Текст книги "Пыль, пепел, кровь и песок"

17. Суд. Тени прошлого

Гулкий зал с беломраморными колоннами и высокими сводами алел от ряс и был до отказа набит приториями. Если бы не знать, что в этот день здесь впервые за долгое время будет вершиться суд, а не проводиться очередной Эссельс, посторонний глаз ни за что не смог бы отличить одно от другого. Те же алые с золотом мантии, тот же несмолкаемый говор. Разве что настроение у присутствующих было несколько иное: в воздухе царило напряжение, еще более сильное, чем перед тем Советом, который закончился появлением вернувшегося из плена Альентэ.

Разумеется, приториев предавали суду. Такое бывало и не раз – люди остаются людьми со своими пороками и несовершенствами в любом из миров. Чего нельзя было сказать о членах семьи Аскуро – Детей Вечности не судили никогда, тем более публично. Нужно ли говорить, что пепельные также не представали перед судом в Римериане. Их убивали, но не судили.

Сегодня же все собрались, чтобы увидеть собственными глазами, как складывавшаяся многими веками традиция: женщины из царской семьи, пребывавшие под покровительством своих мужчин, были абсолютно неприкосновенны – будет нарушена. Люди пришли увидеть, как будут судить бывшую царицу Римериана, пепельную, убившую своего супруга.

Рийон Аскуро оглядывал зал своими потемневшими синими глазами. Он мог запросто уклониться от необходимости присутствовать на суде, но речь шла не только о судьбе брата и жизни одной женщины, но и о чести семьи, престолонаследии, будущем целого Царства. Не успели Альентэ почти что обвинить в предательстве, как пришла новая беда. И в то, что братьев отныне не шесть, а пять, верилось с трудом… Кого теперь Силы изберут Наследником? Тансиара? А если и его отдадут под суд, признают виновным и – страшно представить – казнят? Эдэрэром станет Трион? Властитель Ветра предупреждал своего брата, он говорил Чиаро, что добром это не кончится! Рийон пытался что-то изменить, но Тансиар был так уверен в себе, так непримирим… У Альентэ не было и не могло быть личных дел, и вот как все обернулось… Расплата настигла внезапно и необратимо. Любовь того стоит… Да будь проклята эта любовь, если из-за нее ломаются судьбы и рушится целый мир!

Тем временем тысячи вопросов продолжали роиться над залом пчелиным ульем. Как все-таки поступят с Анаис? Виновна ли она на самом деле, или обвинение, брошенное Владыкой, ничем не подкреплено? Позволят ли вдове Нааяра присутствовать на суде, или он будет заочным и закрытым? И в случае, если пепельная придет, сумеет ли она себя защитить? Будет ли Первый Воин заступаться за свою возлюбленную? Какое наказание грозит Анаис, если ее признают виновной? Или, предполагали шепотом, Альентэ тоже причастен к смерти брата? Тогда как поступит Владыка? Охранять границу кто-то должен, а равного Альентэ в этом нет. Но оставлять убийцу Нааяра в живых – это тоже чудовищно.

С давних времен люди считали: хочешь найти убийцу, ищи того, кому убийство выгодно. Кому была на руку смерть Нааяра? Без сомнения, Анаис она давала освобождение от мужа, с которым, как поговаривали, у них были весьма непростые отношения. Тансиару гибель брата предоставляла возможность стать Наследником и вторым лицом в Царстве Вечности, обрести еще больше могущества. Кроме того, скоропостижный уход Эдэрэра развязывал воину руки с Анаис, и только Царству Вечности и семье Аскуро гибель Наследника и последовавшая за ней неопределенность грозили неисчислимыми бедствиями.

* * *

Мэтр Эскамас неторопливо и уверенно, как и все, что он делал, занял место обвинителя слева от судейского стола. А Сидаль и не знал, что эохимом[61]61
  (лаэт.) eohim – обвинитель.


[Закрыть] изберут его. Не сказать, чтобы младший Аскуро испытывал неприязнь к мэтру, однако и симпатии здесь места не находилось: приторий был человеком неприятным, весьма заносчивым, жестким и непримиримым и являлся ярчайшим представителем того крыла Эссельса, которое никогда бы не согласилось на мир с ашесами, не будь на то воли Владыки.

