Электронная библиотека » Евгений Пинаев » » онлайн чтение - страница 24


  • Текст добавлен: 16 ноября 2023, 16:43


Автор книги: Евгений Пинаев


Жанр: Современная русская литература, Современная проза


Возрастные ограничения: +18

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 24 (всего у книги 32 страниц)

Шрифт:
- 100% +
 
И пусть, как парус над кормой,
Несёт нас вдаль воображенье:
Лишь бесконечное движенье —
Есть суть и смысл души самой.
 

Движенье! А как иначе? Проще улечься у верстового столба, подложив под голову котомку, и ждать, когда тебя подвезёт до кладбища «ямщичок обратный», принявший обличье Бахуса или сына ночи Гипноса.

Что ж, пущай корабль дураков плывёт в светлое будущее развитого капитализма. Ведь он, в сущности, тот же Ноев ковчег, на котором спасаются от бурных житейских волн чистые и нечистые, но которые и на нём не избавлены от прежних свар и пиханий в бок кулаками, которыми боги, смеясь, наделяют самых пронырливых, тех, что правдами и неправдами забираются на верхний мостик и держат курс, сверяясь с компáсом личных потребностей. Но тут уж ничего не попишешь, – своя рубашка ближе к телу. А к личному делу можно и Брюсова пристегнуть: сам же себя полюби беспредельно, оставив мартышкам возможность поклоняться искусству, только ему, безраздельно, но и бесцельно.

А в общем и целом, так было всегда. И нет ничего удивительного, что жильцы верхнего мостика прежде всего заняты своими проблемами, проталкивая в печать свои периплы и не заглядывая в трюм, где сопят в тесноте и давке те, кто не стоит у штурвала.

 
Всё понимаю я,
Но душу рву.
И как не надо жить,
Всю жизнь живу.
 

А как надо жить, чёрт возьми?! Наверное, если отбросить социальные утопии сочинения, ответ дал Торо, подаривший миру толковое руководство – «Жизнь в лесу».

Собственно, содержание этой главы есть сообщение, отправленное однажды братом Конрадом Оболтусом, в моём лице, магистру Ортуину Грацию в лице Б-и-Ка. Ответом был тяжкий вздох телефонной трубки и последующее признание моей правоты по всем пунктам, исключая тот, в котором говорилась о богах. Бакалавр-и-Кавалер сказал, что смеются над нами не они, что над мартышками смеются гориллы, которые полагают, что коли у них в лапах корзина с бананами, то именно на них и сошёлся клином белый свет. Но ты, боцман, верь, что когда-нибудь ветер развернёт и наши паруса, а потому смеётся тот, кто смеётся в последствии. После того, как в руках у гориллы останется только кожура, не стоящая выеденного яйца.

Да, сейчас я работаю. Похоже на то, как работал и раньше. Только я разучился работать. Но это, конечно, не имеет значения.

Сэмюэль Беккет

В Даугаве ошвартовались за кормой «Тропика» к тем же гнилым и осклизлым сваям, а привязавшись, замерли «в ожидании Годо», ибо начался сюрреалистический кошмар в духе старика Сэмюэля, с той лишь разницей, что я не разучился работать, но потерял бóльшую часть прежней прыти. Весь сюр пребывания в Риге так меня достал, что я вынул бювар и запечатлел тогдашнюю смуту языком сухих фактов.


