Текст книги "Пыль, пепел, кровь и песок"

Речь была хороша, ничего не скажешь! Да и придраться особо не к чему, даже ему, сыну Владыки, которому известно намного больше, чем любому из сидящих в этом зале. Мир? Добрососедские отношения? Ну тут как сказать – кто-то из Аскуро предпочитал их сохранять, кто-то нет. Но так поступают все, ничто не вечно под звездами.

Как именно погиб Аскур – не менее спорный вопрос, определенного ответа на который до сих пор нет ни у кого: историки продолжают спорить об обстоятельствах его смерти и по сей день. Если клинок, которым ранили воина, действительно был отравлен, почему предок не погиб сразу? Достоверно известно, что Аскур после покушения прожил не меньше дюжины дней, притом никаких следов отравления замечено не было. Когда же воина нашли под утро в открытом поле, на его теле обнаружили лишь одну незначительную рану, от которой взрослый мужчина попросту не мог умереть. Между прочим, Аскур и Каэна, жена Бахида Гияса, умерли в один и тот же день – неужели это совпадение? Но если про причину гибели полководца можно строить множество различных версий, то кому мешала любимая супруга вождя ашесов, которая не имела к политике никакого отношения, была верна мужу и любима своим народом? Что давало ее убийство? А ведь Сурима была заколота. Еще одно зловещее совпадение. Не слишком ли их много для одной ночи? Смерть воина и смерть царицы. У них не было ничего общего, но конец оказался одним. Или все же было? И, наконец, главный и ключевой вопрос – кто именно подослал убийцу? Противники мира с ашесами? Сторонники войны? Сами ашесы? Мог ли быть причастным к покушению на брата Анэр? Разыграть спектакль с убийцей, который якобы охотился на болезненного принца, чтобы в суматохе наемник убил того, кто на самом деле мешал? Аскур был старше, сильнее, опытнее младшего брата, его любили в войсках. Очевидно, младший царевич завидовал старшему. Но была в этой версии одна существенная нестыковка: старший мог в любой момент устроить переворот, и у него бы это получилось. В этой ситуации было бы проще простого задушить младшего брата в его покоях и сослаться на его слабое сердце. Но Аскур этого не сделал. Почему? Фирос Велона умер, дорога к трону была свободна, время шло, а власть так никто и не собирался захватывать. Понятное дело, что Аскур не был законнорожденным сыном царя, но кому бы это помешало? Во все времена при смене власти люди ценят силу вождя и его способность править. А кровь? Кровь всегда льется. Особенно кровь тех, кто не способен себя защитить.

Насчет сорванного недавно союза с Тьерной – тоже хороший вопрос. Да, тьернийских послов допустили в Эбен – и что с ними случилось? Перемирие – и где оно теперь? Пепельная стала женой брата и царицей Римериана, но ненадолго. Еще одна иллюзия, которая разобьется о суровую действительность сегодня же: Анаис будут судить, и помоги ей Силы пройти через все, что ей уготовано! Что касается выказанного уважения к представительнице рода Каэно – тут бывшая царица тоже могла бы рассказать много интересного, вот только расскажет ли? Пепельная не может не понимать, что если она заговорит, то поставит под удар Чиаро, потянет его за собой. Если она и вправду убийца, то оглашения нелицеприятных деталей им не избежать – какое ей в ее текущем положении дело до того, что станет с Альентэ? А что будет с ней, она понимает и так. Тансиар убивал соотечественников пепельной по долгу службы, Наследник Царства Вечности был отравлен ею из того же чувства долга. Здесь все предельно ясно. Но если Анаис станет молчать… Это может значить многое. Любящая женщина, принося себя в жертву, может покрывать убийцу. А это уже гораздо серьезнее. Но, Силы, как же все это мерзко!

