Текст книги "Пыль, пепел, кровь и песок"

7. Falce[41]41
  Фальче – лунный серп, изображаемый на тьернийском флаге. Цвет флага – черный с широкой вертикальной белой полосой и лунным серпом, на котором в центре запечатлена наполовину черная, наполовину серая дикая кошка, называемая самими пепельными Науэль.


[Закрыть]

Жесткий ворс ковра раздражал щеку, но оторвать словно налитую жидким свинцом голову от низкой кушетки было практически невозможно. Тансиар при всем желании не смог бы сказать, сколько времени прошло – сутки или целая Вечность. Виски сводило невидимым обручем, в глазах все плыло, но сквозь полосы света Аскуро все-таки смог увидеть как уже немолодой, но сильный, поджарый ашес на бешеном, горячем коне спешился у входа в палатку.

Худое лицо, впалые скулы, острый нос, усы и борода. Черные одежды. Тюрбан. В его длинные, по плечи, волнистые серебряные волосы почти неразличимо вплетались нити седины. Так вот какой он, отец Анаис. Асид-Син-Ахди, сын знатного воина Айудима и муж Суримы Дарары из рода Каэно. А рядом с ним – точная копия пепельного в молодости, только волосы короче и нет морщин. Тансиар слышал о нем. Старший сын верховного воина и второй после отца военачальник ашесов – Анзар Рир[42]42
  «Рир» – приставка, означающая у ашесов принадлежность мужчин к царскому дому, чаще упоминаемая применительно к сыновьям Суримы. Однако, в отличие от традиций в семье Аскуро, рождавшиеся мальчики в семье Каэно не имели права на власть. Они становились воинами и защитниками своих сестер.


[Закрыть] Каэно, Черная Рысь. Родись он в семье Аскуро, ему было бы уготовано великое будущее, но здесь, на землях ашесов, он никогда не будет править, только царствовать. Здесь лишь внучка Гарам и дочь Дарары Каэно унаследует все.

Первым заговорил старший из мужчин, на римерианском обращаясь к страже:

– Поднимите его. Я хочу видеть того, кто вводил моих военачальников в дрожь и лишал их сна. Я хочу смотреть в глаза римерианину.

Альентэ подхватили под руки, поволокли и поставили на колени перед вождем ашесов.

– Даже плененным ты не выглядишь побежденным, поэтому встань, римерианан. Ты узник, но не слуга и не раб. Поднимайся же!

Силы появились откуда-то из глубины сознания совершенно внезапно и буквально подбросили его на ноги. Всего секунду назад он не мог и помыслить, чтобы встать, а сейчас… откуда?

– Так вот ты какой… Воин с дымчатым взглядом далеких костров. – Теперь воины стояли лицом к лицу, и Аскуро мог рассмотреть Асида-Син-Ахди вблизи: сеть глубоких морщин на лбу и мудрые, очень усталые карие глаза. – Мои советники требуют выдать твою голову. Что мне ответить?

Тансиар скривил тонкую линию губ в усмешке:

– Ты спрашиваешь у меня, Вождь?

– Твои не смогли тебя защитить, – сын Айудима провел рукой по золотой вышивке на своей груди, другой рукой придерживая меч в богато украшенных золотом ножнах.

– Они и не собирались этого делать, – пожал широкими плечами Аскуро.

Старший Каэно выглядел озадаченным.

– Ты говоришь странные вещи, римерианин.

– Не более странные, чем я сам. А в данный момент они, скорее всего, празднуют мою скоропостижную героическую кончину.

– И ты так просто говоришь об этом?! – изумился Сурир.

– Лишь потому, что знал, что так будет.

– Ты храмовник? – склонил голову к плечу муж Суримы. – Темполиец? Ты способен видеть будущее?

– Я вижу римериан, особенно некоторых из них. Причем достаточно хорошо.

– Почему тебя называют «Чиаро»?

– Откуда мне знать? – отозвался Тансиар. – Спроси у тех, кто придумал это прозвище.

– Мне известно, что на вашем языке это означает «темный».

Тансиар снова молча пожал плечами.

– Ты горд, – продолжал разговор предводитель ашесов, – и ты был рожден, чтобы обрывать жизни. Но неужели ты не думал, что кто-нибудь однажды заберет твою?

– Все мы умираем, – ответил Альентэ. – Рано или поздно. Так или иначе.

