Текст книги "Пыль, пепел, кровь и песок"

– Значит, все было игрой? Притворством?

– Все, кроме цели. – А вот теперь она не смеется, и какой же у нее холодный взгляд!

Теперь они были на одной стороне – обвинитель и подсудимая. Слова Анаис сталкивали ее в пропасть, как за минуты до этого пепельную столкнула туда ее же собственная кровь, и эохим это знал. Потому и приветствовал каждое слово бывшей царицы.

– Ты рассчитывала убить Наследника, но не хотела отвечать за свое преступление. Ты надеялась, что связь с Первым Воином Римериана спасет тебе жизнь, позволив избежать казни?

– Именно, – ни секунды не раздумывая, подтвердила Анаис. – Все, что мне требовалось, – это влюбить его в себя, тогда он стал бы моей гарантией. Тансиар не таков, чтобы отдать свою женщину – ни родным, ни солдатам, ни суду. Тем более он не отдал бы меня палачу! Он любил меня, – Анаис повернулась к Альентэ и с легкой полуулыбкой посмотрела на него. – Он и сейчас любит.

Рийон осторожно, словно боясь обжечься, перевел взгляд на брата, ожидая увидеть на его лице что угодно: презрение, гнев, негодование, ярость, боль… но не увидел ничего. Ничто не выдавало истинных чувств Первого Воина, ставшего Наследником: в серых глазах не отражалось ни единой эмоции, лишь равнодушная, безучастная пустота. Такая же, как когда он говорил о сохранении мира и равновесия после своего возвращения из плена.

Тансиар прикрыл, а потом медленно открыл глаза. Он был совершенно спокоен или хотел казаться таковым. На него, как и на Анаис, сегодня были обращены все взгляды, и Рийон не был исключением. Он смотрел на старшего брата, но видел перед собой самого настоящего Наследника. Никто почему-то этого не замечал, но Тансиар как никто другой подходил на эту роль. Да он и был им всегда! Единственный из всей семьи, кто думал о своей стране больше, чем о собственной шкуре.

И все же видеть, как умирает любовь, а на ее месте рождается ненависть, было невыносимо. Но для них все действительно закончилось, и случилось это не тогда, когда Нааяр сделал свой последний вздох. Это произошло сегодня, здесь и сейчас.

– Дело оставалось за малым… – Какой странный блеск у нее в глазах! – Отравить Наследника оказалось нетрудно. Совсем нетрудно.

– Что это был за яд?

– Яд напии, смешанный с гематитовой иррой. Бархатная не столь хороша, она всего лишь вызывает привыкание, а вот гематитовая – ее еще называют черной – убивает. Жаль, слишком быстро и недостаточно мучительно.

– Недостаточно? – воскликнул Эскамас. – Недостаточно?!

Рийон живо вспомнил вымазанную кровью постель и жуткий смрад, исходивший от старшего брата. Это была леденящая душу, страшная смерть. Окончить свой земной путь так Владыка Ветра не пожелал бы никому.

– Весьма редкое, но, согласитесь, эффектное сочетание: змеиный яд разжижает кровь, а ирра поражает сосуды, вызывая так называемый «кровавый пот». Ставший свидетелем подобной смерти едва ли ее когда-нибудь забудет. Но, стоит сказать, Наследник еще легко отделался – за то, что он сделал с моим народом, Эдэрэр заслужил не одну, а десять тысяч смертей! И мне жаль, что Нааяр мог умереть лишь раз…

– А как же Альентэ? Он ведь неотлучно находился рядом с тобой! Он мог случайно выпить отраву, и тогда бы ты лишилась всяческой защиты!

– Обижаете, мэтр. – Дрожь бежит по коже от этой усмешки… – Конечно же мне были известны первые признаки отравления! Я успела бы дать Первому Воину противоядие.

