Текст книги "Великие авантюры и приключения в мире искусств. 100 историй, поразивших мир"

«Камень дьявольской смерти»

Бриллиант «Черный Орлов» назван вовсе не по имени Григория Орлова, как можно было бы подумать исходя из фамилии знаменитого фаворита Екатерины Великой. Но история этого черного красавца столь невероятна и трагична, что достойна не меньшего романа, чем история русского фаворита.

«Черный Орлов»: сконструированная легенда

Этот драгоценный камень принадлежит к семейству черных бриллиантов, которых за их цвет и тайну назвали обугленными. Изделия из подобных камней чрезвычайно редки, поскольку алмазы, содержащие примеси, делающие их таинственно-черными (например, графит), очень хрупки и редко выдерживают бриллиантовую огранку. Отсюда и заоблачная цена черных бриллиантов во все века истории.

Впрочем, достоверной старинной истории «Черный Орлов» не имеет. Да и появился в Европе этот обработанный закругленным квадратом камень только во второй половине XIX века. Хотя «неевропейская» судьба бриллианта полна легенд. По одной из них он, еще будучи необработанным алмазом, с незапамятных времен был вставлен в третий глаз статуи Будды в храме города Пондичерри на юге Индии. Однако, по другой легенде, камень был вставлен в глаз более древнего бога Брахмы. Но, расходясь в наименовании – то ли «Глаз (Око) Будды», то ли «Глаз (Око) Брахмы», – рассказчики сходятся в двух других деталях. Во-первых, ограненный алмаз весил 195 карат, а во-вторых, его конечно же нагло похитили из храма и переправили в Европу, что по тем временам случалось частенько.

Впрочем, история эта весьма туманна. Начать с того, что в Индии не встречаются алмазы черного цвета. К тому же черный камень (как и вообще черный цвет) воспринимается там весьма негативно, ведь по верованиям индусов, это символ траура. Так что вряд ли этот алмаз находился в центре священного лба божества.

Загадочна и дальнейшая жизнь необычайного камня. По преданию, его первой владелицей стала некая русская княгиня – Надежда Вьюгина (или Вегина) – Орлова. От нее возникло и имя камня, который она продала на Запад. Однако историки решительно утверждают, что княгини с такой фамилией в России никогда не существовало. Скорее всего, дело в том, что тогда в мире было модно все русское – странное, диковатое на взгляд европейцев. Вот эффектный, но пугающий черный камень и получил русскую легенду.

Его переогранили где-то в начале ХХ века, и из 195-каратного плохо обработанного алмаза явился миру блистательный бриллиант на 67,5 карата с поразительным темно-серым окрасом, стремящимся к черному, но отливающим острым металлическим блеском.

Стоит сказать, что, восхитившись чернотой и блеском «Орлова», европейские ювелиры посчитали за лучшее избавиться от камня. Его свет хоть и завораживал, но предрекал нечто нехорошее. Недаром великий французский поэт Жан Кокто, видевший этот бриллиант, сказал: «Таким черным святилищем должен владеть черный колдун!» Пресса тут же окрестила ни в чем не повинный, но пугающий бриллиант «Камнем дьявольской смерти». Слухи начали расти, а владельцы камня перепродавать его друг другу. В конце концов бриллиант перебрался из испугавшейся его старушки Европы в Америку.

Камень-убийца: легенду – в жизнь

Там, в Америке, и началось оправдание зловещих слухов, сперва сочиненных про «Черного Орлова», а потом и преследовавших его.

Едва торговец драгоценными камнями Пэрис (J.W. Рапв) привез «Черного Орлова» в Нью-Йорк и договорился с местным дилером о продаже, случилась трагедия. Пэрис неожиданно выпал из окна небоскреба и разбился. Неизвестно, было ли это убийство или самоубийство, но пресса тут же приписала все «зловещему черному сфинксу». Появилась и версия: так подействовало проклятие Будды (или Брахмы – кому как хочется), наложенное на камень за то, что его украли с законного и священного места на лбу божества.

Спустя 15 лет история с проклятием получила дальнейшее развитие. Черный бриллиант попал к русской княгине Голицыной-Баратынской, жившей в эмиграции. Конечно, может, и она была столь же мистична, как прежде Вьюгина-Орлова, но только в прессе появилась душераздирающая история о том, что бедная княгиня, засмотревшись на черное отражение в проклятом камне, тоже покончила жизнь самоубийством.

