Текст книги "Пьяная Россия. Том первый"

«Дикий» англичанин

– Я из Англии приехал. Видите, какой на мне костюм? С галстуком! У нас в Англии все костюмы носят и мужчины, и женщины. Женщины, правда, могут костюмы менять: сегодня юбочный, завтра брючный. А вот мужчины ни-ни, мужчинам юбки не положены! Англичане ведь не шотландцы, а зря, по секрету скажу, я бы с удовольствием нацепил шотландскую юбку, но какие глаза были бы у моего шефа, представляю! А коллеги точно в обморок бы попадали, особенно женщины, англичанин и в юбке!..

Иногда, ну очень редко мне снятся цветные сны, где я разноцветной бабочкой порхаю над деловым районом Лондона и англичане, замедляя свой твердый шаг, поворачивают головы, стянутые накрахмаленными воротниками белоснежных рубашек, сдавленные одинаково-темными галстуками, и о чудо, начинают улыбаться!

Одним словом, в отпуск я решил съездить в самое сердце России, нет, не в Москву, а в провинцию, в красивый город, Ярославль называется.

Почему в Россию? Русские люди, скажу я вам, очень интересный народ! На экскурсиях по Лондону они не ходят гуськом, как послушные немцы и не играют в папарацци, как японцы увешанные фотоаппаратурой так, что их самих не видно. Понятно только, что двигается отряд из видеокамер, фотокамер, весь состоящий из сплошных фотовспышек. А русские? Русские неадекватны, гида они не слушают, постоянно отвлекаются и к местным достопримечательностям относятся без уважения. Биг бен их интересует только как башня, на которую надо непременно взобраться и рассмотреть хорошенечко изнутри, как же работают часы? В Темзу они плюют, свесившись с моста и следят за плевком оживленно жестикулируя. На памятники стараются залезть, а то, как выглядят английские полисмены, вызывает у них бурю восторга и радостных восклицаний! Сами русские одеваются, как попало, видел одного русского в полосатых трусах по колено и в майке. Невозмутимо, он шлепал по центру Лондона и совершенно не смущался англичан одетых в вечные деловые костюмы. Поверьте, даже строго воспитанные англичане не выдерживали и останавливались, чтобы посмотреть на этого русского, вышедшего, казалось, только, что из ванной комнаты и по забывчивости не нацепившего на себя костюма!

Вечером, на железнодорожный вокзал Ярославля пришел мой поезд. Зашел я в здание вокзала и остановился. Увидел, что люди отрывают билетики у автомата, садятся в зале на свободные кресла и напряженно следят за табло, где загораются цифры. Таким образом, у окошка кассы всегда торчит только один клиент, остальные сидят, таращась на табло и судя по выражению лиц, отчаянно боятся пропустить свою очередь. У нас, в Англии также в поликлиниках все устроено, с билетиками и номером в очереди, но чтобы на вокзале? И, тут я заметил спящего. В руке у него, как и у всех был билетик, подошел, заглянул, тю-тю, а очередь свою он давным-давно проспал! От бедолаги разило, наверное, виски выпил, и вино сработало в качестве снотворного, не стал я его будить, что человека зря расстраивать, пускай себе спит и видит розовые сны, а судя по его мягкой улыбке, так оно и было.

Несколько таксистов, когда я вышел из здания вокзала, разом предложили мне свою помощь. И их не смутило мое незнание русского языка, услышав фразу:

– Du is speakinglish?

Таксисты заулыбались мне так, будто услышали от меня веселую историю и закивали, а после, стали орать что-то по-русски, будто глухому.

Меня спасла карта города. Спустя много времени хлопотливого бормотания, выпученных от усилия глаз, таксисты, наконец, поняли, что я – «дикий» англичанин и номер в гостинице у меня не забронирован. Тогда началась перепалка, смысл которой сводился к тому, чтобы отвезти меня не в гостиницу для иностранцев, а в простую гостиницу для простых путешественников, потому что там всегда есть свободные места. После чего таксистами был брошен жребий в виде спичек равных по числу таксистов и счастливец, вытянувший коротенькую, специально обломленную спичку, радостно мне улыбнулся.

