Текст книги "Пьяная Россия. Том первый"

Такую мамочку, бьющуюся за существование двоих детей, Стакан отлично знал. Она, худая, поседевшая прежде времени, моталась с работы на работу. Все почти отдавала наглой квартирной хозяйке, которая не хотела вдаваться в подробности и нюансы, а желала только получать тот десяток тысяч, которые должна была заплатить ее квартирантка. Ее не заботило, что дети квартирантки питались постным супом, пили чай, чаще всего не сладкий и ели в качестве пирожного заварной хлеб. Как аргумент квартирная хозяйка всегда приводила один довод, она могла сдать свою квартиру другим квартирантам, более денежным мешкам, чем эти…

И часто Стакан встречая ее, глядел ей в лицо удивленными глазами, думая, а смог бы он так же грабить людей, отбирая невероятное количество денег за оплату своей квартиры и приходил к выводу, что не смог бы. Он размышлял над этим вопросом довольно много и думал, какой же выход для несчастной женщины? Выхода он не видел.

И потому схватил деньги, отделил большую половину, которой должно было с лихвой хватить. Недолго думая, сложил пачки в полиэтиленовый пакет и уже через несколько минут входил в двери квартиры. А женщина, посторонившись, вежливо пропускала его, потому что он и раньше им помогал. Приносил детям конфеты, покупал тетрадки для школы, а устроившись в «Горсельпо» стал активно снабжать эту семью мясом и овощами с фруктами. Они были ему очень благодарны.

Она пораженно смотрела на кучу денег, которую он ей торжественно вручил. Конечно, наврал про нежданное наследство от дальних родственников. Она протестовала, как он и предполагал, однако, особенно не расспрашивала. Но после долгих уговоров и демонстрации его открытых ладоней, как символа чистых намерений, она сквозь слезы согласилась, ревели в один голос ее дети, тоже уставшие от нищеты и выживания. Все вместе они пришли в обменный пункт крупного банка и убедились, получив на руки большую сумму …миллионов рублей, что доллары – не фальшивые.

Спустя время купили дом, почти такой же, о каком мечтали его дед и бабушка и какой Стакан нет-нет да и видел в своих снах.

Стакан был даже счастлив, что начальники уволили его из «Горсельпо», получив за него зарплату. Ему приписали сотни прегрешений, вспомнили разбитые им две бутылки водки, он как-то уронил ящик с водкой, заплатили пятьсот рублей из причитающихся десяти тысяч и выкинули… Стакан радовался и чувствовал себя отомщенным. Портфель больше не искали, «хозяин» жизни приезжал спокойный и наглый, как видно те деньги были каплей в наворованном море. Уходя, Стакан подобрал камень и разбил новенькую телекамеру, которую повесили вместо старой, просто так, из чувства мести разбил.

Он свозил новое семейство на море и вместе с детьми радовался сине-зеленым волнам. А квартиру, где вырос и жил, он продал, не в силах сдавать ее каким-нибудь бедолагам, не в силах быть квартирным хозяином и качать из людей их кровные деньги, которые они, как правило, получают в мизерных зарплатах.

Работать он устроился на хорошую работу, рабочим завода. Простые люди с простыми сердцами вокруг, его вполне устраивали, выпивал, конечно, но так, немного. А из больших запасов стаканов у него, как память остался один граненый, который стоял в посудном шкафу и блестел разными гранями, напоминая о подвигах его предков, остальные он раздал соседям…

Розовый

Все было розовое. Сквозь тонкую ткань розовых занавесок на стены, оклеенные обоями с пышными головками роз, падал теплый розовый свет. Над розовым диваном висел портрет с розовым голым телом некоего мускулистого красавца. Два розовых кресла по бокам дивана дополняли картину, над креслами сияли мягким светом розовые стеклянные бра. Небольшой столик перед диваном был покрыт розовой скатертью, что уж говорить о розовой вазочке с засушенной розой мирно стоявшей в самом центре столика. Пол розовел соответствующим обстановке ковром. Бельевой шкаф-купе был розового цвета и книжный шкаф с подставкой под телевизор стоял ярким дополнением своему собрату по мебельному происхождению.

