Текст книги "Огни возмездия"

– Все бойцы, которые остались бы с кораблями, погибли бы, потому что мы, зная, что корабли здесь, пришли бы сюда, чтобы их уничтожить, – сказал Тау. – Так поступил бы хороший тактик, и поэтому таков был план Хадита. Неужели не понимаете? Вот мы сюда и пришли.

– И? – спросил Темба, также их догоняя.

– И Кана знал, что мы так поступим. Он не собирался никого здесь приносить в жертву, – объяснил Тау. – Он хочет использовать все силы, чтобы огнем проложить себе путь через Керем. Он бросил корабли, потому что сразу спланировал вернуться на ксиддинскую территорию через наши горы.

Тау приблизился к одному из кораблей. Мечи оставались в ножнах. Ему нужны были обе руки, чтобы заглянуть за борт, потому что тот был слишком высоким. Рискуя получить копьем в глаз или топором по черепу, Тау подпрыгнул, ухватившись за поручень, подтянулся и запрыгнул на борт.

Очутившись на палубе, он развернулся и почувствовал, как тошнота подступает к горлу.

– Пусто, – сказал он.

– Что? – переспросил Келлан с берега.

– Пусто!

– Проверьте остальные, – приказал Келлан.

– Они все окажутся пустыми, – сказал Тау, не думая о том, слышат его или нет. – Кана всех увел. Он хочет прорубить себе путь через весь полуостров.

ТЕЛА

Едва касаясь копытами земли, Ярость поднималась по склону горы к плато, на котором стояла Крепость Онаи. Тау клонился к ее шее, от порывистого ветра его глаза слезились. Он оставил армию позади. Он не мог остановить Кану в одиночку, но и ждать он тоже больше не мог.

– Хай-я, Ярость! Вперед!

Она неслась так быстро, что казалось, они летели по воздуху. Они уже достигли последнего отрезка пути, и в поле зрения вот-вот должна была появиться крепость. Тау слышал шум за спиной, но не обращал на него внимания. Циора послала за ним Нью, и визирь, гораздо более умелая наездница, чем Тау, давно бы уже его догнала, если бы он не скакал так безрассудно.

– Хай-я, Ярость!

Горный воздух стал непроглядным от густого тумана, дрожавшего от жары, и Тау не хотелось думать, что это могло значить. В последний поворот Ярость вошла на полной скорости, взметнув копытами песок и камни.

Он должен был успеть. Никак иначе. Наконец крепость показалась – и ему открылась правда.

Крепость Онаи превратилась в тлеющие руины, от которых поднимался дым, будто от залитого водой костра, но это было далеко не самое страшное. Вдоль тропы, ведущей к крепости, лежали навзничь трупы женщин, мужчин и детей. Приколотые к земле копьями, словно насекомые, они были привязаны друг к другу за руки, образуя цепь, и у каждого четвертого или пятого в этой цепи руки были отсечены по локоть. Разорванная цепь мертвецов. Воздаяние за нарушенное обещание королевы.

Прежде чем заставить себя остановиться, Тау стал вглядываться в лица. Увидел госпожу Чионе – старшую служанку, которая часто шефствовала над Зури, – ее лицо было забрызгано кровью. Судя по всему, она умерла не сразу и в последние свои мгновения закашлялась до смерти. В нескольких шагах от нее лежал Экон. Он был вторым командиром Арена, а потом, после того, как Арена убили, умбуси Онаи, по-видимому, назначила его инколели феода. Если так, он недолго прослужил в новой должности. Экон был мертв, мухи роились над его раздувшимся на солнце телом, а из открытого рта вываливались личинки.

– Нет, нет, нет, нет-нет-нет…

Тау с трудом узнал Очиенга. Они избили крепостного стража так жестоко, что его череп, казалось, был пробит во всех возможных местах.

Тау запрокинул голову и закричал. Это испугало Ярость, она едва не бросилась в галоп, и ему пришлось взять себя в руки, чтобы успокоить животное.

– Ты умница, девочка, – сказал он. – Умница…

Он услышал стаккато копыт лошади Ньи, которая вылетела из-за поворота. Затем услышал резкий шорох и ржание – визирь остановила свою лошадь.

– Слезы Богини, – пробормотала она. – Уходим… уходим, Тау.

Тау покачал головой и погнал Ярость вперед.

