту. Там были запечатлены коробочка с изображением известной темы «Суд царя Соломона», коробочка курильщика, коробочка-туфелька, коробочка-яйцо, и все это выполнено архангельскими мастерами из моржового клыка. Ажурная рельефная резьба поражала своим изяществом и красотой. Резьба была идеальной. Не удивительно, что Элли не смотрела на время, оно для нее просто перестало существовать, из состояния нирваны ее вывел Питэр, сообщив, что срочно нужно бежать на место. Выйдя из торговых рядов, они обнаружили, что потеряли Андрея, но тут они увидели мужчину в коричневом тулупе, который был подпоясан синим поясом.

– Андрей, – крикнул Питэр, – мы тебя ищем, пошли, чего стоишь.

И, подхватив под руки мужчину, они побежали к назначенному месту, а затем удачно перебрались в свое время. В институте Андрей не переоделся в свою одежду, а стоял там, где его оставили Элли и Питэр. К тому же Волков, обычно такой разговорчивый, молчал. Но было много дел, и на это никто не обратил внимания. Через два часа Элли увидела, что Андрей стоит в том же месте, где он был оставлен.

– Андрей, с тобой все в порядке? – встревоженно спросила Элли.

Андрей никак не прореагировал. Она уже была встревожена не на шутку.

– Волков, кончай шутить, я с тобой серьезно говорю, – Элли уже трясла его за плечо.

На крик Элли вышел из Питэр кабинета. Тут Андрей упал на колени и грохнулся лбом об пол.

– Прости меня, Отче, – печально затянул «Андрей». – Покаяния прошу.

И еще раз ударился лбом об пол.

– Грешен, ходил, – скупая слеза текла по щеке.

– К-куда ходил? – спросила Элли.

– Это не Андрей, – тихо сказала Верочка.

– А кто это? – удивился Питэр.

– Не знаю, Питэр… – прошептала Элли

– Ондрей я, наречен был Ондреем, апостол Петр, грешен я, грешен, туды ходил, да немчура око застил, – и опять ударился лбом об пол, перекрестился и еще раз ударился лбом об пол.

– Он либо плитку разобьет, либо лоб, – философски заметил Жозеф Монье, – а кто это такой?

– Ондрей, – сказала Верочка.

– А где наш Андрей? – спросил Питэр.

– Вопрос, конечно, интересный, – ответила Элли, – я даже боюсь подумать, где он.

– Вы перепутали, взяли не того Андрея, – резюмировал Жозеф.

– Нет, когда мы его брали, – пояснил Питэр, – мы думали, что это наш Андрей.

– Да, тот же самый тулуп, синий пояс, борода так же пострижена, да и цвета того же, и шапка похожа, – вздохнула Элли. – К тому же темно, фонарей нет, да и он молчал.

– Понятно. Ну что, через четыре часа вы вернетесь обратно и заберете Андрея. Нашего Андрея, – Жозеф сделал упор на последние слова, – в смысле Волкова.

– Всякое бывало, – сказал Питэр, – но такое в первый раз. И ведь как похож.

– Прости грешного, апостол Петр, – взмолился Ондрей и опять ударился лбом об пол, Элли с Верочкой вздрогнули от этого глухого звука.

– Апостол Петр, прости, и ты прости, – смотря куда-то вверх, со слезами на глазах простенал мужик и опять ударился лбом об пол.

– Слушайте, а что он меня все апостолом называет? – удивился Питэр.

Верочка посмотрела на него и расхохоталась.

– Питэр, у тебя ореол от лампы, уйди из проема, не смущай беднягу. Мраморный пол он вряд ли разобьет, а вот лоб точно, – смеясь, сказала Элли.

– Судя по звуку, вряд ли, – однако Питэр вышел из проема и поднял бедолагу с колен.

– Пойдем, Ондрей…

– Куды, в ад, где скрежет зубов?.. – заунывно начал Ондрей.

– Нет, в рай, – успокоила его Элли.

– Грешен я, грешен, – и опять упал на колени и принялся креститься.

– Нет, мы так никогда не выйдем из коридора, – вздохнул Питэр.

– Ондрей, ты не в раю и не в аду, – Питэр поднял мужика с колен и силой потащил к выходу.

