Текст книги "Пыль, пепел, кровь и песок"

Часть IV. Вина

 
Я тебя не вспоминаю,
Для чего мне вспоминать?
Это только то, что знаю,
Только то, что можно знать.
 
 
Край земли. Полоска дыма
Тянет в небо, не спеша.
Одинока, нелюдима
Вьется ласточкой душа.
 
 
Край земли. За синим краем
Вечности пустая гладь.
То, чего мы не узнаем,
То, чего не нужно знать.
 

Георгий Иванов

Первое обвинение отбрасывается, второе задевает, третье ранит, а четвёртое убивает.

Вольтер

16. Виновная

После того как Орьен узнал, что стало причиной гибели брата, в голове засел один единственный, до боли логичный вопрос: почему никто не предвидел этого? Ведь возможный исход отношений Эдэрэра и его супруги, как представлялось теперь, был очевиден. До чего же они были слепы! Никто и предположить не мог, что женщина, жена и будущая мать следующего Наследника Римериана сможет поднять руку на своего мужа, данного ей Вечностью и законом! Но что произошло, то произошло, и когда отец поручил Орьену сообщить о смерти Нааяра их матери, он лишь молча кивнул, беспрекословно подчиняясь воле Владыки. Зайдя же к давшей жизнь, Властитель Огня опустился перед ней на одно колено и, склонив голову, рассказал, что сердце Эдэрэра перестало биться и что отныне у Эбена нет его главного защитника и заступника.

Каэзия Аскуро вся в черном сидела в небольшом кресле на балконе, сложив руки на коленях, и смотрела на город. Ветер неспешно шевелил одинокий светлый локон, перекинутый через плечо, а на голове царицы в ярком солнечном свете переливался всеми цветами радуги древний и тяжелый старинный родовой венец. Их мать была все еще очень молода и выглядела едва ли старше своих сыновей. По людским меркам ей трудно было дать больше сорока, а о своем истинном возрасте урожденная Эленгуэм никогда не говорила. Две маленькие родинки: одна на скуле под правым глазом, другая на левой щеке – делали ее обычно надменное лицо еще более молодым и каким-то уязвимо-хрупким.

– Матушка, посоветуй, как нам быть? – Этого ему отец не поручал, но Орьен хотел знать мнение матери. – Она часть нашей семьи. Аскуро не могут покушаться на свою кровь… Это чревато несчастьями.

Царица-мать не выглядела ни удивленной, ни шокированной, лишь губы ее были плотно сжаты, и лицо, омертвевшее, но одновременно как будто внутренне собранное, не выражало совершенно никаких эмоций. Неужели она узнала обо всем еще до его прихода? Но кто мог сказать ей? Или она почувствовала? Так, как почувствовал это каждый из них, когда перестал слышать биение сердца брата, сына, одного из Отпрысков Вечности?

– Твой брат мертв, а ты приходишь ко мне и спрашиваешь, что тебе делать? – Мать лишь слегка поворачивает голову и смотрит на него сверху вниз. Пронзительные светло-голубые глаза похожи на лед, а волосы как обычно уложены в аккуратную замысловатую прическу – мать всегда знала себе цену, держала себя в строгости и хранила свою красоту, равно как не забывала она и о долге перед семьей и страной. – Чью кровь ты считаешь своей? Кровь убийцы?! Если так, если ты тоже попал в ее сети и готов простить эту недостойную называться женой и царицей дикарку, то лучше уходи – ибо с этого дня у меня вместо пятерых сыновей останется трое. Забывший о своих обязанностях перед покойным братом и готовый простить его убийцу не может именоваться сыном царицы Римериана, а я все еще являюсь ею! Я, а не она! И если у мужчин не хватает силы воли и стойкости выдержать этот груз на своих плечах, тогда его на себя придется взять мне.

Слова матери были холодны и скупы – она всегда говорила мало, но, когда говорила, ей хватало и нескольких слов, чтобы дать понять, с чем она согласна, а что категорически не приемлет.