– Тау…

Как бы это ни было больно, он всматривался в лица убитых. Как бы это ни было больно, он смотрел налево, направо, медленно продвигаясь по тропе в поисках своих родных.

– Тау, не ходите туда, – крикнула Нья. – Именно этого он хочет. Не смотрите туда.

Но он смотрел. Пока не увидел, что в тени крепостных ворот скрывалась целая гора тел, будто служившая растопкой для костра, а посреди нее возвышался столб, к которому был привязан человек. Его голова была оттянута назад под таким углом, что создавалось впечатление, что он любуется чем-то, что держал в поднятой руке. Он был обнажен, со вспоротым животом, и его внутренности вывалились на тела тех, кто лежал под ним.

Он был мертв, и это значило, что ксиддины привязали его в такой позе, чтобы рука и то, что он в ней держал, остались на виду.

Тау спешился, вынул мечи из ножен, подошел ближе и вгляделся, каждой клеточкой своего тела желая не видеть этого.

– Макена? – проговорил он. – Макена! – Он бросился, хромая, к мужу своей матери, выкрикивая его имя, словно мертвый мог услышать.

Тау вошел под сень крепостных ворот, увидел, что держал в руке Макена, и почувствовал, будто кости в его теле разом исчезли. Он упал на колени, уронив мечи на рыхлый гравий.

Он задыхался, глядя на землю под собой. Как он ни пытался втянуть воздух, ему его не хватало. Он поднял голову, отказываясь верить в то, что видел, но ничего не менялось, да и острое зрение никогда не подводило Тау.

На собственных волосах, спутанных и завязанных вокруг руки мертвого Макены, висела отрубленная голова Джелани.

Тау закричал, заколотив кулаками по земле. Он попытался встать, чтобы снять голову Джелани, но не смог заставить себя это сделать. Отведя взгляд от ужасного зрелища, он увидел умбуси с мужем. Они валялись в куче мертвых тел вместе с остальными, их горла были перерезаны, глаза вырваны, руки отрублены.

Его плеча коснулась рука, и найдя в себе силы встать, Тау схватил мечи и резко развернулся.

– Тау. – Это была Нья. Она выставила руки перед собой. – Тау, прошу.

Он не опустил мечей.

– Моя сестра. Мой отчим. Нья, это моя сестра!

Нья подняла глаза и посмотрела на ужасное зрелище за его спиной.

Она попыталась приблизиться к нему.

– Мне жаль, Тау.

– Моя сестра, – проговорил он сорванным голосом. – Это Джелани.

– Мне жаль.

Его мечи все еще были подняты, но она прошла между ними и приложила руки к лицу Тау, заглянув ему в глаза.

– Мне жаль. Это ужасная беда. Мне очень жаль, Тау.

Он едва не упал, услышав голос у себя за спиной.

– Тау?

Слабый голос дрожал, его было еле слышно. Но это не имело значения. Тау сразу узнал его: мать звала его по имени.

Глава десятая

ГНЕВ

Когда подошло остальное войско, Тау держал мать в объятиях. Ей было очень больно, но она смогла рассказать, что случилось. Кана и его соплеменники убивали жителей крепости одного за другим, пока оставшиеся в живых не сломались и не выдали всех, кто имел отношение к Тау.

Кана убил Джелани и Макену на глазах у матери Тау. Он заставил ее на это смотреть, а потом выжег ей глаза раскаленной бронзой, чтобы убийство дочери и мужа осталось последним, что она видела.

Ее привязали к основанию столба, на котором казнили Макену, и мать Тау целые сутки слушала, как умирал ее муж.

Обнимая мать, Тау слушал, как Нья объясняла остальным, что произошло.

Он все еще держал ее в объятиях, когда подошел Джабари. Возможно, ему самому стоило подойти к другу.

Но он этого так и не сделал. Даже когда Джабари обнаружил, какая участь постигла его собственных отца и мать. Тау слышал ужасные рыдания друга, но ему было слишком больно, чтобы утешать кого-то другого.

– Могу я ее осмотреть?

Тау поднял глаза. Это была Хафса – жрица Саха из медицинского ордена.

– Нужно промыть ее раны, – сказала целительница. – Они могут загноиться.

Тау кивнул и разжал руки. Мать прижалась к нему.