– Твоя семья принесла моему народу несчетное число потерь и разрушений. Почему вы, римериане, воюете? За что вы боретесь?

– Я исполняю приказ, – нехотя откликнулся Аскуро, начиная ощущать неподвластное рассудку раздражение. – Но, если хочешь знать, это не то, чего бы мне хотелось. К тому же на этот раз не мы напали на вас, нарушив перемирие, а вы.

Почему же стоявший перед ним чужак и дикарь, который к тому же был главным врагом Эбена, так сильно отличался от Нааяра, отца, любого из приториев, которых довелось встретить на своем пути Тансиару? Что-то в нем было, в этом пепельном, что заставляло уважать его с первого взгляда и первого слова до последнего. Вот каким должен быть настоящий вождь, правитель, воин. Сам скачущий навстречу врагу, а не прячущийся за высокими стенами и чужими спинами.

– Отец, – вмешался в разговор вождя с пленником его сын Анзар, до этого стоявший в стороне. – Что прикажешь сделать с этим римерианцем? Отвезти его в Каву? Или расправиться с ним немедленно?

Повелитель ашесов задумался. Морщины, которыми был испещрен его лоб, стали еще глубже. Старший Каэно покачал головой:

– Нет, сын.

– В таком случае, он может стать заложником, – настаивал Анзар. – Чтобы получить назад своего полководца, Владыка пойдет на уступки. И прежде всего вернет нам Анаис – ей не место среди клятвопреступников и лжецов.

– Сын, разве ты не слышал, что сказал римерианин? Они бросили его, оставили умирать под стенами…

– Я убежден, что он лжет, отец. Римерианин просто сбивает свою цену! – недолго наблюдавший за сомнением на лице Вождя, вспылил Рир. – Он один из Аскуро, отец! Его семья сделает все, чтобы заполучить назад своего Первого Воина. А как же наши погибшие братья? Те, которых заманили в ловушку и предательски убили по время молитвы? Их люди нарушили священное право и напали на обращающихся к Богам и Вечным Силам! Мы обязаны почтить память убитых. Обычай велит нам исполнить обряд священной мести и пролить кровь виновных!

– Ни я, ни мои люди на вас не нападали, – с полным спокойствия достоинством ответил Альентэ, обратившись к молодому воину в черном. Но тот, переключив внимание на Тансиара, смерил его взглядом:

– Тогда кто вырезал наших соотечественников, явившихся к вам с миром, чтобы стать свидетелями на свадьбе моей сестры?

Значит, посольства больше нет. Вот и причина, почему ашесы напали первыми. Если, конечно, то, что говорят пепельные, правда.

– Мне это неизвестно, – ответил Тансиар.

– Первого Воина Вечного Царства не сочли нужным известить о расправе? – со злым сарказмом переспросил пленника Анзар.

«Выходит, что не сочли», – согласился про себя Тансиар, обдумывая открывающиеся детали и стараясь соединить концы.

Римерианин сохранял хладнокровие и уверенность, но Анзар не верил ни единому его слову, да у сына Вождя и не было причин ему доверять – Рир всю свою жизнь воевал против вот таких вот двуличных потомков Вечности, славившихся сладкими речами, которые чаще были приправлены не медом, а ядом.

– Твои люди действовали без твоего ведома? – допытывался молодой Каэно. – Какой же ты после этого Альентэ?

– Я повторюсь, – лицо Тансиара стало жестче, – что мои люди были при мне. Кто убивал ваших – я не знаю.

– Они приехали на свадьбу твоего брата после приглашения из Эбена. Они поверили слову Владыки Врат Вечности!

– Значит, это была ловушка, – закономерно предположил Аскуро. – И, насколько я могу судить, весьма удачная… А ваши послы оказались столь же наивны, сколь и глупы.

– Ты!!! – не выдержал Рир. Щека младшего воина нервно дернулась, глаза зажглись ненавидящим огнем, и Анзар стремительно повернулся к Вождю. – Отец! Позволь мне… осквернить руки в нечестивой крови!

Рир коротко и громко скомандовал:

– Стража! – Пепельные в миг заполнили палатку Вождя, взяв его с сыном в полукруг, и стали теснить пленника к выходу.

– Ты не можешь, сын мой, – пребывая все в той же странной задумчивости, ответил Вождь.

