Текст книги "Пыль, пепел, кровь и песок"

– Лар пробовал вызвать к сыну лекаря?

– Да, господин, – послушно ответил Ниар, – врачеватель приходил несколько раз, пока я мог платить ему… Он давал Нефрету микстуры, от которых сыну делалось лучше, но потом деньги кончились, а с ними и лекарство. Нанять сиделку сыну мне было не по карману, работать сам я уже не мог – оставлять Нефрета одного было нельзя.

– И что же предпринял лар? – с вялым любопытством осведомился Эскамас. Проблемы бедняка его интересовали мало, но Ифтир Ниар был приглашен не зря, и это был еще не конец истории.

– Я начал спрашивать у соседей, не знают ли они какого-нибудь целителя… Кого-нибудь, кто согласился бы помочь. Без денег, потому что у меня их не было, но я мог бы отработать…

– Лару помогли советом?

– Мне сказали, что нужно идти к Храму… в определенный день, когда его посещает наша царица. И я пошел…

– Ты не побоялся? – приподнял брови обвинитель. – Охрана могла не подпустить тебя к царице, а то и избить…

– Нет, – человечек в сером растянул губы в улыбке, – лар, верно, не знает… Царица никогда не ходит с охраной. Это знают все. Она и в тот раз была одна.

– Значит, ты встретился с обвиняемой? – пропустил мимо ушей последнюю фразу Эскамас.

Ифтир Ниар понуро опустил голову и больше ее не поднимал – он смотрел себе под ноги.

– Так все и было, господин эохим… Я обратился к царице и, к моему величайшему удивлению, она ответила на мою просьбу. Я позвал атларию в свое скромное жилище, и она пришла. Но когда царица появилась на пороге, чтобы помочь, я… я… – Ниар запнулся. Растерянные глаза судорожно заметались. – Я почему-то сразу почувствовал, что вместе с ней в мой дом вошло… зло. Но я не мог не пустить под свою крышу супругу Наследника Римериана, которую сам туда же и позвал. Она обещала, что все будет хорошо, что мой сын поправится, и так и случилось… но потом… потом все стало еще хуже…

– Ифтир Ниар, – строго спросил Эскамас, глядя на свидетеля, – что с твоим ребенком сейчас?

– Нефрет… он…

Мужчина все-таки не выдержал и горько заплакал, закрывая лицо грязным рваным рукавом.

Эохим демонстративно повернулся к Анаис, но заговорил с ней Акила:

– Подсудимая обвиняется в лжецелительстве, вредительстве и доведении до смерти. Что она ответит на предъявленные обвинения?

– Подойди! – властным тоном повелела царица.

Цинний Акила хотел уже было возмутиться столь оскорбительной непочтительности по отношению к судье и суду в его лице, но приказ был отдан не ему. Маленький человек сообразил это быстрее альтаора. Несчастный отец и не думал возражать, хотя, казалось бы, приближаться к без пяти минут убийце своего ребенка было сущим безумием. Однако вместо этого Ниар послушно, как приговоренный, поплелся к месту, где стояла царица.

– Дай мне свою руку, – приказала она, спокойно смотря в лицо человеку, не смевшему даже поднять на нее глаз. Зазвенели цепи – царица протянула мужчине свою руку ладонью вверх.

Тот задрожал всем телом, поколебавшись доли секунды, но приказ все-таки исполнил – широкая мозолистая рука легла, накрывая хрупкие пальцы.

Какие-то мгновения лицо Анаис оставалось прежним, отстраненным и почти бесстрастным, но потом что-то изменилось, будто отражение в зеркале: из безразличного оно стало задумчиво-растерянным, а потом и вовсе что-то едва заметное дрогнуло в ее чертах. Огромные глаза, которые все еще были открыты, замерли в немом ужасе. Казалось, она была чем-то поражена до глубины души. Чем-то чудовищно-неправильным и зловещим.

Рийону было знакомо это ощущение, он уже испытывал подобное, когда Чиаро показал ему свой приезд в гарнизон Багряного. Небытие! Но что увидела она?