Неизвестно, как сложилась бы дальнейшая судьба проклятого черного камня – история знает случаи, когда подобные драгоценности просто уничтожались, дабы пресечь зло, в них содержащееся. Но в середине ХХ века камень купил вполне преуспевающий и здравомыслящий торговец алмазами Чарлз Ф. Винстон из Нью-Йорка. Торговец оценил черное сокровище в 150 тысяч долларов и отнесся к нему скорее как к уникальному созданию природы, чем как к драгоценному камню. Он решил облагородить бриллиант, а если повезет, и избавиться от кровавого шлейфа камня, – Винстон приказал вставить его в платиновый кулон и обрамил прозрачными бриллиантами. К тому же Винстон стал охотно предоставлять диковинку для престижнейших выставок: в 1951 году «Черный Орлов» демонстрировался в Американском музее естествознания, в 1964-м – на выставке «Мир драгоценностей» в американском городе Далласе, в 1967 году – в Алмазном павильоне в Йоханнесбурге (Южная Африка). И, видя загадочную и притягательную красу «Черного Орлова», люди перестали думать о нем как о камне проклятых.

В 1960-х годах даже сложилась своеобразная мода на черные бриллианты. Цена «Черного Орлова» подскочила до 300 тысяч долларов. Именно за такую цену он и был продан в 1969 году на аукционе «Сотбис» лицу, пожелавшему остаться неизвестным. В 1990 году бриллиант вновь всплыл на аукционе «Сотбис», через который был перепродан новому покупателю, опять же анонимному. Но ретивые репортеры все же разузнали, кто это был, и, не называя имени, сумели взять у этого анонима интервью. И между прочим, вот что он сказал: «В середине ХХ столетия газеты называли его «Камнем дьявольской смерти», но я не чувствую нервных припадков в связи с тем, что владею «Черным Орловым». Последний год я пытался раскопать все, что касается мелодраматической судьбы камня, и теперь я почти убежден в том, что проклятие снято, если оно, конечно, было вообще».

Веселый распорядитель похорон

Эта история началась в 80-х годах прошлого, ХХ века. Один из старых редакторов журнала «Крокодил» (было в советское время такое легендарнейшее сатирическое издание) на одном из капустников зачитал. собственный некролог, над которым хохотала вся редакция. Текста конечно же по прошествии лет никто не упомнил, но запомнился странный наказ: «Главное, позовите тамадой на сие застолье весельчака Горьева. ОН все сделает по высшему разряду».

Слово «ОН» было напечатано большими буквами на пишущей машинке, ведь компьютеров тогда еще не было. Почему большими и кто такой Горьев, мало кто знал. Ну а поскольку «некролог» был зачитан на каком-то веселом застолье, где все присутствующие старались блеснуть собственными шутками (все же работали они в юмористическом издании!), то выяснять, где искать «весельчака Горьева», никому и в голову не пришло.

А зря! Старый редактор знал, кого вспоминал и о ком писал коллегам.

Юморист-сатирик Горьев (имени-отчества, к сожалению, не сохранилось) жил в Москве во второй половине XIX века. В молодости, еще будучи петербуржцем, он стал сотрудничать с журналом «Весельчак», выходящим с 1 февраля 1858 года. На первой же странице «Весельчака» стояло: «Журнал всяких разных странностей, светских, литературных, художественных и иных». Главным редактором стал знаменитый тогда юморист О.И. Сенковский, писавший под псевдонимом Иван Иванов сын Хохотенко-Хлопотунов-Пустяковский. Цель издания тоже была опубликована на первой же странице журнала: «Приходите смеяться с нами, смеяться над нами, над ними, над собой, над всем и обо всем смеяться, лишь бы только не скучать».

Постоянно писать для журнала согласились граф Соллогуб, Н. Кукольник, Бенедиктов, другие «наши великие смехотворцы и знаменитые острословы тоже изъявили готовность содействовать великому делу проявления народного русского смеха».

Одним словом, Горьев оказался в блестящей компании. Вся пишущая братия частенько собиралась вместе и тут же придумывала себе праздник. Для этого годился любой повод – лишь бы покутить. Жаль только, что кутили недолго. Уже на следующий – 1859 год выяснилось, что юмор, а тем паче сатира – дело неблагодарное. Тираж падал, благотворителей не сыскалось, цензура свирепствовала, и журнал пришлось закрыть.

В другое место Горьев не сумел пристроить свои литературные опусы. Занял место директора какого-то страхового общества, но заветов «Весельчака» не забыл. Ежемесячно собирал друзей-приятелей на веселые кутежи и, как тогда говорили, «вспрыски». Время пролетало весело, однако доходы страхового общества никак не повышались. Так что через некоторое время учредители общества вызвали Горьева на ковер. Все были уверены, что он постарается принять выволочку к сведению и возьмется за ум. Но балагур Горьев не стал «грузиться прощениями», а взял да и подал в увольнение с поста директора.