Но больше всего Сидаля беспокоило другое. Альтаором[62]62
  (лаэт.) altaor – судья.


[Закрыть] на процессе был назначен Цинний Акила. Недоброе предчувствие посетило младшего Аскуро, когда он впервые услышал это имя, а сегодня, когда тот вошел, по спине царевича пробежал холодок. Сидаль не знал, как это объяснить, но такое бывает, когда видишь незнакомого тебе человека, почти ничего о нем не знаешь, но ощущение, что он сыграет в твоей судьбе или судьбе близких тебе людей отнюдь не последнюю роль, не покидает тебя. Цинний Акила еще не успел сказать ни слова, но что-то внутри так и кричало: добра не жди! Как Сидаль это понял? По взгляду притория, по его осанке, по движениям? Но что-то в нем было. Быть может, все дело в совершенно бездонных, пронзительных темно-карих глазах? Тансиар тоже иногда мог смотреть так, но в брате никогда не было этой зимы, а в притории она была, и эта зима не ведала жалости. Абсолютное спокойствие, даже безмятежность выглядели… пугающе. Так ведет себя хищник перед тем, как нанести решающий удар своей жертве. Удар, который он давно и тщательно планировал и в котором совершенно уверен.

Сидаль представил на миг, что это ему сегодня предстояло держать ответ перед приториями и Престолом, и его словно пронзило. Услужливое воображение подкидывало образы, и Шестой сын Владыки, после смерти Нааяра ставший Пятым, частенько представлял себя на том или ином месте.

Тем временем зал все больше и больше заполнялся. Младший Аскуро помимо знакомых лиц из Совета видел и множество чужих, одетых отнюдь не в красно-золотые мантии. Вот он заметил послов Ахена, Хурты и Хинетии, которые также были приглашены на процесс: чужеземцы мерно рассаживались в первых рядах по обе стороны от места, уготовленного для обвиняемой. Разумеется, скамья, предназначавшаяся для ашесских послов, пустовала. Пепельные презрели законы гостеприимства, свой долг союзников и честь мужчин, поддались самым низменным инстинктам и были наказаны за это. Само собой, их следовало схватить и судить, а не линчевать толпой посреди бела дня, но сделанного не воротишь.

Но как же много в зале Совета помещается людей! Много больше, чем обычно, и они все пребывают и пребывают! Притории и послы понятно, но вот остальные… Кто они? Неужели на процесс пустили простых горожан? Очень похоже на то. Простолюдины оглядывались по сторонам, с неподдельным интересом и некоторой опаской рассматривая вельмож и иноземных гостей. Пожалуй, с не меньшим интересом и изумлением, вытягивая шеи и задирая подбородки, они глазели на сводчатый потолок, составляющий сто шестьдесят пять локтей в высоту, узкие стрельчатые окна и цветные витражи. И то и другое им было в новинку, люди видели все это в первый и, должно быть, последний раз в своей жизни: навряд ли эбенцы застанут на своем веку еще один такой же процесс!

Когда в зал через боковые двери справа вошли Владыка, а за ним на некотором расстоянии Тансиар, Трион и Орьен – все голоса разом смолкли, и повисла звенящая тишина. Аскуро расселись по предназначавшимся им на Эссельсе местам – только теперь Тансиар сидел по правую руку от отца, на месте старшего брата, оставив свое место пустым – пока семья не приняла решения, сохранит ли новый Наследник за собой пост Первого Воина или же передаст его по старшинству Триону.

Отец поднялся со своего кресла.

– Досточтимые притории, господа посланники иноземных держав и добрые граждане Эбена, верноподданные Вечного Царства! Сегодня вам суждено стать очевидцами события, которое Римериан запомнит надолго, ибо сегодня Царство Вечности докажет, что оно по-прежнему является царством закона и справедливости! Мы не должны оставаться в прошлом, движение вперед есть закономерный и правильный путь, но иногда, чтобы понять настоящее, нужно вернуться назад, в свою историю, дабы напомнить ее уроки и не повторять свои прошлые ошибки. Испокон веков мы протягивали нашим соседям руку помощи и дружбы, мы всегда были готовы к плодотворному сотрудничеству, руководствуясь лучшими убеждениями, сохраняли веру в добрососедские отношения сопредельных нам держав и их расположение к нам. Мы всегда доверяли, а нас… обманывали и предавали.

