Текст книги "Пьяная Россия. Том первый"

Пенсионерки

С утра по заведенному ритуалу Танька Белова выпила витамины и таблетки предписанные ей врачом и сразу убрала лекарства обратно в холодильник, потому как могла спустя буквально минуту забыться и повторить процедуру, а это было чревато страшными последствиями, одно из которых – долгое и близкое общение с унитазом, она особенно не любила. Ах, если бы можно было поменять это старое больное тело на молодое, здоровое!

Танька подтащила мягкое кресло к окну и, попивая кефир, принялась наблюдать за прохожими. Под ее окнами пролегал путь в сосновый бор, где по утрам бегали, подпрыгивали, глубоко дышали стихийные спортсмены. Все они, поодиночке и небольшими компаниями пробегали вначале мимо дома Беловой.

И она бормотала, провожая их завистливым взглядом все о том же, вот если бы ей поменяться с молодой девицей телами – это была ее навязчивая мечта, она любила жизнь.

Частенько Танька мечтала и была уверена, верни она себе юность – точно, не стала бы тратить энергию на гулянки – все пустое, а заработала бы денег, да и покатила мир поглядеть! За свою жизнь побывала Танька разве что в Москве да в Ленинграде и то по бесплатным профсоюзным путевкам, еще в советское время.

– Здравствуй, хомяк! – говорила она уже в следующую минуту очень полному мужчине бегущему весьма медленно и тяжело. – Похудел, похудел!

И поднимала кверху коробку с кефиром, приветствуя его. Мужик ее не видел и не слышал, сосредоточенный на преодолении своих бед – жирного тела страдающего одышкой и ловушек на асфальтовой дорожке в виде многочисленных трещин, загогулин, бесчисленных взгорбков под которыми безошибочно угадывались протянувшиеся во все стороны корни деревьев. Толстый бегун явно боялся зацепиться и упасть, растекшись по коварной дорожке всем своим жиром, ручейками пота да паровозным пыхтением.

Проводив спортсменов, Танька встала с кресла и, забывшись, несколько минут стояла, вперив бездумный взгляд в облака, заложив обе руки за пояс, раскачиваясь подобно механическому движению маятника, с пятки на носок, с носка на пятки.

По соседству с Танькой Беловой жила ее подруга, Катька Вельяминова. Вечерами, они перед сном стучали друг другу в стенку, мол, жива еще, не беспокойся! А по утрам каждый раз, встречаясь на лестничной площадке, Танька преувеличенно бодро хлопала Катьку по плечу, отчего та приседала, улыбаясь слабой дрожащей улыбкой.

Маленькая, чрезвычайно худенькая, бескровная Катька производила на окружающих жалкое впечатление еще и жидкими волосенками на голове, тщательно зачесанными на бок, напоминавшими отчего-то прическу Гитлера. Ах, если бы при этом ей добавить, хоть чуточку эксцентричности фюрера, как известно рвавшего на себе пуговицы во время выступлений, бравшего ошеломленную аудиторию только своим невероятным неистовством и фанатичной верой в собственные слова, но не дано, так не дано!

Катька Вельяминова прослыла в обществе подруг вегетарианкой. Она употребляла в пищу из животного разве что сыр и молоко. Яиц не ела вовсе, органически не переносила курятины, а от свинины или говядины все равно в каком виде, убегала, в панике зажимая рот, готовая, вот-вот выплеснуть содержимое желудка себе под ноги.

Мало-помалу, подруги приучились при Катьке, не есть мяса, избегать разговоров про колбасу, да и вообще… Впечатлительная Катька не давала спокойно просмотреть фильм, скажем с детективным сюжетом. На сцене убийства обязательно вскакивала, выпрыгивала за дверь и оттуда, со слезами в голосе ежеминутно вопрошала:

– Ну, закончилось? Да? Закончилось?

А когда подруги подтверждали, что страшная сцена прошла, она возвращалась, вытирая мокрые от слез глаза и только испуганно пищала при виде ножа или пистолета, иногда всплывавшего в качестве улики по ходу фильма.

Этажом выше над Танькой и Катькой жила Ольга Проскудина. Муж у нее умер, а дети предпочитали держаться от матери подальше. В редкие посещения она начинала дико суетиться, дергаться, долго не пускала никого в квартиру, стелила на полу газеты и заставляла ступать четко на газету, аккуратно снимать обувь, переходить в тапки. Пропускала Ольга своих родственников исключительно по одному, так что им приходилось долго топтаться на лестничной площадке.