Словно ослепнув, Анаис несколько раз моргнула и пошатнулась, схватившись за край кафедры, у которой стояла. Человек, до сих пор державший царицу за руку, кинулся подхватить ее, чем и выдал себя с потрохами. Слава Силам, она все-таки устояла. Но когда зрение вернулось к ней, на точеном лице ледяной маской застыла брезгливость. Точно бы ожегшись, царица молча выхватила свою руку и метнула отчаянно-гневный взгляд на стоявшего возле нее тщедушного маленького человека. Трясущийся мужчина смотрел на нее совершенно потерянными глазами. Так не смотрят на убийц своих детей. К убийце собственного ребенка не бросаются на помощь.

– Итак, дочь ашесов, каков будет твой ответ? – Альтаор мог говорить и делать, что угодно, хоть танцевать на столе, Анаис и не думала на него смотреть.

Царица, вскинув подбородок, вновь разглядывала потолок. Но на этот раз на ее лице так ясно и неприкрыто отпечатались бессилие и боль, которые почти невозможно было терпеть, что Рийону самому стало неловко.

– Анаис Каэно, суд ждет твоего отве…

– Ифтир Ниар, – пепельная все же смогла пересилить себя и заговорить снова, но скрыть отчужденность в голосе ей было уже не под силу. – Твой сын еще жив? Если он еще может ходить, приведи его ко мне, а если нет… пусть его принесут. Я попытаюсь его спасти. Это все, что я могу сделать для тебя.

– Ты и так уже сделала «все», царица! – повысив голос, презрительно отрезал Эскамас. – Второго шанса у тебя не будет! Мы не позволим тебе и дальше растравлять горе этого несчастного человека!

На Ниара было жалко смотреть: он плакал, но теперь уже молча, не скрывая слез и не вытирая их, а вот к Анаис самообладание, напротив, медленно возвращалось.

– Это твой сын, Ниар, – глубоко вздохнула царица, растирая затекшие запястья и уже не глядя на мужчину. – И выбор только за тобой.

Уткнувшись мокрым лицом в шапку, свидетель замотал головой, и охрана поспешила вывести его из зала суда.

* * *

– Суд вызывает следующего свидетеля обвинения!

Сидаль с недоумением рассматривал потасканного слащавого красавца с грязными вьющимися волосами. Он выглядел в высшей степени неопрятным и был каким-то… неприятным.

– Назови свое имя и принеси присягу, – скучающим тоном распорядился эохим – процедура была стандартной для всех.

– Мое имя Лаэн Эдэн, и я буду говорить правду!

– Лар обязан произнести присягу полностью.

– Как будет угодно господам. Перед лицом Вечности и Вечных Сил клянусь говорить правду и только правду, и да падет на меня их кара, если я солгу.

– Лар может говорить, – разрешил альтаор.

И стройный молодой мужчина заговорил.

– …на свадьбу приехало много людей, все таверны и постоялые дворы были переполнены, свободных комнат было не снять даже втридорога. Многим приходилось ночевать прямо на улице, среди нечистот. Там были старики, женщины, дети, все… Она подошла и сама выбрала меня. Со мной были мои друзья, они могут это подтвердить.

– Кого лар имеет в виду, говоря «она»? – подавшись вперед, уточнил эохим.

– Я говорю об Анаис Каэно, в замужестве Аскуро.

– Каким образом царица через несколько дней после свадьбы могла оказаться ночью посреди незнакомых ей людей? И главное зачем?

– Царица всегда искала любви. С мужем ей не повезло, вот она и…

Остаток фразы утонул в негодующем возмущении, всколыхнувшем зал суда.

– Я требую тишины! – призвал к порядку альтаор и, дождавшись, когда шум утихнет, обратился к обвинителю. – Лар эохим может продолжать.

– Что же произошло потом?

– А потом она отдалась мне прямо в соседнем переулке.

На этот раз зал взорвался не на шутку. Люди повскакивали со своих мест, кто-то что-то кричал, кто-то вскидывал руки, указывая в сторону подсудимой, возгласы негодования уже никто не скрывал. Но на лице обвиняемой по-прежнему не отражалось ни тени заинтересованности.

– Видимо, пепельной пришелся по вкусу мой клинок, – добавил грязноволосый и осклабился, – раз она не взяла с меня денег…

– Атларий, суд просит проявить больше уважения, – с укором произнес эохим. – Но как лар, никогда прежде не видевший обвиняемую, может быть уверен, что с ним была именно она?