Санечка, двадцати лет от роду, в общем-то, молодой мужчина, хотя при известных обстоятельствах это все-таки вызывало сомнение, тщательно побрил щеки, натер их белым кремом, и брезгливо отбросив в сторону электробритву, вздохнул о своей участи женщины заключенной в мужское тело.

Через несколько минут он вышел из дома, зевая и потягиваясь. Медленно, лениво добрел до остановки, влез в переполненный троллейбус, неспешно передвигающийся по маршруту от окраины до центра города. Задремал и очнулся только, когда больно приложился носом о широкую спину вонючего мужика. Мужик, пахнущий козлом, даже не оглянулся, как видно, ничего не почувствовал. Санечка вышел из троллейбуса, потирая нос и едва сдерживая слезы от обиды.

Но вливаясь в реку торопливых пешеходов, ощутил, вдруг, силу и энергию, как-то сразу влившиеся в его тело и приободрившие его дух. Расправил плечи, заблистал огненным взором и помчался, словно водомерка по поверхности пруда, по многолюдной улице, деловой и занятой, безоглядно подчиняясь ритму центра.

Так, приезжий, ходит, бродит по Москве, раскрыв рот на блестящие витрины и имея в запасе много времени, никуда не торопится, куда же торопиться, если до поезда еще много часов ожидания. Но, оказавшись в потоке вечно спешащих москвичей снующих с работы в метро и обратно, на работу, незаметно для себя, убыстряет шаг, а потом, безотчетно, переходя на мелкую рысь и пробежав так сколько-то сот метров, вываливается из потока, в сторону, прижимаясь спиною к боку громадного серого дома, обшитого то ли мраморными, то ли гранитными плитами и загнанно дышит, хватаясь за сердце. Перед глазами его кружатся разноцветные круги, вспыхивают серебристые звезды и после, приехав уже в свой провинциальный городок, спокойный и размеренный, этот приезжий будет рассказывать родным и знакомым о произошедшем с ним казусе и недоумевать на суетливых москвичей, говоря, что у него самого-то едва сердце не лопнуло, а эти, столичные, живут так изо дня в день да и люди ли это? И приезжий надолго погружается в раздумье, вспоминая вроде бы такие человеческие русские лица москвичей.

Саня, когда-то тоже приезжий, родом из холодной Воркуты приехал пугать москвичей огромной меховой шапкой, невиданными в столице унтами и толстым полушубком. Внимание москвичей Сане нравилось и он, как-то так вклинившись, благодаря своей вычурной одежде в ряды коренных жителей столицы нашел свою нишу и занял пустующее место в кордебалете одного московского музыкального театра.

Санечка без труда влился в творческий коллектив театра. Танцевать он любил с детства и танцевал в воркутинском детском музыкальном коллективе, побеждая в разных конкурсах.

Единственное, что отличало его от труппы театра – это нежелание разделить с прочими артистами их пристрастия к алкоголю и не только к алкоголю.

Христианин пьет водку, а мусульманин курит травку. Мусульманину запрещено пить, но не запрещено обкуриться. С массовым приходом в Россию на заре перестройки мусульман изменились и христиане. Теперь можно запросто увидеть православного за кальяном, а еще наткнуться на задумчивую компанию проводящую время за глотанием дыма косячков.

Санечка не пил и не курил. Он был все равно, как женщина. Он красился. На веки накладывал черные тени, подклеивал искусственные ресницы. На губы наносил розовый блеск.

Руки у него были тонкие, словно у девушки. Ногти розовые, покрытые лаком с блестками, они производили странное впечатление.

Он специально отращивал волосы, умащивал их бальзамами и был чрезвычайно доволен своею пышной гривой.

Санечка был небольшого роста, носил туфли на каблуках, чтобы казаться чуть повыше и стройнее.

Он выработал специальную походку и, виляя бедрами, частенько приводил в замешательство мужчин на улице, принимающих его за девушку. Это ему очень нравилось и необыкновенно льстило его самолюбию.

Сам он не обращал внимания на женщин, но поглядывал на мужчин. Его привлекали такие качки, как Бельмондо или Сталлоне. Не смея мечтать, он все же мечтал о встрече с кем-то, кто был бы подобен его идеалам.