Интересно, отец долго готовил свое обращение к подданным? Или это экспромт? Красочное живописание боя под Багряным без сомнения тронуло сердца рядовых эбенцев. Людям нравятся победы, даже когда они по сути являются поражениями. Выкуп за Тансиара? Что за бред?! Ясное дело, отцу как-то надо объяснить чересчур благополучное возвращение сына из плена, вот он и выкручивается. Но даже если допустить, что это правда, сей факт нельзя ни подтвердить, ни опровергнуть. Истина известна одному лишь Владыке и, возможно, Суриру, которого так просто не вызовешь на допрос. А поэтому очень удобно оказалось предъявить обвинение в убийстве именно Анаис и тем самым не отдавать мистический выкуп, которого, Рийон был в этом почти уверен, никогда и не существовало. Но человека мало просто обвинить, вину еще нужно доказать, и вот тут-то отец расстарается. Людям не по душе, когда затрагивается честь царской семьи, тем более им не нравится, когда имя правителей смешивают с грязью. А обвинение – это то, что всегда так легко бросить в лицо, но от чего чрезвычайно сложно отмыться.

18. Предавшая кровь

Десятка два дюжих конвойных вошли в зал суда и тут же расступились в стороны, чтобы люди, наконец, смогли увидеть ту женщину, ради которой сегодня здесь собралось столько мужчин. Однако взору римериан предстала отнюдь не заключенная, обвиненная в страшнейшем преступлении. Римериане увидели свою царицу. Причем не бывшую, а самую что ни на есть настоящую: в золотом облачении, приличествующем и подобающем царям, а уж никак не преступникам и убийцам. Волосы цвета воронова крыла убраны в сложнейшую причёску из переплетённых кос. Шею пепельной украшало широкое колье из чистого золота, а в ее ушах блестели тяжелые серьги с подвесками. Свет играл на иссиня-черных локонах, в которых для полноты картины не хватало только венца из драгоценных камней. Все портили лишь тонкие цепи на ее руках.

На суд Анаис Каэно шла так же, как и под венец, – высоко неся голову, глядя только перед собой и не рассматривая никого вокруг. Казалось, что она вышла не из тюрьмы, а из Храма. Или сошла с древней фрески. Стать и благородное происхождение сыграли не последнюю роль, и золотые одеяния делали из нее какое-то неземное существо, которому было не место в этом зале, среди людей, равно как и людям было не место рядом с ней. Будто хозяйка вышла, чтобы принять у себя непрошенных и нежеланных гостей, делая им одолжение. Но, несмотря на всю свою внутреннюю силу, она оставалась уязвимой и беззащитной, Сидаль это видел. Он с замершим сердцем наблюдал, как хрупкая фигурка спокойно прошла мимо мужчин, прошелестел золотистый шелк платья. Полупрозрачное невесомое покрывало подмело многовековые плиты там, где секунду назад по ним прошли узкие туфельки, и царица Римериана заняла свое место в центре зала у небольшой кафедры.

– Анаис Аскуро, – прозвучавший надменный голос принадлежал Циннию Акиле. Говорил альтаор достаточно громко, и эхо разносилось под старинными сводами, вырывая Сидаля из раздумий. – В этот день мы собрались здесь…

– Лар Акила, – одними губами улыбнулась пепельная. – Какая неожиданность! Вы, как я вижу, все-таки оставили военную карьеру в пользу судейской? Что ж, это разумно. Единственному наследнику семьи с немалым состоянием не следует рисковать собой понапрасну…

– Вы что, знакомы? – изумился мэтр Эскамас.

– Нет! – резче и быстрее, чем следовало, ответил Акила.

– Нет, – подтвердила Анаис, с легкой полуулыбкой на губах.

– Знает ли атлария, где и по какой причине она находится? – решил взять дело в свои руки эохим.

– Насколько я могу судить, мэтр Эскамас, это зал Эссельсов, – склонив голову к плечу, женщина неторопливо подняла ее и оглядела высокий сводчатый потолок. Серьги в ее ушах плавно качнулись, отразив свет. – И, стоит признать, он весьма красив. Я не раз слышала рассказы о чуде, сотворенном римерианскими зодчими, и мне давно хотелось взглянуть на него. Сегодня мое желание исполнилось, правда и несколько своеобразным образом. Должна сказать, слухи оказались правдивы. Если я не ошибаюсь, мне выпала честь стать первой женщиной, переступившей его порог?