Все началось более пяти тысячелетий назад, когда наш великий предок Аскур, давший имя нашему роду, поверил ашесу Бахиду Гиясу и заключил с ним мир. Всем нам известно, чем закончилась та попытка сохранить между нашими странами дружественные отношения: на Аскура и его младшего брата Анэра было совершено гнусное и коварное нападение. Но пепельные не удовлетворились рядовым убийством, им нужна была смерть царских сыновей – медленная и мучительная. Поэтому клинок убийцы был отравлен. Аскуру удалось спасти младшего брата от неминуемой смерти, закрыв его собой. Воин принял удар, предназначавшийся Анэру, и сам получил рану, от которой вскоре погиб. Узнав, что дело сделано, ашесы вероломно напали на Хэдэрэс[63]63
  Хэдэрэс (с забытого языка дословно «наследие») – древнейшее государство, предшествовавшее Римериану.


[Закрыть], во главе которого после убийства Аскура вынужденно встал совершенно больной, разбитый недугом полуслепой мальчик со слабым сердцем. Пепельные не знали жалости, однако даже тогда мы выстояли!

Полный величия красивый голос лился под сводами, и его слушали, затаив дыхание. Слушали все, начиная от простого эбенца, заканчивая знатнейшими фамилиями Царства и его царевичами.

– Мы протянули руку дружбы ашесам, а что получили взамен? Предательство и кровь, которой Аскуро заплатили за этот бескорыстный жест. Однако, к сожалению или к счастью, время учит нас вне зависимости от нашего желания или нежелания учиться. Римериан не раз за время своего существования подвергался суровым испытаниям. Иногда они были соразмерны величию тех, кто стоял во главе Царства Вечности, иногда нет. Но одно никогда не ставилось нами под сомнение: из всех перипетий судьбы мы выходили, становясь сильнее, учась на своих ошибках и делая выводы. И впредь уже не забывали о них. Мы росли, росло и наше Царство, оно крепло, прирастая своим величием. И в итоге мы добились того процветания и благоденствия, к которому так упорно и долго шли.

Однако ничто человеческое нам не чуждо, а ошибаются даже помнящие, мудрые и сильные. Мы доверились пепельным снова, забыли былое, позволили себе отринуть прошлое, как будто его и не существовало. Мы допустили тьернийских послов в Эбен, договорились о перемирии, заключили союз, мы ввели в нашу семью Наследницу Тьерны, сделали ее царицей Римериана. Выказали уважение, которого, как оказалось, представители рода Каэно были недостойны. Мы сделали все, что от нас требовалось, чтобы Тьерна не смогла упрекнуть нас ни в чем. Раскрыв свои объятия бывшим врагам, мы даже вообразить не могли, чем обернется наша открытость и доверчивая наивность. Обман и предательство не заставили себя долго ждать: нам снова воткнули нож в спину. В итоге погибла ни в чем не повинная горожанка, ставшая жертвой насилия со стороны официальных представителей Тьерны, недостойных не только нашего гостеприимства, своих высоких должностей, но и самого факта называться мужчинами. Но это было только начало.

Через несколько дней ашесы разорвали мирное соглашение, совершив вероломное нападение на Багряный Бастион, при защите которого едва не погиб мой возлюбленный сын Тансиар, прославленный защитник наших рубежей, гордость своей семьи и своего народа. Вынужденный отражать атаку врага в чудовищном меньшинстве, Альентэ стоял до последнего, несмотря на то, что потерял в том бою всех своих воинов и сам был серьезно ранен. Пепельные не смогли справиться с Первым Воином, даже когда сражение было окончено и на поле боя не осталось живых защитников Царства Вечности. Сын истекал кровью, получив многочисленные тяжелые раны, он был измотан боем и едва стоял на ногах, но он стоял! Когда не оставалось надежды, когда подмога запаздывала, а Римериан был за спиной и, затаив дыхание, ждал исхода сражения. И полководец знал об этом. У него не было права сдаться, подвести свой народ, сложить оружие, обменять свою честь на свою жизнь – да он бы и не пошел на это никогда. Уж я-то своего сына знаю! Он бы умер под теми стенами, но не позволил взять себя в плен! В честном бою (хотя сражение при Багряном никак нельзя назвать таковым) тьернийцы никогда бы не одержали верх над лучшим полководцем Римериана! Поэтому, когда полководец остался один на один со своими врагами, они набросились на него гурьбой, и только подлый удар в спину позволил ашесам сразить Первого Воина. Вы не находите, атлары[64]64
  (лаэт.) atlar – уважение. Атлар, атларий, лар (атлары, атларии, лары) – вежливое обращение к мужчине (мужчинам), атлара, атлария, ларра (атларии, ларры) – к женщине (женщинам).