Но однажды, к Санечке в гости приехала девчонка, подружка с детства, однокашка и соседка по лестничной площадке. Иришка. Девочка без комплексов и предрассудков.

Она привезла груду новостей и гору подарков от родителей Сани. Вместе, они без устали обсуждали общих знакомых, а потом, завалившись вдвоем на диван, под общий плед, глядели фильмы с благородным сюжетом с участием любимых киногероев.

Иришка тесно прижималась к боку Санечки и что-то такое, нет-нет, да и вдруг, поворачивалось в его груди, замирало и подрагивало.

Наконец, Санечка не выдержал, отодвинулся от Иришки на безопасное расстояние и, глядя в ее миндалевидные глаза, Иришка была наполовину комячкой, наполовину цыганкой, произнес потерянно:

– Ты страшный человек! У тебя есть сила, заставляющая меня тянуться к тебе!

Иришка задорно рассмеялась и потянулась к Санечке:

– Да, а я тебя с детства люблю, милка моя!

Он задрожал и потрясенный новостью, поцеловал кончики ее нежных пальцев.

– Все люди – оборотни, – лихорадочно трясясь всем телом, прошептал Санечка и, утопая уже в ее объятиях, промолвил, – но совсем неизвестно, кто и кем обернется в следующую минуту жизни.

Через несколько месяцев они поженились. На свадьбе гулял весь театр. Санечка больше не выглядел женоподобным. Он принялся подражать любимым киногероям и даже запасся спортивным снаряжением, чтобы мускулы накачать.

Розовая квартира? Постепенно она поменяла краски и как-то так приобрела нормальный вид, вполне подходящий для нормальной молодой семьи…

Нетопыри

Вдруг, повсюду, по всей России началась суматоха. Как же, банки дают денежные кредиты! Первыми всполошились глупцы и тупцы. Вторыми всполошились обремененные заботами о непутевых детях и внуках, рыхлые матроны с рыхлыми мозгами. Ну, а третьими оказались нетопыри с мозгами похожими, скажем, на этаких червячков, такие же живчики, ползущими, а иногда даже весьма живо ползущими во все стороны. Нетопыри, вечно в долгах, вечно без работы, сразу сообразили, ага, деньги! Нетопырям, что? – лишь бы на бутылку, а там трава не расти! И вот, как-то удалось-таки уломать им парочку поручителей за символическую плату, естественно… Тридцать тысяч ре… показались раем, гуляли с месяц. Потом наступила действительность, наступила на горло огромной ножищей, отдавай долг! Куда бежать, что делать?

И вот на последние крохи, оставшиеся от бурной гулянки, нетопыри Максим и Наташа ринулись к давнему-давнему знакомцу в Ярославль. Конечно, предварительно отзвонили, вызывали его специально на телеграф и получили вполне радостное приглашение. Поезд отстучал колесами положенное время и выплюнул наших соискателей «легкой» наживы на хмурый вокзал с хмурыми лицами встречающих. Шел дождь, холод пронизывал до костей. Осень бродила повсюду в резиновых сапожищах и непромокаемом плаще. Ей-то что, а приезжие замерзли, тем более их никто не встретил. После долгих поисков и расспросов, все-таки в первый раз в чужом городе, отыскали знакомца. Оказалось, он жил в коммуналке, в переулке Минина. Старое здание, построенное еще, наверное, при царе Горохе, осыпалось, прямо-таки, на глазах. Во всяком случае, на голову Максима упал-таки целый шмат штукатурки.

– Хорошо, что не кирпич, – пробормотал он.

Подъезд был темен, пахнул крысами и мочой. После долгих поисков, ориентируясь в основном на чью-то отчаянную ругань с матом и мордобоем, там, явно кого-то били, наши нетопыри нащупали дверь без ручки, кое-как ногтями отодрали ее от косяка, приоткрыли с трудом, протиснулись и оказались в огромнейшем коридоре с тусклой лампочкой, светившей кому-то далеко, вероятно, в районе кухни. Во всяком случае, там, и гремела посуда, и грохотала ругань вперемежку с дракой. Поежившись от перспективы получить по морде лица нетопыри на цыпочках подкрались к ближайшим дверям и, о чудо, нашли искомое. Знакомец жил здесь. Недолго покрутившись, они обнаружили, что дверь вовсе даже не заперта, а приоткрыта. В комнате было темно и почему-то, как и в подъезде пахло мочой, настоятельно так пахло. Даже видавшим виды нетопырям этот запах показался-таки невозможным. Знакомец валялся тут же на грязнущей постели пьяный, нет, очень даже пьяный.