– Сейчас речь идет не об архитектуре и не о желаниях подсудимой, – взял себя в руки альтаор, – а о ее обязанностях. Обвиняемая должна принести присягу. От лица Вечности и Вечных Сил я спрашиваю тебя, дочь ашесов, будешь ли ты говорить правду?

Анаис все еще завороженно рассматривала высокие своды из светлого камня. Казалось, в данный момент для нее не существовало никого вокруг.

– Поняла ли подсудимая вопрос или нам следует повторить его? – повысил голос Акила.

Пепельная глубоко вздохнула и медленно перевела взгляд на говорившего.

– А разве вы хотите услышать правду?

– Какая дерзость! – возмутился Эскамас.

– Отвечай, дочь ашесов! – потребовал альтаор. – Иначе мы будем судить тебя как бессловесную!

– Ну разумеется, – ничуть не удивилась пепельная. – Ведь это гораздо проще и намного удобнее. Скажу больше, атлары, вы немало удивили меня, решившись вызвать на процесс, а не сделать его заочным. Однако на данном этапе сие было уже невозможно. Мой ответ на ваш вопрос будет следующим: я скажу то, что должна сказать. Не больше, но и не меньше. И порукой тому послужит моя кровь. Пожалуй, это все, что вам следует знать, господа.

– Обвиняемая права, – с неожиданным одобрением подхватил эохим, обменявшись коротким взглядом с альтаором, – кровь Дочери Вечности солгать не может. И подсудимой она этого сделать не даст.

* * *

Стоило признать, что вдову и предполагаемую убийцу Наследника стерегли лучше, чем некогда его жену. И несмотря на то, что пепельной удалось каким-то непостижимым образом покорить своих подданных еще в день свадьбы, при жизни Нааяра она всегда оставалась в тени брата и, по большому счету, вела незаметную, ничем не примечательную жизнь. Однако разрыв с мужем и последующие стремительно развивающиеся события сделали их с Тансиаром притчей во языцех.

И теперь все снова смотрели только на нее, ждали, что она будет говорить, как поведет себя, куда повернет голову, на кого посмотрит. Присутствующие мужчины были не в силах оторвать от царицы взгляда – кто от восхищения, кто из любопытства, кто пытаясь разгадать, что будет дальше, кто сочувствуя. Последних, само собой, было меньшинство. Сегодняшний день словно стал отражением того дня, дня свадьбы. Что и говорить, пепельная за короткое время успела завладеть умами и сердцами многих. Завладеть с того самого мгновения, когда она появилась в Эбене и ее увидели впервые, идущей рука об руку с Наследником. Теперь Эдэрэр лежит в крипте под Темполием, а она стоит здесь. Столь же прекрасная и недостижимая, как и раньше.

Небытие, но как же она была хороша! И дело было даже не в пресловутом золотом платье. В данную минуту Рийон согласен был взять свои слова назад – те, что говорил о ней Тансиару после его возвращения из плена. Тьернийка была не просто красива, она была настоящим борцом. Рийон до конца понял это только сейчас, когда смог безнаказанно любоваться ей, как и каждый мужчина в этом зале. Тансиар в который раз оказался прав, а Рийон просто не замечал в ней этого прежде: пепельная мало того, что осталась один на один со всем миром, без опоры и защиты и понимала, что ее ждет, но при этом она не собиралась ни падать духом, ни тем более сдаваться и опускать руки. Да, это страшно, когда ты совсем один, но еще хуже, когда ты окружен врагами, жаждущими твоей смерти.

И все-таки зачем, Небытие побери, ее одели в золото? Хотели тем самым показать, что с пепельной хорошо обращались? Не оказывали на нее давление? Не подвергали пыткам? Или что Анаис не скорбит и не носит траур по мужу? Что она презирает все, что связано с гибелью Эдэрэра? Это могло бы сыграть отцу на руку, особенно после пламенной речи Владыки, вот только, похоже, он добился прямо противоположного эффекта. Царственные одежды не принижали царицу, а, напротив, возносили ее: шелк струился с плеч, рукавов, расходился волнами из-под пояса, переливаясь при ходьбе, а легкие цепи на руках смотрелись нелепо и неуместно на фоне царственного золотого одеяния. Помимо прочего, из-за того, что провожавшие пепельную альтерийцы не вели ее под руки, а соблюдали некоторую дистанцию, казалось, что за ней шли не конвойные, сопровождавшие преступницу, а ее личная охрана, которую царица могла отослать легким движением руки.