[Закрыть], что привычка бить в спину вошла у этого подлого народа в традицию? Но скажите мне, господа, разве можно назвать поражением для Царства Вечности то, что произошло при Багряном Бастионе? Разве может именоваться победой двуличие, лицемерие, подлость? Нет и еще раз нет, атлары! Пусть мы потеряли наших лучших воинов и проиграли один бой, но мы все равно победили! Именно так! Мы победили хотя бы потому, что мы все еще сильны, как никогда, и полны решимости! И еще потому, что наш лучший воин вернулся и теперь рядом с нами! Альентэ неизвестно, что его освобождение не было случайностью. Что взамен на его жизнь я пообещал вернуть Тьерне ту, которая стала частью нашей семьи, но теперь совершить этот обмен не представляется возможным. Убийство Наследника стало последней каплей, перечеркнувшей все.

Сердце мое кровоточит и разрывается от боли, но мы все осознаем, что не должны прятаться за горечью утраты. Время иллюзий и полумер истекло, и поэтому с тяжелым сердцем я объявляю процесс над Анаис Аскуро открытым. Для забывшей свою честь, свое имя, свою клятву и поднявшей руку на кровь того, с кем ее соединила Вечность, законы человеческие – пустой звук. Но законы Вечности и Вечных Сил преступить невозможно, поэтому их именем и кровью Аскуро я обвиняю Анаис, урожденную Каэно, бывшую тьернийскую Риму и бывшую царицу Римериана, вдову моего старшего, ныне покойного сына Нааяра в черном колдовстве, приведшем к смерти невинных детей, супружеской измене, измене государству и убийстве собственного мужа. Да, лары! Этой женщине оказалось мало крови безвинных детей, ставших ее жертвами, чтобы она могла подпитать свои силы! Она решила поднять руку на того, кто любил ее до своего последнего вздоха, кто боготворил и молился на эту женщину и не мыслил без нее своего существования! На своего законного супруга и Наследника Римериана! Так скажите же мне, лары, разве эта женщина достойна ходить по сантарской земле? Разве она вправе дышать и жить, когда мой сын лежит в земле? Сегодня она отняла моего первенца, а завтра ее народ отберет у вас ваших детей, ваших близких и ваши дома! Запомните мои слова: ашесам нужна власть над всем миром, и они не успокоятся, пока не добьются своего! Отныне никто из нас не сможет чувствовать себя в безопасности! Никто!

И все-таки я верю, что справедливость есть и она восторжествует. И поэтому я требую для пепельной смертной казни: пусть кара будет жестокой, но соразмерной ее чудовищному деянию! И пусть Великие Силы в вечной мудрости своей направят наши сердца, чтобы мы исполнили их волю!

Владыка пошатнулся и, схватившись рукой за сердце, тяжело опустился на свое место в центре полукруга. Он тяжело дышал, был бледен как полотно, а на его лбу выступали капельки пота. И тем не менее из последних сил Повелитель смог слабо кивнуть Циннию Акиле.

– Введите обвиняемую! – повысил хорошо поставленный голос альтаор.

Если все и готовились увидеть узницу в цепях, обессиленную и измученную, то их ждало большое разочарование. Взорам нескольких сотен людей предстало совсем иное… Отворились двойные двери, скрипнула половица, послышался стук нескольких пар сапог и непонятный легкий звон. И римериане увидели свою царицу.

* * *

– Рийон, у меня плохое предчувствие, – полушепотом поделился Сидаль, наклонившись к брату. Благо, кресла отца и остальных его сыновей пока пустовали, и никто не мог услышать их разговор.

– В чем дело? Ты про что?

– Не про что, а про кого. Акила… я смотрю на него, и мне страшно.