– Мама, – сказал он, – это Хафса, жрица из медицинского ордена, она вылечила многих моих соратников. Ей нужно тебя осмотреть, чтобы ты поправилась.

Если она его и слышала, это ничего не меняло. Она не отпускала сына, и после нескольких бесплодных попыток ее убедить, Тау пришлось вырваться из материнских объятий, чтобы Хафса смогла о ней позаботиться.

– Они разбивают лагерь выше на горе, неподалеку от… всего этого, – сказала Хафса. – Мы будем в медицинской палатке, хорошо?

– Да, – выдавил Тау.

Жрица кивнула и, ласково уговаривая раненую женщину, увела ее.

Тау поднял мечи с земли и убрал в ножны. Ему казалось, что он смотрит на себя со стороны. Чувствовал, как солнце печет бритую голову, слышал голоса окружающих, видел, как солдаты разбирают место бойни, но все это словно происходило не с ним. Он был не в себе, и все же боль от того, что он потерял и кого потерял, мучила его, словно тяжесть в желудке.

– Тау?

Еще один голос, который Тау мог бы узнать всегда. Великолепный гранд-генерал Хадит Бухари.

– Нет слов, но прими мои глубочайшие соболезнования…

Тау схватил Хадита за горло.

– Эй! – крикнул один из солдат, привлекая внимание остальных.

– Он знал, что ты прикажешь нам сначала проверить корабли, – прошипел Тау. – Он это знал. Вот почему он пришвартовался так близко к Кигамбе! Чтобы отправившись туда, мы дали ему достаточно времени для всего этого. – Тау обвел рукой окружавшую их сцену бойни.

– Мы его достанем. Обещаю, мы его… – только и сумел проговорить Хадит, прежде чем Тау оттолкнул его.

– Подведешь меня снова, и это будет последнее, что ты сделаешь, гранд-генерал, – сказал Тау, отворачиваясь и направляясь к горе.

Келлан склонил голову и уступил Тау дорогу. Солдаты, убиравшие мертвых, опускали глаза, не смея взглянуть Тау в лицо.

– Чемпион, – снова позвал его Хадит.

Тау остановился и прислушался.

– Мы получили ответ из Южной Крепости. Танди только что мне сказала. Они знают, что королева с нами, но все равно не шлют своих солдат.

Тау развернулся, и хотя между ними оставалось почтительное расстояние, Хадит отступил.

– Королева знает? – спросил Тау, не обращая внимания на демона, которого заметил боковым зрением.

– Знает. Я никогда не видел ее такой рассерженной, – сказал Хадит. – Она хотела, чтобы ты знал, потому что выбирать нужно сейчас.

Тау моргнул, прогоняя видение, и постарался успокоиться.

– Что выбирать?

Хадит несколько раз начинал говорить, но замолкал и наконец ответил:

– Кана сделает это снова, если мы его не остановим.

– Как мы его остановим, если гарнизон Южной Крепости не поможет отрезать ему путь?

– Не знаю, но если у нас вообще есть шанс на это, нам нужно выдвигаться сейчас.

– Сейчас? – спросил Тау, скрипнув зубами. – А мертвые? Кто сожжет их, пока их тела не сгнили на солнце? Кто будет с ними, пока они горят, кто пожелает им доброго пути к Богине?

Хадит опустил глаза.

– Ты хочешь, чтобы я сделал этот выбор? – спросил Тау. – Чтобы я выбрал между скорбью и гневом?

– Да, чемпион.

– И ты знаешь, что я выберу, гранд-генерал Бухари, раз у меня есть такой выбор?

– Гнев, чемпион, – ответил Хадит тихо. – Ты выберешь гнев.

ПРЕСЛЕДОВАНИЕ

Идти по следу сына вождя было несложно, ведь он сам хотел, чтобы его преследовали. Он хотел, чтобы они видели, что он делает.

Кана устраивал бойню за бойней, усеивая свой путь жертвами всевозможных зверств. Он словно нес чуму, сметая все на своем пути.

Сичивенде, деревушка к востоку от того, что прежде было Крепостью Онаи, оказалась растерзана в клочья. Ни одна хижина не уцелела, а крошечные поля были вытоптаны, жители расчленены и разбросаны по земле, будто семена.