– Да, – развязно бросил «щеголь», – царица была в маске. Тогда я не узнал ее, – он со слащавой ухмылкой бросил взгляд на Анаис, но та не шелохнулась, оставаясь, похоже, единственной, кто сохранил спокойствие во всем взбаламученном зале. – Зато узнаю сейчас.

– Что же было дальше? – расспрашивал свидетеля Эскамас. – Ты виделся с ней еще раз? Как долго вы встречались?

– О нет, – покачал головой Лаэн Эдэн. – Царица никогда не спит с одним и тем же мужчиной во второй раз! Она всякий раз выбирает нового. Это знают все.

Очень часто бывает так, что то, что якобы известно всем, на деле оказывается неизвестно никому.

– Почему? – изумился эохим, казавшийся шокированным не менее, чем остальные судебные заседатели.

– Потому что она может себе это позволить! Внутри у этой женщины горит огонь, и она не любит оставаться ночью без мужчины. Но привязываться к кому-то конкретно – опасно, поэтому она меняет любовников, а потом они пропадают. Я знал как минимум двоих, кого любовь к царице свела в могилу. Я могу под присягой назвать их имена.

– В этом пока нет нужды. Но чем еще, кроме слов, ты можешь доказать, что та, что подошла к тебе на улице, стоит сейчас перед нами?

– У нее на правой руке был браслет в виде кошачьих голов. Когда она обнимала меня за шею, я почувствовал его холод, а потом и увидел. Я попросил его снять, но она сказала, что это невозможно.

– Носит ли подсудимая упомянутый браслет? – задал вопрос Акила. – Если да, то она обязана показать его нам.

Все взгляды обратились на пепельную.

Анаис без лишних слов подняла правую руку в воздух, чтобы все могли лицезреть пресловутый браслет.

Но эохим не дал залу разойтись в негодовании и сразу спросил царицу:

– Откуда у тебя это украшение? Это был чей-то подарок?

– Да. Моего мужа и… его отца, – ответила Анаис и добавила. – А вы будете спрашивать, почему я не смогла снять его?

– Это суд не интересует, – отрезал Акила.

– Какая жалость! – пожала плечами пепельная.

Кто-то что-то говорил, раздавалось мерное гудение, чем-то отдаленно напоминающее пчелиный рой. Обвинитель тщательно записывал, альтаор иногда комментировал… Но Сидаль их не слушал. Он смотрел на бледную женщину в золотом и понимал, что теперь ее не спасти. Отец не отпустит Анаис, даже если будет доказано, что Нааяра она не убивала. Ведь пепельная не защищает себя и не опровергает сказанное здесь. Почему же она молчит?

– У нас на руках есть список из более чем десяти мужских имен, подтверждающих кратковременную любовную связь с бывшей царицей Римериана! – Мэтр Эскамас угрожающе потряс в воздухе каким-то листком. – И я уверен, что этот список далеко не полон!

– Имеются ли у подсудимой вопросы к свидетелю обвинения? – осведомился альтаор у отрешенно разглядывавшей витражи женщины в золотом одеянии. Она не юлила, не просила пощады, не выторговывала себе жизнь в обмен на любые признания. Она просто стояла и без особого интереса слушала то, что о ней говорили.

– Разве что один, – прищурила зеленые глаза бывшая царица, глядя на судью. – Спросите у господина Эдэна, что он сделал с деньгами? И есть ли хотя бы ничтожно малая вероятность, что он проявил благоразмие и не потратил их все?

– О каких именно деньгах идет речь? – вмешался мэтр Эскамас.

– О тех, которые этому господину заплатили за его ложь, – любезно пояснила она. – Они ему понадобятся, чтобы исчезнуть. В противном случае, его труп очень скоро выловят из Ррамарры.

– Пусть ларра поостережется! – предостерег эохим. – Суд может рассмотреть слова подсудимой как скрытую угрозу!

– Мэтр Эскамас, помилосердствуйте, – легкий упрек в голосе, полуулыбка и наклон головы. – Мы с вами говорим при свидетелях, на мне цепи, к тому же люди Вакки отлично меня охраняют. Спросите у них, они вам это подтвердят.