– А ты проницателен, братец, – Рийон внимательно окинул взглядом младшего. – Лет эдак двадцать пять тому назад случилась одна неприятная история. Ничто, как говорится, не предвещало, мы сидели с Тансиаром в трактире в тихом уголке в центре города, когда туда ввалилась компания молодых людей. Среди них были оба Акилы – младший Цинний (ему тогда уже исполнилось двадцать) и старший его лет на десять Сафиан. Я знал их по именам, потому что пару раз видел: оба служили у Триона при Пурпурном Бастионе. О младшем я тогда слышал мало, а вот старший был тем еще задирой, репутация Акилу опережала. Дерзкий молодой человек уже успел прикончить на поединках с полдюжины человек и чувствовал себя весьма уверенно.

В тот день Сафиан Акила изрядно перебрал и был порядком навеселе, однако одним лишь кутежом его появление бы не обошлось. По законам жанра он просто обязан был прицепиться к кому-то. Так и случилось. Брат Цинния частенько оставлял за собой кровавый след, но придраться было не к чему – то, что соперники Сафиана оказывались слабее, нельзя было вменить ему в вину. Впрочем, если бы на пути братьев тогда оказался кто-нибудь другой, смертоубийства навряд ли удалось бы избежать.

Старший Акила подошел к ним с Тансиаром со своими друзьями (их было восьмеро) и пьяно скомандовал владельцу таверны, указывая на место, где сидели сыновья Владыки:

– Любезный, освободи-ка нам этот стол!

Он вел себя как хозяин, и, судя по всему, ситуация была для него типичной. Их с Циннием отец заседал в Эссельсе, у семьи Акила в Эбене был роскошный дом, а у бедра Сафиана болтался родовой меч из отменной стали – кто бы осмелился сказать ему поперек хоть слово?

Тансиар с ленивым любопытством обернулся и посмотрел на вошедших и в особенности на шумного гостя. Серые глаза чуть прищурились. Акила нарывался, это было ясно как день.

– Если уважаемый не заметил: этот стол уже занят, – учтиво улыбнулся Рийон. – И сидим за ним мы. Однако совершенно очевидно, что атлар не заметил или не захотел заметить ни того, ни другого. Мне любопытно, а известно ли лару, с кем он говорит?

Тансиар незаметно коснулся ладонью руки брата, лежавшей на столе, и едва слышно произнес:

– Помолчи…

– Неужели в Эбене еще остались те, кто не знает тебя в лицо? – понизив голос, заговорщическим тоном ответил Рийон.

– Как видишь… – недобро усмехнулся Чиаро, приподняв бровь.

– Какая мне разница, с кем! – возмутился перебравший любитель поединков. – Да хоть со скинаем[65]65
  (c лаэт. scia – тень, scinai – дословно «держащиеся, пребывающие в тени»). Скинаи – одушевленные создания четырех Великих Стихий (Сил), их воплощение, представляющие собой бестелесные и бесполые существа, которые при необходимости могут принимать любой облик и превращаться как в животное, так и в человека. С незапамятных времен считаются служителями богов и их спутниками. Существует поверие, что боги однажды тайно посетили Сантарэ, оставив там частичку своей крови, и скинаи до сих пор служат и защищают их потомков, то есть тех, в ком течет кровь богов. Каждая из четырех стихий имела свое название: лайтур (в муж. роде), лайтури (в жен. роде или во мн. ч.) – водная, эльтур (эльтури) – огненная, эйтар (эйтари) – воздушная и нанхар (нанхари) – земная.


[Закрыть], вырвавшимся из Небытия!

Тут на помощь гостям подоспел взволнованный хозяин.

– Нижайше прошу меня простить, господа! При всем уважении, лар Сафиан, было бы невежливо просить господ уйти, лары пришли раньше и уже успели заплатить… – развел руками владелец таверны, не зная, что еще добавить к вышесказанному, и тем не менее бледнея на глазах. – Но разве милейший лар не узнал моих гостей? Это же…

– Достопочтенному известно, – бесцеремонно перебил тот, – что я и мои друзья имеем обыкновение всегда сидеть именно за этим столиком!

– И мы не намерены менять свои привычки! – подхватил один из дружков Сафиана.

