Текст книги "Пьяная Россия. Том первый"

«Неизвестная.»

Сколько подобных могилок по всей России с безымянными, никому не нужными людьми? О, великое множество!

И вздыхая о своей бездарной жизни, Аграфена успокаивалась мыслью, что после смерти ничего уже не желая и ни к чему не стремясь, она будет лежать и слушать звон сверчков в высокой шелковистой траве, шелест ветра в листве кустарников и деятельную возню полевых мышей. И у нее появится иллюзия, что она не одна. А люди? Ну их к черту! Злобные, жадные, завистливые твари…

Под скупым светом звезд Аграфена вышла от Лопуховых на улицу и побрела прочь куда глаза глядят…

Под знаменем «Одиссея»

Евгению Борисовичу Антонову, руководителю ярославского детско-молодежного экскурсионно-туристического клуба «Одиссей» посвящаю…

На улице зима, трещат морозы и сугробы по колено, ну как тут не вспомнить про лето, про летние походы, про туристов, особенно про особый народ – детей-путешественников, глядишь, и на сердце потеплело…

В школе все по-другому. Заманчиво поблескивают в ночном небе звезды. Негромко, но так гармонично шумит бурная река Бия.

Тихо трещит костерок, и в неверном свете пляшущего пламени видны лица ребят, еще совсем детей и подростков.

Они вскипятили котелок чая, разлили по железным кружкам и, насыпав сахара, принялись задумчиво помешивать чай черенками больших ложек. Для лучшего запаха в чай бросили ягоды малины, что насобирали по берегу заблаговременно.

Горсть сухарей вполне заменила им полноценный завтрак, и, глядя, как занимается заря и гаснет на небе последняя утренняя звезда, они принялись говорить о будущем, тщательно взвешивая все «за» и «против» предстоящего покорения бурного порога.

Костер быстро прогорел и алел теперь вспыхивающими и переливающимися углями. Веточками ребята выгребли черные катышки картошки, обжигаясь, начали есть.

Мир был полон звуков. В ясном воздухе задумчивого утра заливались в счастливом чириканье невидимые для глаза веселые пичужки.

Утром земля пахла так опьяняюще, к умытому блестящему небу так дурманяще поднимался густой запах хвои, мокрой от росы травы, что не хотелось Евгению Борисовичу Антонову, руководителю ярославского детско-молодежного экскурсионно-туристического клуба «Одиссей», вспоминать о разоренном «гнезде», о том, что помещение по улице Богдановича, дом 8, мэрия города отняла. А ведь в арсенале «Одиссея» такие победы, как экскурсии к истоку Волги, поездки на Камчатку, на Сахалин, на Полярный Урал. А Бородино? Да сколько всего уже охвачено с 1974 года, с момента основания клуба, и не высказать! Недаром сегодняшние молодые отцы, вчерашние выпускники клуба, ведут своих отпрысков в «Одиссей», дабы они закалились в походах, стали настоящими мужчинами. И девиз клуба: «Путешествуя, познаем мир и себя!» – в полной мере отражается в делах и мечтах мальчишек и девчонок, а еще в фотовыставках, что организуют они в ярославской школе №43, где Евгений Борисович не только занимается с ребятами, преподает им азы спортивного ориентирования, учит вязать морские узлы, но и обучает школяров физике.

И такой человек, как, к примеру, кандидат исторических наук, преподаватель Демидовского университета Дмитрий Горшков, бывший ученик и недавний юный турист «Одиссея», чем не победа клуба? А памятные дипломы за первую национальную премию «Здоровое поколение XXI века», организованного еще в 2002 году Министерствами просвещения, образования, культуры и Олимпийским комитетом? Есть у ребят «Одиссея» и награды за участие в кинофестивалях детских фильмов. Есть разряды по спортивному ориентированию. Но главное, конечно же, не медали, не грамоты, главное, что с появлением Евгения Борисовича, а он купался в холодной воде реки, все ожили, подскочили, собираясь в путь. В самом деле, ну чего унывать, когда кругом зеленеют берега, темнеет река, какая благодать! И никакие многоэтажки не заслоняют горизонт! Главное, чтобы вширь и ввысь раздвинулось пространство, чтобы ночь принесла новое ощущение, с радостью встреченное юными путешественниками. Главное, чтобы темно-синее звездное небо будто обняло беспокойную душу каждого ребенка. И таким покоем, чтобы повеяло оттуда, что каждый остановился бы, разинув рот, и, глядя в небо, осознал себя Человеком с мыслью, звучащей ярко и осмысленно, что не растратит он никогда свою жизнь понапрасну, не озлобится нищетою в вечной борьбе за выживание, так присущее нашей стране, а станет хорошим юристом или преподавателем, токарем или слесарем, просто русским человеком…