Ничуть не задетый ее резкой отповедью Орьен повторил:

– Поэтому я и пришел. Мы сделаем, как ты скажешь.

– Ты здесь не поэтому, не лги. – Жена Владыки прекрасно знала свое место в их семье, равно как и свои обязанности, и понимала, что муж никогда не станет советоваться с ней – Владыка принимает решения самолично, никому не передоверяя ни свои мысли, ни свою ответственность.

– И тем не менее мне незачем повторять то же, что скажет тебе любой, – мать коснулась кончиками пальцев перевитой золотой нитью пряди, поправляя и без того безупречно уложенные волосы, – ашесинка должна умереть. По нашим законам убийц отправляют вслед за их жертвами. И да свершится над ними справедливое возмездие! Morri elnyru Rimeriane! «…lian lianenisu, cailian etraienisu!»[56]56
  (лаэт.) Смерть врагам Римериана! «…забвение забывшим, погибель предавшим!»


[Закрыть]

– «En irim Ruayome Aetene…»[57]57
  (лаэт.) «Во имя Царства Вечности!»


[Закрыть] – Речь не шла ни о памяти, ни о верности – лишь о предательстве и забвении, и поэтому Орьен Аскуро закончил намеренно произнесенную неполной ритуальную фразу матери ее же неполным продолжением.

* * *

Если говорить начистоту, он не хотел приходить. И, если бы не интересы семьи, ноги б его тут не было. Но что поделать, долг есть долг – его никто не отменял, и поэтому мужчина с закипающим где-то в глубине сознания, но тщательно скрываемым от окружающих раздражением одернул края рукавов и шагнул в безмолвную тишину и темень узилища.

Как только сын Владыки переступил порог, темница погрузила его в непроглядную ночь. Благо он принес с собой свечу и мог видеть.

Хрупкая, вся в черном, пепельная сидела в углу на холодном полу, зябко поджав под себя ноги, все в том же свободном балдахине, который был на вдове Нааяра, когда ее схватила стража. В длинной до пят робе с традиционным для тьернийцев вышитым причудливой золотой вязью вырезом на груди она выглядела уставшей, похудевшей и словно бы… повзрослевшей. Наверное, именно так и выглядят люди, которые отнимают чужие жизни. Голова склонена вниз и чуть на бок, словно она прислушивается к чему-то, к каким-то звукам, которые он не в силах уловить. Сложенные на коленях тонкие белые руки отчетливо выделяются на фоне траурного одеяния. В точности, как у матери… Какое неуместное сравнение.

– Анаис из рода Каэно, я хочу говорить с тобой.

– Орьен? – Она подняла на него удивленные глаза, и сердце мужчины на секунду безотчетно сжалось.

Как непохожа была эта пепельная на тех насквозь лживых заносчивых приторианок, которые обычно смотрели на дочь Суримы свысока, даже когда она стала царицей и женой Наследника. Эта женщина не может лгать, юлить, изворачиваться, она не способна убить, но она убила. Так о чем им говорить?

– Царице по душе ее теперешние покои? – запрятав подальше противоречивые чувства к преступнице, задал вопрос Пятый сын Владыки.

* * *

Не отражающее эмоций лицо, прямой взгляд почти немигающих глаз. Он с самого начала держался на расстоянии и относился к ней с некоей отстраненностью. Идеально вычищенные сапоги, белоснежные рукава рубашки. Всегда сдержанный, аккуратный и… морозный. Несомненно, если бы лед мог ходить и говорить, его звали бы Орьен Аскуро. Стихией этого римерианца должна была быть вода, а не огонь! Такие никогда не бегут за женщинами и не покупаются на их чары. Такие видят других насквозь и либо становятся правителями, либо долго и упорно молчат о чужих преступлениях, являясь их непосредственными свидетелями, а, быть может, и участниками.

Он и сейчас смотрел на нее с неподдельным безразличием. Такой не говорящий ни о чем взгляд нелегко забыть. Губы сжаты в узкую линию – первый признак презрения и таящейся глубоко внутри злости. Он считал пепельную низшей расой, и в этом не было ничего странного – большинство римерианцев относились к ашесам именно так – как к необразованным дикарям, изгоям, жестоким чужакам с закоснелыми традициями и обычаями. И парадокс заключался в том, что даже когда узница была беззащитна и не могла ничего, она представляла для него опасность.