– Тем более из-за парочки неизвестно откуда взявшихся заносчивых провинциалов! – добавил третий.

– Я не первый год посещаю заведение досточтимого мэтра, – вежливость Акилы была насквозь поддельной, – и давно имею честь знать его. Впрочем, как и он меня. И уважаемому бы уже давно следовало понять, что всякий сброд для меня не указ! Неужели хозяин не видит, где его выгода и как много он теряет, отказывая нам?

На трактирщика было больно смотреть: он заламывал руки, и его начинала бить мелкая дрожь – мэтр был не в восторге от того, что оказался буквально между молотом и наковальней. А старший Акила, похоже, закусил удила и отступать не собирался. Да, и Сафиан, и они с Чиаро со стороны выглядели ровесниками, что, возможно, и ввело молодого забияку в заблуждение. Вот только Сафиану Акиле едва стукнуло тридцать, а Тансиар к тому моменту ходил по земле без малого пять веков. Альентэ не составило бы труда разрубить наглеца пополам и спокойно допить свое вино, но Второй сын Владыки понимал, на чьей стороне и опыт, и сила, не говоря уже о прочих способностях, коими Сыновья Вечности были наделены с рождения.

– Уважаемый, – спокойно обратился Тансиар к хозяину, – уверяю, ни одна склянка в сем гостеприимном заведении не пострадает. В наши планы на этот вечер не входит крушить здесь все, пусть почтенный мэтр мне поверит. Мы сейчас обмолвимся парой-тройкой слов с этими господами и мирно разойдемся, даю слово.

– Я благодарю… лара! – с запинкой произнес хозяин. В его глазах отразилось заметное облегчение, и, переведя дух, он медленно отошел за стойку, вытирая руки о передник и берясь за очередную тарелку.

– Так вы уйдете, лары, или…? – снова бросился в бой Акила.

– Или, – блеснул глазами Тансиар, крутя в руках полупустой бокал. Если трактирщика стычка приторианцев приводила в ужас, то Альентэ она забавляла.

– Что ж, вы хотите остаться здесь? Вы здесь и останетесь!

За стойкой рванулся хозяин, но Тансиар даже не соизволил встать из-за стола.

– Что же лару так неймется, а? – укоризненно покачал головой Рийон.

– Ваши имена, господа! – потребовал бретер. – Назовитесь! Я хочу знать, кого прикончу прямо здесь и сейчас!

Чиаро залпом осушил свой бокал, аккуратно поставил его на стол, отодвинув подальше от края, и спокойно ответил:

– Что ж, Акила, господа, извольте. Меня зовут Тансиар Аскуро, а это мой единокровный брат Рийон Аскуро.

Кто-то из друзей Акилы громко воскликнул:

– Тот самый бастард!

Чиаро поморщился, но не из-за грубого обращения – ему было не привыкать, что его то тут, то там называли бастардом. Он таковым и являлся и не собирался этого отрицать. Но возглас одного из дружков Акилы привлек к нему ненужное внимание, а вот этого Чиаро действительно не любил. Досадно, они так уютно сидели, пока не вломились эти двое с компанией…

Имена прозвучали как заклинание: по всем присутствующим в трактире невидимой волной прошелся ропот. Сафиан невольно шагнул назад, остальные тоже замерли. Чей-то голос уже тише подхватил:

– Уйдем, уйдем пока не поздно…

– Так господин Акила старший все еще желает драться? – уточнил Рийон.

Акиле было не позавидовать: мало того, что воин, сам того не зная, вызвал на поединок вышестоящего по званию, так тот вдобавок ко всему еще и оказался главнокомандующим римерианской армии и Сыном Вечности.

– У меня нет привычки отказываться от своих слов, – гораздо менее уверенно огрызнулся наглец и стрельнул взглядом в сторону Тансиара. – Так мы будем драться? Да или нет?

– Всенепременно, – серый взгляд был ясен и холоден. – После того, как вы проспитесь. Кроме того, я уже успел пообещать нашему любезному хозяину, что мы не станем громить его имущество. Это было бы неприлично. К слову сказать, мне пришлись по душе и здешняя кухня, и само место, и его хозяин. Клянусь Небытием, я не отказался бы вернуться сюда! Однако после погрома это желание станет невыполнимым…

Отсрочка! Идеальное решение в создавшейся ситуации. Тансиар как всегда нашел единственно правильный путь. Умирать в тридцать из-за гордыни и нелепой чепухи – глупо. До утра прознавшие о сегодняшнем родственники успеют вправить неразумному наследнику мозги, а если нет – ну что ж… Привыкшему всех и вся считать своей добычей суждено рано или поздно нарваться на охотника.