– Господа, – развел руками эохим, поворачиваясь к судебным заседателям и залу, – полагаю, что всем все понятно, к вышесказанному просто нечего добавить. Анаис Каэно, ты недостойна своей семьи, своей фамилии, своего рода! Ты будешь осуждена и умрешь.

– Я знаю, чего я достойна, а чего нет, – отрезала пепельная. – И судить меня будете не вы, не здесь и не сейчас.

* * *

Это был конец. Конец всему! Поверить в услышанное было нельзя, не поверить – невозможно. Она могла лгать, наговаривать на себя или же молчать, но эти слова про яд… Она знала каждую мелочь, каждую деталь! Разве тот, кто не разбирается в ядах, может так уверенно говорить о них? И эта улыбка… с виду робкая, но глаза… они смотрят в самую суть и… смеются! На каждый вопрос обвинителя у нее есть ответ, на каждое слово – усмешка. Неужто все было ложью – от начала и до конца? Единственная женщина в окружении мужчин, она все-таки победила! Она добилась своего – забрала в Вечность главного врага Тьерны. И все же нет, это не она, не может быть она! Это какая-то нелепая, чудовищная ошибка! Силы, пусть этот день окажется дурным сном, кошмаром, чем угодно, но только не правдой…

– Анаис, урожденная Каэно, признаешь ли ты, что…

Пепельная резко подняла голову.

– Я сознаю, что убила своего мужа. Я всегда хотела его смерти, знала, что убью, и я исполнила задуманное, отомстив за пролитую кровь моего народа. Только и всего. И если бы мне дали второй шанс, я поступила бы точно так же!

– Итак, – заключил мэтр Эскамас, – досточтимые притории, господа посланники иноземных держав и граждане Римериана, настоящему суду очевидно, что эта женщина не испытывает раскаяния. Она преднамеренно, расчетливо и хладнокровно совершила одно из самых тяжких преступлений – убийство, о чем поведала ее собственная кровь. После прохождения обряда презренная все же признала свою вину и созналась в содеянном, но в ее сердце нет ни раскаяния, ни сожаления. Подсудимая могла бы оболгать себя или утаить истину, но Силы не обманешь. Кровный обряд показал, что пепельная говорит правду. Ее вина доказана и неоспорима. Посему по совокупности предъявленных обвинений суд готов вынести свое решение.

Эохим передал слово альтаору. Цинний Акила неспешно встал и расправил складки на своей мантии:

– Анаис из рода Каэно, ты приговариваешься к смертной казни через побивание камнями – казни, которую наши народы издревле использовали для самых презренных преступников. Каждый желающий в городе сможет взять камень и бросить его в осужденную, и не будет за это наказан. Однако право метнуть в убийцу первый камень остается за представителями семьи Аскуро – ибо эта семья является истцом по делу, и именно ей убийство принесло больше всего боли и страданий. Возмездие будет жестоким, но справедливым. И да смилуется Вечность над твоей черной душой!

Вот и все, вот он – конец…

Если бывшей царице и было не по себе, она ничем это не выказала. На ее лице не дрогнул ни один мускул. Она спокойно выслушала приговор, а в конце едва заметно улыбнулась, щуря свои восхитительные глаза. Она добилась своего. Отец и братья – тоже.

– Анаис из рода Каэно, тебе дается последнее слово перед тем, как мы препоручим твою дальнейшую судьбу Вечности. Тебе есть, что сказать суду и равным тебе по крови?

«Препоручить Вечности»… Красивые слова, а за ними – боль и кровь. И смерть. Чудовищная, необратимая, бессмысленная… Которая не восстановит справедливость и не вернет брата, а лишь заберет еще одну жизнь.

Солнца снова пробились сквозь витражи, насквозь пронзили зал и разукрасили серые стены причудливым разноцветьем лучей. Но в воздухе они продержались недолго, после чего вскользь, как бы неохотно прошлись по мрачным плитам пола и упали к ногам пепельной, еще ярче вызолотив ее одеяние.