– На меня надевали цепи и в храме, и в спальне, – подала голос женщина. Белые руки, беспомощно сложенные на коленях, шевельнулись, переплелись. Пальцы коснулись браслета на правой руке, который она носила со свадьбы. – Впрочем, в застенках они и в самом деле более уместны, однако надолго я здесь не задержусь.

– Убежать ты не сможешь, – в голосе Орьена прозвучали стальные нотки.

Вдова Эдэрэра склонила голову к груди:

– Смерть тоже можно назвать побегом. И очень скоро мне его устроят.

Заключенная подняла руку, чтобы поправить смоляную прядь, упавшую на лицо. Робкий свет единственной свечи высветил густую блестящую копну черных волос. Что-то тихо зазвенело. Откуда этот звук?

Орьену пришлось напрячь зрение, чтобы понять, в чем дело. Издалека сразу и не заметишь, но поблескивающие в темноте кольца змеились от стены к ее правой руке.

– Я вижу, тебя заковали в кандалы?

Дернулся уголок бледных губ.

– Как я уже говорила, мне не привыкать… – слабо улыбнулась она, зеленые глаза блестели в полутьме. – Но ни одна цепь не может удержать сильнее этого. – Женщина обессиленно приподняла вверх руку. Тускло сверкнул грубый железный браслет, а вместе с ним еще один – изящный, с двумя кошачьими головами.

Вечные Силы! А он думал, это простая безделушка! Принцу еще ни разу не приходилось подходить к невестке так близко, чтобы разглядеть, что за «украшение» она носила.

Размышления Орьена прервал ее тихий голос:

– Ты пришел сказать мне то, что я знаю и так. Я почувствовала это сегодня… Почувствовала, что потеряла их. – Тонкие руки поднялись, накрывая голову темным покрывалом, до этого лежавшим у нее на плечах. – Что с ними сделали? Их убили? Скажи мне! Я имею право знать.

– О ком ты говоришь? – с недоверием глядя на пепельную, переспросил Орьен.

– Ri eree eiro norr daure. Niine norr…[58]58
  (лаэт.) У меня больше нет семьи. Никого нет…


[Закрыть] – понурив голову и сгорбившись, глухо произнесла Анаис.

Ее взгляд стал стеклянным, будто проникающим сквозь стены и время. С Сидалем иногда происходило то же самое, но у младшего озарения были мимолетны и легки и походили скорее на глубокую задумчивость, чем на тяжкую ношу. Пепельную же видения захватывали полностью, лишали ее способности видеть в обычном понимании этого слова и наделяли зрением иным. И в такие минуты вдова Наследника переставала быть собой. Картина выходила, мягко говоря, жутковатой, если, конечно, ашесинка не лгала, умело играя роль. Но какой актрисой нужно было быть, чтобы так играть!

И все-таки о чем это она? Ее семья? Они все живы и здоровы. По крайней мере, Орьен не слышал об ашесах ничего нового. Случись что, он бы узнал одним из первых.

Глубокая морщинка пролегла меж темных бровей – Анаис смотрела широко раскрытыми невидящими ничего вокруг глазами и продолжала говорить:

– Nie mithere, nie ermene, nie vaire. Llie norr… Tauro sellen, neamn, naeth, e ores elli en laim, ae su oresem La… Gvailura Seren, daethar cailiane![59]59
  (лаэт.) Ни матери, ни братьев, ни отца. Их нет… Только тишина, пустота, ночь, и мы все в ней, а над нами Она… Багряная Звезда, предвестница разрушения!