В машине пахло пылью, но скоро в приоткрытую форточку ворвался ветерок, развеяв первоначальное неприятное впечатление.

Проехав немного по прямой улице от вокзала, мы попали в водоворот автомобилей. Мой таксист, озабоченно сдвинув брови, принялся сдавать назад, коротко пояснив мне:

– Пробка!

Это слово я запомнил навсегда. Потому что, развернувшись через две сплошные линии, которые явно значили, что здесь разворачиваться нельзя, таксист немедленно вернулся к вокзалу и повернул на другую дорогу. Лучше бы он этого не делал! Мы лавировали между самыми настоящими ямами. Я не верил своим глазам и удивленно поглядывал на таксиста, который сжимая зубы и злобно ощеряясь, ожесточенно крутил руль, совершая поистине ювелирную работу. Я покачал головой начиная понимать русских, которых во всем мире боятся и воспринимают за сумасшедших камикадзе. Поезди-ка так англичанин! Да, ответственный за этот участок автодороги из судов бы не вылез и оплачивал бы потерпевшему англичанину моральный и материальный ущерб до конца своих дней! Но спрашивать у увлеченного таксиста о том, почему русские автомобилисты терпят подобное безобразие, не стал, он бы меня все равно не понял, между нами непреодолимой стеной стояло незнание языков, в ту минуту я сильно пожалел, что не изучил перед поездкой в Россию русского языка!

Между тем, мы преодолели совершенно непригодную для езды дорогу, оставили позади какое-то кладбище сплошь заросшее стеной из дремучих трав и крапивы, а вывернув на более-менее ровную автотрассу вынуждены были углубиться во дворы, «пробка» нас и тут достала, машины стояли плотно и не давали нам ни единого шанса просочиться туда, куда нам было нужно!

– Будем объезжать! – кивнул мой таксист, сжимая зубы, весь белый от ярости, он повел автомобиль, будто танк по минному полю, лавируя и останавливаясь, сдавая назад и подаваясь вперед. Наконец, все рытвины и ухабы дворовых улиц мы миновали, выбрались на нечто, похожее на центральную дорогу, увидев, сколь лихо проносятся мимо нас троллейбусы и автобусы я даже всплакнул от радости, чувствуя себя так, будто выбрался из ада!

Наконец, я смог осмотреться! И что же увидел? Женщин, разных женщин и толстушек, и худышек, но главное, не в деловых костюмах, а так… Правда, я заметил, что девушки города действительно подраздеты. У некоторых пояс брюк начинается только на бедрах, совершенно обнажая пупок, и простите, часть ягодиц. У нас в Англии так никто не одевается, даже в жаркие дни, даже в выходные, считают неприличным. Здесь же, я протирал глаза, глядя в изумлении на полуобнаженных красавиц, хотя возможно, я ошибся, и все они шли на городской пляж или возвращались с пляжа? Как же мне не терпелось это проверить!

Заплатив измученному таксисту сверх договоренной суммы и получив в гостинице ключ от своего номера, я вот сейчас брошусь в душ, смою с себя дорожную пыль, переоденусь в легкий летний костюм, пожалуй, позволю себе вольность, не надену галстука и побегу к Волге искупаться! Мечта поэта! Что-то меня ждет, какие чудеса еще я увижу в самом сердце России, в Ярославле, а вы как думаете, а?

Жора

Жора стыдился своего образа жизни и прятался от родственников, а чужих привечал. У него дома, таким образом, находили пристанище выпивохи и опустившиеся пьяницы, готовые играть в родных, быть родными, стать родными, только бы выпить.

Мать жила в деревне, в собственном доме и приезжала проведать младшего сына раз в году, осенью, после огородов и перед зимним периодом года, когда надо было топить печь.

У нее было три сына: старший – умный, устроился чиновником в Областной думе; средний – тренировал боксеров для городских соревнований; третий – пьяница.

Она останавливалась в шикарной квартире старшего, брала с собой среднего брата и шла к Жоре на квартиру.

После ее посещения притон переставал быть притоном. Жора поселялся в психушке, где его лечили от алкоголизма и других закидонов. А в квартире проводился ремонт, менялась мебель, постельное белье, одеяла, покупалась новая одежда.