На этом ее странности по приему гостей не заканчивались. Так, на полном серьезе пенсионерка считала, что курицу для супа надо варить отдельно, а овощи отдельно. Курица, утверждала она – труп и содержит трупный яд, а потому бульон необходимо сливать в унитаз. На этом своеобразные кулинарные особенности ее не заканчивались. Стоило при ней кому-нибудь не осторожно произнести слово «борщ», как воплям и крикам не было конца. По ее убеждению борщ следовало варить не из красной свеклы, а из розовой! И в качестве доказательства тыкала пальцем в сторону, утверждая, что на родине борща, на Украине хохлы варят борщ непременно из розовой свеклы! Тему борща она могла развивать бесконечно…

В свою очередь дети редко приглашали ее на культурные мероприятия, куда, как известно, порядочные дети изредка водят престарелых родителей. Как бы ни грохотал оркестр цирка, какими бы громкими ни были звуки в кинотеатре, все равно, едва усевшись в кресло, Ольга тут же склоняла голову на грудь, прикрывала веки и начинала громко храпеть, не чувствительная и оглохшая. Спала она минут десять, не более, после просыпалась, вскакивала, готовая к решительным действиям, но оглядывалась и, обнаружив себя с родственниками в культурном заведении, сразу же скучнела и снова засыпала, куда как равнодушная к их негодованию и возмущенному шепоту.

Рядом с Ольгой Проскудиной в соседней квартире жила Нина Соломина или как ее привыкли величать подруги – Нина Ивановна.

С Ниной Ивановной был связан случай…

Купила она домик в деревне. В первый же день похода в сельпо какая-то девочка догнала ее на тропинке и во все горло крикнула ей:

– А куда вы идете?

Нина Ивановна удивилась бестактному вопросу, остановилась и ответила вопросом на вопрос:

– А разве ты меня знаешь?

– Да, – девочка хитро улыбнулась, – в деревне вас все знают. Вы переехали в крайний дом!

– Ну, хорошо если знаешь, – наставительно заметила Нина Ивановна, – ты не должна кричать во все горло: «А куда вы идете!»

– Почему? – изумилась девочка.

– Потому что это невежливо! – рассердилась Нина Ивановна. – Как вообще может придти в голову, кому-то кричать и догонять с вопросом, куда да зачем, не понимаю?

И пожимая плечами, недоумевая на невоспитанную девочку, она тронулась в путь, к магазину. Девочка, между тем, ничуть не смущенная нотацией, как ни в чем не бывало, последовала за ней.

Однако, это было лишь началом конца. В сельпо, будто в клубе стояли скамейки, во дворе, под развесистыми дикими яблонями вечно заседали за деревянными грубо сколоченными столами деревенские выпивохи, создавая впечатление постоянного праздника. Часто к выпивохам, присоединялись хамовитые грубые бабы как-то так беспорядочными молекулами, перемещающиеся со двора в магазин, к скамейкам и обратно, к столам.

Нина Ивановна сразу же стала объектом внимания этих людей. Всесторонне обсудив ее персону нон-гранда и безуспешно попытавшись заманить в ряды алкоголичек, общество решило выдать ее замуж.

И как-то днем Нина Ивановна стал свидетельницей странного явления в своем доме.

Он вплыл в горницу, улыбаясь и приседая. Нина Ивановна в испуге воззрилась на него, не в состоянии охватить одним взглядом, такой он был необъятный, весь в майках одетых одна на другую, двух пиджаках. Дополнительный объем придавал ему еще и просторный, не по росту, серо-зеленый брезентовый плащ, а уж об обуви и говорить нечего. Непрошеный гость явился босиком, правда тщательно вытер грязные подошвы о половую тряпку и скромно встал у порога. Но не особо смущался, а поворачивался перед потрясенной этим наглым вторжением Ниной Ивановной то так, то этак, строил ей глазки. «Жениха» она выгнала и в отчаянии вцепилась себе в волосы, на заборе, как ни в чем не бывало, висела, верхом сидела многочисленная детвора деревни и с любопытством глядела в не зашторенные окна дома Нины Ивановны…

Всякие разговоры о вежливом поведении и невмешательстве в личную жизнь, деревенские дети по-прежнему игнорировали, попросту не понимая ни слов Нины Ивановны, ни просьб оставить ее в покое.

По-прежнему стоило ей только выйти за калитку, как кто-нибудь из них бежал вприпрыжку с беспардонным вопросом: «А куда вы?»