– У подсудимой есть, что еще сказать свидетелю обвинения?

Анаис повернулась к человеку, которого прежде не удостаивала ни словом, ни взглядом. И в этот миг даже Рийону стало не по себе. Его опять посетило чувство узнавания: так смотрят судьба, Вечность, звезды. Они не ненавидят, не злятся, не презирают – только предупреждают и делают это лишь раз, после чего обрушивают свое возмездие на тех, кто их не слышит или не хочет слышать.

От улыбки на ее лице не осталось и следа, и она коротко и резко произнесла:

– Беги! – Если бы зеленый огонь существовал в природе, он горел бы именно так, как ее взор в эту минуту. – Спасай свою жизнь, пока еще не слишком поздно. Мертвецам деньги без надобности.

Эхо от звучных слов еще гуляло под древними сводами, но подсудимая уже отвернулась от свидетеля обвинения. Он ее больше не интересовал.

* * *

Смерть как таковая не так уж и страшна, а вот если умерла совесть…

– Уважаемые лары, прошу слова! – поднявшись со своего места, бросился в бой Джулиано Ллеато. Весь процесс племянник Батисто Скараменти сидел как на иголках. Ему явно было не по душе то, что он видел. Приторианец уже успел задеть мэтра Эскамаса прилюдно, но Джулиано не из тех, кто останавливается на полпути.

– Лар Ллеато хочет высказаться или у него есть вопрос? – сжал губы альтаор, даже не пытаясь скрыть раздражение в голосе. Лишних вопросов Цинний Акила не любил, ведь они затягивали дело, а долгие дела всегда действуют на нервы тем, кто хочет завершить их быстро.

– Есть и не один, – напористый, красивый голос, в котором даже с закрытыми глазами слышится насмешка. – Будут ли вызваны свидетели защиты по рассматриваемому нами делу?

– Безусловно, – сухо ответил судья. – После допроса всех свидетелей обвинения.

– А вот я испытываю определенные сомнения на этот счет! Свидетели обвинения никак не заканчиваются, а свидетелей защиты как не было, так и нет. По крайней мере, я их не вижу.

Определенно, люди Рийона охраняли и будут продолжать охранять парня. Если выступление на Совете ему и простили, то отрытый бой на суде повысил ставки, и его Ллеато точно рано или поздно припомнят. Отдает ли он себе в этом отчет? Бросаться на амбразуру тогда, когда надежды почти нет, – это не каждому по силам! А держать оборону – и подавно. Особенно учитывая то, что парень не извлекает из этого ровным счетом никакой выгоды. Совсем наоборот! Другой вопрос, будет ли подобное поведение стоить племяннику Батисто жизни? Кто знает. Но защитник Анаис исчезнет не раньше, чем ее казнят. Иначе это бросится в глаза, и возникнет слишком много ненужных вопросов.

– Правда ли то, что показанный суду браслет, который носит атлария, подчиняет волю? – светлый взгляд Джулиано был обращен к Анаис. – И если это так, то почему ларра не заявит об этом? Также было бы нелишним выяснить, когда именно на нее надели данное «украшение», – до свадьбы или же после? Если после, то это будет другой разговор. Но если предположить, что это случилось до торжества, тогда данный факт будет означать, что ларру могли заставить… Взять хотя бы ту же самую свадьбу – не была ли насильственной и она?

– Лар Ллеато забывается! – терпению Акилы пришел конец. – Не в его компетенции задавать суду подобные вопросы! Анаис Аскуро не является подзащитной лара, а лар не привлечен к участию в деле и не выступает ни в одном из качеств, предусмотренных законом: лар не истец, не ответчик, не свидетель и не третья сторона по делу. Суд вправе потребовать удаления лара Ллеато из зала суда!

– Лар Джулиано, не надо, – негромко произнесла Анаис, и все разом замолчали. Женщина не поднимала глаз, судорожно сжимая тонкими пальцами цепи. – Эта свадьба… я шла на нее добровольно, исполняя свой долг. Наш брак должен был принести мир нашим странам…

– Должен был, но не принес, и теперь ларру судят! – негодованию молодого Скараменти не было предела. – Но моя царица не должна, не может и дальше молчать! Она обязана защищать себя, если за нее больше этого сделать некому!