[Закрыть]

Пятый Аскуро не обратил бы внимания на пророчество полубезумной узницы, если бы что-то внутри не скрутилось в тугой узел при звуке ее голоса и того древнего языка, на котором говорили сами Прежние. Подобострастный ужас и первородный страх не подделаешь: многие боялись Кровавой Звезды, как чего-то неизведанного и зловещего, хотя никогда при жизни ее не видели. Боялись, потому что по преданию Она, неподвластная ничьей воле, сокрушительная, завораживающе-прекрасная, несла погибель всему живому и должна была стать последним, что увидели бы людские глаза. Но слова вдовы брата не могут быть правдой, Алая Звезда возникает только при Призыве!

– Что ты видишь? – переспросил у женщины Орьен, следивший, как менялось лицо пепельной.

Должно быть, это почти наказание… не знать, а только предчувствовать. Он слышал, что некоторые ашесы способны неплохо колдовать, однако невозможно было не заметить, как сильно подобные прозрения мучили ее.

– Иногда – то, что было и что могло бы быть, реже – то, что будет, – Анаис вновь смотрела мимо мужчины. Истекли минуты, прежде чем видения оставили царицу и она смогла с облегчением вздохнуть.

– Ты не спросишь? – Какие же у нее усталые глаза, словно затянутое предгрозовое небо. – О том, что будет?

– Тансиар бы не стал, не так ли?

Его брат Альентэ, а полководец не из того теста, чтобы бежать от судьбы или пытаться заранее подготовиться ко встрече с ней. Но забавно выходит! Они все невольно сравнивают себя с ним, потому что… завидуют? Хотят подражать? Хоть в чем-то быть похожими на него? Нааяру это чувство не давало спокойно жить, теперь брата больше нет. Новым Наследником Царства Вечности станет Тансиар. Но на него пепельной рассчитывать уже не стоит.

– Да, – протянула Анаис, и мимолетная улыбка появилась на ее губах, будто она вернулась мыслями в прошлое. Свет на одно короткое мгновение затеплился в ее взгляде и сразу пропал. – Он бы не стал.

Тансиар никогда не пропускал хорошеньких женщин, однако на этот раз, похоже, он выбрал свою судьбу. Дочь Суримы принадлежала сразу двум братьям, но кому она предназначалась на самом деле? Пятый сын Владыки почему-то задумался об этом только сейчас. Кто боролся за нее отчаяннее? И кого заслуживала сама пепельная? Чего на самом деле она хотела? Пути Вечности неисповедимы…

Сам Орьен в любовь не верил: слишком уж это была ненадежная, хрупкая, бессмысленная, более того, в некоторых случаях опасная и губительная субстанция. Она не приносила пользы – только вред всем тем, кто хоть раз сталкивался с ней лицом к лицу. Взять к примеру его: пятый из братьев Аскуро не успел провести рядом с пепельной и дюжины минут, но уже был заворожен ею, что уж говорить о Нааяре, который приходился тьернийке мужем, и Тансиаре, который любил ее или думал, что любил. Анаис Каэно же могла просто сидеть, опустив голову и не делая ровным счетом ничего, но какая-то неподвластная рассудку магия ореолом окутывала ее всю, с головы до ног. В этом, наверное, и таилась главная опасность нахождения рядом с пепельной. Более того, неподдающаяся сознанию тревога постепенно все больше завладевала Орьеном. Он начинал понимать своего брата: Тансиар не смог бы найти женщину, подобную пепельной, и наверняка знал об этом.

– Ответь мне на один вопрос, они уже приняли решение? – Выйдя замуж за Нааяра, она стала сестрой им всем, но лишь до той поры, пока не нарушила один непреложный закон: не проливать кровь себе подобных. – Что они сделают со мной?

Ты не судья, ты не можешь, не имеешь права и не должен думать об этом! Но зачем тогда ты вообще пришел? Понять. Ты заставил себя прийти сюда, чтобы понять и убедиться, что поступаешь правильно. И защитить семью.

– Будет суд, – ответил Владыка Огня. – Возможно, Тансиару позволят на нем присутствовать, но ему не доверят решать твою судьбу.

Заключенная как будто погрустнела.