– Я в чистилище, – заунывно продолжил Ондрей.

– В первый раз слышу, чтобы наше Агентство так называли, но как аллегорично, – это был Виктор Дягерев, который вышел на их крики.

Элли в краткой форме рассказала Дягереву об Андрее и Ондрее.

Виктор с Питэром энергично стали объяснять Ондрею, что он скоро вернется обратно, просто произошла ошибка. Сейчас же он не в раю и не в аду, он в Санкт-Петербурге. Для того, чтобы убедить Ондрея, который потерял дар речи, они вытащили его на улицу. К несчастью, около Агентства был припаркован аэромобиль Виктора. Они посадили его в аэромобиль, облетели вокруг Агентства, вытащили обратно. Питэр постарался объяснить, как работает аэромобиль, что было большой ошибкой, так как Ондрей вновь кинулся на колени и стал биться лбом о тротуар.

– Хватит издеваться над мужиком, – возмутилась Элли, – лучше покормите.

Затем Ондрей был возвращен обратно в свое время, где он клятвенно обещал не ходить «туды» и не пить, правда, об этом он даже не вспомнит, так как ему почистили память. Андрей Волков также вернулся в свое время, так и не заметив, что коллеги переместились во времени без него.

Эта история была зафиксирована системой наблюдения Агентства. После этой истории стали реже перемещаться в прошлое, а спустя некоторое время исследования прекратились.

Но я очень хорошо понимаю Ондрея, у меня было примерно такое же состояние, когда все достижения техники разом свалились мне на голову.

Аэропорт Домодедово, 2208

В кабинке телепортера, после того как закрылись двери, я почувствовала легкое покалывание в руках, через несколько секунд двери открылись, и я вышла, но уже в терминале аэропорта Домодедово. Действительно, ничего страшного нет. Достав багаж, я вышла из здания аэропорта. На площадке меня уже ждал Иннокентий.

– Как добралась? – Заосимов улыбнулся, что уже было необычным явлением. – Очень удобно, правда? И багаж не потеряется.

– Спасибо, хорошо.

Я не могу сказать, что Заосимов мне не нравился, но, как говорит Ольга Паршина, начальник финансового отдела, в присутствии Заосимова все мы чувствуем себя несколько скованно и неуютно, словно ведьмы перед лицом священной инквизиции. Создается впечатление, что он сканирует твои мысли, раскладывает на составные части и ищет несоответствие. Я его очень хорошо представляю в роли инквизитора. Ему бы пошла мантия (или что они там носили?).

В аэропорту Домодедово телепортеры так же, как и в питерском, находились на верхнем этаже; пожалуй, на этом сходство их заканчивалось. Он был не такой лаконичный и сдержанный, как Пулково, в некоторых местах через жидкое стекло был пропущен виртуальный водопад, который смотрелся несколько странно, учитывая особенность этого места. Для себя я обнаружила, что парковка находилась не внизу, а вверху. Еще одно отличие Москвы от Питера заключается в том, что в Москве любят ездить на верхних трассах, а в Питере – на тех, которые свободны. Парковка же находилась на шестой трассе, то есть где-то метров шестьдесят над землей, хотя, может, и больше. Когда я увидела Москву, то не смогла подобрать слова, чтобы выразить мое потрясение, отвести глаз я также не могла.

– Завораживающее зрелище, – как-то даже ехидно отметил мужчина, который наблюдал за мной.

– Вы так думаете? – я удивилась, так как Москва меня скорее потрясла, нежели приворожила. Сейчас объясню. В настоящем будущем только единицы помнят, как Иван Васильевич, увидев Москву будущего, сказал: «Лепота». Но я принадлежу к другому поколению, поэтому помню. И сказать такого не могу. Хотелось сказать: «Опустите мне веки, я не хочу это видеть». Огромное количество аэромобилей поражало. Их было так много, что самого города практически не было видно. Видимо, мания строить дороги все-таки захватила этот город. Вот интересно, есть ли такая болезнь, как дорогомания.

– Ну, в плохом смысле этого слова, – пояснил мужчина.

– Да, жутковатое зрелище, не везет столице с градоначальниками, – заметил Иннокентий Заосимов.

– Это точно, – подтвердил мужчина.

– Кстати, я так понимаю, что вы Кира?