Но наследник семьи Акила не умел отступать. А зря…

– Я не намерен терпеть ваши… – Первый столичный дуэлянт даже не успел схватиться за меч, когда что-то тяжелое с грохотом рухнуло об пол.

Рийон не успел уловить, что именно произошло, но хвататься Акиле было уже не за что – ножны с мечом валялись на полу, прижатые сапогом Чиаро. А в руке у Тансиара ледяным серебром блестел кинжал, и брат больше не улыбался – он глядел только на Акилу. Неизвестно, понял ли Сафиан, что на него сейчас в упор смотрела смерть или нет. Рийон вот понял и с каким-то немым восторгом уставился на брата – он редко видел его таким.

– Пока что я отрезал только ножны, – если бы бешеный, полный безумной ярости взгляд мог бы убить, наглец был бы уже сотню раз мертв, – следующей я отрежу тебе кисть, правую, ведь ты левша. А за ней отсеку тебе всю руку – такой расклад тебя устроит?

Молодые люди, оторопело таращась на Альентэ, отступили. Или, вернее будет сказать, отшатнулись. Как от огня или от дикого зверя.

– Стоять! – Грань клинка поймала отблеск свечи, и Тансиар лениво указал им на пол. – Поднимите его меч и убирайтесь, пока не сломали себе шею.

Дружки Акилы ретировались, подобрав оружие своего главаря и уводя его самого.

Благословенные уют и тишина была восстановлены, и можно было продолжить беседу.

– Почему ты не убил его? – поинтересовался Рийон. – Признаться честно, наглецы исчерпали запасы моего терпения…

Кровожадность никогда не была свойственна Чиаро, хотя сегодня Акила наговорил достаточно, чтобы как минимум проучить его. Хорошая взбучка этому выскочке бы точно не помешала!

– Был не в настроении, – пожал плечами брат. – Человеческие пороки какое-то время и в самом деле забавляют меня, но потом приводят в бешенство. Хотя, возможно, ты и прав, и мне следовало прикончить его. Быть может, когда-нибудь я так и поступлю. Старший из братьев Акила – бешеный пес, причем пес, успевший узнать вкус крови. И он не остановится…

– Если Тансиар и хотел замять эту нелепую стычку, он не рассчитал одного: Владыка прознал о происшествии в таверне. Из банальной ссоры, которая даже не переросла в полноценную драку, довольно быстро слепили заговор против государства, одной из главных целей которого было покушение на Первого Воина. Отец поспешил тайно отослать старшего из братьев Акила за Стену на задание, из которого тот уже не вернулся: он был убит ашесами в первом же сражении. Нетрудно догадаться, что таких случайностей не бывает. Тансиар догадался, однако он узнал об этом, только когда все уже было кончено. Брат был вне себя – отец без его ведома вмешался в его личные дела и нанес ущерб репутации сына.

Многие решили, что старшему Акиле дали невыполнимое поручение, услав по приказу Первого Воина, и лишь знающие люди не сомневались, что дело было отнюдь не в этом и что вовсе не обида или тем паче опасения Тансиара Аскуро за свою жизнь стоили Сафиану Акиле головы. Истинной причиной его гибели послужила его вызывающая неосторожность. Мало кто знал, что Владыка мог простить своим подданным многое, но он не терпел ни малейшего неуважения к членам царской семьи и предпочитал не идти на поводу у случайностей, а предупреждать их. Поэтому первая же свысока брошенная фраза, обращенная старшим Акилой к Аскуро, стала его приговором.

И вот теперь младшему и единственному наследнику рода Циннию Акиле стукнуло сорок пять, а Тансиар все также выглядел на тридцать, внешность Альентэ ничуть не изменилась. Изменилось, пожалуй, лишь одно: к ненависти младшего Акилы по отношению к Альентэ добавилась его ненависть к ашесам. И кого альтаор ненавидел сильнее – Рийон утверждать бы не взялся. Цинний считал, что именно Тансиар послал его брата на верную смерть, побоявшись схватиться с ним один на один, но убили-то того именно ашесы и на войне. Любой бы понял, насколько абсурдно было подобное умозаключение относительно Альентэ, но кровное родство никуда не денешь, брат есть брат, а ненависть слепа, доводы рассудка для нее ничто.