– Но почему? – видно было, что Анзар сдерживался из последних сил. – Небытие побери, почему?!

Анзар схватил римерианца за руку, с презрением сжав пальцы на локте.

– Не торопись, – Асид-Ахди тяжело вздохнул и посмотрел на сына, а затем тихо проговорил. – Сперва выслушай, что скажет та, которую не обмануть. Кровь, как и Вечность, всегда права.

И тут Рира словно что-то остановило, нежно, но твердо, а потом отбросило назад, но пальцы, сцепленные на руке пленника, он все-таки сумел не разжать. Слух уловил едва различимый, похожий на журчание ручья голос. Его невозможно было не запомнить, не услышать, не узнать.

– Erman erei, in ese liorin ove lio, ese sienin en liim ereo. Nor entarrir ove lio nie manor, nie armet. Carinrir lio, vei carinei ereo. Rimerianum an meriti[43]43
  (лаэт.) Брат мой, когда ты посмотришь на него, ты увидишь в нем меня. Не подними на него ни руку, ни оружие. Люби его, как любишь меня. Римерианин один достоин.


[Закрыть]. Отныне и навсегда вы братья. Вы оба.

Сознание угасло, а когда Анзар пришел в себя, он сидел на подушках в дальнем конце палатки, стражи будто и след простыл, а отец мирно разговаривал с Темным.

– Ты был серьезно ранен, но теперь исцелен, – говорил отец.

– Могу я узнать, кто это сделал? – дерзости в голосе пленника поубавилось, словно Темный понял для себя что-то очень важное.

– Какое это имеет значение, римерианин?

– Я должен знать.

Анзар видел и слышал как будто в тумане, но воспоминание об услышанных словах вынудило его открыть отяжелевшие глаза. Это была она! Его сестра! Как такое возможно? Получается, она не хотела, чтобы Темный погиб? Не желала ему смерти? Вечность! У него не получается даже рукой пошевелить… Что это с ним?

– Хорошо, – согласился отец, – я скажу, но что это изменит?

– Истина всегда меняет многое.

– Ты прав. Мы смогли помочь тебе, потому что почувствовали в тебе нашу кровь. В свое время я знал Владыку – ты мудрее него. Жаль, что я отдал дочь не тебе.

Он что-то такое помнит… все тело болит, но он плывет, как на волнах, а перед собой видит зеленые глаза. Ее глаза. Темно-зеленые тяжелые серьги качаются, густые смоляные волосы чуть шевелит ветер… Он тянется к знакомым чертам, пытается коснуться их, но его укладывают назад, на искусно вышитые причудливыми узорами подушки.

– Анаис… была здесь? – сам не веря тому, что говорит, спрашивает Тансиар.

– Нет.

– Но я видел женщину… со смарагдовыми глазами! Таких глаз больше нет ни у кого на свете, только у нее!

– Ты прав, – коротко и понимающе улыбается Асид. – Таких, как они, больше не найти. Но ты видел не мою дочь. Это была Дарара Каэно, ее мать. Это она излечила тебя. Никому другому подобное оказалось бы не под силу.

Так это была не Анаис, а ее мать… Сурима, почитаемая всеми ашесами правительница Тьерны, любимая Дочь Вечности.

– Но зачем? – Темный не выносил жалости и не принимал чужой помощи. Он был горд, как тысяча халуптов[44]44
  Земной аналог – верблюд.


[Закрыть], этот Сын Вечности.

– Как я уже говорил, в тебе есть наша кровь, римерианец. И когда-нибудь, когда ты будешь нуждаться, она поможет тебе. Твой браслет едва не помешал Суриме – тот, кто надел его на тебя, не хотел, чтобы ты излечился от ран. Но снять его Дочери Вечности оказалось не под силу – ибо узы, связавшие тебя, держат крепче смерти. Вернее, снять бы она, конечно, его бы сняла, но, став свободным, ты бы в тот же миг умер. Сурима решила по-другому…

– Я могу спросить у тебя? – Тансиар пытался осмыслить все, что услышал, но выходило это из рук вон плохо.

– Спрашивай, о чем хочешь.

– Что с моими людьми? Они все убиты?

– Жизнь возвратилась к тому, которого ты защитил своим словом и своим мечом. Ты не мог сделать для него больше. Остальных вернуть мы не в силах – ушедшие один раз, уходят навсегда.