Настроение преследователей было мрачным. Жестокость Каны становилась все более изощренной, и если без помощи солдат Южной Крепости его можно было догнать, то как было сдержать его? Он бы просто отступал, не принимая боя, чтобы ускользнуть потом в Проклятую и избежать расплаты.

– Мы разделимся и пошлем половину бойцов на равнину, – предложил Келлан на ходу. – Они снова поднимутся к нам рядом с Проклятой, преграждая путь врагу.

Верхом ехали только королева и Нья. Тау шагал рядом с Яростью, давая ей отдохнуть после дороги в Крепость Онаи. И чтобы понемногу выпустить гнев, грозивший разорвать его на части. Не становилось легче и от того, что солнце клонилось к закату – ночной переход в горах был слишком опасен, и из этого следовало, что они позволят Кане уйти еще дальше.

Не стоило надеяться, что сын вождя сбавит темп. Если он хотел, чтобы хоть кто-нибудь из его налетчиков покинул полуостров живым, ему пришлось бы пожертвовать несколькими жизнями, чтобы выиграть в скорости.

– Спуск с горы и подъем займет слишком много времени, – возразил Хадит. – Мы выбьемся из сил, да и не думаю, что половина наших солдат, перейдя равнины, успеет отрезать Кане путь.

– Мы можем попробовать, – сказал Келлан.

– А если разведчики Каны заметят, что нас стало меньше? Ксиддины могут повернуть назад, истребить тех, кто в горах, а потом разделаться и со второй половиной, когда встретят нас перед Проклятой.

Тау подумал о матери. Она осталась в импровизированном лагере, который устроили перед тем, как выехать в погоню. С ней была Хафса и еще несколько человек.

– Мы не станем делить наши силы. Нам просто нужно идти быстрее, – сказала королева.

Циора выглядела такой уставшей, что казалось, вот-вот выпадет из седла. Долгие переходы в суровых условиях, со скудным питанием были ей непривычны, но она не жаловалась. Напротив – помогала, чем могла, принимала решения, а когда впервые встретилась с Тау после Крепости Онаи, держалась с ним как-то неуверенно.

Она подошла к нему, как к пугливой лошади, и, помолчав немного, взяла его за руки. И не выпуская их, королева заговорила. Тау не запомнил ни слова из того, что она сказала. Но это было неважно. Одним лишь своим присутствием она помогла утишить его боль.

Думая об этом теперь, Тау жалел, что Джелани не было рядом. Хотя в детстве они были довольно близки, на людях она всегда словно стыдилась его, и ему хотелось взглянуть на ее лицо, когда она увидела бы, что он держится за руки с самой королевой.

Тау рассмеялся, напугав Яу, шедшего рядом. Он смеялся, и не мог перестать, а по его щекам текли слезы. Он видел лицо Джелани. Видел его точно таким, как хотел этого Кана.

К действительности его вернул топот копыт. Это была Нья, скакавшая в одном седле с Танди. Они оставили дочь визиря в лагере с Хафсой, и Нья некоторое время оставалась там с Танди. Одаренной нужно было встретиться с другой Увещевающей, но когда в Умлабе она была в дороге, сделать это было непросто.

– Что за донесение? – спросила Циора, когда они приблизились. Они скакали во весь опор, и лошадь Ньи была измучена.

– От Теневого Совета, – ответила Танди. – Лелиз говорит, что Одили ограничил круг Одаренных, которые могут передавать ему донесения. Лелиз это больше не поручают, но ей удалось проследить за одной из тех Одаренных.

– И что же Одаренная Лелиз узнала? – спросила королева.

– Одили сказал генералу Биси, что нашим гранд-генералом стал Меньший. Он попросил Биси вернуться в Пальм, чтобы его повысили до касты Придворных Вельмож и назначили гранд-генералом королевы Эси Омехиа.

– И что ответил Биси? – спросила королева.

– Ничего, но он идет к столице во главе трех воинских яростей.

Три воинские ярости, подумал Тау. Он не мог даже вообразить такое войско. Это было больше тринадцати тысяч солдат.

– Приведи к нам Бухари, – велела королева Циора.

Хадит явился быстро, с ним пришел Келлан. Наступила ночь, дорога стала едва различимой между острыми скалами и крутыми обрывами. Поэтому решили остановиться на ночлег. Местность была слишком коварна, чтобы продолжать путь в темноте.