С минуту нетопыри растерянно рассматривали знакомца, обдумывая свое положение, после махнули рукой, а ну его, на фиг и… Наташка, еще трезвая и потому весьма даже деятельная, распахнула окно. Пошарила по комнате, нашла захарканное ведро и швабру, на которой предприимчивые пауки устроили себе шикарную квартирку. Часа через два знакомец очнулся, сел, увидел вымытый пол, умытое окно, сквозь которое даже можно было разглядеть осенние листочки на деревьях, изумился, но тут пришли из магазина нетопыри, притащили дешевых продуктов, потому что, конечно же, из еды у знакомца был только заплесневелый хлеб уже изрядно искусанный тараканами да полбутылочки боярышника, ну может, четверть бутылочки, ну нет, капелюшечка-то точно еще оставалась на опохмелку!

Знакомец страшно обрадовался. Ему еще никогда и никто не мыл полов, а тем более не протирал окна и никто, конечно же, не приносил продуктов. Он с вожделением смотрел на Наташку, хлопотавшую с обедом и мечтал, чтобы она ему еще постирала его грязные шмотки, о другом уже мечтать было нечем… Ну вот, долго ли, коротко ли нетопыри устроились у знакомца, объяснили ему ситуацию. Долги, то да се, кредиторы. Он сделал широкий жест рукой, какое, живите ребята, и понеслось! Знакомец работал дворником и уборщиком мусора в подъездах, кое-как со своими обязанностями он справлялся. В жэке его терпели, потому, как за нищенскую зарплату работать было уже некому… Нетопыри тратили последние крохи денежек на стол, эх гулять, так гулять! Но… деньги, в конце концов, закончились, и объявилась реальность. В день зарплаты знакомец, пьяный и счастливый, притащил за собой целую орду радостных бомжей и уличных выпивох. Пропили все в один день и в одну ночь. Бомжи, насквозь пропахшие мочой, грязные и обовшивевшие, валялись не без удовольствия возле горячей батареи, выпивохи возлежали посередине комнаты, естественно, тоже на полу. Ну, а Максим с Наташкой удовольствовались скрипучей раскладушкой, уместились, как-то, в тесноте да не в обиде. Хозяин же спал на своей кровати, блаженно спал. Блаженны пьяницы да дураки, не надо думать, не надо никого растить, не надо ни о ком и ни о чем заботиться, жахнет смерть, они, не заметив перемен, отойдут с блаженной улыбочкой от своих тел и только, пожалуй, пристальный взгляд черного, как уголь, черта их протрезвит на мгновение. А через мгновение уже в следующей жизни, они будут плакаться, ныть и жаловаться на пьянствующих родителей, не понимая, что это их же рук дело. Не пей горькую и не родишься в семье горьких пьяниц; не бросай своих детей и тебя родители не бросят в следующей жизни; не бей слабых и тебя никто бить не будет; не оскорбляй, не матерись, не, не, не…

Скоро, очень скоро кушать стало нечего. Знакомец начал злиться. Пьяницы ведь не любят опекать, они хотят, всегда хотят, чтобы их опекали. И пришлось голодным, морально усталым нетопырям собирать вещички. Знакомец ненавидящим взором следил за их сборами, чтобы они побыстрее убрались, придумал и обвинил их в воровстве денег. Дескать, украли у него заначку, вот была же заначка! Эх, под начинающимся снегопадом, убитые духом, без копейки в кармане и в чужом городе, нетопыри добрались до вокзала. Что и говорить, пришлось им весьма бегом побегать от кондукторов и контролеров. Пришлось поежиться от холода на вокзалах и станциях, в ожидании еще и еще одной электрички. Пришлось в привокзальных кафешках подбирать со столов объедки, тем и питались. Наконец, добрались до родного Кирово-Чепецка, до родных и были куда как рады отработать долг, хоть двадцать долгов, только бы больше не мытариться, чуть ведь не пропали. Оба бросили пить, и повели себя, как люди, даже народили себе ребятеночка, стали хорошими родителями и так далее… А знакомец-то, знакомец, после написал им письмо ругательное, все тоже, обокрали, возвращайте заначку, сволочи!..