3 июня. Списали пана Лёвку. За что? Хрен его знает. А могли бы и меня – тут полная ясность. Вообще-то я ждал такого исхода, но обошлось. Букин улетел в Кёниг, а пан Лёвка мыкается по судну и ждёт окончательного решения своей судьбы. Приходила новая метла – Митурич. Ничего не объяснил, но сказал, что экипаж может взять Вахтина на поруки. Взяли охотно. Москаль предложил взять и кепа. «В белых тапочках» окрысился, потом зарычал и, сожрав взглядом донского казака, убрался восвояси, но стало ясно, что Букина нам больше не видать, как своих ушей. Ну, это мы как-нибудь переживём. Всё шло к тому, а Минин чем не капитан нашей «старой черепахи»? Но главная новость: у Фокича признали брюшной тиф и заключили в инфекционное узилище. Приезжали вонючки с эпидемстанции, всё облили и запакостили. Исчезновение Фокича мы как-то пережили. Как сказал Ларошфуко: «У нас у всех достанет сил, чтобы перенести несчастье ближнего». Но – тиф! Если диагноз подтвердится – прощай, Африка! И суши сухари: сунут в карантин на 20 суток. А Фокич, кобелина, и в прошлом рейсе отличился. Намотал на винт, а мер никаких не предпринял. Ни в больницу не пошёл, ни Егорцеву не показал свой гнилой корень, который раздулся и чуть не лопнул, когда добрались мы до Риги с её частными венерологами. Была бы в ту пору Вия – другое дело: постеснялся предъявить молодухе элементарный трепак. Теперь другая напасть. И кой чёрт призвал нас в Ригу до рейса? Верно, Митурич начал качать права, став командиром отряда.

4 июня. Перешли в Вецмилгравис. Уже отдали швартовые у понтонного и отошли от берега, примчался Фокич в тапочках на босу ногу и в больничном халате. Мечется по берегу и орёт Москалю, который ездил к нему сегодня: «Ты чо не собрал мой чемодан?!» Мы ему: «сегодня ещё не уходим! Доставим завтра!» – «В каптёрке под простынями 50 рублей заначены и сберкнижка – прихватите! А я буду на коленях молить, чтобы отпустили!» Тут как раз и капитан объявился. Постоял на бережку, сделал нам ручкой и показал спину. А мы ему – корму. Что бы это значило?

Пробовал рисовать. Первый блин комом. Руки не работают – сплошная ерунда. А ведь я нынче запасся и картоном, и бумагой, и красками, но будет ли прок? Надо поставить себя в железные рамки: рисование днём и вечером. Впрочем, как получится.

5 июня. Мировой бардак! Утром, толпой, отправились в больницу, где напоили [нас] какой-то дрянью. В результате поголовный дрищ. После обеда пошёл на мотоботе на «Тропик», а там митингуют. У них побывало начальство из Запрыбы. Валюту резанули. Дадут только за 28 суток. Все рвут и мечут. Уйдёт «Тропик» – нам придётся его догонять, завернув прежде в Кёниг или Пионерский. Механики горят желанием удрать с судна, а Вия так прямо заявила: «Пусть хоть под суд отдают, а за 5 фунтов в рейс не пойду!» Ну, а нас без докторши в рейс не выпустят. Говорят, что эту козу устроил наш капитан. Когда летал в Кёниг, там его сняли с должности. Пуганули – он и лапки вверх. Здесь его главк восстановил. Тропиканцы собираются дать телеграмму Ишкову, но вряд ли чего добьются. На «Грибе» мы тоже посылали министру такую же челобитную, в ответ – кукиш без масла. Ладно хоть Букин и пан Лёвка снова с родным коллективом.

«Тропик» тоже перебрался в Вецмилгравис, а нас турнули на рейд. Отдали яшку и любуемся красотами природы. Эх, и я б кого-нибудь зарезал под июньский свист!

6 июня. «Тропик» ушел в 11.00. Мы заняли у причала его место. Вия по-прежнему бастует, но, кажись, начинает мало-помалу сдавать позиции. А нас в море не выпущают. Хана! Я в беготне – надоело до чёртиков. А надо всего-то получить 40 кг хлорки. Подписей – уйма! Но один не хочет подписывать требование, другого нет на месте, третий говорит, что это не в его компетенции, четвёртый… Скрежет зубовный и…п-паюмать! Вшивый соцбюрократизм! Где тащат тоннами, а тут боятся расписаться за кагэ белой вони.