Нине Ивановне снились тупые лица деревенских пьяниц сменяясь на тупые лица деревенских детей. Во сне летали за ней девчонки, обратившиеся в любопытных сорок, лезли к ней в избу и норовили сунуть клюв во все дела несчастной пенсионерки.

В конце концов, Нина Ивановна психанула, продала дом и переехала обратно, в город, в свою квартиру. При разговорах о деревне она только скрипела зубами и яростно дышала, раздувая ноздри…

Подруг объединяло общее увлечение – борьба за справедливость! Нет, нет, они не митинговали против правительства, не лезли на баррикады с дубинками наперевес. Они боролись каждая по-своему, но вместе с тем все вместе.

К примеру, Танька Белова маниакально обдирала объявления, наклеенные шустрыми расклейщиками на стену подъезда дома. Устраивала засады, чтобы поймать нахалят, так и норовивших приклеить свои бесконечные «сдам» и «сниму», но расклейщики, все более люди молодые, студенты, подрабатывавшие у разных агентств недвижимости, легко от нее убегали. К тому же они обязательно возвращались, мстительно заклеивая не только стену, но и входную дверь подъезда. Подсаживая друг друга, они наклеивали свои объявления специально очень высоко, так что Таньке приходилось идти домой за стремянкой, и только тогда она могла ободрать надоевшие ей бумажки.

Катька Вельяминова при всей своей истеричности особенное внимание уделяла борьбе с серятиной окружающей каждого русского человека. Для этой борьбы она выбрала цветы. Она засадила цветами всю квартиру, населила красными и белыми цветами герани квартиры своих подруг. Наконец принялась за двор. Скоро восхищенные подруги обнаружили замечательный цветник и возле дома. Однако, не все оказались довольными деятельностью Катьки, нашлись и враги.

Нина Ивановна вступила в ряды борцов за справедливость. Для нее легче легкого было нести вахту по ночам, она плохо спала, вздрагивала и просыпалась от малейшего шороха и не могла после заснуть, часто маялась, изнывая от скуки, но тут…

Нина Ивановна растворила окно. Полная Луна на чистом темном небосводе светила ярко, не хуже уличного фонаря. Прямо под окнами виднелись цветочные клумбы, всеми своими очертаниями сообщавшие прохожим о том, что в этом доме живет умелый цветовод. Направо виднелась многоэтажка, построенная из красного кирпича и потому, наверное, казавшаяся кровавой под ярким светом Луны. Нина Ивановна передернулась от внезапно охватившего ее сильнейшего омерзения. Действительно в той многоэтажке беспрестанно ругались и дрались, частенько подъезжала к подъезду «кровавого» дома «скорая» или «полиция», а еще у них отсутствовали клумбы цветов и автолюбители нагло припарковывали свои машины прямо под окнами, въезжая на черную утоптанную землю газона.

Нина Ивановна грустно вздохнула, отгоняя навязчивых комаров, но тут, не дав ей поразмыслить как следует над создавшейся проблемой, к цветочным клумбам прошел толстый кот с явным намерением вырыть ямку для своих дел. Коты и кошки сразу облюбовали клумбы и тем самым моментально превратились во врагов подруг. Нежные петунии, георгины, оранжевые бархатцы гибли под мягкими лапами пушистого населения двора.

Мгновенно, стойкая охранница живой красоты схватила ведро полное воды, что было приготовлено заранее, плеснула на котяру. Сердитое шипение и ставший лохматым не в меру хвост мелькнувший у соседнего «кровавого» дома удовлетворили ночную стражницу порядка.

– Не будешь гадить! – назидательным шепотом произнесла она, потирая руки, и свесила голову вниз, высматривая новых четвероногих охотников до клумб. – Я вас отучу таскаться к нашим цветам!

Полная решимости Нина Ивановна отправилась в ванну за новой порцией воды.

Так проходила их жизнь на пенсии и лишь одна Ольга Проскудина не принимала в ней почти никакого участия, а только все засыпала сидя с подругами перед телевизором под любовные объяснения героев «мыльных опер». Подруги ее не беспокоили, привыкнув за долгие годы дружбы к своеобразному стилю поведения Ольги.

Но бывало утром, при встрече они, кивая друг другу, говорили:

– А все-таки мы живем!

И старались улыбнуться, пряча в глазах крупицу сомнения.

Полина

Самоубийство – плохая идея. Черная и неприятная. Но, когда муж – пьяница, детей нет, а мать родной человек, пилит и пилит… Мысли настойчивыми жуками толкались и толкались в одну точку так, что хотелось выть.