– По повелению Владыки Римериана дело обвиняемой Анаис Аскуро будет рассматриваться не закрытым судом, но в присутствии приториев, представителей знатнейших родов Царства Вечности, посланников сопредельных государств, а также горожан, которые станут свидетелями вершащегося сегодня правосудия, – объявил альтаор и так понятное всем. – Слово предоставляется обвинению.

– Благодарю лара, – слегка поклонился судье Эскамас. – Анаис Аскуро, урожденная Каэно, вдова Нааяра Аскуро и бывшая царица Римериана привлечена к настоящему суду по обвинению в государственной измене, предумышленном убийстве бывшего на тот момент Наследником Нааяра Аскуро, множественных предумышленных убийствах римерианских подданных, в том числе детей, шпионаже, прелюбодеянии и супружеской измене, ложном целительстве, черном колдовстве и наведении порчи.

Мэтр Эскамас закончил зачитывать обвинительный акт и повернулся к женщине в золотом.

– Все ли пункты обвинения ясны подсудимой? Признает ли она себя виновной или отрицает свою вину?

Анаис, подняв голову, спокойно смотрела сквозь витражи, а секунды безмолвной тишины капали, срываясь в Вечность. Амарар с Асанданом вышли из-за туч. Яркие лучи, проникшие сквозь разноцветные стекла, пронзили зал длинными золотыми стрелами, забрызгав платье, руки и лицо царицы всем многообразием цветов: изумрудная зелень соседствовала с яркой синевой, переходящей в нежно-фиолетовый свет, оранжевое чередовалось с желтым и сливалось с алым.

– Анаис из рода Каэно…

Видимо, на улице было облачно: оба солнца стали заходить за тучи, и их лучи начали медленно опускаться. Вот последний из них, нестерпимо-синий, скользнул по плечу и руке царицы, задел край платья, коснулся пола. Будто спеша за собратьями, он торопливо пробежал по древним плитам, становясь все короче и короче, и, наконец, исчез за окнами.

– Подсудимая! – резкий голос Эскамаса заставил Рийона поморщиться.

– Я услышала, господин эохим, – пепельная смерила обвинителя взглядом, в котором промелькнул неприятный холодок. На ее лице не читалось ничего, кроме отстраненного спокойствия. Витражи погасли, теперь приходилось снова смотреть на немолодого сухопарого мужчину, который все еще ждал от нее чего-то, и отвечать. Иначе он не отстанет.

– Тогда пусть подсудимая подтвердит: понятны ли ей предъявленные обвинения?

– Я подтверждаю, что мэтр зачитывал весьма громко и разборчиво. Но, как это ни прискорбно для присутствующих…

Смарагдовый взгляд задержался на Орьене. Рийон это заметил, заметили ли другие, было сказать трудно. Небытие, если это не брошенный вызов, то он не Сын Звезд! Пространство между невесткой и братом прямо-таки искрилось. Помимо этого, Рийона удивило еще кое-что. Тансиар сидел всего через одно кресло от Орьена, более удачного момента представить себе было невозможно: пепельная могла бы поймать взгляд воина, чтобы понять, на чей стороне Альентэ. Поддержит ли он ее или будет выступать на стороне обвинения? Все ждали от нее именно этого. Любовники встретились в зале суда, но пока даже ни разу не посмотрели друг на друга. Вернее, на пепельную смотрели все, и Тансиар не был исключением. Но вот Анаис, очевидно, не собиралась давать новую пищу слухам. И своим шансом царица не воспользовалась – на Тансиара она даже не взглянула.