– У меня есть две версии того, что это может значить, – сказал Хадит королеве. – Или Биси собирается принять предложение Одили и сражаться против нас на его стороне. Или он планирует поддержать нашу атаку на Пальм.

– И что, по-твоему, он выберет, генерал? – спросила Циора.

– Возможно, генерал намеренно не ответил на послание Одили, потому что если то, что он задумал, пойдет не так, он сможет сказать, что этого и не планировал.

– То есть ты думаешь, что он выберет сторону Одили, – сказала Циора.

– Да, но он очень осторожен. Не раскрывает своих намерений даже Одили, хотя тот может прийти к такому же выводу, что и мы.

– Как это влияет на численное соотношение? – спросила королева.

– Ничего хорошего, – ответил Хадит. – У нас шесть тысяч бойцов, у Одили – две, а Биси идет с тринадцатью.

Тау заговорил, сразу перейдя к сути:

– Что будем делать?

– Брать Пальм, – ответил Хадит. – Нам нужно захватить город и отнять власть у Одили. Тогда у Биси не останется иного выбора, кроме как признать королеву Циору законным монархом.

– А он не может просто задавить нас своими тринадцатью тысячами? – спросил Тау.

Келлан покачал головой.

– Генерал Биси известен своей репутацией, порядочностью и дисциплиной. Это человек, который скорее умрет, чем запятнает свое имя позором или даст повод подозревать себя в чем-нибудь неподобающем.

Глядя на Келлана, Тау подумал, что знает еще кое-кого, о ком можно сказать то же самое.

– Биси может принять предложение Одили и стать его гранд-генералом и Придворным Вельможей, если это будет сделано каким-нибудь более-менее законным способом, – сказал Келлан. – Но если мы победим Одили, то человеку с такими принципами, как у Биси, останется только признать королеву Циору.

– Сколько нужно времени, чтобы привести три воинских дракона из Проклятой в Пальм? – спросила Циора.

– Келлан, кажется, половину луны? – спросил Хадит.

– Да, половину луны оттуда идти, – подтвердил Келлан.

– А сколько нам идти отсюда до Пальма? – спросила Циора.

– Пять дней, – ответил Хадит.

– Чемпион Соларин, поговорим, – сказала королева.

Тау и Циора подошли к своим лошадям и, несмотря на ночную тьму, сели в седла и медленно двинулись прочь от лагеря.

– Вы хотите сказать, что нам нужно послать приказ нашей армии в Цитадель-городе, – понял Тау. – Вы хотите сказать, что нам нужно встретиться на дороге в Пальм.

Королева перебирала поводья, не глядя на Тау.

– Если мы позволим Биси прийти первым, он решит нашу судьбу за нас.

– Если я позволю Кане уйти, он убьет еще больше людей, – сказал Тау, представляя, как сын вождя прожигает себе путь через горы, обращая феод за феодом в груды пепла – так же, как солдаты омехи расправились с Луапулой.

– Если мы продолжим их преследовать, то потеряем все.

Тау придержал лошадь.

– Я не могу просто так его отпустить.

– Тебе и не придется самому его отпускать, – ответила она. – Твоя королева тебе прикажет. Давай, Тау. Вернемся в Керем и сожжем наших мертвых.

Он стиснул челюсти так сильно, что заболели зубы.

– Я хотел крови, а не слез.

– Богиня это знает, и порой Она дает нам то, что нам нужно, вместо того, что мы хотим. – Она протянула к нему руку. – Скажем остальным, что решили?

Тау едва справлялся с гневом, который охватил его от необходимости отпустить Кану.

– Моя королева, поедете вперед?

Поняв, что ему нужно время, она повернула лошадь к лагерю.

– Ты скоро? – спросила она.

– Не думаю, что скоро, – ответил он и перенесся в темный мир.

ЦЕНА

Пока в Умлабе минуло всего пару промежутков, Тау несколько дней сражался с демонами. Сражался до тех пор, пока не стал терять рассудок под гнетом бесконечной бойни и страданий. Он дрался, пока его ярость не выгорела сама собою, освободив его душу от всего, чем он себя считал, оставив лишь видение мира, в котором место, где он родился, сменилось тем, где сформировалась его личность.