Признанную виновной в гибели одного из Аскуро не торопили – торопиться и так больше было некуда. А осужденная словно и не замечала ни сходящих с ума солнечных мечей, ни буйства света, ни притихших людей вокруг, ни ожидавших ее последнего слова мужчин…

Пепельная все еще смотрела куда-то вверх, когда послышался ее ровный, мелодичный голос:

– Naeth doriir, e Amarar l’Asandanem rairis vaere. Laeirе Rramarrae orois… e nirithis[68]68
  (лаэт.) Ночь пройдет, и Амарар с Асанданом возродятся вновь. Воды Ррамарры поднимутся… и падут.


[Закрыть].

– Суду непонятен этот язык, – раздраженно бросил Цинний Акила. – Кто-то из присутствующих может перевести, что сказала осужденная?

– Это очень древнее наречие, – ощутимо прохладным тоном ответил судье Ллеато. – И его дословный перевод мало что скажет лару.

– И тем не менее он требуется для протокола. Суд должен знать!

Джулиано перевел.

– И это… все?! – Цинний Акила смотрел на Анаис, как на явившуюся во плоти скинаю. Альтаор ожидал чего угодно: угроз, оскорблений, проклятий, слез, но не странных, жутковато звучащих маловразумительных слов. – Все, что ты можешь сказать напоследок?!

– А разве нужно еще что-то? – решительно повернула к нему голову пепельная. Сверкнули бешеным зеленым огнем глаза – осужденная смотрела в лицо судье, и в ее взгляде не было ни ненависти, ни жалости, ни гнева. – Ну что ж, извольте. Атлар должен опасаться ашеса со сдвоенным мечом. Хотя даже это его не спасет: не далее чем через месяц лар лишится сначала своей должности, затем своего дома, а потом и своей жизни.

Ждать новых вопросов царица не собиралась. Она легко сбежала с кафедры, придерживая край платья, и направилась к выходу. Спохватившиеся ваккианцы тут же сомкнули вокруг нее кольцо – то ли конвоем, то ли почетным караулом провожая царицу.

Судебные заседатели стали расходиться, зал стремительно пустел. Но Сидаль успел услышать, как отец, выходя, мимоходом вполголоса сказал кому-то из приториев:

– Мы все-таки сдержим свое слово перед нашими бывшими союзниками. Мой сын вернулся домой целым и невредимым, мы тоже выполним обещанное и вернем Тьерне ее Риму. Разумеется, после казни. – Владыка протянул подошедшему к нему курьеру пакет, который тот с поклоном принял, и произнес:

– Отошлите это в Каву.

19. Прощание

Скрип решетки. Шаг во тьму, хоть глаз выколи. Если здесь и была свечка, то она давным-давно выгорела до основания – не осталось даже запаха дыма. Маленькое окошко под самым потолком, откуда проникал слабый свет и сколько-нибудь теплый воздух, было похоже на далекую недостижимую звезду – почти не светит и уж тем более не греет. Впрочем, нагретый воздух до пола все равно не доходил, оставаясь где-то под потолком. Будто в насмешку. Это было сделано специально: ледяной пол и стены, к которым невозможно прислониться даже на корточках, отсутствие стола и стульев, не говоря уже о кровати, зато вместо них – могильный холод… Лишь в самом углу лежит тонкая подстилка из соломы. Впрочем, по-другому здесь быть и не может – это карцер. Убийца Наследника не имеет права рассчитывать на лучшие условия.

Тансиар подошел к небольшой нише, выдолбленной в стене, и зажег принесенную с собой свечу, поставив ее в углубление. То ли он разбудил ее, то ли она отреагировала на звук шагов, но пепельная медленно подняла голову, словно пробудившись ото сна, и прищурилась: после всех тех дней, которые она провела в кромешной темноте, от яркого света у нее болели глаза.