– …своей вины я не признаю. Разве что за исключением одного пункта из всех перечисленных. Что же касается убийства Наследника, то тут я вам не помощник. Для начала вам следует опросить слуг, которые приносили в мои комнаты вино. Вполне возможно, что отравлено было именно оно. А, возможно, и нет. Выясните, что Нааяр пил и ел накануне, к чему прикасался, кто был с ним…

– Суд не нуждается в советах обвиняемой! – возвысил голос альтаор. – Пусть лар эохим продолжает.

Мэтр Эскамас по своему обыкновению поклонился.

– Уважаемый суд, притории, достопочтенные лары, – обвинитель, не торопясь, пошел по залу, обходя подсудимую по кругу. – Как мы все успели заметить, атлария не только не скорбит о скоропостижной смерти своего мужа, вместо траурных одежд на ней надеты тончайшие шелка и золото как для праздника. Что на это скажет ларра?

Мужчина впредь еще никогда не говорил о царице в подобном неподобающем тоне, тем более в ее присутствии. Да и едва ли нашелся бы человек, которому позволили бы вести себя столь нагло и бесцеремонно по отношению к жене Наследника. Прежде за подобную дерзость у любого – будь он хоть приторием, хоть простолюдином – могли возникнуть большие неприятности. Но не теперь. Отныне сотням глаз позволялось беспрепятственно глазеть и безо всяких последствий обсуждать ту, что лишилась покровительства семьи Аскуро.

– Если атлар считает, что узник волен в выборе платья, то он глубоко заблуждается, – ровным тоном ответила Анаис. – И если лару когда-нибудь не посчастливится оказаться на моем месте, он сможет убедиться в этом лично.

– И все же одеяние ларры вызывает множество вопросов…

– Неужели? Что ж, если всех присутствующих столь живо заинтересовал мой наряд, полагаю, лар Вакка и его люди могли бы удовлетворить ваше любопытство в полной мере. Они были так неловки, что ненароком испортили мое старое платье, а то, которое вы видите на мне сейчас, оказалось единственным одеянием, предоставленным взамен. Хотя, не скрою, я предпочла бы свою старую одежду. Надеюсь, мне ее вернут.

– Украшения, как я понимаю, на атларию тоже надевали силой? Или все-таки она сделала это добровольно?

Анаис лишь пожала плечами:

– Мне не привыкать носить то, что другие вынести не в силах.

Рийон долго наблюдал за царицей и в который раз думал про себя: нет, такие не умирают ни под пытками, ни на плахе. Таких всю жизнь боятся те, у кого нечиста совесть, а их предостаточно как в этом зале, так и за его пределами. Но кого же она ему напоминала? Он силился вспомнить, но у него никак не получалось. Та же манера держать себя, то же гордое одиночество, тот же взгляд, пронзающий оппонента насквозь. А потом Рийон понял, кого. Чиаро! Брат так же вел себя после Багряного. Только вот для Тансиара обстоятельства сложились удачнее – его возвращение хоть и вызвало массу вопросов, но внезапная смерть Нааяра отодвинула их все на второй план, и родные решили не доводить дело до суда. Анаис повезло меньше.

* * *

Собрание одновременно и походило, и не походило на Эссельс. Вот только плодом обычного Совета становились решения и законы, а плодом этого должна была стать смерть. Или не стать.

Вопросы эохима лились как из рога изобилия. Сидаль слабо понимал, каким образом они относились к делу, но альтаор и не думал останавливать нелепый допрос.

– Почему волосы у вашего народа серые или серебристые, а у подсудимой они черные? – допытывался мэтр Эскамас.

– В нашем роду они у всех такие. – Если Анаис и утомляли эти расспросы, виду она не подавала. – Но, упоминая «мой народ», о каком именно из них – тьернийцах или римерианах – лар изволит говорить?

– Само собой, о тьернийцах. К примеру, отец ларры такой же сребровласый, как и все ашесы…

– Не вижу здесь противоречий.

– И нам достоверно известно, что черноволосым он никогда не был…

– А кто тут говорит про мужчин? – сверкнул неистово зеленым взгляд. – Я сказала в нашем роду.