Ну а чтобы уж ничего не напоминало ему об инциденте, Горьев вообще переменил место жительства – перебрался из Петербурга в Москву. Снял квартиру в доме в Мясном переулке (между Трубной улицей и Сретенкой), ну а в 1886 году переехал в только что построенный доходный дом номер 22. Переулок этот в XVIII веке назывался Последним, поскольку когда-то был последним от центра по нечетной стороне улицы Сретенки. В XIX веке его переименовали в Мясной, поскольку тут находились мясные склады. Конечно, место было не сильно престижным, да и запашок от протухающего мяса давал себя знать. Но для неунывающего Горьева место вполне подходило. Дело в том, что он еще в Петербурге пристрастился к занятию, не слишком одобряемому обществом, – к спиритизму, по-русски называемому столоверчением. В Москве же Горьев окунулся в мир магии с удвоенной силой. В его квартиру, невзирая на «нелепотные запахи», приходило множество народу – медиумы и желающие вызвать духов, сочувствующие новому оккультному направлению и просто любопытствующие зеваки. И надо сказать, что, вызывая духов, Горьев не забывал и о старой традиции «Весельчака» – кутить и вспрыскивать. Немудрено, что гостей в его квартире собиралось огромное множество. Кому ж неохота вспрыснуть на дармовщинку?!

И вот однажды Горьев составил духовное завещание относительно своих похорон. Во-первых, написал он, пообщавшись с духами, мы твердо знаем, что умирает только телесная оболочка, духовная же живет вечно. Во-вторых, «к чему же тогда плач и гореванье, это же противно закону судеб». В-третьих, настоящие друзья должны только радоваться, что душа их собрата встречается с душами иных, уже ушедших людей, которых он любил и почитал. Ну а из всего этого следовал пародоксальный вывод: «На моих поминках прошу веселиться, кутить и вспрыскивать. Не должно скорбить, а должно провожать меня с шампанским и танцами. Ибо душа моя будет уже пребывать в лучшем мире, но увидит происходящее, не перестав присутствовать с моими друзьями и соратниками.

Хочу, чтобы душа моя, потерявшая тяжелую земную оболочку, не впадала в грусть и печаль, а забылась бы в вихре искреннего вальса на жизненном пути счастливого мертвеца».

Ничего себе завещаньице – «чистая духовная записка», как говаривали тогда?!

И надо сказать, что провожающие Горьева в последний путь все его наставления выполнили в точности – в последний путь обрядили в модный черный фрак и танцевальные лаковые туфли, на кладбище проводили под вальсы и польки, а поминки закончили вспрыскиваниями и танцами. И конечно, рассказывалось множество смешных историй и анекдотов из жизни покойника. Под конец кто-то резюмировал: «Достойно прожил и достойно покинул сей мир!»

Может, и так. Но с тех пор в районе Сретенки, Сухаревки и Трубной площади, то есть мест, окружающих Мясной-Последний переулок, стал встречаться на похоронах и поминках странный господин. Он вечно старался сказать что-то веселенькое посреди всеобщего плача, сыпал анекдотами, перемежая ими трагические речи, произносимые окружающими. Придя же с похорон на поминальное торжество, он постоянно выкрикивал неприличные слова: «Будем танцевать!» или «Вспрыснем веселее!».

Поначалу на него шикали, через час горестных торжеств могли даже выкинуть вон, но через пару часов, когда на поминках водка уже лилась рекой, многие занимали сторону этого странного весельчака. Поминки превращались в шумное застолье, люди уже и забывали о скорбном поводе своего собрания. Начинали сыпаться шутки, звучал смех, в ход шли анекдоты. Родственники обнимались-целовались, клянясь в вечной дружбе. Застолье заканчивалось всеобщим ликованием.

Хорошо это или плохо – об этом уже никто и не думал. Ну а странный человечек, заваривший все это «похоронное веселье», исчезал, словно его и не было. Наутро родственники даже не могли вспомнить, отчего это они вместо скорби веселились вовсю.

В конце 1980-х, когда Советский Союз уже трещал по швам, старый редактор «Крокодила» тоже отдал Богу душу. Он так и не узнал, что через пару десятилетий, к 2000 году, его любимый журнал закончит свое существование. Не узнал и то, что случится это уже в новой стране, а не в СССР.