Негодный человек

Петрусь, так его звали. Любил выпить. И сам он, толстый, пожилой мужик, и гражданская жена его Наташка, всегда радостная и радушная хозяйка очень любили горячительные напитки. И потому зазывали к себе гостей, а гости всегда приносили с собой, то портвейн, то водку, а то и «медицинский коньяк» – бутылочку боярышника. Хозяева лишь нарезали толстыми кусками буханку черного хлеба, насыпали щедро соли в большую солонку, наваривали картох в «мундире» и наливали майонеза по тарелкам. Пили много, жадно, вначале сторожились, первыми следовали более легкие напитки, а уж потом сорокаградусные. Закусывали мало. После переставали сторожиться, и пили уже вперемежку, некоторые даже умудрялись водку пивом запивать.

Ошалевший от пойла Петрусь, вдруг, начинал петь. Наклонив голову и ни на кого не глядя, он что есть мочи голосил всякие песни.

А гости, почти все ему подтягивали и нестройный хор из дребезжащих, визжащих, пьяных голосов так и сыпался на улицу, упадая тяжеленными мыслями тревоги и долготерпения на головы прохожих и соседей.

Петрусь все пел, без остановки, без отдыха. Гости уже не обращали на него никакого внимания. Перебивая его пение, играл попсовые мелодии магнитофон и сожительница Петруся, Наташка, с распутными окосевшими глазами присаживалась посреди кухни извиваясь в танце, крутила толстым задом, а пьяницы, неловко хлопая, невпопад, страстно мычали, приветствуя ее танец. Петрусь, понимая, что его никто не слушает, шел на улицу. Чувства его переполняли. И пока спускался по лестнице с третьего этажа, все орал про черного ворона. А выйдя на улицу, усаживался на пустую скамейку, где продолжал усердно выть. Песня заканчивалась его слезами и сердитой бранью соседей. А то и окатывали пьяницу водой, пуляли из ведра откуда-нибудь сверху, прогоняя, будто блудливого кота. Петрусь не обижался, а молча, уходил обратно. Дома, увидев непорядок, он шлепал так, что отлетала, свою половину по «репе», выключал магнитофон и смотрел угрюмо, вызывающе на, враз, присмиревших дружков, пока кто-нибудь из них особенно догадливый не начинал песню. Тогда Петрусь кивал, улыбался всепрощающе, залапывал Наташку, сажал ее к себе на колени, и опять неслось во двор нестройное мычание надоевших всем забылдыг…

* * *

Петрусь, как уже говорилось, был человеком тучным и неуклюжим. Он обладал вечно красным лицом, с заплывшими красноватыми глазками и руками, постоянно дрожавшими от тяжкого похмелья.

Часто пил водку. С утра ел, в обыкновении, соленые огурцы и пил рассол. К полудню ходил по двору, заложив руки за спину, и притворялся для домашних, что вот, сейчас займется делами. Петрусь, тогда еще хозяин, отец и муж имел дом в поселке Михайловском под Ярославлем, семью, все честь по чести, это уже после он сбежал в город, к сожительнице Наташке, на квартиру… А пока…

После обеда он улепетывал из дома, частенько вылезал через окно, так как жена стерегла его, наивно полагая, что можно задержать мужика на день-другой, а там все и образуется… Он вылезал, кряхтя и пыхтя, в окошко для него чрезвычайно узкое и бежал через огороды, и наконец, достигал своей заветной цели. Усаживался за деревянный прочный стол, установленный в тенечке под елями-великанами на самом берегу широченной глади Волги и бесконечно, до самой ночи стучал костяшками домино. Под игру выпивалось немереное количество пива и водки. К постели он добирался уже сильно пьяным и бесконечно счастливым. Ему уже давным-давно был выделен угол в прихожей и старый облезлый диван, который все хотели выбросить, а тут пригодился-таки. На диване было разбросано старое покрывало, огромная тяжелая подушка и лоскутное выцветшее одеяло, одним словом, все, что не жалко было. Петрусь давным-давно не видывал простыней, да и не надобны они ему были, свинье зачем нежиться в чистом? Ей грязное милее…