– Подсудимая уже не является царицей! – нервно выкрикнул эохим, и в его голосе прозвучали истеричные нотки. – Но у суда может возникнуть закономерный вопрос: если лар так рьяно защищает подсудимую, быть может, он является ее сообщником и хочет разделить ее участь?

– Атлар ошибается, – спокойно возразил Ллеато. – Урожденная Каэно царица. Их с Нааяром никто не разводил, и какие бы гипотетические преступления ларра ни совершила, она останется царицей Римериана до своего последнего вздоха, хотите вы того или нет.

– Я благодарна лару Ллеато за его слова, – в темно-зеленых глазах плеснулась бездонная глубина, – они делают честь как его сердцу, так и его имени. Но пусть лар будет покоен – его совесть чиста. Ему не в чем себя упрекнуть.

– А как насчет совести других, собравшихся здесь? – Джулиано махнул рукой в сторону судьи и семейства Аскуро.

– Повторяю, – повысил голос судья, – или лар Ллеато займет положенное ему место, или мы будем вынуждены лишить его права голоса и удалить с процесса!

Джулиано поймал обращенный на него взгляд царицы, когда она оторвалась от созерцания своих оков, и что-то в нем вынудило Ллеато молча опустился в свое кресло.

– Следующим по делу подсудимой Анаис Аскуро вызывается Первый Воин Царства Вечности и его Наследник Тансиар Аскуро! – торжественно объявил Цинний Акила, и люди замерли.

И все-таки отец пошел на это! Предать семейное дело огласке – шутка ли? Да и стоит ли оно того? Видимо, стоит, иначе Владыка придумал бы что-нибудь попроще.

Тансиар спускался по проходу. Традиционный синий плащ, черный камзол, меч у бедра. Будет ли он защищать ту, ради которой был готов бросить все, или присоединится к обвинению? Ллеато прав. Если за нее не вступится Тансиар, то кто вступится? Проклятье! Любовники, еще при жизни ставшие легендой, бросившие вызов семье и вековым устоям, любившие так самозабвенно! Ничто не могло их разлучить – и вот что с ними произошло, что с ними сделали… Сейчас их столкнут лицом к лицу, и одной Вечности известно, чем все это закончится! Но одно было ясно как день: допрашивать Тансиара станут так, чтобы представить его жертвой коварного соблазнения, а ее – очернить. Отцу нужен его лучший воин, он не может себе позволить потерять его, особенно теперь. И никакая любовь Владыку не остановит.

Альентэ встал напротив эохима, придерживая рукой меч.

– Мой господин, – полный почтения поклон в сторону Второго сына Владыки, недавно ставшего Первым. Эскамас должен был допрашивать Отпрыска Вечности, но эохим прекрасно помнил и понимал, кто он и кто перед ним.

– Клянусь своей кровью[66]66
  Клятва кровью считалась наиболее древней и непреложной, чем любая другая, в том числе и присяга. Как в древности, так и в настоящее время римериане верили, что поклявшийся кровью обречен говорить только правду, если не хочет навлечь на свой род проклятие, а на себя – гнев Вечных Сил и принять мучительную смерть.


[Закрыть] говорить правду. Надеюсь, этого будет довольно? – приподняв бровь, осведомился Тансиар.

Зал охнул и, кажется, перестал дышать. Впрочем, ему было не привыкать.

– Более чем, – заверил Цинний Акила. – Ведь кровь Аскуро не может лгать.

Альтаор был доволен. Он хотел этой самой крови, как никто другой, но никогда не признал бы этого открыто.

– Зато принесшие присягу могут лгать направо и налево, – лениво заметил полководец. – Хватать их за руки никто не спешит, не так ли? Другое дело – клятвы на крови. Тут все несколько сложнее, но вместе с тем проще и яснее: провести допрос, выждать время. И если свидетели не доживут до повторных слушаний, их показаниями можно смело пренебречь.

– Суд обязательно подумает над словами Наследника, – со значением пообещал альтаор.

Подумают они, как же! Тогда вообще никто не захочет свидетельствовать. Себе дороже! Один неверный шаг (а точнее слово) в сторону – и тебе конец!