– Это ложь, – и Орьен едва сдержался, чтобы не вздрогнуть: его второй раз за день обвиняли во лжи, и не без причины. – Ты знаешь, за кем будет последнее слово. Кто на самом деле будет выносить приговор. Но я не думаю, что хочу слышать правду. Да и какое это имеет значение?

Сын Владыки молча смотрел на нее. Действительно, зачем говорить, когда и так все понятно?

– Я знала… – Анаис одним слитным движением поднялась на ноги, загорелись безудержно-зеленым огнем глаза. – Это будет он! Он решит все…

У нее еще оставалась слабая надежда, что ее судьей станет другой. Тансиар, каким она его себе представляла, просто не мог поверить тому, в чем ее обвиняли. Он бы вспылил, возмутился, бросил бы какой-нибудь едкий комментарий и ушел. Он бы не стал даже выслушивать то, что про нее говорили. Он никогда не верил слухам. Но после того, как Орьен снова замолчал, заключенная внимательно вгляделась в лицо Отпрыска Вечности.

– Значит, – протянула Анаис, не отрывая от римерианца взгляда огромных зеленых глаз, – он уже все решил… – И тут же поникла. – Что ж… По-иному быть и не могло. Ir ryat increderenos[60]60
  (лаэт.) Так было предрешено.


[Закрыть]. Только скажи ему, чтобы он не жалел меня. Я этого не хочу.

– Он и не будет, – спокойно ответил Орьен.

– Да… – качнула черноволосой головой пепельная. – Он не таков, и это правильно. Все правильно. Он принадлежит Эбену и Римериану. Своему народу. Своей семье.

– Тансиар и вправду небезразличен тебе, иначе ты бы не говорила таких слов, – Орьен стронулся с места и начал мерить камеру шагами. – Поэтому ты должна отпустить его.

– Я никогда не держала его…

– А вот на этот раз лжешь ты, – отрезал Аскуро. – Ты до сих пор его держишь, или он держит тебя – это не так уж и важно.

– Чего ты хочешь от меня, римерианин? – устало отозвалась заключенная.

– Тансиар не перестает думать о тебе, и это мешает ему, мешает всем нам. Ваши отношения закончились, но они должны закончиться окончательно: один из вас обязан положить им конец. Меня не волнует, виновата ты или нет. Мне даже нет дела, кто на самом деле виновен, но я не допущу, чтобы моя семья пострадала. Мало того, что Тансиара почти обвинили в измене, теперь его вдобавок ко всему могут заподозрить в сговоре с целью убийства брата. Этого допустить нельзя. Если Первого Воина отправят под топор палача, Царству конец. Никому из нас не удержать рубежей, но Владыку это не остановит.

– Ты истинный Аскуро и хороший сын, но еще лучший брат. Только по-настоящему преданный семье человек может сделать все, что потребуется, чтобы уберечь ее от позора.

– Ты вправе ненавидеть меня.

– Как я могу? – На лице пепельной мелькнула тень удивления. – Каждый раз, когда я смотрю на тебя, я вижу его. Ты его брат, его отблеск, его кровь… – Ее голос дрогнул, и Анаис добавила. – Клянусь, я не хотела вносить раздор в вашу семью…

– Но вольно или невольно сделала это. Однако еще не поздно все исправить. Ваши отношения с Тансиаром не могли длиться вечно. Его предупреждали и не раз, но кто смеет приказывать Альентэ? Только необходимость и складывающиеся обстоятельства. Ты спрашивала меня, что они собираются с тобой сделать, и я ответил, что не знаю. Я солгал. Обвинение столь серьезно, что, скорее всего, суд вынесет тебе смертный приговор. Но я могу сделать так, что его заменят ссылкой.

– Ссылкой? – в голосе бывшей царицы ни капли интереса, словно ей все равно. – Но куда?

– Тебя отправят на Предел.

Молодая женщина вскинула голову, и в ее темных глазах застыли ужас и обреченность. Сын Владыки ожидал такой реакции, ведь подобное наказание означало, что отныне для тебя все кончено: ты никогда больше не увидишь ни своего дома, ни своих близких.:

Ты отправишься в отдаленный конец мироздания и там окончишь свои дни в полном одиночестве, вдали от всего, что было тебе дорого. А если попытаешь вырваться и сбежать, тебя рано или поздно найдут и казнят на месте.