Сидаль с трудом верил своим глазам, но такой, пожалуй, ее не видели никогда, даже на свадьбе. И откуда в ней взялось это гордое величие? Создавалось ощущение, что судят не ее, а всех присутствующих. На свадьбе она казалась чуть ли не напуганной девочкой…

– Выходит, Сурир – простолюдин? – продолжал напирать эохим.

– Он воин более чем в пятидесятом поколении.

– Но он не царской крови?

– Нет.

В самом деле, что за бред?! Зачем Эскамасу все это? И какое отношение задаваемые вопросы имеют к тем обвинениям, которые предъявлены Анаис?

– Подсудимая не носит фамилию отца, хотя тот и является правителем Тьерны, главой дома…

– Асид-Син-Ахди никогда не был единоличным правителем Тьерны, – сухо отозвалась пепельная. – И никогда им не станет.

– То есть атлария хочет сказать, что… – договорить эохим не успел, его перебил Цинний Акила.

– Подсудимая собирается убедить нас в том, что не только власть, но и наследственность в роду Каэно передается по женской линии?

– Мессир Акила, – в голосе пепельной сквозила усталость, – поверьте, я уже давно ничего не хочу. Тем более убеждать кого-либо в чем-либо. Но я сказала ровным счетом то, что сказала.

– И чем же так сильно отличаются женщины в вашей семье? – Для мэтра Эскамаса все ашесы были на одно лицо, но ему приказали спрашивать, и он тщательно выполнял свою работу.

– Разве вы никогда не слышали эту легенду? – на лице Анаис промелькнуло легкое удивление. – Хотя, возможно, пепельные и вправду слишком хорошо оберегают от чужаков как своих женщин, так и свою историю. Но разве древние предания относятся к делу, ради которого мы все здесь собрались?

– Пусть подсудимая ответит на вопрос, – велел Акила.

– Извольте, господа. Эта история коротка и повествует о царе и охотнике, погнавшемся за черным зверем и нашедшем в зарослях у ручья зеленоглазую черноволосую девочку, которую он забрал к себе во дворец и вырастил как родную дочь. От нее и пошел наш род. Вот, собственно, и все.

– Кем была та девочка? – подался вперед Эскамас.

– Этого никто не знает, – поправляя железный наручник на тонком запястье, задумчиво ответила Анаис. – Но принято считать, что зверь, охранявший ее, был скинаем.

– Это возмутительно! – послышалось из зала.

– Ересь! – подхватили возмущенные голоса на разный лад. – Кощунство!

Между рядами поднялся шум.

– Прошу тишины в зале суда! – прикрикнул альтаор. – Известно ли атларии, что, согласно общепризнанным верованиям, скинаи защищают только богов?

– Мне хотелось бы верить в это.

– В таком случае, означают ли слова обвиняемой, что Каэно причисляют себя к их прямым потомкам?

Зал в очередной раз замер и, по всей видимости, сделал это не зря.

Пепельная прямо посмотрела в лицо судье и едва заметно улыбнулась:

– Мессир Акила, я всего лишь рассказала суду старую легенду и не более. Если бы древним Силам было бы до нас хоть какое-то дело, мы вряд ли сейчас стояли бы здесь и разговаривали с вами.

* * *

Пепельная смотрела куда-то вверх, на потолочные перекрытия.

Анаис права, если бы Силам было небезразлично происходящее на земле, они давно обрушили бы эти своды прямо на головы тем, кто привык распоряжаться чужими жизнями и ни за что не отвечать, заодно похоронив под собой и всех Аскуро разом. Но потолок, похоже, не собирался падать на их головы – небо в ответ на деяния людей в который раз промолчало.

– Правду ли говорят, что пепельная умеет лечить людей? – Какая же мерзкая профессия: задавать эти бесконечные, бессмысленные вопросы! Почти проклятие!

– Я ничего не смыслю во врачевании, но я приходила к тем, кто просил о помощи. И им становилось легче.

– Неужели бывшая царица Римериана берется утверждать, что простые смертные имели к ней свободный доступ? В это сложно поверить!

– Они просили не меня. Свои молитвы люди обычно обращают не к царям, а если и обращают, те редко отвечают на них. Но когда зовет не разум, а сердце, его трудно не услышать, – впервые за день на лице пепельной показалась грусть. Она что-то вспомнила. Что-то или кого-то.