Муж, как всегда, пьяный, каждый день, уже бесполезно и бороться, валялся возле дивана. С утра чистая одежда, весь вечер накануне стирала, измята, вымазана в грязи, противно было и смотреть. Труд, постоянный труд стирки его рубах и брюк, чтобы все как у людей, он не ценил. С утра знакомая история, бур да бур, взгляд исподлобья, что, не нравится? А собирай вещички, пожалуйста, и катись отсюдова! Сам тут же требует чистое и глаженное. Полина остановилась перед зеркалом, оглядела себя мельком. Тусклый взгляд, в глазах прочно засела усталость, бледные, дрожащие от слез, губы, волосы нечесаной соломой разметались по плечам. А ведь когда-то была красавицей, каждый мужик заглядывался, смотрел ей вслед. Она потянулась к расческе, причесалась, взяла забытую, давно заброшенную косметичку. Привычными движениями нанесла макияж, когда-то красилась и как еще умело! Встряхнулась. Из зеркала на нее посмотрела совсем уже другая женщина. И взгляд изменился. Открыла шкаф. В углу задвинутое, забытое висело черное, с блестками, платье. Быстро переоблачилась, нацепила туфли, прошлась. И снова подошла к зеркалу. Теперь другое дело, какое еще самоубийство? С презрением глянула на пьяного мужа, какой он муж? – Тряпка половая, которой и полы-то противно вымыть, так перегаром воняет, потом весь дом хлоркой не отмоешь, хлорки не хватит. Боясь передумать, быстро собрала в дорожную сумку свои вещи, взяла из тайничка денег, сама накопила, хотя и трудно было с пьяницей-то, схватила документы, бросила на пол ключи и выбежала из квартиры, хлопнула дверью, замок тут же и защелкнулся. Бегом сбежала вниз по лестнице, на улицу, на прохладный воздух, как хорошо! Позади десять лет супружеской жизни, стирки, уборки, пьяных выходок мужа. Она постояла, переводя дыхание и вдруг, расхохоталась, напугав бродячую кошку. Наверняка, подумает, придурок, это она про мужа, что ушла к другому. Дурак! Да на других она и смотреть-то теперь не сможет. Встряхнула головой, долго еще не сможет, хватит, насмотрелась уже на одного! Надоело работать прислугой. Замужество! Что это? Рабство!

Решительно. Не оглядываясь. Полина зашагала прочь от дома. В голове сформировался дальнейший план действий. Прочь квартиру матери, там ее ждет нытье, я же тебе говорила, я же тебя предупреждала, а потом туда же притащится муж, закатит скандал и не один скандалище, мать, глупая, старая женщина, любящая покой и тишину, встанет на сторону мужа, добьет ее, возвращайся, скажет, негоже от живого мужа бегать… И все по новой, противно! И какое счастье начать жизнь без уродства, без, без… В гостинице ей быстренько оформили номер, да, на сутки, больше и не надо. Уснула, как убитая. Никто и не мешал. Какое счастье вдохнуть чистый воздух без запаха перегара, и не слышать храпа, пьяных всхлипов и стонов. Практически, не спала все эти десять лет замужества. Десять лет. Как война, целый пласт жизни и здоровья. Зачем? Ради чего? Чтобы другому доставить удовольствие? Идиотка! Утро, как чувствовало, что она начала новую жизнь, встретило ярким солнечным светом. Боже, какое счастье!

Полина оделась, джинсы, голубая кофточка, кроссовки, вот и все, наряд готов. Вышла из гостиницы, купила в ближайшем киоске необходимые газеты. Вернулась в номер. Много, много агентств недвижимости сдавали квартиры. По мобильнику дозванивалась, говорила, да, нужно сегодня снять, хорошую, недорогую. Быстро договорилась, все, через час. Квартира понравилась. Обшарпанная, конечно, но не беда. Ремонт можно сделать, хозяева, старики, оказались рады ее инициативе. Тут же словоохотливо поведали, что квартира их сына, а сын в тюрьме. Так… повеяло неприятностью. Но Полина повела плечом, отогнала плохое впечатление. Что же в тюрьме? А, старики заулыбались, ввязался в банду, торговал наркотиками в ночном клубе. Срок большой. Пятнадцать лет, только в прошлом году и посадили. Несчастные старики. И чего радуются? Хотя, конечно, сын – торговец наркотиками, может и сам наркоман, чего уж хорошего? А тюрьма, клетка для сына-преступника, может какой-никакой, но выход для уставших родителей…

Полина забрала вещи из гостиницы. И только стала обустраиваться в новом жилище, как зазвонил телефон. Муж, наконец-таки проснулся, проспал работу. Она откликнулась, естественно, услышала мат и крики, что она, тварь такая и как посмела его не разбудить, не приготовила ему чистой одежды и вообще, где ее носит? Она хладнокровно отключила телефон, не понял еще ее дорогой муженек, что она ушла от него, ушла безвозвратно. Мелькнула мысль сменить номер телефона. Теперь, когда она устроилась, и все было хорошо, оставалось сжечь еще один мост.