Конечно, к тому времени родственники и друзья совершенно забыли о давнем шуточном завещании, где редактор просил позвать на его поминки какого-то тамаду Горьева.

Народу на поминках набралось много. И немудрено! Ведь с едой, а тем более водкой, в стране тогда была сильная напряженка. Ящик водки удалось купить в магазине только по особо выданному «похоронному талону». Ну а туда, где обнаружилась водочка, как не прийти? Как не вспрыснуть покойничка?!

И пришли – и вспрыснули! Потом пошли воспоминания о веселых случаях из жизни усопшего редактора, за ними анекдоты в тему и без. Руководил всем сухонький прыткий человечек в довольно потрепанном черном фраке и лаковых туфлях. Людям бы удивиться – на похоронах и во фраке?! Но водка давно уже сделала свое дело, и никто не удивлялся. Ну, провозглашает тосты кто-то, ведет вечеринку (ах, простите, это же, кажется, поминки!) – и хорошо. Никому и в голову не пришло спрашивать, кто такой этот добровольный тамада.

И только когда половина народа уже разъехалась, ближайшие родственники решились-таки спросить его имя. Но увы – незнакомца уже не нашли. Наверное, уехал с кем-то, у кого машина. И только на кухне посреди пустых бутылок и грязной посуды обнаружился клочок бумаги – цифры и фамилия Горьевъ с твердым знаком на конце. Родственники и решили, что это незнакомый тамада давал кому-то номер телефона, да записка впопыхах потерялась. Хотели даже позвонить по номеру да сообразили: слишком уж цифр маловато. Видно, на клочке только часть телефона.

И конечно, никому в голову не пришло, что весельчак Горьев дал реальный телефон. Просто во времена его жизни номера были куда короче нынешних.

Словом, проводили старого редактора «Крокодила» весело, как он сам и хотел. И смеха много звучало, и тамадой был Горьев. Интересно, что поминки проходили весьма далеко и от Сухаревки, и от Сретенки с Трубной. Редактор жил на окраине Москвы. Но Горьев и туда добрался благополучно – так сказать, расширил ареал своего обитания.

Так что с тех пор не приходится удивляться, когда то в одной части города, то в другой случаются веселые проводы. Видно, неутомимый Горьев всегда готов повеселиться и вспрыснуть. Ну а уж если вы вдруг заметите на печальном событии того, кто воскликнет как ни в чем не бывало: «Будем танцевать!» – будьте уверены: и тут Горьев гуляет.

Последняя афера Джозефа Уэйла

Его называли величайшим мошенником мира, криминальной звездой Чикаго. По историям из его жизни писались книги, ставились спектакли и снималось кино. В 1974 году фильм «Афера» получил сразу семь «Оскаров», в том числе за лучший фильм и режиссуру. Но человек, послуживший прототипом героя, все равно оставался загадкой…

«Оскары» для гангстерского шедевра

Своих «Оскаров» режиссер Джордж Рой Хилл приехал отмечать в Чикаго. Год назад, в 1973-м, для съемок фильма были задействованы шикарный ресторан в отеле «Савойя» и пара кафе – для лучшей атмосферы. Если б можно было бы снять еще и старую улочку реального Чикаго, Хилл был бы счастлив. Но, увы, от гангстерской столицы Америки 1930-х годов ничего почти не осталось, кроме загадочно-будоражащих воспоминаний. Пожары и перестройки сделали свое дело, так что декорацию канувшего в Лету мира бесстрашных гангстеров пришлось выстроить в ангарах Голливуда. Однако, просматривая декорации, Хилл постоянно сверялся с фотографиями прошлых лет, перечитывал мемуары героя своего фильма – легендарного афериста Джозефа Уэйла, изданные еще в 1948 году. Хилл и сам попытался найти Уэйла, даже свел знакомство с известным литератором Чикаго – Солом Беллоу, который еще в 1950-х годах брал интервью у афериста века, да и потом, по слухам, с ним общался. Но и Беллоу ничего не знал о легендарном мошеннике. Только пожимал плечами: «Пока этот парень не объявится сам, никто его не сыщет. Да и жив ли он? Ему ведь сейчас под сто лет. Разве при его профессии столько живут?»

И вот вдруг звонок, нашедший режиссера в гостинице после очередного праздничного обеда. Ох уж эти застолья! Наиболее дальновидные коллеги Хилла не поехали в Чикаго. Сценарист Дэвил Уорд сказался больным, а обе звезды – Пол Ньюмен, исполнивший главную роль, и Роберт Редфорд – его напарник по фильму – сослались на съемки в других картинах. Так что Хиллу пришлось принимать поздравления за всех. И теперь ему хотелось только одного – завалиться на боковую. Но прозвенел звонок…

Джордж Рой Хилл, режиссер «Аферы»

«Джоз, дружище, да ты счастливчик! – раздался в трубке баритон писателя Сола Беллоу. – За один фильм взять семь «Оскаров»!»