Деньги давал старший, но сам он в перспективу исправления младшего брата от алкоголика к человеку разумному, не верил. К Жоре никогда не заглядывал и не видал его уже много лет. Еще будучи детьми они всегда враждовали. Средний же крутился в квартире у Жоры, пока мать не уезжала, тогда он с чистой совестью забывал дорожку к младшему брату, и все катилось по-прежнему.

Жора выходил из больницы, делал широкий жест рукой бродягам и довольные шикарным жильем выпивохи поселялись у него до следующей карательной операции, то есть до будущей осени.

Жора пьянствовал, распутничал. По временам он вспоминал что-то такое про свои корни, обычно это у него выражалось в плясках.

Жора тогда выставлял старинный, еще катушечный магнитофон на подоконник, широко распахивал створки окна и включал подходящую для себя музыку. Обычно это были какие-то такие песни, какие и не найдешь в музыкальных магазинах. Песни с плоскими текстами, чаще блатные и матерные, которые слушать могли только он сам да вот такие же недалекие людишки, что собирались пьянствовать у Жоры.

В какой-то момент звучала подходящая мелодия и Жора, вдруг, вскакивал, хлопая ладонями по коленям. Выходил на середину комнаты и, встряхивая волосами, ждал чего-то, к чему-то прислушиваясь. Постепенно растопыривал руки и сразу как-то шел вприсядку, дробно стучал пятками об пол, выбивая своеобразную чечетку, приседал и кружился волчком.

А пьяницы вокруг весело гикали и по-разбойничьи свистели. Наконец, Жора выдыхался и шел к столу пить, а пьянчуги глядели на него уважительно и качали головами, удивляясь на его талант танцора, не догадываясь или позабыв совершенно, что вот также, даже еще лучше танцевали русские люди во все времена. И может вот также танцевал еще дед Жоры, крепкий крестьянин, выстроивший дом в деревне, где сейчас жила его мать. Дед, когда-то при жизни презрительно относящийся к пьяницам и не догадывавшийся, что его младший внук станет пропойцей. Какое для него было бы разочарование!.. В такие моменты, русские обычно говорят, вот хорошо, что не дожил, не увидел, хотя в последнем обстоятельстве можно сильно усомниться, еще неизвестно, возможно дед призраком ходил за внуком, как это, иногда, бывает, и качал укоризненно головой и потрясал перед его лицом призрачным пальцем, беззвучно шевеля сморщенными губами, грозя и внушая…

Между тем, время шло, Жора старел, старела его мать, старели и спивались его друзья. И как-то так, пришла телеграмма, что мать умерла. Жора на похороны не поехал, а запил хуже прежнего и не танцевал уже, а только рыдал, оплакивая мать, которую, в принципе, очень любил и из любви к ней и подчинялся всем ее требованиям, ложился в психушку, терпел ее нравоучения. Братья схоронили мать без Жоры. Дом пошел под дачу для среднего брата, у старшего итак все уже было. А про младшего оба и не вспомнили, чего вспоминать о пропащей душе?.

Жора пил, хоронил друзей одного за другим и вскоре обнаружил себя совсем одиноким. Вокруг были сплошные трезвенники. И он с ненавистью глядел в окно, провожая взглядом очередного пожилого мужичка, решившегося утренней пробежкой расправиться с болезнями. Жора тогда вслух вспоминал, что вот бывали времена, когда можно было выйти на улицу и тут же найти собутыльника, а то и на троих сообразить, а теперь вот… Напившись, он все больше и больше озлоблялся, выходил на улицу, всклокоченный, грязный, в любую погоду босой. И теряя самообладание, кидался к первому встречному попавшемуся ему под горячую руку прохожему, хватал его за грудки, тряс немилосердно, обдавая тошнотворным запахом перегара. И прохожий дабы вырваться из мощных лап Жоры скоренько отдавал тому свои кровные денежки, думая, что причиной нападения является ограбление. Жора увидав деньги, немедленно забывал о своих претензиях, оставлял прохожего в покое и зажимая в кулаке драгоценные бумажки тащился в магазин за очередной бутылкой.