И все-таки несколько сотен сидящих мужчин и одна стоящая перед ними женщина – это неправильно!

– Обладает ли обвиняемая знаниями лекарей, – не отставал Эскамас, – которые те приобретают, долго и упорно учась искусству врачевания?

– Нет, не обладаю.

– Знает ли ларра секреты целебных снадобий, необходимых любому врачевателю?

– Мне ничего об этом не известно.

– Если все сказанное является правдой, то тогда как же обвиняемая занималась целительством, если она ничего в этом не понимает?

– Это то, что было дано мне с рождения, и дано с определенной целью.

– Пепельная брала деньги за свою помощь?

– Дарованное Высшими Силами не может и не должно оплачиваться деньгами.

– Что ж, это легко проверить, – эохим что-то записал у себя и продолжил. – Многие ли обращались к атларии за помощью?

– Напрямую – немногие.

– Хорошо. Поставлю вопрос иначе: ко многим ли атлария приходила по их так называемому зову?

– В Эбене? – уточнила пепельная.

– Разумеется.

– За то время, пока я здесь нахожусь… – Анаис свела темные брови. – Думаю, я побывала не менее чем в сорока домах.

– Четыре десятка домов за две сотни дней – это… немало, – оценил обвинитель. – Получается, ларра посещала примерно по два дома в неделю?

– Иногда больше, иногда меньше – я не вела точный подсчет.

– А в своем родном городе подсудимая тоже практиковала то, что она называет целительством?

– Да, – кивнула пепельная. – Это семейная традиция, которая считается в нашей семье почти обязанностью.

– В скольких домах ларра успела побывать в Каве?

– Каждый месяц мы заходили в два-три дома. Если считать, что в году пятнадцать месяцев, то получается… где-то почти от тринадцати до девятнадцати с небольшим.

– От тринадцати до девятнадцати домов? – удивленно сморщил лоб эохим. – Всего лишь?

– От тринадцати до девятнадцати тысяч домов, – не выдержал кто-то из зала.

По рядам присутствующих точно пронеслась невидимая волна, раздались громкие возгласы удивления. Кого-то поразила совершенно немыслимая цифра, кого-то сам факт того, что некий дерзкий смельчак позволил себе вмешаться в следствие.

И этим смельчаком, конечно же, был Скараменти младший! Скрестив руки на груди, Джулиано Ллеато сидел, откинувшись на спинку своего кресла, и с усмешкой укоризненно смотрел на эохима.

– Лар Эскамас, ну в самом деле! Неужто у достопочтенного мэтра возникли такие сложности с подсчетами? Ведь это совсем нетрудно! Моя царица живет на свете несколько дольше, чем мы с вами, но порядок цифр известен всем, поэтому нет никакой нужды произносить их вслух. К счастью, годы еще очень и очень долго не коснутся неповторимой красоты атларии, в отличие от нас с вами, дорогой мэтр.

– Лар Джулиано… – Пепельная просияла взглядом, в котором отразились благодарная признательность и искренняя симпатия, а ее щеки тронул румянец, что было особенно заметно на лунно-белой коже.

Ллеато встал и, приложив ладонь к груди, с достоинством поклонился царице.

– Полагаю, – бесцеремонно встрял эохим, – что раз количество людей, принявших помощь атларии, стремится уже даже не к сотням, а к десяткам тысяч, для обвиняемой не составит труда назвать хотя бы несколько имен тех, кому она оказала помощь?

– Суд приториев справедлив, – напомнил о себе альтаор. – Мы вызовем этих людей сюда, чтобы они свидетельствовали в пользу дочери ашесов, если ее слова правдивы.

Анаис молчала. Она будто бы вновь потеряла всякий интерес к допрашивающим. Устала или больна? Ей бы стул или хотя бы скамью… Но сесть пепельной не дадут, а просить она не станет.

– Означает ли более чем красноречивое молчание подсудимой, что все ее рассказы об исцелении людей, – это ложь и досужие домыслы?