– Да. А вы?

– Кир, позволь представить, это Александр, – вместо мужчины ответил Заосимов.

– Можно просто Алекс, – отметил наш новый знакомый.

– Он… – Заосимов замолчал и вопросительно посмотрел на Алекса.

– А не мучайся, я Гипнос.

– Кто?

– Ах ты боже мой, – поморщился Алекс, – я ж забыл. Ох, беда, беда, разорение, память уже не та.

Он щелкнул языком и подмигнул. На вид ему было чуть больше тридцати, поэтому его высказывание звучало несколько странным, но, учитывая, что я работаю в еще более странном месте, можно было принять это как должное.

– Ну, я, грубо говоря, «мусорщик», я подчищаю за другими. Например, кто-нибудь из Агентства забудет телефон в прошлом или скажет не то, а бывает еще хуже. Вот я здесь уберу, там память подчищу. Люди заснут, и все в порядке, никаких штучек не нужно пить. А Гипнос – меня так остряки некоторые прозвали, а я-то и не против, кто же не хочет, пусть даже и в шутку, богом побыть.

– Хорошо, что не Танатос, – порадовалась я.

– Мне нравится ваше чувство юмора, определенно нравится. А машина подана.

Действительно, рядом стоял аэромобиль.

– Ты не поедешь с нами? – спросил Заосимов.

– Да нет, не поеду, – он поклонился. – У меня тут дела, но завтра я вас навещу. Непременно навещу, это уж не сомневайтесь.

В настоящем будущем живешь с ощущением, что все успеешь и никуда спешить не надо, так как за считанные минуты можно добраться до нужного места. Это связано и с отсутствием пробок, и с высокой скоростью аэромобилей, и с возможностью ездить по пятиуровневой трассе.

До гостиницы мы добрались молча. Бывают случаи, когда молчание действует угнетающе, бывает, когда оно завораживает, а иногда оно необходимо – и сейчас именно такой случай. Я думала о том, как изменилась Москва.

– Муравейник, – сказала я.

– Прости? – не понял Заосимов.

– Москва напоминает муравейник.

– Похоже. Кир, делами мы будем заниматься завтра, так как сейчас уже поздно. Если хочешь, могу с тобой поужинать, для компании.

– Было бы неплохо, – я слушала его невнимательно, так как Москва, в которой я выросла и которая была мне родной и знакомой, сейчас, в 2208 году, была интересной, завораживающей, но чужой. Моя Москва напоминала мне девушку: шумную и взбалмошную, чуть-чуть неряшливую, вечно спешащую, немного забывчивую и жаждущую зрелищ, ну и, конечно же, денег. Эта Москва была другой, улицы были пустынными, в отличие от Питера, где аэромобили ездили и на нулевых трассах; здесь же желание ехать по земле было только у нас. Прохожих было мало. И это в центре.

– А почему так мало людей на улицах? – поинтересовалась я у Иннокентия.

– Это Москва, здесь так всегда. Поужинаем сейчас, здесь есть хороший ресторан, в нем работают люди.

Я согласилась. В настоящем будущем тяжело найти ресторан, который обслуживают люди, а не машины, а если он еще уютный и с хорошей, натуральной кухней – это просто чудо. Я не хочу сказать, что рестораны, где работают машины или МР, плохие. Качество и уровень обслуживания выше всяких похвал, не приходится ждать заказ, машины всегда приветливы, у них не портится настроение, они не устают и всегда точны. Но рестораны, в которых работают официанты-люди, большая редкость. Например, в Питере их всего три, а чтобы попасть туда, нужно записываться за неделю, да и атмосфера чересчур помпезная.

В ресторане все столики были заняты, но администратор, увидев Иннокентия, подскочил к нему и повел нас на второй этаж. Здесь играла музыка Чета Бейкера, столики друг от друга отделяла завеса, создаваемая полем, и только это напоминало мне, что мы находимся в 2208 году, а не в 2008.

К нам подошел официант, дал меню, и мы сделали заказ. Обстановка в ресторане камерная, из окон была видна моя Москва. Точнее, завеса создала такой образ. Я выбирала блюда не из виртуального меню, а из бумажного, и его приносил официант из плоти и крови, а не машина или робоклон. Фантастика.