Он не чувствовал голода, а только жажда пьянства мучила его, иногда он по три дня ничего не ел и давно бы сдох уже от такой жизни, но его нереально живучая душа, похожая на одичавшего зверя, все таскала и таскала на себе крепкое массивное тело. Иногда только она вырывалась из его груди громким рыком, но и только…

И каждый раз, напившись до безумия Жора просыпался, долго кашлял, оттягивая момент. Он боялся подойти к зеркалу. Жора не знал, какое чудовище уставится на него оттуда. Всякий раз, он находил новую рожу и глубокомысленно мычал, разглядывая отражение своей опухшей физиономии с заплывшими щелочками глаз.

Но не подойти к зеркалу он не мог. Каждый день он ждал, что не найдет своего отражения. Покойники ведь в зеркале не отражаются. Естественно, похоронив друзей, Жора ждал для себя точно такой же участи. Вот такая логика пьяного человека, не лишенная смысла, ежели вдуматься.

Часто ему снились мертвые друзья, в избытке покинувшие этот мир. Друзья не были счастливы и завидовали живому Жоре. Правда, вопреки всему, они не отговаривали его выпить, как это следовало бы ожидать от раскаявшихся грешников, какими они должны были бы сделаться после смерти исходя из христианских книжек, а только завидовали лютой завистью тому, что он может пить, а они нет.

Выпивая, он так и чувствовал, как они подставляют свои жадные рты, ожидая хотя бы случайную каплю пойла, упавшую на стол. Иногда, они наглели и не давали Жоре напиться, непостижимым образом воруя у него выпивку. И он вынужден был увеличивать свою дозу до каких-то невероятных литров. Бывало, у него со стола пропадала неизвестно куда закуска, значительно уменьшались куски хлеба и колбасы. Жора злился и неистово ругался на своих мертвых друзей, но друзья были настойчивы и, не обращая внимания на его ругань, все-таки, выпивали и закусывали так, как будто все они были живыми.

В какой-то момент жизни, на пороге его жилища, вдруг, вырос средний брат. Про младшего он вспомнил в связи с квартирным вопросом, у него подрос сын, захотел жениться и вот задача, куда же поселить молодых? Таким образом, возник вопрос о Жоре и его квартире.

Без лишних слов Жору переселили в дом для инвалидов. Помог старший брат, чиновник. Квартиру отремонтировали и отдали молодым. Их, конечно, мертвые друзья Жоры не беспокоили совершенно.

А Жора поселившись в доме для инвалидов, меньше стал пить, ему уже не давали врачи да нянечки напиваться. Больше стал сидеть перед телевизором, выходил на улицу, в парк погулять. Дожил, таким образом, до Нового года. В праздничную ночь даже в доме для инвалидов накрывали стол и ставили ящик шампанского на всех. Жора сразу выпив четыре бутылки шампанского, вспомнил тут о братьях лишивших его жилья, лишивших его привычного образа жизни. А вспомнив, озверел.

Он выбежал на улицу и, нахлобучив поглубже шапку, смачно сплюнул себе под ноги, а затем бодро побежал.

Но зима выпала без снежная, в праздник естественно никто не посыпал песком ледяной налет образовавшийся на асфальтовых дорожках, как бывало, посыпали в будни. И тротуар обледенел настолько, что волей-неволей, несмотря на тракторные подошвы крепких ботинок, Жора поехал. Порывистый ветер подхватил его и потащил вперед, толкая в спину. Как назло тротуар переходил в довольно-таки крутую горку.

Жора расставил ноги, словно моряк на палубе, распахнул руки, будто для объятий и ехал так, пока не врезался в фонарный столб. Искры посыпались у него из глаз. Он потрясенно потряс головой, замычал, трезвея прямо-таки на глазах.

Между тем, на дороге, до того, пустынной, все автолюбители, естественно, сидели за праздничными столами, появился грузовик. Продвигался он чрезвычайно медленно, елозил и часто останавливался. Но и остановившись, все равно, медленно-медленно съезжал, пока не набирал мало-помалу скорость и водитель, намертво вцепившийся в руль, просто вынужден был включить зажигание и бороться с гололедом вместе с грузовиком.

Так они и пронеслись мимо поверженного Жоры, пока не достигли ровной дороги, где также потихоньку продолжили движение.