* * *

Как-то пригласили Петруся с семьей в гости. Весь поселок был приглашен. Свадьба все-таки. Жили в ту пору в поселке человек пятьсот, время было советское, надежное. Это сейчас, в «медвепутовские» времена почти никого не осталось… Пришли. Столы во дворе ломятся от кушаний. Батареи бутылок водки понаставлены часто-часто… Сели, стали молодых пропивать, стали песни орать да горько кричать, все, как полагается. Баянист, молодой, задиристый, развернул меха, а ну-ка, гости дорогие, спойте-ка частушечки. И пошел от одного к другому, каждый и каждая спели, очередь дошла до Петруся. Он густо покраснел и выдал матерную. Гости повалились от смеха. Жена его в бок толкает, с ума что ли сошел, позорище! В советские времена не принято было выслушивать мат, сквернословов даже за людей не считали, из общественного транспорта изгоняли, не то, что ныне… Петрусь на замечание жены головою дернул, других частушек не знаю. А все вокруг смеются, кричат, а еще? Хорошо, не выгнали. Ну, он им и выдал целую серию. Гости и про жениха с невестой позабыли, хохочут до слез, будто Петрусь им анекдоты рассказывает. А Петрусь ничего, не улыбнется даже, знай, себе поет одну частушечку за другой, наверное, с сотню их спел и только тогда умолк. После, еще долго хохотали, а некоторые на следующий день бегали за Петрусем, просили продиктовать им хоть одну, другую. И Петрусь невозмутимо диктовал…

* * *

Петрусь пил и потому, как все прочие пьяницы имел весьма узкое мышление. Впрочем, редко когда встретишь просвещенного пьяницу. Скорее уж наткнешься на мерзавца с перекошенной от злобы физиогномией и дубиной в руках. Пьянство не для умных, пьют больше умственно отсталые и дураки, не умеющие жить ни для себя, ни для других. И Петрусь не был исключением из правил. Частенько, он делал сцены ревности своей подруге, а за соперниками гонялся с солдатским ремнем, намотанным на руку. Он не был ни умным, ни опытным мужчиной, а так, мужиком… Ему не сладить было бы с умной женщиной, и потому деревенская жена его обладала преданным сердцем, простой душой и недалеким умишком, а городская сожительница вовсе не имела сердца, душею же была хитра, а умом расчетлива, о верности у нее было весьма расплывчатое понятие. Настоящее порождение нашего времени, она воспитывалась телевизором и ежедневными американскими фильмами и русско-мексикано-голливудскими сериалами пропагандирующими свободную любовь. А, если у этой «любви» водились еще и денежки, бутылка водки и более-менее приятственная внешность, она могла бессовестно и отдаться ему, позабыв о Петрусе… Впрочем, такова была ее натура, страстная, изменчивая, жестокая, лживая. Но Петрусь со всей твердолобостью, свойственной весьма многим пьяницам этого не понимал, где уж ему было разбираться в тонкостях женской души, когда у него у самого в душе выросли непроходимые дебри идиотизма?..

И вот бывало да не один раз. Петрусь делал вид, что уходит в магазин или к приятелю в гости, а сам минут через десять возвращался. Быстро обыскивал всю квартиру и однажды на вопрос своей ненаглядной, чего же он все-таки ищет? Петрусь исступленно крикнул:

– Любовника твоего ищу!

А она, усмехаясь, тут же ткнула пальцем в окно:

– Да вон он в форточку выпрыгнул!

Петрусь сейчас же прилип носом к стеклу. Не сразу в его мутной от пьянства голове сформировалась мысль, что здесь же третий этаж и как это он, подлец, мог в маленькую форточку пролезть?..

Почти каждый день Петрусь устраивал скандалы своей подруге. Она только смеялась в ответ, да и было над чем. Когда она, толстая с опухшим от постоянного пьянства лицом, заходила в транспорт, все мужчины, ну просто все, по мнению Петруся смотрели только на нее и смотрели не просто так, а с вожделением… Наташка, меж тем, вполне понимала, что она привлекательна только для алконавтов и уж никак не для нормальных мужиков. Но Петрусь и по этому поводу делал ей сцены.

После пьяных гулянок между ними возникали споры, кричал, впрочем, один Петрусь. Он разгонял своею ревностью пьяных дружбанов и они прятались от него в заплеванных подъездах соседних домов. Много раз он расправлялся на улице с ни в чем не повинными пьянчужками отвесившими, ненароком, комплимент прелестям его подруги.

А она была не промах. Все равно, несмотря на дикую ревность Петруся встречалась, иногда, с кем-нибудь, просто, потому что ей становилось скучно с одним-то… Подружки-выпивохи ей говорили, как узнает Петрусь-то, так и пришибет. Она только плечами пожимала и утверждала, ни разу он ее еще не тронул, угрожает только…

Ну, вот и наступила решающая минута, когда одна из «подружек» ежедневно угощаемая тумаками своего пьяного сожителя позавидовала роскошной жизни Наташки. Поймала во дворе Петруся и весьма убедительно поведала ему с кем и когда распутничала его суженая. Петрусь потемнел лицом.