– Это ты? – послышался ее слабый голос. – Ты снился мне… ночью. Ты говорил со мной…

Чиаро готов был ответить что-нибудь язвительное и насмешливое, но не ожидал, что она начнет разговор так.

– И что же я говорил? – ровным тоном произнес Первый Воин.

– Ты клялся, что увезешь меня из Эбена, рассказывал, как счастливы мы будем… – печальная мечтательная улыбка промелькнула на ее обметанных губах. – И я даже поверила тебе… на один короткий миг, а потом проснулась.

– Почему ты сначала отрицала свою вину, а затем признала ее на суде? – резко перешел от снов к реальности Наследник. – Я хочу понять.

– Кровный обряд указал на меня, – в золотистом свете ее лицо кажется совсем бледным. – Разве тебе этого мало?

– Сейчас мы одни. Ответь, это действительно сделала ты?

– Кому ты поверишь больше, – она смотрит на него снизу вверх. – Мне или своей семье?

Серые глаза сузились, Тансиар промолчал.

– Вот и ответ, – негромко резюмировала узница.

Она права: все указывает на нее, почему же тогда он все еще здесь? Почему не может отвести от нее глаз? Не хочет верить? Что-то предчувствует? На что-то надеется? Вряд ли. Это так непохоже на Альентэ. Но римерианец не из тех, кто убивает быстро. Ее смертью он насладится сполна.

Силы, какой же здесь холод! Он буквально пронизывает до костей, хотя полководец не провел тут и пяти минут. А она? Сколько здесь находится она?

– Он все-таки разлучил нас. – Голос Анаис дрогнул или ему это почудилось? Чего он хочет добиться от нее? Откровений? Повторного признания? Сожаления о содеянном? – Он так хотел этого при жизни! Но добился желаемого только после своей смерти. Он был плохим мужем.

– И за это ты убила его?

Заключенная скривилась в улыбке, и Чиаро едва узнал ее. На Анаис это было непохоже.

– Я ни в чем не раскаиваюсь. Почти…

– Зачем ты это сделала? – допытывался воин. – Из-за того, что он бил тебя? Или то, что ты сказала на суде, правда? Но я видел кровь, которая появлялась на твоих руках, когда он звал тебя. В этом ты солгать не могла. Откровенно говоря, я не верю, что все те обвинения, которые были выдвинуты против тебя на суде, правдивы, но в данный момент меня интересует только одно. Самое важное.

– Я не убивала твоего брата.

– Верно. Это сделал яд, – очень спокойно сказал невольно ставший Эдэрэром полководец.

– Он погиб по чистой случайности, когда потребовал налить ему его собственную смерть. И тем не менее месть моего народа свершилась: Римериан обезглавлен, Наследник мертв.

– Он попросил вина, и яд был в нем. А до этого ты предлагала вино мне. Тебе было безразлично, кто умрет?

Анаис молчала, смотря в пустоту перед собой. Вспоминала?

– Как это произошло?

– Он приказал подать ему вина. Что его мучило сильнее: жажда или ревность – я не знаю.

– Что было дальше?

– Вначале я отказалась. Я знаю себе цену. Однако мой отказ привел его в ярость. Он обвинил меня в супружеской неверности.

Женщина подняла на воина зеленые глаза. В измене они были виновны оба. Но сейчас речь шла не просто об измене мужу – об измене государству.

– И что ты ответила?

– Я сказала, что наше брачное ложе уже было осквернено и отнюдь не мной. Огненноволосая Ареллис, двоюродная племянница мэтра Эскамаса Вифрея, почтительная Эрсавия и молчаливая Марьян – они все могли бы многое рассказать, и этот список можно продолжать до бесконечности. Тебе назвать их всех? Учти, я могу упустить кого-то или попросту не знать. Если тебя интересуют подробности, лучше спроси у Вакки. Он помнит каждую поименно.

– И что в итоге сделал Нааяр?

– Он настоял на своем и применил силу браслета. После этого я упала, у меня пошла кровь, и я подчинилась.