Только тогда Жора рассердился на самого себя, кое-как сел, оттолкнулся и так и помчался на пятой точке с горки до конца, где шатаясь, скользя и падая, он все-таки, кое-как, где по заборам, где по стенкам или по столбам, растеряв всю злость, но добрался-таки до своего дома.

Такое усилие протрезвило его окончательно, и домой он пришел, как говорится ни в одном глазу.

Племянник встретил его с улыбкой. Долго обнимал. Открыл было рот, чтобы оправдаться, но остолбенел, понюхал воздух вокруг Жоры, встряхнул головой, не поверив. И поглядел на дядю растерянно, мол, не пьяный, а пахнешь свежестью. Жора объяснил про ледяную дорогу…

За праздничным столом он сидел, поджав под себя ноги с протертыми носками, стеснялся жены племянника, лучезарной светлоокой девушки. Иногда бросал косые взгляды вокруг, оглядывался исподтишка, не узнавая квартиры. Будто чужое жилье было. Уютное, праздничное, с живой елкой и елочными игрушками, с картинами по стенам, с мягкими игрушками на шикарном диване…

И улучив момент, он поспешно ретировался, так и не затеяв скандала. По пути к дому для инвалидов, который и стал для него настоящим домом, Жора не раз подивился на самого себя, но правда, ему как-то стало покойно на душе, когда он увидел молодых и то уютное гнездышко, что они свили для себя у него в квартире. Квартирный вопрос, который, таким образом, решился в пользу новой семьи, перестал занимать Жору и он успокоился с тем, чтобы продолжать жить дальше, пусть даже в доме для инвалидов, что же, значит, он этого оказался достоин.

«Для того и жил!» – пронеслось у него в голове, когда он ползком, на четвереньках, изнемогая от усталости, докарабкался до дверей своего последнего пристанища на этой земле…

Евстолия

Это была старушонка старенькая, маленькая, сморщенная, но с характером настолько неуживчивым и несносным, что нажила себе врагов буквально повсюду. Ее терпеть не могли даже маленькие дети, потому что она и к ним приставала, и не давала лепить куличики из песка в песочнице, подозревая детей в коварных замыслах против себя самое. Соседки перенесли скамейки, на которых имели обыкновение коротать вечернее время к другому подъезду, потому что Евстолия постоянно ругалась с ними и обвиняла их в чем-то и была недовольна тем, что они болтают у нее под окнами. Единственный, кто имел на нее влияние, был ее внук Гешка. Парень большущий, высоченный, мускулистый он просто хватал ее и сажал на крышу подъезда, откуда она никак не смогла бы слезть без его помощи. Там она приходила в себя, переставала ругаться, и принуждена была униженно просить прощения, а когда Гешка все-таки снимал ее с крыши, проворно убегала в подъезд, запиралась в своей квартире на первом этаже и уже из форточки кричала оскорбления. Но едва Гешка, в принципе, добродушный великан делал движение по отношению к окну, Евстолия тут же испуганно вскрикивала и скрывалась где-то в глубине своей квартирки, затихая, во всяком случае, до следующего утра.

Евстолия не всегда была такой. Когда-то, лет пятьдесят назад она блистала красотой и умом. У нее была довольно уютненькая квартирка в центре города. Серванты ломились от хрусталя, под потолком висела шикарная люстра, повсюду валялись диванные подушки и клетчатые пледы, на окнах висели кружевные занавесочки, а на огромном диване лежал положительный толстый кот. К ней ходило множество друзей. Друзья у нее были всякие. Ходили к ней такие, которые зависели от нее и почитали ее самою умной. Приходили спорщики, с которыми она страшно ругалась, так что люстра тоненько звенела от крика, таскались странные личности, которые считали ее сумасшедшей. Но зато у нее была одна преданная душа – некрасивая и глупая женщина. Звали эту женщину очень даже вычурно, Дульсинеей. Ее родители были поклонниками Дон-Кихота. Все же прочие называли ее Дусей или Дурой. Последнее очень шло к ее тупому выражению лица, к рачьим отупелым глазам, к пухлым губам и к ее речам, бездарным, путаным и глупым. Дура нежно любила свою подругу и готова была за нею идти хоть на край света.