– Им и вправду лучше было умереть… – Взор Первого Воина был непреклонен. – Впрочем, как и мне.

– И даже тому, кому ты дал обещание сделать его своим нареченным братом?

Лицо Чиаро в секунду преобразилось. Он нахмурился, сузив серые глаза. Глаза цвета пепла – он не думал об этом раньше.

– Твой друг жив, – уверил его Вождь ашесов, подтвердив свои слова кивком.

– Но я видел… – попытался возразить воин.

– Что ты видел?

– Твои воины пронзили его своими фалькаттами! – Чиаро не хотел вспоминать, но картинка сама всплыла в памяти. – У меня на глазах!

– Что еще ты видел? – мягкий внимательный взгляд. Ну откуда это странное чувство? Отец никогда не смотрел на него так. Никогда! А мать? Матери он не помнил.

– Массимо упал, после этого ранили меня… Выходит, если Сурима вылечила одного, значит, она могла вылечить и другого!

– Не вылечить, – уточнил Асид-Ахди, – а вернуть к жизни.

– Но разве такое возможно?

– Данные клятвы должны быть исполнены. Иначе зачем они тогда вообще нужны? – улыбнулся Каэно.

– И чем ты теперь прикажешь расплачиваться с тобой?

Тансиар не знал, радоваться ему или нет. Одно он понимал: той, какой была его жизнь до Багряного Бастиона, теперь она уже не будет. Хотя, может, оно и к лучшему? Ты узнал, какова она на вкус, горькая правда.

– Ты ничего нам не должен, – очень серьезно качнул головой Сурир.

– Я так не думаю, – произнес Чиаро Аскуро, вставая. – Скажи мне, Вождь, смогу ли я увидеть Гаэтано, того воина, которого вернула к жизни Сурима?

– Ты можешь увидеть его, когда пожелаешь, – ответил Асид-Ахди.

– А что будет с нами дальше? Мы останемся твоими пленниками, или ты отпустишь нас?

– Я могу тебя отпустить, но если ты вернешься, тебя там убьют. И твоего серкано, к слову, тоже.

– Значит, такая уж у меня судьба…

Вождь пристально смотрел на своего то ли пленника, то ли гостя.

– Ты удивительно равнодушен к собственному благополучию!

– Ты прав. – Чиаро невольно тронул браслет на правой руке. – Могу ли я попросить тебя о еще одном одолжении?

– Проси, римерианин, – в уголках карих глаз появились морщинки. – Делая осознанный шаг вперед, не отступают назад.

– Когда я уйду, проследи, чтобы Массимо не последовал за мной и остался здесь. Хотя бы на какое-то время. Он попытается сбежать, чтобы найти меня, а я этого не хочу.

– Хорошо. Мои люди присмотрят за ним, обещаю.

– Никогда не думал, что буду благодарить за что-то пепельного, но спасибо вам. Тебе и Суриме. Вы все сделали правильно, и все-таки вы совершили ошибку.

Асид-Ахди поднял голову, желая услышать, что имел в виду Альентэ, и Тансиар сквозь зубы негромко проговорил:

– Вам нужно было снять с меня браслет.

8. Право крови

Не привыкший к подобного рода многочисленным и ответственным собраниям Сидаль вначале с трепетным волнением наблюдал за облаченными в красное с золотом избранными приториями, чинно сидевшими на скамьях у стен по правую и левую стороны от Престола Эдэра. Но время шло, и скука пробивалась наружу редкими зевками, которые младший сын Владыки мужественно старался скрыть, ежеминутно напоминая самому себе об оказанной ему чести и той ответственности, которую на него возложили. Кажется, получалось не очень.

В центре расставленных полукругом кресел восседал отец, а по обе руки от него по старшинству расположились его сыновья. Установленная раз и навсегда очередность никогда не нарушалась, став традицией. Сделано это было исключительно для удобства. По правую руку Владыки всегда находился Наследник, по левую – Альентэ, так что Владыка в любую минуту, если на то была необходимость, мог обратиться к своим сыновьям за советом. Трион занимал место по правую руку от Нааяра, а Рийон – по левую от Альентэ, что весьма порадовало неугомонного ветреного брата – они с Чиаро уже давно были не разлей вода. Орьену и ему, Сидалю, как самым младшим, отводились места на концах Полукруга. Первому – возле Триона, второму – возле Рийона. Однако не прошедший обряд не мог присутствовать на Совете, не говоря уже о том, чтобы сидеть в Полукруге, но несмотря на это готовому провалиться сквозь землю от стыда и смущения младшему из братьев с разрешения отца и Наследника позволили присутствовать, правда, без права голоса. Сидалю предстояло занять место среди знатнейших и древнейших фамилий Римериана, но ему, конечно же, хотелось большего – находиться рядом с братьями, как равному с равными.