– Ты отказала ему, потому что знала, что это взбесит вспыльчивого Наследника. Ты сделала это намеренно?

– За кого ты меня принимаешь? – Она медленно подняла голову, исподлобья смотря на Тансиара. И пока царица говорила, она выпрямлялась, словно вырастая. Выглядеть гордой и величественной даже в кандалах со скованными руками и ногами – это надо уметь. Анаис умела. – Я Рима Тьерны, дочь Асида-Син-Ахди и благородной Дарары из семейства Каэно, сестра Анзара Черной Рыси, а не прислужница, чтобы подавать вино. Пусть даже самому Эдэрэру!

– Но ты знала характер мужа, и ты понимала, как он может отреагировать на твой отказ.

– Я думала, что знаю и тебя, – ответила Анаис. – Но если человек не может обуздать свои желания, то с этим уже ничего не поделаешь. Наследник хотел вина, он его получил. – Смарагдовые глаза коротко, яростно блеснули, и на губах женщины, закутанной в черное, промелькнула едва заметная улыбка.

Вот как, оказывается, бывает! А ведь он делил с ней ложе, совершенно не зная ее, даже не подозревая, на что она способна!

– Поверь мне, Нааяр ненадолго опередил тебя, очень скоро ты последуешь за ним.

– Так ты пришел забрать мою жизнь? Если это так, я отдам ее тебе. Она больше не имеет значения.

– Нет. Твою жизнь заберу не я.

Как и предрекал отец, Тансиар не назначил ей наказание и не убил ее сам. Когда выносили приговор, он промолчал, а это значит, что казнь состоится. И вмешаться в нее Альентэ уже не сможет. Даже если захочет.

Изучающе смотря на мужчину, как будто Анаис видела его чуть ли не в первый раз в жизни, она медленно покачала головой:

– Ты этого не хочешь, но это будешь именно ты.

Анаис еще ниже склонила голову, обвив себя руками.

– Уходи, – коротко сказала она. – Нам не о чем больше говорить.

Мужчина медленно подошел к осужденной и поднял ее с пола. Зазвенели цепи.

– Что ты делаешь? – распахнутые от удивления изумрудные глаза кажутся огромными.

Чиаро почти коснулся кончиками пальцев ее лица, но потом вдруг резко остановился, отдернул руку и тихо сказал:

– Прощай.

Для них обоих что-то закончилось в эту минуту. Что-то? Все. Все оборвалось, рухнуло, разбившись в дребезги… Живые глаза, в которые она так любила смотреться, погасли.

Скрипнула, закрываясь, решетка, унося с собой звуки, краски, мысли.

* * *

Как мальчишке удалось прокрасться к ней, оставалось загадкой, но дерзкая вылазка удалась. Вот только ключей у него раздобыть не получилось, и внутрь его не пустили, поэтому младший из Аскуро что есть силы всматривался в темноту, прорезаемую тусклым светом единственной свечи, оставленной кем-то. Без нее в камере бы царил непроглядный мрак.

У Сидаля сжалось сердце, когда он увидел пепельную впервые после дня суда. Женщина еще больше похудела и осунулась, а под глазами залегли темные круги. Она не удивилась его приходу, лишь коротко произнесла:

– Ты разминулся с братом.

– Тансиар был здесь?

– Был…

На суде она предстала настоящей царицей, гордой и неприступной. Сейчас перед Сидалем снова была уставшая потерянная девочка с тревожным глубоким взглядом, сидевшая на полу, поджав под себя босые ноги, в своем старом черном балахоне, который ей, вероятно, вернули после суда. Ее заметно трясло – то ли от холода, то ли от озноба.

– Не бойся, смерть от лихорадки мне не грозит, – успокоила гостя пепельная, но младшему Аскуро ее голос показался вымученным и полным горечи.

– Ты сможешь подойти к решетке? – попросил он. – А то мне не разрешили входить внутрь.