Чин-благочин

В распахнутые окна дома тянуло из соседних садов запахом сирени. От росистой травы поднимался кверху дух свежести. И все утро будто умылось, глядело весело. Куда-то спешили редкие облачка. Небо голубело, высоко-высоко, под самыми облаками заливался счастливый жаворонок, множество птичек вторило ему беспрестанным чириканьем.

– Мама, – вбежал в дом босой худенький мальчик, – папа нашелся. Он в будке у Трезора спит.

По ступеням крыльца торопясь застучали сразу несколько десятков пяток. Вся родня собралась у собачьей будки, где спал глава семейства.

Он был отвратителен, как бывает, отвратительна грязная свинья извалявшаяся в свежей куче навоза.

Отец Алексий, а именно так величали главу семьи, не спал. Наглыми глазами вора он ощупывал каждого родственника и цедил с ненавистью в голосе:

– Чего уставились? Давно попа не видели?

Матушка всплеснула руками и распорядилась срочно затопить баньку.

Два ее брата и дед подняли отца Алексия, когда банька была готова, а бабушка причитая, словно над покойником подалась вслед, неся на вытянутых руках чистую одежду и большое махровое полотенце.

Отец Алексий не сопротивлялся. В бане он пару раз упал, пару раз уснул, пару раз забывшись, спел на тарабарском языке нечто невразумительное. Но, в конце концов, протрезвел и, выпив целый ковш кваса «воскрес» к жизни.

Во дворе, под двумя сиренями был накрыт к завтраку стол. Помолившись, отец Алексий благословил еду и уселся во главе стола. Матушка, строгая, осунувшаяся от бессонной и беспокойной ночи, с черными кругами под глазами, только своим иконописным обликом, как известно имеющим в виду христовых страдальцев вдохновила отца Алексия на речь.

Громогласно, минут десять он вещал о вреде пьянства так, будто это не он, а вся его родня, включая маленького сына и двух дочерей-подростков напились и, забывшись тяжким опойным сном не добрались до дома, а ночевали, как последние бродяжки в собачьей будке.

Никто ему не возразил. Все родные сидели за столом, потупив взор с самым подходящим для произносимой «проповеди» видом.

Наконец, отец Алексий устал и смолк, переходя от разговоров к действию.

Он оглядел стол, придирчиво щурясь. Кроме шанег щедро насыпанных в большое блюдо углядел бутылку сладкой рябиновой настойки, которую на самогонке настаивала бабушка.

Выпив, отец Алексий с минуту осуждающе смотрел в сторону бабушки, а после проговорил, покачивая головой:

– И не введи нас во искушение…

Матушка, жена отца Алексия тут же убрала бутылку со стола. А бабушка принесла из печки, готовый, с пылу-жару омлет, приготовленный на своем, домашнем, коровьем молоке и на деревенских яйцах от кур-пеструшек.

Отец Алексий очень любил омлет. Ел он жадно, шумно прихлебывая, одобрительно кивая, вытирал лохматую бороду вышитым красными петухами вафельным полотенцем и рассказывал, как бы, между прочим, о вчерашнем дне.

По его словам выходило, что вчера приезжали дарители. Они пожертвовали бронзовой краски на царские врата. Привезли небольшой колокол на колокольню и дали миллион рублей на нужды храма.

– Где же этот миллион? – вскинулась тут матушка.

Отец Алексий на секунду запнулся, взор его затуманился, слеза скатилась по щеке и пропала, затерявшись в густых зарослях поповской бороды.

– Боже, – застонал отец Алексий, – не знаю!

Не доев завтрак, родственники бросились в церковь.