Право заседать в Эссельсе для приториев передавалось по наследству. Если род одного из членов Совета пресекался, этим правом с одобрения Владыки наделялся ближайший родственник почившего по мужской линии. Приториорат по сути не имел никакой власти кроме совещательной, однако традиции в Римериане чтили свято.

Пропускать заседание Эссельсов было не принято, подобное послабление мог себе позволить только Чиаро, но сегодня кресло между отцом и Рийоном пустовало. Первый Воин не присутствовал по уважительной причине, о которой несколько дней назад стало известно всему Эбену, – Альентэ был мертв.

Сидаль до сих пор не верил в абсурдную новость. Сколько ни пытался, он не мог представить себе брата мертвым, но не доверять донесениям с границы причин не было. Младший силился найти хоть какое-то разумное объяснение случившемуся, но все равно оставалось слишком много вопросов. Почему Альентэ не дождался помощи? Что толкнуло его повести людей на верную гибель? Это было и похоже и не похоже на Чиаро. Брат не рассчитал свои силы или разведка донесла неполные сведения о численности врага? В первом случае вся вина без сомнения ложилась бы на полководца, который отвечает не только за себя и своих людей, но и за всю Черту, но вот во втором… Что если имела место трагическая случайность? Стечение обстоятельств? Люди не безгрешны, они часто ошибаются, делают неправильные выводы, лгут, а иногда – предают. Что если Чиаро предали? Кто-то из ашесов мог перекупить разведчика, чтобы тот сообщил заведомо ложную информацию. Что, если так и есть? Отец и Нааяр оказались правы: пепельные коварны, верить им нельзя. Римериане зря раскрыли чужакам свои объятия, приняли дикарей как почетных гостей, впустили их к себе домой, даже породнились с ними, чтобы положить конец многовековой вражде. Но с волками не заключают союзов, они всегда голодны и им всегда мало. Иначе зачем бы тогда приехавшие на свадьбу ашесы, которые, как предполагалось, должны были служить гарантами мира, еще на торжестве стали задирать людей Оффериона Вакки? Альтерийцы всегда отличались своим свирепым необузданным нравом и вспыльчивостью, не говоря уже о том, что их клинки были одними из лучших в Римериане, не считая людей Тансиара. Тьернийцы наверняка были об этом осведомлены, но их это не остановило. Напротив. А не прощающие нанесенных обид и всегда готовые к драке подчиненные Вакки только того и ждали – вооруженное столкновение было неизбежно.

Однако в тот роковой день, как потом рассказали младшему сыну Владыки, отнюдь не альтерийцы стали зачинщиками беспорядков. Кто-то из пепельных начал приставать к горожанке, та попыталась отвергнуть грубые ухаживания чужака, но он был не один. В итоге беззащитную девушку затащили в один из безлюдных переулков, избили и обесчестили. Мимо проезжал отряд подчиненных Вакки, и им ничего не оставалось, как вступиться за несчастную, пусть она и не была приторианкой. Растерявшиеся пепельные оказались в меньшинстве и вынуждены были укрыться в ближайшей молельне, но это им не помогло – разгневанная толпа ворвалась в храм и буквально растерзала чужаков.

Сложившим оружие римерианам и тьернийцам удалось прожить бок о бок в согласии всего несколько дней. Примирить между собой два народа, тысячелетиями проливавших кровь друг друга, оказалось не под силу никому: ни Владыке, ни его старшему сыну и Наследнику, ни прекрасной Риме. Тансиар был тысячу раз прав. Мир в Римериане держался на кончике его клинка, и никакое родство не могло изменить эту данность. Брат жил, служа своему отечеству, и погиб, продолжая служить ему. Теперь его нет. Не перед кем извиняться и признавать свою неправоту, а с самим собой переругиваться и спорить можно бесконечно.