– Ты знаешь, что Рравари никогда не возвращаются назад, – прошептала она, глядя на Орьена.

– И ты не вернешься. Ты станешь Странницей, но Предел Пределу рознь, и здесь я смогу тебе помочь. То место, о котором я говорю, не самое худшее, можешь мне поверить. Я бывал там и не только я один. Конечно, это не Эбен и не Кава, но оно может стать для тебя надежным пристанищем и, возможно, новым домом. Я сделаю так, что тебя отправят именно туда. Ни отец, ни братья ничего не заподозрят. Другого выхода из сложившейся ситуации я не вижу, да у тебя его и нет.

Анаис, медленно оседая, опустилась на пол, обхватив себя руками. Пепельная подняла голову и посмотрела куда-то наверх. Слабый свет падал из крошечной узкой бойницы прямо под потолком на противоположную стену, но пола он не достигал.

– Окно в моей камере так высоко… из него не видно Церы…

Вдова брата напоминала потерявшегося ребенка. Имеет ли смысл с ней говорить? Возможно, она безумна. Ему не стоило приходить.

Но когда Орьен уже было подумал развернулся и уйти, Анаис, словно очнувшись, стремительно поднялась и сделала пару быстрых шагов вслед за мужчиной, пока цепь не натянулась и не удержала ее за руку, не дав подойти ближе.

– Орьен! Орьен! – голос дрожал и дробился на тысячи осколков. – Я знаю, ты не желаешь мне зла! Прошу тебя, сделай так, чтобы я смогла ее увидеть! Ведь для тебя это нетрудно… А мне нужно увидеть ее напоследок, чтобы… попрощаться.

Ее собираются приговорить к вечной ссылке, равносильной смерти, а она думает о какой-то звезде, холодной и ненужной?

– Я родилась под ней, нас нельзя разлучать! Ты понимаешь? – Пепельная заглядывала в лицо мужчины, с каждым ее словом терявшим все напускное равнодушие.

Святая невинность… Можно подумать, что она жертва. Нааяр тоже наверняка так думал, бедный брат… А его вдова, должно быть, все же повредилась рассудком. Или она была такой всегда? А что, если все не так? Что если одержима не она, а они? Отец прав, Анаис Каэно действительно опасна, если всего несколько минут в ее обществе сумели пошатнуть его уверенность в том единственно верном решении, которое, как он полагал, было им уже столько раз обдумано, взвешено и принято.

– Я позабочусь о том, чтобы тебя временно перевели в другое место, из окна которого ты сможешь увидеть свою звезду.

– Благодарю тебя, – ответила узница и снова отступила, прижавшись спиной к холодной стене.

Он почти дошел до двери, когда она снова окликнула его, но на этот раз ее голос не дрожал:

– Орьен! – Заключенная смотрела куда-то в потолок и казалась совершенно отстраненной. – Что я должна буду сделать взамен? За возможность увидеть свою звезду и… спасти свою жизнь?

Перед тем как закрыть за собой дверь и оставить увиденное, услышанное и самое главное – то, что он почувствовал, позади, Пятый сын Владыки ответил:

– Принять всю вину на себя.

* * *

– Люди Вакки провели обыск в ее комнатах.

Этот разговор не предполагал чужих ушей, поэтому он велся в личном кабинете Альентэ. Вэнэнадор Аскуро сам пришел к сыну, зная, что уязвленная гордость навряд ли позволит воину переступить порог отцовских покоев, разве что Владыка прикажет ему или заставит. Однако ни первый, ни второй вариант не подходили. Следовало искать компромисс.

– И что же они нашли? – лениво, безо всякого интереса откликнулся сын.

В последние дни он как будто потерял интерес ко всему окружающему. Вот и нынешним утром Повелитель застал Тансиара отстраненно-безразличным, почти полностью ушедшим в свои мысли. Полководец точил на вид и без того острый, словно бритва, меч и, по-видимому, был полностью погружен в это занятие.