7 июня. Вычитал у Свифта: «Воображение надо признать плодоносной утробой вещей, память же только их утробой». Значит, бювар – только утроба, а плодоносным чревом воображенья может стать кисть, если когда-нибудь, на бережку, я рискну изобразить виденное когда-то. Бювар и рисунки – лишь шпаргалки.

Хлорку я всё-таки получил. Воняем нормально, но будем стоять в прежней позиции до вторника. Сегодня курсанты тоже побывали в больнице, проглотили какую-то соль и забегали в гальюн: мы на горе всем буржуям мировой понос раздуем! А «Тропик», поди, уже дует Каттегатом. Зато нас посетил КМ Митурич. Попросили его сообщить хотя бы через старпома и кепа, как обстоит с валютой. Сообщил: «Здесь вам не артель! Понадобится – расскажем». У, волос шестигранный!

9 июня. Обалдеть можно! Оказывается, ещё когда стояли на рейде, Чудов ушёл с «Тропика» на преподавательскую работу в рыбкин институт. Просрали флагмана, увы. Увёл «Тропик» Гена Погородний. Как это скажется на рейсе? Или мы теперь каждый сам по себе? А Чудов с нами даже не попрощался. Наверное, решил не будоражить умы. Поговаривают, что будущая зима в Светлом будет последней для баркентин – переводят в Ригу. Вернёмся – каждый будет решать, как быть дальше. Я, чтобы не думать об этом, заказал Хованесу планшет под картон размером 100 х 70. Эскиз крашу – «Млечный путь». Название малость претенциозное, но другого не нашлось: баркентина на гребне волны под звёздным небом. И письма пишу подруге чуть ли не кажинный божий день. Впрок пишу. Как они там? Мелькает жалкая мыслишка, а не уйти ли с морей? Пугаюсь её. Ну брошу, а куды податься? В школу? С ума сойти! Как вспомню практику в Кишинёве, так в дрожь бросает. На столе, помню, стоял цветок в горшке, так я, что-то объясняя панцанве (по-моему, пятиклассникам), от волнения, что ли, ухватил за стебель и приподнял… с землёй. Горшок на столе остался. Пока смогу – от моря никуда. В то же время тошно от постоянной разлуки. Ну письма. А о чём писать? О последствиях вселенского поноса? О том, что Винцевича всё-таки утвердили третьим механиком? Или о письме Ишкову?

10 июня. Вия сдалась, а визжала: «Вир капитулирен нихт!» Мы принесли в жертву курсанта Воротникова. У парня обнаружились какие-то бациллы. Смак в том, что какушки за него сдавал кто-то другой и у того другого ничего не нашли, а этого бортанули, хотя говно из одной кишки. Зато Фокича нам вернули в чистых подштанниках.

12 июня. Балтика! Только теперь я вздохнул с облегчением: никто меня и Рыжего не заложил Митуричу за финт на отходе из Кёнига. Кстати, первым помощником, вместо Покровского, кадры откомандировали какого-то старичка. Сашка его знает. Говорит, бздун первой статьи. Из парткома. Плевать, вырвались на волю. Даже не верится, что наша «Беда» оторвалась от берега и шурует под парусами уже, наверное, часов двенадцать. В 00.45 убрали паруса, сейчас (в 08.00) снова вздёрнули все ветрила. Фок уже начал рваться – совсем гнилой.

14 июня. Шторм. Облачность дикая. Холодрыга. Влез в тельняшку и свитер. До обеда возился с курсантами, таскал их вдоль кофель-планки, заставляя припоминать расположение снастей. Когда они совсем оборзели, а я озверел, подоспел парусный аврал: ничего, быстро управились, несмотря на всепогодную бодягу.