Вернувшись в Умлабу, Тау скорчился на земле, дрожа и потея, словно в лихорадке. Он видел демонов в каждой тени, горы окутывала мгла Исихо, из которой к нему, пытавшемуся сохранить рассудок, тянулись призрачные когти. Ему потребовалось больше промежутка, чтобы вновь почувствовать себя человеком, и это возвращение оказалось таким же болезненным, как после первых его вылазок в темный мир.

Слабый как ребенок, Тау попытался подойти к Ярости, но та, казалось, почувствовав в нем что-то чужое, отпрянула, не желая подпускать.

Тау заговорил с ней ласково, и как бы плохо ему ни было, сказал, что все в порядке, и попросил не беспокоиться, постарался утешить, чтобы она позволила ему оседлать себя.

Той же ночью, миновав остов бывшей Крепости Онаи, Тау направился к свету погребальных костров. Подъехав ближе, он различил силуэты собравшихся проводить мертвых в последний путь. В тени горного склона, освещенные пламенем, скорбящие напоминали Одаренных, чьи души мерцали под покровом.

Один из Индлову, знавших, как обращаться с лошадьми, принял Ярость, и Тау рассеянно зашагал к погребальному костру.

– Чемпион.

– Да, жрица, – кивнул Тау спешившей к нему Хафсе.

– Я рада, что вас нашла. – Ее лицо, и неловкость на нем от близости Тау, выдало ему, что это была ложь. – Не думала, что удастся найти вас в толпе. Ваша мать… она хотела бы принять участие в церемонии. Сейчас она там, с моей помощницей, и она спрашивает о вас…

– Конечно. Отведете меня к ней?

Хафса кивнула.

– Ее… раны, мы их промыли и обработали, но ей, как вы понимаете, очень больно. Я дала ей обезболивающее. Она будет уставшей, слабой, и когда все закончится, я буду вам признательна, если вы вернете ее обратно в лазарет. Я бы хотела продолжить ее лечение.

– Как вам будет угодно, – ответил Тау, испытав постыдное облегчение от того, что сможет вернуть мать жрице.

К нему подошла королева в сопровождении Ньи и служанок.

– Можно к тебе присоединиться? – спросила Циора, пытаясь заглянуть ему в глаза. – Мы могли бы встретиться с твоей матерью и лично выразить ей наши соболезнования.

Не имея разумного повода отказать королеве, Тау пробормотал слова благодарности, и они вместе направились к костру. Похороны проходили на большом поле, где жители Керема прежде проводили праздники. Здесь Тау когда-то танцевал с Зури после своего посвящения, но теперь это место, заполненное людьми и телами погибших, казалось другим.

Мертвые, завернутые в выбеленные щелоком полотнища, лежали на сотнях незажженных погребальных костров вокруг огромного сигнального костра, горевшего посреди поля. Ихагу, Ихаше и Индлову стояли по стойке «смирно», готовые зажечь малые костры торфяными факелами, которые держали в руках.

Тени колыхались от зыбкого света факелов и сигнальных огней. Казалось, души погибших движутся среди тел, цепляясь за остатки жизни и с нетерпением ожидая освобождения. Три силуэта вдали были похожи на ксиддинов – два воина и шаман между ними. Наверное, они погибли при налете, и их души тоже хотели освободиться, подумал Тау, смаргивая видение.

– Она там, – сказала Хафса, и он увидел.

Мать Тау, вымытая и одетая в синюю мантию, стояла лицом к огню. Изуродованные глазницы прикрывала повязка. Она стояла, обхватив себя руками, будто в такую ночь, стоя у огня, можно было замерзнуть.

– Мама, – позвал Тау, подходя к ней.

– Тау…

– Королева идет.

Не двинувшись с места, Имани Тафари повернула к нему голову, и даже несмотря на повязку, Тау поразился ее виду.

– Королева, Тау?

– Я… я ее чемпион.

– Да, я слышала, но не верила. – Имани повернулась обратно к огню. – Что ей могло от тебя понадобиться?

Тау почувствовал, как лицо и шею обдало жаром.

Он никогда не мог смотреть матери в глаза, и сейчас, когда попытался ответить, сразу запнулся. Королева, которая держалась поодаль, чтобы дать им немного побыть наедине, подошла и спасла его.

– Имани Тафари, мы королева Циора, и мы пришли выразить сочувствие вашей ужасной потере. Сердце обливается кровью за тебя и твоих родных.