На рынке хозяин долго, в изумлении, смотрел на нее, потом возмущенно закричал, что, мол, мало платит ей, да? Так он зарплату увеличит, ну, конечно, немного, да? Много не сможет, понимать надо! Полина объяснила про мужа, ну кому скандалы нужны? Хозяин задумался и тут, принял решение перевести ее на новую точку, на другой рынок и никому ни матери Полины, ни мужу, ни самому черту он не скажет, где она, так, да? Кивнул ей с сочувствием, что сам как-то давно сбежал из дома от жены-выпивохи и убежал-таки, вот, весьма успешно, благо детей не успели народить! Женский алкоголизм неизлечим, впрочем, наверное, как и мужской… Итак, новую работу искать было не нужно. Замечательно! Еще один мост оставался – мать. Скрипя сердце, Полина набрала знакомый номер. Конечно, мать долго изумлялась, даже кричала в трубку скрипучим голосом, как ушла и ушла? Будто глухая. Да, ушла, Полина оставалась непреклонной. Куда? Она терпеливо объяснила, что сняла квартиру, там и живет. Мать, конечно, закричала, что есть же собственный дом, родительский, мол, чего по углам-то скитаться, но поняв, расплакалась и рыдая, повесила трубку. Да и Бог с ней! С дураками надо рвать, разрывать, если, конечно, возможно, все отношения раз и навсегда, а то заразят еще своей дуростью, как гриппом и осложнения будут ужасны…

Остаток дня Полина чистила новую квартиру. Убирала, мыла, переставляла мебель, как ей было надо. Телефон молчал, она таки купила новую сим-карту, естественно, другой номер никому из ее недругов известен не был. Полина чувствовала себя свободной и счастливой.

Спокойно, впервые за много лет выпила чаю, спокойно посмотрела замечательный фильм и уснула на чистых простынях, аки младенец. Во сне ей привиделись голубые бабочки и белые облака.

Конечно, невозможно было такое счастье без мрачных туч мелькающих теперь уже без знания ее нового телефонного номера и нового места жительства, естественно, где? На рынке. Но Полина торговала на другом рынке, а ее хозяин держался стойко и даже один раз накинулся с кулаками на ее мужа. Теперь уже бывшего и победил его, тот с позором бежал. А накинулся хозяин потому, что муж кричал, что вот, мол, Полина, значит, и ушла к нему, к хозяину, больше же не к кому было ей идти, потому что… и вообще матерился. Конечно, кто ему теперь должен был стирать грязные шмотки и кто же теперь должен был подтирать за ним загаженный пол? Полина звонила матери, та плакалась, что он одолевает и стучится в двери, и орет матом в замочную скважину, но после того, как забрали в милицию и продержали за хулиганство трое суток, таскаться прекратил. А спустя полгода Полина вообще стала свободной, муж быстренько спился и… умер, оставив ее вдовой и при квартире. Полина квартиру вычистила, вымыла, обменяла на другую, переехала в другой район города. Конечно, как бы смогла жить в прежней, когда столько утомительных воспоминаний с ней было связано? Новая квартира очень понравилась, двухкомнатная, светлая, с большущим коридором, с балконом и лоджией показалась даже родной. Совесть? Совесть Полину не доставала. Во-первых, муж ее был взрослым мужчиной, а не ребенком малым и вполне понимал, к чему приводит пьянство и все прочее. Во-вторых, она боролась тяжелейшие десять лет и едва сама-то не умерла от напряжения такой жизни. Пьяница должен сам справляться со своим недугом, сам бросить пить горькую и чего проще, перейти на крепкий чай и крепкий кофе. Кстати, бывших алконавтов так и можно узнать по пристрастию к кофе и к чифирю, они, прямо-таки, пьют эти самые напитки без передыху, особенно, кофе, которое сами же предпочитают и варить странным способом, иные варят даже с корицей и с солью. И будьте осторожны, как бы такой бывший (ая) не перешел (шла) опять на свои самые любимые напитки, которые, известно, к чему приводят…