Теперь на повестке дня стоял главный вопрос: кто примет на себя командование войсками? В связи с разрывом, приведшим к обострению отношений с Тьерной, и ее нападением на Черту следовало незамедлительно выработать и утвердить план дальнейших действий.

Одним из первых выступал некто худощавый, с постной миной на морщинистом лице, вещавший о тяжких временах, пришедших на смену спокойствию и благоденствию. Ему со знанием дела поддакивал другой, хмурый и приземистый. Он лил воду про недостаточную защищенность границ, необходимость укрепления двух восточных Бастионов, требовал расследования, настаивал на поиске и наказании виновных. Потом со своего места с достоинством встал Батисто Скараменти, мягко намекнувший на то, что не мешало бы устроить переговоры с пепельными, разобраться в произошедшем и выяснить причины расторжения мирного договора с их стороны. Предполагаемое преступление нескольких тьернийцев (которое, к слову, еще требовалось доказать), пусть они и были посланцами Кавы, не должно повлиять на решение о дальнейшей судьбе двух народов. Разумнее было бы найти жертву нападения и свидетелей неприятного инцидента, а таковых не могло не быть в столь густо заселенном городе, как столица, пообещать им неприкосновенность и заставить говорить.

Скараменти освистали, даже не дослушав, и приторий, которого Сидаль всегда глубоко уважал, придерживая длинные одеяния, был вынужден вернуться на свое место.

Младший Аскуро честно старался вникнуть в суть докладов выступавших, но понимал не все, увязая в мудреных, подчас витиеватых речах приториев. Говорили они много и вроде бы по делу, но складывалось впечатление, что Эссельс просто тянет время, не собираясь ни выдвигать какие-либо предложения, ни принимать конкретных решений. Мертвые были мертвы, как, впрочем, и девушка, на которую те напали. Выяснилось, что ее нашли с перерезанным горлом на следующее утро. Ашесов заочно осудили, людей Оффериона Вакки планировали наградить, а мир тем временем был разбит, как глиняный кувшин. Но в данный момент всех интересовало другое – кто поведет за собой войска в будущей войне, которая – как теперь становилось очевидно всем – была неизбежна? Последнее слово принадлежало Владыке. И его ждали все.

Осанистый вельможа расправил длинный багрово-золотой балахон, в который были одеты все представители Совета, и со значением произнес:

– От лица Вечности и Вечного Царства предлагаем возложить на себя ношу того, кто будет отныне именоваться Первым Воином Вечности, Триону Аскуро, Третьему сыну Владыки Римериана и внуку Великого Дориолана Избавителя.

И это тоже было данью традиции. Первым Воином не мог стать никто иной, кроме следующего по старшинству, но имя неизменно называл Эссельс, а Владыка согласно исстари заведенному правилу его утверждал.

Послышались одобрительные возгласы. Древний зал загудел, подобно улью. Чиаро был прав, когда избегал появления на Советах всеми возможными способами. В данный момент Сидаль был с ним целиком и полностью солидарен. Это же надо битый час обмусоливать раз и навсегда решенный за них обычаем вопрос!

Однако мысли младшего Аскуро оставались лишь его мыслями, что никоим образом не мешало приториям гудеть и дальше.

– Брат Эдэрэра достоин этой чести!

– Да не оставят тебя Вечные Силы!

Кто-то процитировал часть девиза на гербе Аскуро:

– «En irim Reunione – Ruayome Aetene, Aetenie Ruayome e erdene en liim!»[45]45
  В переводе с древнейшего языка Прежних лаэтари означает: «Во имя Единства – Царства Вечности, Вечного Царства и мира в нем!»


[Закрыть]

И голоса на разный лад подхватили:

– «Remor remorenisu, fier fieriu, lian lianenisu, cailian etraienisu!»[46]46
  (лаэт.) «Память помнящим, верность верным, забвение забывшим, погибель предавшим!»


[Закрыть]

Единство разбил еще очень молодой приторий, покинувший свое место и вышедший в самый центр залы с ритуальными словами:

– Во имя Вечности и Вечных Сил к тебе, Владыка, обращается Ее слуга! Позволь мне высказаться перед Сыновьями Звезд и перед равными себе!

Никто не мог лишить притория права слова, хотя данный порыв неизвестного Сидалю члена Совета явно стал для отца неожиданностью, которую тот тщательно попытался скрыть.