Храм, беленький с золотистым куполом и сияющим крестом стоял на горушке. Рядом с храмом высилась желтая колокольня. Забора не было, вместо забора кудрявились зеленым пухом березки. Белые памятники кладбища виднелись повсюду. Рядом с ржавым крестом чьей-то старинной могилки взволнованный отец Алексий отыскал пьянущего сторожа, вытащил у него из кармана ключи:

– Ишь, нажрался! – не преминул бросить он в сторону недвижимого, похожего на закоченевший труп, сторожа, – И куда только архиерей смотрит!

Храм был отперт, и вся родня отца Алексия рассыпалась по церкви искать деньги. Однако, после часа поисков стало ясно – нету!

Бабушка взобралась на колокольню, все прошустрила – нету!

Отец Алексий, ни секунды не сомневаясь, ворвался в сторожку, где в обыкновении неотлучно жил церковный сторож. Матушка ему вторила. Все, и немногочисленную посуду, и единственный матрац, брошенный на топчан, они переворошили. Осмотрели чердак маленькой избушки-сторожки – ничего!

Дед и двое братьев матушки ползали среди могил.

Отец Алексий плакал, в кои-то веки ему повезло и нате вам, потерял целый миллион рублей!

Убитые горем они вернулись в дом. Внезапно, маленький сын отца Алексия юркнул в будку, выгнав недовольно-ворчащего Трезора, скоро послышался его голосочек:

– Нашел, смотрите, я нашел!

Отец Алексий, дрожа от возбуждения, открыл замок толстой черной сумки. В сумке, пачка к пачке, перетянутые банковскими ленточками, лежали деньги.

Матушка поцеловала мужа в макушку. Дед пожал ему руку, а оба брата одобрительно похлопали по плечу. И только бабушка разревелась:

– Бог-то накажет!

– За что это? – удивился отец Алексий.

– Деньги на храм, а ты себе в карман! – ныла бабушка.

Дочери-подростки подпирали трясущееся от плача хлипкое тело бабушки-старушки и осуждающе, сурово глядели на отца.

– На храм? – усмехнулся отец Алексий. – Чего и подкупим, по мелкому, а нам? Нам тоже кое-что нужно: теплицу стеклянную поставить, крышу дома перекрыть, прохудилась вся, девчонкам материала на платья прикупить, малого в школу собрать. Грех не попользоваться! А ну, давайте, сочиняйте каждый свой проект!

Родня, обложившись бумагами, с бормотанием принялась писать и считать, а отец Алексий гордо выпятив грудь, прижимая к себе сумку, поглядывал поверх голов иногда, впрочем, поощряя, особенно павшую духом бабушку:

– Слышь, бабулечка, курятник твой любимый поправить надо!

– Индюшек бы завести, – робко вставила тут бабушка.

– Подкупим парочку, для развода, – уверенно кивнул отец Алексий.

– Теплую одежу на зиму, – напомнила матушка, с надеждой глядя на сумку с деньгами.

– Балку худую заменить, – вспомнил дед.

– Колодец укрепить! – хором закончили братья.

– Вот – это по-нашему, по-христиански, чин-благочин! – засмеялся отец Алексий и перекрестился. – Ну, благословясь!

Вся родня, включая и девочек-подростков, и маленького мальчика с заговорщецким видом подсела к главе семьи поближе, считать и обсуждать.

А над домом плыл, растекаясь по воздуху душистый запах сирени и переплетаясь с духом черемухи, легким ветерком проникал в открытые настежь окна и двери прихожан церкви. Конечно, люди и знать не знали о великом пожертвовании для их храма. И только сторож, очнувшийся от беспробудного сна чесал в лохматом затылке, привиделось ему или нет, что отцу Алексию подарили миллион рублей?

А поразмыслив, как следует, решил, наверняка привиделось, кто же будучи в добром здравии отдаст этакие деньжищи? Знать, привиделось. А, обнаружив беспорядок в сторожке, учиненный отцом Алексием и матушкой решил, что сам, накануне, напившись вина, разбуянился, повздорил с собою. Бывает, решил он, с одинокими людьми и не такое творится и, успокоившись, улегся на топчан, чинно благочинно, укрывшись лоскутным одеялом досыпать…