Рийон задумался. Интересно, как бы повернулось дело, если б в Эбен в качестве свидетелей были вызваны или явились по собственному желанию все те, кого царица успела вылечить в Каве? Или их потомки – невелика разница. А ведь Джулиано прав, за четыре с небольшим сотни лет цифра набежала немалая! Да, такое бы точно запомнили надолго: горстка людей, обвинившая пепельную в чем только можно и нельзя, и целый город, свидетельствующий в ее пользу!

Фантазия была заманчивой, но несбыточной: у жителей Кавы при всем их желании не было возможности спасти свою царицу, а римерианцы, которых Анаис могла бы вызвать, побоялись бы рисковать, вставая на ее защиту. Идти поперек власти ради пепельной, подозреваемой в убийстве Наследника, себе дороже. Рийон это понимал. Пепельная, похоже, тоже. Хотя кто знает, что творилось в ее душе в тот миг?

Дочь Дарары Каэно медленно расправила цепи и раздельно произнесла:

– Я не спрашивала имен.

* * *

– Не знаю, как и кого Анаис Каэно лечила в Каве, – едко вещал обвинитель. – Но в Эбене подсудимая, судя по всему, не помогала людям, а сводила счеты с враждебным ей народом. Ее жертвами стали многие, и у нас есть тому доказательства. Введите свидетеля обвинения!

В дверях, через которые ранее вошла царица, показался невысокий, более чем скромно одетый человечек. Но он почему-то пошел не вперед, а замер на пороге, стискивая в руках шапку и переминаясь с ноги на ногу.

– Пусть лар подойдет. Ему нечего бояться, – успокоил альтаор.

Маленький человек сделал несколько нерешительных шагов и замер.

– Назови свое имя, – эохим со снисхождением рассматривал простолюдина в невзрачных лохмотьях.

– Мое имя Ифтир, господин… – заикаясь, произнес свидетель. – Ифтир Ниар. Я разнорабочий.

Разнорабочий? Одежда вся побита молью… Обычный бедняк, каких много.

– Пусть атлар принесет присягу.

– Присягу? – в недоумении испуганно переспросил эбенец, еще сильнее скомкав свой головной убор. – Господин…

– Ты можешь обращаться ко мне «господин эохим».

– Господин эохим, что… что я должен говорить? Я не понимаю.

«Небытие! – в сердцах подумал Рийон. – Да он совсем неграмотный! Он и слов-то таких знать не знает!»

– Принести присягу означает, что лар скажет суду все, что знает, и не утаит ничего важного, что может относиться непосредственно к рассматриваемому нами делу, – терпеливо объяснил Эскамас и добавил. – Атлар должен произнести вслух: «Перед лицом Вечности и Вечных Сил клянусь говорить правду и только правду, и да падет на меня их кара, если я солгу».

– Перед лицом Вечности и Вечных Сил клянусь говорить правду и только правду, и да буду я… да покарают меня… – покорно повторил человечек, но на последней фразе замялся.

– И да падет на меня их кара, если я солгу, – помог эохим.

– И да падет на меня их кара, если я солгу. – Бедолага трясся как кролик. То ли от холода, то ли от того, что впервые в своей жизни оказался перед лицом столь важных людей.

– Ифтир Ниар, – покровительственно произнес Эскамас, – следствие осведомлено о некоторых подробностях злоключений, произошедших с семьей лара.

– Да… – охотно закивал свидетель, хотя Рийон побился бы об заклад, понял ли тот хотя бы половину из произнесенных обвинителем слов, – да, господин э… эохим.

– Однако другие присутствующие здесь тоже имеют право знать. Расскажи нам, что произошло с тобой и твоим сыном. Суд внимательно тебя слушает.

– Все случилось два… да, два месяца тому назад, – зачастил Ниар, словно стараясь побыстрее выговориться. – Силы улыбнулись мне, и меня взяли на новую работу. По такому случаю я принес в дом немного хлеба и сыра, мы сели ужинать. И тут Нефрет… это мой сын… он рухнул на пол, забился в припадке, а потом затих. На утро он очнулся, но встать уже не смог.