В тот же день на «скорой» увезли Наташку с переломами да ушибами. А распутников, срочно прооперировали, пытаясь спасти хоть что-то из кровавого месива, болтающегося у них между ног.

Петруся арестовали, да до суда дело не дошло, почему? Не могу сказать, потому что – это Россия и огромные стада сумасшедших запросто бродят по улицам городов и сел. Потому что Россия – это царство беспредела на фоне всеобщей законности и деловитости. Мне кажется, подобное не снилось даже итальянской мафии.

Петрусь вышел из тюрьмы и пешком пошел в свой Михайловский. Шел целый день. Дошел. И жена, простая, глупая баба приняла его. Правда, Петрусь упал на колени посреди своего двора, но этот театральный жест ему был простителен, уж очень не понравилась Петрусю предварительная камера в тюрьме, да и тюрьма, впрочем, тоже – дело малопривлекательное. Ну, а свою городскую сожительницу он даже не вспоминал и только изредка горько вздыхал при упоминании имени Наталья…

Наблюдалки

Лето. Тепло. Вечер. Воскресенье. С Волги дует легкий ветер. На набережной Ярославля собирается духовой оркестр. Тут же народ, ожидающий музыки оживленно болтает, но как только дирижер взмахивает палочкой, все замирают. Под первые звуки танго, кидаются поближе к оркестру, разбиваются по парам и танцуют. Танцующим лет под семьдесят, восемьдесят, девяносто, проходящая мимо молодежь останавливается. Многие пытаются повторить не замысловатые фигуры. Старики танцуют роскошно, так, как будто их всю жизнь учили в балетных школах. Молодежь увлекается. Молодые люди приглашают величавых дам с пышными прическами и просто дам на фокстрот, девушки приглашают престарелых кавалеров, и те обучают их, как могут. Танцуют уже многие, места не хватает. Выходят с тротуара на мостовую. Машинам не дают возможности проехать. Некоторые автомобилисты разворачиваются, смеются, машут рукой, мол, это надолго.

Гремит оркестр, стучат по мостовой каблуки, ловко разворачиваются пары, и старики самозабвенно отплясывают, побросав в стороны свои болезни и трости.

И тут идут иностранцы, впереди вышагивает экскурсовод с табличкой, бац, наткнулись на наших танцоров. Иностранцы оказались итальянцами, все, никакой экскурсии им не надо. Они закружились в вихре русских вальсов и крики: «Фантастико! «Браво!» полетели к оркестрантам. Итальянцы, счастливые, довольные перепутались в парах с нашими русскими кавалерами и дамами, и безо всякого перевода понимая, какое коленце им надо выкинуть, лихо отплясывали весь час музыки, позабыв про все…

* * *

Пьяная девушка в мороз идет по улице. Ей явно жарко. На ходу она раздевается. На снег летит ее сумочка. Вслед соскальзывает с плеч шуба и мягко ложится, будто зверек, какой заснул. Девушка, потрясая пышными волосами, звонко смеется и кидает вслед за другими вещами меховую шапочку. Прыгая на одной ноге, расстегивает молнию на сапоге, скидывает сапог, второй летит на снег. В одних белых носочках, в капроновых колготочках идет царственной, но пьяной походкой к подъезду. На ее счастье входная дверь оказывается открытой, а не заперта на домофон, как уже принято повсюду, в дверях стоит, тупо улыбаясь, незнакомый пьяный парень. Смотрит на нее, не скрывая восхищения. Она мимоходом гладит его маленькой мягкой ладошкой по колючей не бритой щеке и идет в подъезд.

Не торопясь восходит по ступеням на второй этаж и звонит в дверь. Дверь распахивается, слышится визг и крик, а потом вниз ссыпается толстый мужик в одних шлепанцах, в спортивных штанах и в майке. Бегает по двору, подбирает сумку, шубу, сапоги и шапку. А пьяный парень, изменяясь в лице, глядит на него с подозрением. И когда мужик пролетает мимо него со своею ношей, он его цапает тяжелой рукой за майку и тяжело дыша, осведомляется, как же он справляется с такой молодой женой? Мужик тут же вырывается из рук парня и визжит, захлебываясь яростной слюной, что совсем уж допился что ли, последний ум пропил, какая жена, когда она ему дочь? А дальше кричит, что уже устал от ее пьяных выходок по выходным, вечно как воскресенье, так где-нибудь в клубе танцует и пьет, а потом притаскивается никакая, домой.