Слава Вечности, длины цепи хватило, чтобы она приблизилась, и он взял ее ладони в свои. Как тогда, в зале суда…

– Какие холодные у тебя руки! – воскликнул Сидаль. – Я добьюсь, чтобы тебя перевели отсюда! Я поговорю с ними!

– Зачем ты пришел? – Какие же у нее глаза… Разве можно не смотреть в них? – Я убила твоего брата. Разве у нас есть, о чем говорить?

– Прошу тебя, не надо! – встрепенулся царевич, разом превратившись в светловолосого мальчишку. – Не говори так! Я знаю, это была не ты, ты не могла!

– Знаешь? – удивилась заключенная. – Но откуда? Ни один из твоих братьев не верит в мою невиновность. Так почему ты думаешь иначе?

Анаис внимательно смотрела на юношу, пытаясь прочесть в его лице ответ на свой вопрос.

– Потому что я… нет времени объяснять, да это и неважно!

– А кто, по-твоему, тогда это сделал?

– Пока что не знаю, но я выясню! – пообещал младший Аскуро и уже тише добавил. – И помогу тебе бежать отсюда.

– Но как? – изумилась осужденная.

Светлый огонек надежды затеплился в мягких чертах принца.

– Я раздобуду лошадей, возьму провианта и воды, отведу воинам глаза и провожу тебя до застав. Я умею это делать – нас никто не заметит. А когда выедем за Стену, ты доберешься до Кавы. Верхами это будет сделать нетрудно.

– А ты?

– Я? – убитым голосом переспросил Сидаль. Сказать по чести, он не загадывал, что будет после того, как они минуют Черту. Главное было вывезти ее, а дальше… О выборе, который придется сделать, – поехать с ней или остаться с семьей – он не задумывался. Стать изгоем и предателем, но наконец-то обрести свою любовь…

– Ты царевич, – убежденно произнесла она. – Ты должен быть с теми, кто тебя любит.

– А как же те, кого люблю я? – упрямо вздернул подбородок младший сын Владыки. – Я не могу допустить, чтобы тебя казнили, иначе я никогда не прощу им этого! Не прощу себе!

– В любом случае, спасибо за твою веру и за то, что ты хотя бы попытался. Покидая дом, я знала, что ухожу навсегда. Через несколько дней меня уже не будет в живых, но ты запомни меня такой, какой я вошла в Темполий. Обещай мне, что запомнишь!

Он запомнит ее и такой, какой впервые увидел на свадьбе брата, и такой, какой она была на суде.

– Клянусь тебе, я запомню! – пообещал царевич. – Но ты не умрешь. Тансиар спасет тебя! Не может не спасти! Вы оба гордецы, в этом ваша счастье и ваша беда. Да, сейчас брат поражен тем, что произошло, но еще есть время…

– Спасибо за твои слова, – повторила Анаис. Она смотрела на Сидаля так, как смотрела на Джулиано Ллеато во время суда, – но ничего не выйдет. И тебе пора идти, пока тебя не хватились…

Да, она устала, безмерно устала. Питать надежду, бороться, доказывать тогда, когда тебе не верят, сложно, безумно сложно… Но казни не будет. Ее в последнюю минуту помилуют и отдадут в служительницы Вечности в какой-нибудь отдаленный храм, и на этом все закончится.

– Подожди… – спохватился юноша. – Дай я все-таки расскажу тебе кое-что, что я вычитал про память крови в старых рукописях. Когда ты проходила проверку, Силы действительно указали на тебя, и все подумали, что твоя вина доказана и неоспорима. Но что если Силы признали виновность вовсе не твоей крови, а нашей? То есть крови Аскуро вообще? К тому же обряд мог быть проведен неправильно. Насколько я понял из записей, принципиально важное значение имеет, как именно задаются вопросы. А Верховный темполиец спрашивал Вечность про «кровь, что течет в жилах этой женщины», а не про «кровь этой женщины». Едва заметная оговорка, но именно она могла решить все!