– Говори, – с достоинством повелел отец, утвердительно кивнув. – Но прежде пусть к нам присоединится мой младший сын. Я хочу видеть его среди равных ему. Сидаль, займи положенное тебе по рождению место!

Остальные чувства, вспыхнувшие румянцем на щеках, вытеснил восторг, нахлынувший на Сидаля, когда он под взглядами полусотни знатнейших мужей вошел в заветный Полукруг и сел рядом с Рийоном. Отец нарушал правила специально ради него? Искал его поддержки? Хотел показать семейное единство? Как бы то ни было, сейчас он был здесь, и он сидел рядом с братьями! В трудный для Царства момент семья нуждалась в нем.

Одинокий приторианец вскинул голову, и взгляд его стал вдохновенным:

– Уважаемый Приториорат, я бы скверно исполнил свой долг или даже счел его неисполненным вовсе, если бы не напомнил досточтимому Совету, что изначально Вечность все же выбрала исполнителем своей воли не Властителя Земли. И все мы знаем имя того, кого она предпочла взамен всем остальным!

Имен друг друга притории, как повелось с древности, на Совете не называли, так как все слуги Вечности были перед ней равны, а жаль… Сидалю хотелось бы узнать, как звали этого человека! Если младшему Аскуро не изменяла память, его часто видели в обществе Скараменти. Вроде какой-то его родич.

А молодой человек тем временем продолжал говорить, и голос его рвался под самые своды:

– …и выбор сей оказался верен, ибо само время доказало его правоту! Немногим дано мужество сражаться, когда враг в большинстве, стоять насмерть, когда истекаешь кровью, знать, что за спиной – Вечное Царство и нельзя отступить, понимая, что никто не придет на выручку и шансов спасти свою жизнь нет! Мало того, полководец стал первым в истории римерианином, для которого открыли Врата Вечности, чтобы выйти навстречу врагу, в то время как он мог преспокойно дожидаться подмоги, не покидая стен крепости. Так признаем же во всеуслышанье, что Тансиар Аскуро пал смертью храбрых, закрыв своей жизнью и жизнями своих людей Багряный Бастион!

– Это Джулиано Ллеато, – коротко пояснил Рийон, наклонившись к младшему брату. – Племянник этра[47]47
  Этр – учитель, наставник.


[Закрыть] Чиаро.

В отличие от Сидаля Властитель Ветра был введен в Совет более двух столетий назад и заседал там достаточно долго, чтобы знать всех его членов поименно. Брат вообще был талантлив, вот только расточал он свои таланты исключительно на вино и подруг. Разумеется, за две сотни лет в Эссельсе сменилось по меньшей мере четыре поколения приторианцев, неизменными в нем оставались только члены семьи Аскуро, возраст самого старшего из которых равнялся времени, за которое успевают родиться и умереть порядка двадцати поколений людей.

Выходит, Джулиано – сын сестры Батисто Скараменти, чей муж занимал кресло в Совете и недавно скончался, иначе молодой человек не смог бы претендовать на это место.

Сидаль смутился, подумав про себя, что ему и вправду следует серьезнее заняться генеалогией и выучить если не всех представителей знатных семей, то хотя бы их глав. Отныне он тоже член Совета, а это обязывает. Вот Чиаро наверняка знал всех приториев не только пофамильно, но и по именам. Младший Аскуро не раз замечал, как легко и непринужденно брат вступал в диалог с тем или иным придворным, когда последний обращался к нему. Чиаро… Они все говорят и думают о нем, как о живом, а его – нет! Это какая-то жестокая шутка! Или немыслимая подлость… А, может, и то и другое? Брат больше не появится, улыбаясь своей знаменитой улыбкой, не взъерошит младшему светлую шевелюру, не расскажет что-нибудь до жути захватывающее и интересное. Его нет и больше не будет. Но как такое возможно? Как?!

Младший из Сыновей Вечности посмотрел на бывшего наставника Альентэ – Батисто Скараменти победно улыбался, не сочтя нужным скрывать свое торжество.