Словом, выражая свои опасения по поводу судьи, Сидаль попал в точку. У младшего вообще было недурное врожденное чутье. Комбинация и в самом деле складывалась хуже не придумаешь. Но, похоже, иного ожидать было бессмысленно. Мэтр Эфтелий Эскамас ненавидел пепельных и всегда выступал против мира с ними, и сегодня ему предоставлялся отличный шанс доказать, насколько он был прав в своих убеждениях. Сторонники войны готовы были биться до полной и окончательной победы над дикарями. Разумеется, не покидая стен этого зала. Они привыкли решать, кому, где и как махать мечами, сидя в тепле. Тансиар был тысячу раз прав, когда презрительно именовал приториев бездельниками. Они всегда были, есть и будут лишь инструментом в руках Владыки, хотя ни за что не признались бы себе в этом.

Рийон сжал зубы почти до скрежета. То, что сегодня происходило в зале суда, вне всякого сомнения, было заговором. Заговором против Чиаро и пепельной. Эохим на дух не переносил ашесов и всегда подпевал Владыке. Если учитывать то, как он вел себя на Совете в день возвращения брата, ничего хорошего от него ждать не приходилось. Если бы семья решилась на беспрецедентный шаг судить Тансиара вместе с Анаис, дражайший мэтр точно так же выступил бы и против Первого Воина.

Но полбеды обвинитель, так теперь еще и судья… Нос с горбинкой, бородка, серебристые нити в буйных черных волосах. Сидаль прав, такой приговорит к смерти и глазом не моргнет, а чья-то жизнь тем временем оборвется. Чиаро часто надевал на себя маску, чтобы казаться бесстрастным или безразличным, но по сути таковым не был. А вот Акила был. Он умен и жесток, этот римерианец. И терпелив. Двадцать пять лет он ждал своего звездного часа и дождался. И неважно, что под судом не Чиаро, а Анаис. Приговорив ее, альтаор ударит в первую очередь по своему главному врагу, ведь такие чувства, как у этих двоих, не могли угаснуть так быстро. А, значит, нанеся удар по одному из них, он безошибочно зацепит и другого. Небытие! Иногда выждать время – самая верная тактика и самый беспроигрышный путь…

И как отец позволил назначить судьей над Анаис именно этого человека? Или Владыка поступил так намеренно? Какой простой, безошибочный ход! А ненависть Акилы к обоим доделает остальное.

Нетрудно догадаться, что ашесских посланников после скандальной истории с изнасилованием безымянной горожанки и последующей расправой над ними ваккианцев в зале суда не было и быть не могло, а новых Тьерна не прислала. Возобновление войны, убийство Наследника и арест тьернийской Римы не способствовали налаживанию отношений между странами. Мир вообще теперь представлялся эфемерным и призрачным как никогда. Но сегодня в Заблудшем поистине совершалось историческое событие – помимо всех мужских родственников приториев, заседавших в Эссельсе, и иноземных послов на процесс были допущены простые граждане, горожане, пусть и более-менее знатные. Но зачем устраивать весь этот балаган? Очевидно, отец сделал все, чтобы обеспечить максимальную открытость процесса, дабы никто не смог обвинить его в нечестной игре.

Рийон слушал пылкую речь отца и наблюдал за лицами в зале. Люди смотрели на Эдэра, чуть ли не раскрыв рты: подавляющее большинство из них никогда не видели ни такого количества приторианцев в одном месте сразу, ни сыновей Владыки, ни тем более его самого. Среди простого люда поговаривали, что Повелителю никак не меньше десяти сотен лет и что он бессмертен, что они все бессмертны – Владыка и его сыновья. Но выглядел Эдэр как обычный человек, едва миновавший полувековой рубеж, и если бы не свидетельства городских старейшин, видевших Вэнэнадора Аскуро лет шестьдесят назад точно таким же, каким он был сейчас, никто бы не поверил этим сказкам.