– Думаю, нам стоит перейти ближе к делу, которое обязывает нас разобраться во всем досконально, не оставив без внимания ни малейшую деталь, – аккуратно предложил эохим. – Итак, Тансиар Аскуро, был ли ты знаком с присутствующей здесь Анаис Аскуро до свадьбы своего брата?

Чиаро вскинул голову и посмотрел на Анаис. Пепельная вздрогнула и тоже подняла глаза на своего любовника. Впервые за этот безумный день.

– Нет. Я слышал имя, но не знал и не мог знать дочь Дарары Каэно лично.

– Правда ли то, что пепельная пришла к тебе сама?

– Да.

– И воин посчитал разумным и возможным пустить ее к себе, несмотря на узы, несколькими днями ранее связавшие пепельную с его братом?

– Анаис предоставила мне весьма весомые аргументы для этого. Я счел их достаточно правдоподобными, чтобы поверить ей.

– Что это были за аргументы?

Анаис качнулась, и без того бледное лицо царицы стало совсем белым. Неужели никто не видит? Ведь еще чуть-чуть и она потеряет сознание…

– Кровный обряд! – не выдержав, выкрикнула пепельная, ухватившись за кафедру и теряя последние силы. Впервые за все время суда! Серебряный голос отразился от стен, зазвенел. – Проведите его! Я требую! Я… готова! Кровь не солжет, не очернит, не предаст… Ей известно все! Ее не обмануть, и она не обманет… Она скажет все… Кровь…

И Рийон понял: в тот миг пепельная согласилась бы на что угодно, только бы прервать эту пытку. Выслушивать, как чужие незнакомые люди обвиняли ее, было горько и мучительно. Но слушать, как это будет делать он, оказалось выше ее сил.

* * *

Тансиар все-таки очутился рядом первым. Он стоял ближе всех и успел подхватить пепельную на руки прежде, чем она упала. Сбоку кто-то крикнул:

– Скамью или стул! Быстро!

Не дожидаясь очередного приступа угрызений совести, Рийон, ни секунды не медля, сорвался с места. Сидаль тут же последовал за ним. Не могли же они просто сидеть и смотреть, право слово! Ну сколько можно? Они и так слишком долго просто наблюдали.

Однако Чиаро не стал дожидаться, пока кто-нибудь подставит стул или скамью. Он уже нес пепельную к узкой, но мягкой кушетке, стоявшей у дальней стены. Здесь было темно, свет сюда не доходил, и их почти никто не видел.

Подбежавший Сидаль успел поправить сползший на пол край золотого рукава, чтобы впопыхах на него ненароком никто не наступил. Рийон стоял в стороне и отдавал распоряжения, чтобы послали за лекарем и носилками. А Тансиар тем временем опустился возле нее на край оттоманки, сжав в своей руке хрупкую ладошку, молча поднес ее к губам, задержал. Наверняка, руки у Анаис были холодными. Проклятые цепи! Снять бы их, но не позволят…

Врачеватель явился быстро, быстрее, чем они ожидали. Тансиар встал, а целитель наоборот склонился над женщиной и поднес какой-то флакончик к ее лицу. Лекарство подействовало почти сразу: ресницы дрогнули раз, другой, и пепельная медленно открыла глаза. В зеленом все еще затуманенном недугом взгляде мелькнуло удивление – она увидела Сидаля и чуть поодаль – Рийона. Тансиара подле них уже не было.

Младший Аскуро помог царице сесть и увидел вошедшего через боковой проход Верховного темполийца. Двоюродный дядя чинно и величественно нес себя и свой сан, он никуда не спешил, но и не медлил.

– Мне передали, что ты пожелала провести обряд крови, дочь ашесов? – обратился он к Анаис.

– Да, – разомкнулись бледные губы.

– Но мне сказали, что тебе сделалось дурно, – родственник Каэзии Аскуро не проявлял заботу, лишь констатировал факт. – Не вынудило ли тебя это обстоятельство переменить свое решение? – уточнил Верховный темполиец.

– Нет. Я готова, – голос пепельной был негромким, но твердым.

– Да будет так! Но мы должны совершить обряд на глазах у всех, чтобы люди видели, что от них ничего не скрывают. Ты сможешь идти?

– Я помогу! – вызвался Сидаль, стиснув ладонь молодой женщины в своих руках. Ее пальцы действительно были ледяными.