– Отец недоволен, – Рийон стрельнул глазами направо от себя. – Подобная дерзость Скараменти дорого обойдется. Странно, никогда не замечал за ним склонности к необдуманным поступкам! Если, конечно, у него нет запасного козыря в рукаве. Да и парень его… либо совсем рехнулся, либо знает, что делает – одно из двух. Вот только в этой семье сумасшедших с роду не водилось, в отличие от нашей. Однако Джулиано говорит, а мы почему-то молчим…

– Так вот как это нынче называется? – Послышался откуда-то из ближних рядов хрипловатый голос.

Младший приторий повернулся лицом к вставшему немолодому мужчине.

– Что именно имеет в виду уважаемый? – вежливо обратился к нему племянник Батисто.

– Ну, это же очевидно, молодой человек. Полководец, пусть даже один из лучших, совершил непростительную ошибку. Он проявил малодушие и самоуправство, нарушил прямой приказ, завел людей в ловушку и оставил там умирать.

– Оставил умирать и сам остался! Однако почтенному приторию не к лицу бросаться подобными обвинениями, не так ли, мэтр Эскамас? – смотря прямо в глаза старшему, спокойно проговорил Джулиано. – Для начала пусть досточтимый приторий приведет убедительные доказательства своих утверждений, прежде чем произносить их вслух. Уважаемый там присутствовал? Слышал собственными ушами распоряжения, которые отдавал Альентэ? Видел исход сражения?

Именуемый мэтром равнодушно пожал плечами:

– Мне достаточно и того, к чему его решения привели. Да, наш доблестный полководец отразил множество атак на границе Римериана. Он защищал нашу родину бессчетное количество раз. Его единственная вина заключается в том, что он не смог устоять перед чарами чужеземки.

А вот это уже было интересно. Обвинять Альентэ за поражение при Багряном Бастионе – еще куда ни шло, оно напрямую касалось безопасности границ Римериана и его жителей. Хотя многие бы еще поспорили, было ли поражение поражением или оно стало подвигом, обессмертившим имя полководца, когда Сын Вечности отдал свою жизнь, защищая собой жизни простых солдат из гарнизона Багряного Бастиона. Но вот вмешиваться во внутрисемейные дела Аскуро до сей поры не позволялось никому.

– Хочу напомнить почтенному приторию, о ком он позволяет себе говорить, – сверкнул глазами Джулиано. – Анаис Каэно является супругой Наследника и нашей царицей, а всем нам известный полководец не проиграл ни одной битвы за Римериан, досточтимые притории! – племянник Батисто Скараменти медленным взглядом обвел представителей Совета. – Ни одной!

– До сего дня, – нехорошо улыбнулся его оппонент, и пошло-поехало.

Приторианцы сцепились не на жизнь, а на смерть, и Сидаль догадался – это вступили в открытый бой две противоборствующие по взглядам партии Эссельса. Однако младшему из Детей Звезд казалось странным другое. То, что притории не сошлись во мнениях, было, как говорили, делом обычным, а вот то, что ни отец, ни братья, как верно подметил Рийон, ни слова не сказали в защиту члена своей семьи, пусть и погибшего, удивляло. Будто единодушно набрав в рот воды, царственные братья и Владыка молча взирали на завязавшийся диспут и не торопились прекращать спор двух приториев.

– Да, Трион идеальный кандидат… – игнорируя очередные ядовитые высказывания мэтра Эскамаса, в полголоса подтвердил Рийон. – Он будет беспрекословно выполнять все, что ему велят, тут отец не ошибся. По части исполнительности и покорности ему нет равных. Вот только из него такой же воин, как из тура – жеребец. Пока брат развернет своего боевого коня, он словит спиной дюжину стрел и пропустит всю битву. Хотя думать-то как раз за него будут другие. Нет, решительно, грациозно танцевать, охотясь на добычу, отведено гепардам, а валить быков и ломать им хребты – львам. Каждый должен знать свое место и, что еще важнее, оставаться на нем. Но отец не привык отступать от намеченного, и ему нужно соблюсти видимость…

Сидаль еще раз посмотрел на Триона. Властитель Ветра будто в воду глядел. Хмурый, как бурелом, и молчаливый, как стена, неразговорчивый старший брат никому не скажет поперек и слова, с ним будет проще. Не то, что с Чиаро. Рядом с конем, на котором ездил Третий сын Владыки, принадлежащий Тансиару Ньевэ казался пушинкой, белым невесомым перышком. Снежный красавец не вернулся домой, оставшись на поле боя вместе с хозяином. Их не разлучила даже смерть…