– Вы здесь часто ужинаете? – спросила я скорее для приличия, нежели для интереса.

– Когда бываю в Москве – всегда, это мой ресторан, – пояснил Иннокентий.

– Он великолепен.

Иннокентий кивнул и улыбнулся. Мы мило поужинали, обмениваясь дежурными фразами. Я выяснила, что ресторан существует при гостинице, которая принадлежит нашему Агентству, именно в ней мне и был заказан номер. Покидая это чарующее место, Иннокентий передал мне карточку от номера.

– Кир, – проводив меня до номера, сказал Заосимов, – завтра я за тобой заеду в девять утра, мы обсудим все, что касается нашего дела, в настоящем будущем мы пробудем еще три дня, так что мы никуда не спешим. И еще спасибо за вечер.

– Это вам спасибо, – я искренне поблагодарила Иннокентия.

– Спокойной ночи.

Номер был достаточно милым, в ретростиле, как его понимают в 2208 году. Я не стала зажигать свет, так как лунный свет падал на паркет, прикроватный коврик, кровать и уголочек кресла. Звенящая тишина номера гулко отдавалась в ушах. Можно услышать стук собственного сердца. Почему-то именно тишина действует особенно угнетающе. Возможно, оттого что в это время мы слышим себя слишком громко.

Багаж разбирать не стала, а вместо этого села на широкий подоконник, составив интро-цветок вниз; он как-то странно присвистнул, крякнул и засопел. Цветок, оказавшись на полу, из розы плавно преобразовался в фикус. За окном шел снег, снежинки играли в лучах лунного света, внутренний двор гостиницы также был выполнен в стиле двадцать второго века, с его замысловатыми линиями и не менее безумными сочетаниями различных направлений ар-деко. Я вспомнила свое детство, так же я сидела на холодном мраморном подоконнике и так же смотрела, как идет снег. В это время все в доме спали, и наступало спокойствие, такое, какое бывает только в детстве. В детстве у меня была няня, хотя это громко сказано. Няня была знакомой девушкой моих родителей. Однако она в мои пять лет казалась мне очень взрослой. У нас в семье ее звали Нафочкой. Она после института забирала меня из детского сада, гуляла со мной по выходным, сидела со мной, когда родители неожиданно уезжали в командировки, а бабушка не успевала приехать к нам. Нафочка очень любила конфеты «Домино» и карамельки «Ракушки». Обычно мы их покупали в «Елисеевском». Во время наших так называемых «субботних-воскресных прогулок» мы от Сокола доезжали до Тверской, хотя в 1986 году она называлась по-другому, в магазине мы покупали конфеты, а в маленькой кафешке пили газировку с сиропом. Когда Нафочка оставалась у нас дома, мы сидели на подоконнике, и она рассказывала мифы Древней Греции, не знаю почему, но именно они очень нравились Нафочке. Поэтому к семи годам я хорошо разбиралась в многочисленных потомках Зевса и не менее многочисленных его похождениях. Она делилась со мной остатками «Ракушек» и «Домино», которые мы запивали холодной водой. Видимо, поэтому в детстве у меня так часто болели горло и зубы. Я даже не знаю, как ее звали на самом деле. Вряд ли в паспорте в графе «Имя» у нее было написано Нафочка. Может быть, Наталья или Надя.

В первый раз за полгода я оказалась в Москве. На меня нахлынули воспоминания, обиды и кисло-сладкий вкус «Ракушек». Все это время я старалась не думать о том, что живу в двух временах. Закрывая глаза в 23:05 8 ноября 2008 года, просыпаюсь от будильника в 7 часов 9 ноября 2208 года, а ложась в постель 13 ноября 2208 года, я открываю глаза в 7:30 10 ноября 2008 года и слишком поздно понимаю, что на дорогах меня ждут пробки, что аэромобиль остался в будущем и интуитивный дом не приготовит кофе с тостом и джемом. У нас в Агентстве не принято говорить на эту тему, она не закрыта, просто ее стараются не касаться, каждый справляется сам. Хотя Генрих принял на работу психолога, который периодически ведет с нами задушевные беседы ни о чем, и мы так же периодически выбираемся за город. Но у меня слишком много вопросов, которые я боюсь задать прежде всего себе, а не то что психологу.