– Нет, – качнула головой Анаис, мягко высвобождая свою руку. – Я пойду сама. А ты возвращайся к своим братьям, царевич. Они тебя ждут. Ты должен быть со своей семьей.

– Атлария права, мой принц. Каждый хорош на своем месте. Ты и так слишком задержался подле… вдовы своего брата.

* * *

Анаис стояла внизу, у ступеней кафедры, пока Верховный темполиец доставал из футляра принесенный с собой узкий стилет. Все, что делал храмовник, выходило у него внушительно и размеренно. Еще бы! В эту минуту на них смотрели сотни глаз, торопиться было некуда. Но что бы ни показала проверка кровью – это дорога в один конец, и это понимают все. Оправдание или смерть. А, может, оно и к лучшему? Если древние Силы признают Анаис невиновной в главном, супружескую измену ей простят. Другое дело – убийство Наследника. Если все закончится благополучно, вполне возможно, что Анаис даже отпустят на родину. Отец неплохо все рассчитал! Теперь Тансиар уж точно никуда не уедет. И последовать за пепельной хоть в Каву, хоть на край света, как он когда-то хотел, брат тоже уже не сможет. Вдову Нааяра отправят домой, а Тансиару подберут какую-нибудь знатную приторианку. Брат возненавидит себя, а заодно и свою невесту, но выбора у него не останется. Долг для Альентэ – все, а он будет велеть Наследнику связать себя священными узами и зачать сына. Быть может, это случится не сразу, и отец пощадит чувства Тансиара, выждет время, чтобы не бередить свежие раны. Но много времени Чиаро на раздумья не дадут. Отныне брат себе не хозяин: он Наследник и прикован к Царству Вечности цепями покрепче, чем кто-либо способен себе вообразить. Теперь Тансиар принадлежит всем и не принадлежит никому. И личных дел, каковые еще могли иметься у Первого Воина, у Эдэрэра быть не может. Только дела Царства.

– Дай мне свою руку, дочь ашесов! – звучно провозгласил темполиец, возвращая Рийона из возможного будущего в настоящее. – Мне нужна не твоя жизнь, но твоя кровь. Она станет свидетелем и очевидцем, обвинителем и судьей!

Пепельная послушно отодвинула железный браслет и протянула правую руку ладонью вверх, как уже делала сегодня. Но храмовник не собирался накрывать ее ладонь своей, как это сделал Ифтир Ниар. Вместо этого он отточенным и быстрым движением провел по беззащитному запястью. В узком разрезе показалась кровь, несколько капель упали на черные плиты – в зале Эссельсов они были такими же, как и в Обители Вечности.

Верховный темполиец произнес несколько слов не непонятном для простых смертных языке, а потом громче добавил:

– Вечность слышит, Вечность помнит, Вечность знает, в чьих жилах она течет! Яви нам знак, что перед нами Твоя Дочь!

Воздев руки и лицо к потолку и замерев в ожидании, мужчина закрыл глаза. Несколько долгих секунд ничего не происходило, но потом темполиец открыл их – и в тот же миг над тонкой белой кистью расцвел багряный цветок в виде лилии. Храмовник опять что-то негромко спросил у переливающегося всеми оттенками алого пламени на неведомом для большинства присутствующих наречии, повторив то же самое следом на общедоступном языке:

– В Твои руки, Великая Вечность, вручаю я Дщерь Твою! В ней Твоя кровь, и Ты одна можешь судить ее! Тебе ведомо то, чего нам, скромным слугам твоим, знать не дано. Так укажи нам истину, торжества которой мы так жадно алчем, чтобы мы смогли свершить справедливое возмездие и восславить Твое величие, равного которому нет ни на земле, ни на небе! Или же возрадоваться, ежели Дочь Твоя будет признана безвинной в глазах Твоих! Ответь, виновна ли кровь, что течет в жилах этой женщины, в том, в чем ее обвиняют? Совершила ли эта кровь то преступление, которому нет оправдания, и за которое существует одно наказание – смерть!

Такой тишины Рийону, пожалуй, слышать еще не приходилось. Нигде и никогда. Казалось, что еще немного и на него начнут оборачиваться – так громко стучало его собственное сердце.