Джозеф Хилл икнул, отставляя трубку подальше, чтобы не было слышно, и дипломатично пробормотал: «Тут есть и твоя заслуга, Сол! Ведь это ты подкинул мне идею снять фильм про аферу Уэйла».

Длина речи оказалась критической: не удержавшись, Хилл снова икнул. Трубка захохотала: «Слышу, ты доотмечался. У меня тоже есть для тебя подарок. Считай – восьмой «Оскар». Я нашел нашего героя – вернее, Джозеф Уэйл объявился сам. Приезжай скорее!»

Хилл восторженно присвистнул. Вот это новость! Да если удастся снять интервью с пропавшей легендой криминального мира, любой телевизионный канал выложит за него огромную сумму. Тогда можно плюнуть на работу по контракту и снять фильм по собственному выбору. А Хилл уже давно мечтает не о гангстерских приключениях, а о веселой комедии!

Сол Беллоу встретил режиссера в своих апартаментах в центре города. Жилье что надо. Сразу видно, что хозяин почтенный писатель, к тому же преподаватель Чикагского университета: стены отделаны деревянными панелями, от пола до потолка полки книг. Умеют же эти литераторы устраиваться с комфортом! Конечно, и у Хилла в Нью-Йорке огромная квартира, но там жена завела все по современной моде – белые стены, прозрачные столики, на которых удержится разве что стопка глянцевых журналов. Все какое-то неудобное, ненадежное. Словно хозяева и не живут, а забегают на минутку…

Ничего, вот Хилл запишет интервью с мошенником века и купит дом в провинции. Обставит на свой вкус, пусть жена и говорит, что это – мещанство.

«Ну, где Уэйл?» – Хилл бросается к Солу, забыв даже поздороваться.

Писатель удивленно вскидывает брови: «Я не говорил, что старик здесь собственной персоной. Я сказал, он объявился – прислал письмо».

Дрожащими пальцами Хилл выхватил листок. Почерк был старческим, но вполне уверенным:

«Милейший мистер Беллоу! Мне приятно, что я дожил до того, что истории из моей жизни получают «Оскара». Хотел бы я связаться с режиссером «Аферы» и поздравить его, но не знаю как. Однако думаю, вы с ним знакомы. Скажите ему, что в моей жизни было еще множество презабавных историй, которые я не включил в книгу мемуаров. Сегодня я могу написать и о них, а режиссер снять веселую комедию…»

Буквы заплясали у Хилла перед глазами: вот он, его шанс, – снять комедию, о которой давно мечтается, да еще по неизвестным страницам жизни величайшего афериста. Да на волне семи «Оскаров» можно развить такой успех!

«Жаль, что я могу писать только от руки, – писал дальше Уэйд. – Это долго, но купить пишущую машинку я не могу. Ведь сейчас я гощу в особняке своего приятеля (в моем возрасте нужно быть на людях), а его внук – газетный магнат. И если я пошлю за пишущей машинкой (самому мне трудно ходить), он узнает, что я отдаю свой текст на сторону. Боюсь, он обидится. А в моем возрасте выяснения отношений обременительны. Так что уж вы подождите. На всякий случай оставляю вам адрес своего тайного почтового ящика, о котором не знает никто».

Сол Беллоу

Хилл отложил письмо и взглянул на Сола: «А не послать ли нам старику машинку? Конечно, современная модель с бумагой и копиркой стоит не дешево, но ведь это весьма ускорит дело. Жаль, что старик не сообщил адреса, может, поискать по почтовому ящику?»

Беллоу только поморщился: «Нам не дадут адреса. А указанный ящик находится в полунищем районе. Уверяю тебя, дружище, Уэйла там нет. С миллионами, что он нажил на своих аферах, он может шиковать в лучших отелях Чикаго. Но старый плут даже тут экономит – написал же, что живет у приятеля».

«Выходит, он не сможет получить от меня машинку?» – пробормотал Хилл. Кажется, Фортуна уплывала, едва возникнув на горизонте… Но Сол обнадежил друга: «Почему же? Старый плут может послать за ней кого-нибудь!»

Словом, уже через несколько дней Хилл отправил машинку Уэйлу. Пусть пишет побыстрее и побольше, ведь его жизнь потянет на добрый десяток романов.