– Но при чем тут кровь Аскуро? – избегая смотреть Сидалю в глаза, спросила Анаис. – Моя кровь – она ведь только моя…

– Уже нет, – младший сын Владыки покраснел и опустил взгляд.

– Откуда ты узнал? – чуть слышно прошептала Анаис.

– Прочел в мыслях лекаря, который навещает тебя, – смущенно ответил мальчик.

Пепельная поймала Сидаля за руку:

– Не говори… ему! Ни ему, ни кому-либо другому! Тансиар все равно не сможет ничего изменить.

– Если ты не хочешь, я не скажу. Я ведь даже не знаю, чей это ребенок. И не имею права спрашивать…

– Если бы я хотела спасти себя, то сказала бы, что он его. Но я не хочу.

– Поверь мне, отец и братья… они не чудовища! Вот увидишь, они не позволят казни свершиться. Ты родишь, все будет хорошо…

– Сидаль, ты пообещал мне! – тонкие ледяные пальцы сжали его руки. – Пообещал, что будешь молчать!

– Прости меня, я не должен был влезать во все это… Но когда я начал копаться в старых текстах про кровный обряд, я нашел там упоминание, что кровь Аскуро настолько сильна, что она всегда преобладает над любой другой кровью, а потом невольно услышал в мыслях врачевателя про ребенка, тогда-то для меня все и встало на свои места!

– Ты понимаешь, что ты говоришь, Сидаль? – понизив голос, произнесла пепельная. – Неужели ты готов обвинить свою семью в кровном преступлении? В убийстве?

– Я не хочу никого обвинять! – в отчаянии воскликнул мальчик. – Я лишь хочу доказать, что ты невиновна!

– Но одно невозможно без другого, – вздохнула Анаис и слабо улыбнулась. – У тебя доброе сердце, но ты взялся защищать не ту. Не смотри на меня так, я не безвинна, а умирать так, как умру я, – страшно. Умирать всегда страшно. Но ты не должен говорить со мной. Я убила мужа и твоего брата и за это понесу наказание, которое заслужила.

– Зачем ты упрямо твердишь о своей вине?! – в который раз возмутился царевич. – Ты не делала этого!

В больших, пока еще детских голубых глазах – растерянность и неверие. Как же он не похож на своих братьев!

– Откуда тебе знать, какая я?

– Я не знаю, я просто верю.

– Не ошибись в своей вере, мальчик. – Сказано свысока, чуть ли не с презрением, но Сидаль видит то, что она хочет скрыть. Ранимая, беззащитная и прекрасная… Она могла бы быть ему старшей сестрой, но почему-то стала врагом и одновременно несбыточной мечтой. Кем они будут друг для друга – было определено задолго до их рождения, это решили без их ведома, решили за них…

– Ты не убийца! – твердо стоял на своем Сидаль. – И тебе не убедить меня в обратном!

– Ты и сам все поймешь. Когда-нибудь. А я… Я не боюсь смерти. Не так плохо, когда ты один. Хуже, когда ты среди чужих… Но для меня так, пожалуй, будет даже лучше: ни родители, ни братья, ни мой народ – никто из них не увидит, что… произойдет.

– Анаис!

– Ты Шестой сын Владыки Царства Вечности, а я всего лишь преступница, осужденная на смерть. – Пепельная отошла от решетки, давая понять, что разговор окончен. – Тебе не место рядом со мной, так же, как и мне – рядом с тобой. Через несколько дней меня забросают камнями, а ты как был, так и останешься царевичем. У нас слишком разное будущее, чтобы можно было допустить, что нас что-то объединяет… И ты должен уйти, пока стража не вернулась.

– Сейчас я уйду, но правда восторжествует! – убежденно ответил младший Аскуро. – Я обещаю тебе это. Нет, я клянусь!