Однако пламя охотно ответило Верховному темполийцу – мерцавшие в полутьме пурпурные лоскуты качнулись. Миниатюрная лилия, если, конечно, это была она, медленно распустила свои лепестки, открывая сотням изумленных глаз свою багряную сердцевину. Это продолжалось недолго: рубиново-красные всполохи пробежали по краям лепестков, после чего огонь дрогнул и начал медленно менять цвет: сначала поблекло сердце цветка, вслед за ним потемнели лепестки, пока, наконец, пламя, полностью окрасившись в черный цвет, не вспыхнуло в последний раз и не рассыпалось пеплом.

* * *

Крошечные невесомые серые хлопья еще не успели достигнуть земли, когда Владыка поднялся со своего места и первым нарушил гробовое молчание:

– Теперь нам известно все. Твоя кровь предала тебя, тьернийка!

Предавшая кровь уже остановилась и перестала капать с запястья, а в зале суда медленно, подобно невидимому цунами, начинал нарастать оглушительный гвалт.

Однако пепельная не слышала никого и ничего: царица смотрела на свою руку, как если бы вокруг нее обвилась ядовитая змея. Мелькнувшие на короткий миг в потемневших зеленых глазах растерянность и смятение сменились чем-то иным, пониманием… но чего?

Это продолжалось доли секунды, но она все же справилась с собой. Ярко, отчаянно блеснули смарагдовые глаза. Она шагнула вперед:

– Теперь я скажу все! Все, что вы так хотели узнать!

Она стремительно поднялась на кафедру и заговорила, не дожидаясь расспросов:

– Да, я сама пришла к Тансиару Аскуро! Пришла ночью. Первый Воин был удивлен, хоть и не показал этого. Он меня не ждал, но я знала репутацию Альентэ и была уверена, что воин не устоит перед женскими чарами! Особенно, когда женщина плачет, демонстрируя свежие шрамы от побоев…

– Побоев? – округлив глаза, вклинился эохим. – Но кто посмел бы поднять руку на жену Сына Вечности? Твой муж бил тебя, царица?

Пепельная гордо вскинула голову:

– Вздор! Нааяр любил меня. У нас были прекрасные отношения.

Да, царицу такой, какой она была сейчас, не любить было невозможно. Рийон понимал, что любуется ею в последний раз. И все же, Небытие! Здесь что-то не так…

– А ты? Ты любила своего мужа? – Эскамас был доволен. Дело было завершено и завершено с блеском, так почему бы не вызнать интересующие всех и каждого подробности? Под занавес. Раз уж подсудимая заговорила…

Анаис свысока посмотрела на обвинителя:

– Ты смеешься надо мной, римерианин? Чтобы я, Анаис из рода Каэно, дочь дочери Гарам Каэно, Рима из Кавы, прямой потомок Каэны, любила dhait ankhat[67]67
  (ашесск.) обычно говорится с презрительной интонацией – неверный, иноземец, чужой.


[Закрыть]?

Кто-то из приториев перевел ее последние слова. Лицо Эскамаса заметно исказилось – он уже ничего не понимал.

– В таком случае, как ты объяснишь те следы от побоев и ссадины, которые, как говорят, видели на твоих руках и лице?

– Так, значит, их все-таки видели… – прищурилась пепельная, еще больше напоминая покровительницу своего народа. – И кто же сказал об этом лару?

– Мои слова может подтвердить охрана покойного Эдэрэра и его постельничий, а также находящийся здесь Альентэ. Но мы хотели бы, чтобы ларра сама пояснила данный факт суду.

– А, – она махнула рукой. – Если вы об этом… то тут мне потребовалась лишь капля воображения, краска и короткий клинок. Чтобы разжалобить мужчину, нужно не так уж и много, для этого все средства хороши.

– Ты наносила себе раны сама?! – брови Эскамаса поползли на лоб. Его изумлению не было предела.

Пепельная, закинув голову назад, рассмеялась в голос, блеснули белые зубы.

– Так уж мы созданы: неглубокие царапины на нашем теле заживают быстро, не оставляя следов. Жизнь обычных людей слишком коротка, вам этого не понять, – сказано снисходительно, голосом, полным насмешливого презрения.

Это была не та Анаис, которую они все знали. Или они никогда и не знали ее? Настоящую?