А парень уже отнимает у бешеного папаши вещи дочери и сам несет до порога. А у порога извиняется и говорит, что еще может, придет? Но дверь перед ним уже захлопывается и взвизги папашки слышны где-то в глубине квартиры, им вторит еще чей-то слабенький голосишко, как видно, мамашки.

Парень медленно спускается по лестнице, задумчиво пьет пиво и говорит вслух:

«Себя бы вспомнил в молодости, сволочь! Небось, пил да гулял беспробудно!»

А пьяная девушка спит беззаботно, не замечая потрясенных ее поведением родителей и не зная, что только что у нее появился поклонник, который непременно выведает у своих друзей живущих тут же в ее подъезде все о ней. А потом будет ходить, подстерегать ее на каждом повороте и ухаживать неуклюже. А после весьма прозаично ее обругает, заметив с кавалером, который, не в пример этому поклоннику умеет ухаживать, умеет дарить цветы, играть на гитаре, быть галантным и прочее…

* * *

Двое пьяных на остановке качаются, поддерживая друг друга под локти, разговаривают о чем-то невнятно. Один другому постепенно повышая голос, начинает доказывать, что его все уважают. Другой не верит. Первый заводится, оглядывается в поисках знакомых и, заметив соседей по подъезду, молодых ребят лет так семнадцати, говорит своему дружбану:

– Вот я тебе сейчас докажу!

Подходит неуверенной походкой сильно пьяного человека к молодежи. Его пьяный друг издали смотрит, вытягивая шею, что будет. Молодежь замолкает, они что-то только что напряженно обсуждали, но вынуждены прерваться, чтобы выслушать пьяницу.

– Здорово, орлы! – улыбается пьяница. – Вот скажите мне, вы меня уважаете?

Молодые люди переглядываются и особо нервный, нетерпеливо достает сигарету:

– Тебе закурить, что ли? На!

Пьяница послушно берет, мнет сигарету в руке и продолжает:

– Нет, вы мне скажите, ведь вы меня давно знаете, вы меня уважаете?

Нервный протягивает пьянице початую бутылку пива, у ребят еще есть.

– Тебе пива что ли? Возьми одну, больше не дам!

Пьяница послушно берет, мнется и опять за свое:

– Ну, вот ты еще пешком под стол ходил, – обращается он к нервному юноше, – а я уже работал.

– О! – стонет нервный и под хохот своих товарищей, вытаскивает бумажник. – Возьми десятку и отстань!

Пьяница послушно берет, поворачивается и бредет к своему собутыльнику. Собутыльник смеется и язвит над пьяницей:

– Не уважают, а зато и сигарету, и пиво, и десятку дали!

– Значит, все-таки уважают?.. – неуверенно замечает пьяница.

– Ну, а то, как же!.. – кивает второй.

И оба, пошатываясь, бредут куда-то прочь от остановки.

* * *

Очень пьяный мужик разговаривает сам с собой, бубнит что-то себе под нос, низко опустив голову, продвигаясь неровными шагами куда-то в неведомое пространство. Однако, когда на пути у него возникает толпа людей ожидающая транспорта, мужик поднимает голову и радуется, широко расставив руки, кричит, будто обрел невероятное счастье:

– Люди!

Люди, естественно, раздвигаются, пытаясь пропустить пьяницу и пусть идет, куда шел. Все устали, все с работы.

Но мужик не уходит, он входит в толпу и начинает ходить от одного к другому, буквально на ходу придумывая темы для разговоров. Ведет себя так, как будто всех кругом знает, каждому говорит:

«Ты!»

Народ терпит. Никто мужику не отвечает, в разговоры с ним не вступает и мужик скоро заскучал. Горестно он вздыхает, вытирает пьяные слезы и тянет:

– Эх, вы-и!

Оглядывается на оставшихся на остановке с укоризной и лезет в подошедшую переполненную маршрутку с самым решительным видом, втискивается, двери закрываются. Мужик немедленно озаряет всех находящихся внутри сияющей улыбкой:

– Люди, какие вы все!..

За проезд он не платит, кондукторша скоро начинает ругаться, ругаются и оказавшиеся под липучими руками пьяницы две девушки и скоро хмурые, трезвые мужики, пассажиры маршрутки без разговоров выпихивают пьянчугу на другую остановку, где история продолжается. Снова слышится ликующий крик:

– Люди!

И так далее, все то же…