Мать Тау повернулась к королеве и низко ей поклонилась.

– Моя королева, это честь для меня. Я и мой сын недостойны вашей доброты и заботы. Да благословит вас Богиня.

– Полно, Имани Тафари, – сказала королева, беря мать Тау за руки. – Мы пришли сюда ради тебя. Мы пришли ради тебя и твоего сына, нашего чемпиона.

– Значит, это правда? – спросила Имани. – Он ваш чемпион?

– ^Да.

– Очень надеюсь, что он служит вам достойно. Очень надеюсь, что он живет ради вас и готов умереть за вас, моя королева.

Брови Циоры на мгновение сдвинулись, но затем маска королевы вернулась на место, и ее лицо вновь стало непроницаемым.

– Чемпион Соларин – настоящий дар.

– Соларин? – сказала Имани. – Да, это фамилия его отца. Я думала, она умерла вместе с Ареном, но что может быть чудеснее, чем почтить этого храброго воина?

Королева склонила голову, но, поняв, что Имани этого не видит, погладила ее по руке.

– Богиня примет сегодня твоих родных, – сказала Циора. – Твой муж…

– Макена Тафари, ваша светлость.

– Она примет Макену и твою дочь Джелани.

– Они были для меня всем, – сказала Имани, и Тау заметил, что королева взглянула на него.

– Конечно, – сказала Циора. – Имани, можем мы называть тебя Имани?

– Да, ваша светлость.

– Имани, мы оставим тебя скорбеть наедине с твоим сыном, но знай, что ты всегда можешь к нам обратиться.

Имани поклонилась еще ниже.

– Моя королева. Мы недостойны.

Циора не то чтобы медлила, но Тау показалось, что какое-то время она не решалась уйти.

– Дай руку, мой мальчик, – попросила Имани.

Тау взял мать за руку, и она прижала его к себе.

– Где она? – спросила Имани шепотом.

– Королева идет начинать церемонию.

– Кто-нибудь меня сейчас слышит? – спросила она, сильнее сжав его руку.

Тау огляделся.

– Только я, если говоришь шепотом.

Она впилась ногтями в тыльную сторону его ладони.

– Что ты наделал, Тау? Что ты наделал?

Он попытался убрать руку, но хватка матери была слишком крепка.

– Он спрашивал о тебе, – сказала она. – Человек с прической как у жреца Саха. – От ее ногтей у него выступила кровь. – Он заставил меня запомнить то, что я должна передать тебе. Он заставил меня запомнить свое послание, когда перерезал ножом шею твоей сестре.

Тау снова попытался убрать руку, но был слаб перед ней, как ребенок.

– «За моего отца, Мирянин из Керема». Вот что он сказал мне, когда убивал ее. «Это за моего отца!».

– Мама…

– Что ты наделал, демоново отродье? Я дала тебе жизнь и видела, как ты рос. Я знаю, кто ты и что ты. Я знаю, какой ты породы, и ты никакой не чемпион.

Тау наконец вырвался из ее хватки, но мать, пошарив рукой в воздухе, ухватила его за тунику, вновь притянув к себе.

– Я слышала, ты силен, – прошептала она. – Даже сильнее своего отца, и сильнее любого Меньшего. Это правда? Правда, Тау?

– Мама, прошу…

– Ответь мне, мальчик. Это правда?

– Я умею драться, – прошептал Тау, чувствуя, как глаза наполняются слезами. – И я умею убивать, мама. О, еще как умею!

– Хорошо, – сказала она. – Хорошо, потому что я хочу, чтобы ты убивал. – Ее ладони пробежали вверх по его рукам, и она положила руки ему на плечи у основания шеи. – Я хочу, чтобы ты убил всех, кто в ответе. Ты слышишь?

Губы не слушались Тау.

– Ты меня слышишь, Тау… Соларин?

– Я слышу тебя, мама.

Она наклонилась ближе, и он почувствовал запах засохшей крови под ее повязками. Она была так близко, что их губы едва не соприкоснулись.

– Ты заключил сделку с Укуфой, нэ? Позволил развратить себя, чтобы стать большим, чем определено Богиней. Ну что же, Ненасытный назвал свою цену, а теперь я назову свою.

Тау попытался отстраниться, но ее ногти все равно вонзились ему в шею.