– Признаться, я не хотел говорить тебе… – начал было отец.

– О чем? – Альентэ медленно поднял голову, блеснув своими серыми, словно металл, который он держал в руках, глазами.

– О том, что яд был подмешан не только в бокал, из которого пил твой брат, – был отравлен весь графин. – Ручная корундовая заточка на миг прекратила свое движение по острию меча. – Ты избежал гибели по чистой случайности. Ответь мне на один вопрос, но, учти, я жду откровенности: она предлагала попробовать то вино тебе?

Темноволосая голова опять опустилась над клинком.

– Да.

– А сама не пила?

– Нет.

Отточенными движениями Тансиар продолжал доводить до совершенства свой клинок. И это почему-то нервировало.

– Ты спрашивал у нее, почему?

– Нет. Мы были заняты несколько более интересными вещами, нежели разговоры и дегустация старого вина. Рассказать, какими именно?

Опять этот взгляд – почему от него становится не по себе?

– Об этом нетрудно догадаться, но, прошу, уволь меня от подробностей, – сжав губы, ответил Владыка. – В таком случае, на мой взгляд, все очевидно.

– Неужели? – Темная бровь взлетела вверх. – А разве не очевидно то, что, возможно, планировали отравить нас обоих и отраву мог подбросить кто угодно?

– Я умоляю тебя, Тансиар! – скривился отец. – Кому в Заблудшем могла понадобиться твоя смерть? Или вас обоих, если предположить, что это сделала не она? Нааяру на почве ревности – я еще мог бы предположить такое, пусть и с сильной натяжкой, но у сына есть ничем неоспоримое алиби – он мертв.

Сузив глаза, Тансиар стал еще сильнее напоминать птицу на своем гербе.

– Ведь она сама пришла к тебе, не так ли? – вернулся к расспросам Владыка. – В самый первый раз?

– Не имеет абсолютно никакого значения, кто к кому пришел первым. Если бы этого не сделала она, я пришел бы к ней сам.

– Не взирая на брата?

– Не взирая ни на что.

Уверенность полководца ничем не поколеблешь. Разве что…

– А она случаем никогда невзначай не упоминала в разговоре, что хотела бы избавиться от мужа?

* * *

Это было, будь оно все проклято, было!

– Все очень просто: один раз она уже пыталась убить Эдэрэра. Во второй раз ей это удалось.

– Что еще известно Владыке? – Если бы Тансиар был на месте отца, он бы тоже не сомневался в ее причастности к убийству. Но воин был на своем месте.

– Многое, но не все. Ты тоже мог бы прочесть в крови…

– Я не люблю копаться в чужих головах.

– Даже когда речь идет о справедливости?

Чиаро не ответил.

– Иногда это бывает полезно.

– Ее будут судить?

– Я доверю решать ее участь тебе. Ты заслужил это право. Ведь ты и сам был на волосок от гибели. После того, как суд огласит вердикт, ты можешь собственноручно убить ее, отомстив за брата, или назначить ей наказание. Если же ты промолчишь, суд вынесет приговор осужденной сам, и, скорее всего, его наказание будет куда более суровым. Анаис Каэно виновна в тяжелейшем преступлении, и обряд это докажет, можешь быть уверен. И вот тогда суду уже не понадобятся никакие подтверждения ее вины. Кровь солгать не может.

Но готов ли он заплатить такую цену? Ему никогда не забыть ее глаза: смарагдовые бездонные озера такой тоски и боли, равных которым нет ни у кого в Сантарэ. Потому что это глаза его собственной Вечности…

Погибших алеар было уже не вернуть, как и павшего под ним в бою Ньевэ. Но Нааяр не заслужил такой смерти. Брат всю жизнь боялся отравы, потому и пил из эбеновых кубков, но поджидавшая его смерть была терпелива.

Римерианец, любивший чужую жену, в Тансиаре метался в последней агонии. Воин, убивший бессчетное число ашесов, знал, что должен сделать, и с каждой секундой сомнений оставалось все меньше.