Евстолия была замужем. Муж – заведующий крупного продуктового магазина много воровал, кто же в России не ворует, да еще будучи на такой должности? Его поймали, осудили и посадили в тюрьму. Имущество Евстолия поспешно спрятала у Дуры. Так что описали и арестовали немногое. После, Евстолия спихнула своего сына Геннадия в интернат, где он научился пить, курить и ненавидеть весь мир. Муж Евстолии зачах в тюрьме и умер. Она осталась одна. Дура тоже, вдруг, покинула ее, умерла от рака. А многочисленные друзья, конечно же друзьями никогда и не бывали, всем от нее надо было только одного, дефицитных продуктов из магазина ее мужа. С приходом из интерната сына, она озлобилась. Воспитывать его было поздно, она уже сделала крупный промах, когда сдала его в интернат. Ей еще пришлось работать. Да, пока был муж, она сидела дома, почти ничего не делала, всю работу по дому исполняла Дура, которой даже нравилось помогать подруге. А тут… Евстолия страшно уставала. Сын не работал, а только пил, но, наконец, познакомился с женщиной, ушел к ней на квартиру жить, они поженились, родили Гешку. Сын пил, притаскивался скандалить к Евстолии, она отвечала ему площадной руганью, то бишь, матом. Скандалы бывали часто и только подросший Гешка прекратил все.

Он понимал и жалел свою бабку, а отца отводил громадной рукой, как отводят надоедливую муху, лети, мол, а то… И отец Гешки, Геннадий постепенно отучился доводить мать. Занялся пьяными дебатами на улице. И часто можно было увидеть такую картину. Толпа людей, перегородив всю мостовую, неровно передвигалась куда-то. Они, передвигались то очень быстро, то, останавливались, толкались и размахивали руками, кричали, спорили и снова куда-то передвигались. Спор внезапно переходил в сильный крик, того и гляди начнется драка. Но тут снова начиналось движение, то бежали и толкались пьяницы. И спор их, как всегда у алконавтов был пустой и никчемный. Заводилой таких движений был безо всякого сомнения Геннадий, человек суетливый, но пустой, он мог завестись на пустом месте и орал уже до тех пор, пока не начиналась заварушка. Поэтому у Геннадия все лицо, шея и руки были в шрамах, часто его просто били, но бывало, пускали кровь, у каждого забулдыги ведь водится в кармане штанов маленький ножичек на всякий случай, так хлеба нарезать или бутылку открыть…

А Гешка не пил совсем, разве только пиво. Не пила и Евстолия, но пиво в небольших дозах она уважала. Гешка, жалея ее одиночество, часто наведывался к ней в гости. Был он парень заботливый, работящий, одно только было в нем плохо, уж очень он увлекался музыкой. Беспрестанно его уши были занавешаны наушниками, сквозь которые доносилась какая-то музыка. Он даже немного стал глуховат из-за этого своего увлечения. Но, если не дай Бог приезжала в город музыкальная группа, он, несмотря на частичную глухоту стремился во что бы то ни стало купить билет на концерт. И вот, однажды, он пришел к Евстолии с этой проблемой:

– Билет надо на концерт достать, – задумчиво сказал Гешка своей бабушке.

– А сколько платить? – живо осведомилась Евстолия, разгрызая крепкими зубами соленую воблу.

– …Дцать рублей.

– Как …дцать? – у Евстолии выпала вобла из рук. – …Дцать! Да, ты с ума сошел! Ну, его, этот концерт, а группу твою и по «ящику» посмотреть можно. …Дцать!.. Купи-ка лучше пиво да сухарей, а еще вон кроссовки у тебя прохудились.

– А удовольствие как же? – усомнился Гешка. – Вживую увидеть любимых артистов, сфотографировать.

– Что, удовольствие? Какое это удовольствие четверть зарплаты отдать неведомо за что? Да, я лучше пиво куплю и воблы, – потрясла она убедительно хвостом рыбы. – Чем такие-то деньги на ветер! А сфоткать и с телевизора можно, экое дело, плюнь ты на эту затею, давай лучше пиво выпьем!

Гешка, успокоенный доводами бабушки взял кружку пива и благодарно взглянул на свою советчицу, чтобы он без нее делал…