– Ты должен сжечь их за то, что они сделали с нами, – прохрипела она. – Пообещай мне. Пообещай, что заставишь тех, кто в ответе за Макену и Джелани… – Она сдавленно всхлипнула. – Обещай мне, что заставишь их страдать!

– Мама, я…

– Обещай, – она повысила голос. – Обещай! Обещай, Тау! Помоги мне ненавидеть тебя хоть чуть-чуть меньше и обещай!

Она не собиралась оставлять его в покое.

– Обещаю, – сказал он.

Она оскалилась, сверкнув острыми белыми зубами.

– Еще раз, – сказала она.

– Обещаю.

Она снова прижала его к себе и постояла, обняв его.

– Мы с тобой остались вдвоем, и мы сделаем это вместе, – сказала она.

– Да, мама.

– Скажи, когда мы выходим.

Ночь озарилась светом погребальных костров. Солдаты наконец их зажгли.

– Утром, – ответил Тау. – Мы выходим утром.

Она отпустила его и встала лицом к огню, хотя и не могла видеть, как тот поглощает тела ее мужа, дочери и всех, кого она знала и потеряла.

– Мы сделаем так, чтобы оно того стоило, – сказала она ему. – Клянусь Ананти и Укуфой, мы сделаем так, чтобы сила, которая тебе дана, оправдала свою цену.

СЕМЬЯ

Он вошел в шатер так тихо, что Тау не услышал бы его, если бы спал, но после сожжения и разговора с матерью Тау не мог расслабиться. Поэтому когда тень проскользнула в его палатку и встала у изножья, пригнувшись, чтобы поместиться в тесном темном пространстве, Тау понял, кто перед ним, по капюшону, который его гость носил, не снимая.

– Джабари, – сказал Тау.

Гость не ответил.

– Надо было мне найти тебя сегодня, – сказал Тау. – Ты тоже скорбишь.

Малый Вельможа приложил покрытую шрамами руку к шее, прижав пальцы так, чтобы связки могли издавать нужные звуки.

– Лекан, – сказал он.

Услышав это имя, Тау сел и поискал глазами свои мечи. Они лежали в дальнем углу шатра, где он их и оставил, но его кинжал Стражи был в пределах досягаемости. Стараясь двигаться медленно, он оперся на локоть, и потянулся к нему.

Но Джабари развернулся и, взмахнув плащом, вышел из шатра.

Схватив кинжал, Тау натянул штаны, пристегнул портупею и вынул мечи. Он не стал надевать рубашку, думая, что, учитывая то, что его ждало, она не понадобится.

Джабари ждал в нескольких шагах и, увидев Тау, зашагал дальше. Малый Вельможа хромал, но Тау все равно было непросто поспевать за своим более рослым другом. Он хотел было спросить Джабари, куда они идут, но это лишь подтвердило бы его догадку. Он и так знал, куда тот его ведет.

Они подошли к Крепости Онаи, и Джабари вошел в арку, некогда служившую крепостными воротами. Тау шагнул вслед за ним. Оба молчали, пока не дошли до обгоревших останков бывшей комнаты Лекана.

– Почему мы здесь? – спросил Тау.

Джабари рассмеялся. Это был короткий болезненный смех, и когда он затих, Джабари взялся за рукоять меча. Тау повторил движение, но обожженный Малый Вельможа усмехнулся, поправил свой меч и сел на пол рядом с бронзовым щитом.

Щит не мог находиться здесь, когда комната горела. Он не был тронут огнем, а его поверхность не присыпало пеплом.

Джабари закрыл глаза и замедлил дыхание.

– Исихого? – спросил Тау.

Джабари не ответил.

– Исихого. – Тау кивнул, скорее самому себе, и сел в нескольких шагах от Джабари.

Он закрыл глаза, но не стал ни замедлять дыхание, ни как-либо иначе настраивать сознание. В одно мгновение он был в Умлабе, а уже в следующее – с Джабари в темном мире.

Джабари стоял со здоровым, неизувеченным лицом и вглядывался во мглу.

– После того, как меня обожгло, ты пришел ко мне в лазарет и о многом мне рассказал, – начал он сильным голосом. – Ты говорил о тех, кого любил, кого потерял, и о том, что ты сделал. Ты думал, что я тебя не слышу, но я все слышал, Тау.