Я, действительно, только в море воспрянул духом, так как в Риге всё время ждал удара в спину. Надо мной, казалось мне, постоянно висел Дамоклов меч увольнения. Узнай Митурич, что курсанты сопроводили на борт пьяного в сиську боцмана, и вопрос со списанием был бы мгновенно решён. Рига не Кёниг. Здесь мне быстро нашлась бы замена в лице любого дракона хоть с «Капеллы», хоть с «Менделеева», хоть с таллинской «Веги». Могли пригласить и с питерских баркентин – с «Сириуса» или «Кропоткина». Уверен, отказов бы не было. Да и кто откажется прогуляться в тропики, вместо коротких пробежек между нашими портами на Балтике?

И вот всё позади. Капитан не напоминал о прегрешении, Минин со мной держался тоже ровно, помпа, кажется, вообще не врубился в тот случай, так как был целиком занят предстоящим прохождением Датских проливов. «Бздун», как его охарактеризовал Хованес, страшился возможных побегов и занимался одной лишь слежкой за курсантами. Больше его, во всяком случае пока, ничто другое не интересовало. Что до курсантов, то они с «пониманием» отнеслись и к попойке на кладбище, и к появлению на причале Коли Клопова. Помятый и пьяненький, он пришёл-таки попрощаться со мной. Успел сказать, что карманы его не обчистили, поэтому он сегодня намерен продолжить в том же духе. Всё так: «Как рыбак ни бьётся, а к вечеру напьётся».

Коснувшись судов клиперной постройки, этих прототипов современных паро– и теплоходов, нельзя не рассказать хоть вкратце об исторических гонках чайных клиперов между портами Китая и Лондоном. Гонка под парусами на дистанцию в четырнадцать тысяч с лишним миль между большими трёхмачтовыми кораблями, гонка, продолжавшаяся без передышки, при всяких условиях погоды, в течение трёх месяцев, дело нешуточное. Такая гонка требует и глубочайшего знания всех отраслей морского дела, и тончайшего знания своего судна, и неусыпного внимания и бдения, и искусства разжигать и поддерживать энтузиазм команды, и железного здоровья и нервов.

Дмитрий Лухманов

Помня Валерку Судьбина, великого скептика с «Грибоедова», и многих курсантов из прежних потоков, знал я, что они очень и очень критически относились и к парусной практике, и к баркентинам, и вообще к парусам. Пожалуй, только Валентин Миролюбов, третий помощник капитана на том же «Грибе», относился к ним хотя и без пиетета, но с должным уважением. А ведь и он был прагматиком, как Судьбин. Но Судьбин почём зря костерил баркентины, практику на них считал никчёмным занятием, а Валентин держал при себе старые конспекты, по которым я в рейсе изучал рангоут и оснастку учебных судов.

Помня всё это, я был удивлён (и был страшно рад), когда однажды застал в носовом кубрике школяров из разных вахт, спорящих именно о «чайных клиперах». Точнее, говорили в основном о «Катти Сарк»: клипере, который был в то время на устах у всех, кто в той или иной мере интересовался парусными судами.

В кубрик я спустился по своим делам, а услышав о чём речь, остался. Присел возле старшины Моисеева. Он в разговоре не участвовал. Что-то чертил в своём отчётном журнале за практику, но слушал других, по-видимому, с интересом. Спорящие были знакомы не только с «Солёным ветром» Лухманова, но кое-кто из них читал даже книгу Шанько «Под парусами через два океана». Превозносились клипера английской постройки, самые, дескать, скоростные, но наиболее лестные слова доставались «Катти Сарк», клиперу, безусловно, великолепному, но который даже не был упомянут Лухмановым в специальной главе, посвящённой «чайным клиперам ХIХ века. Возможно, он вспомнил бы и «Катти Сарк», если бы не описывал, в основном, «великую гонку, гонку столетия» 1866 года, в которой участвовали шестнадцать лучших парусников этого типа, но не «Катти Сарк», так как этот клипер был построен в 1869 году. А в «гонке века» победу праздновали «Тайпинг» и «Ариэль», ошвартовавшиеся в Лондоне с разницей в 20 минут. Они и поделили премию чаеторговцев между собой.

Так как разговор пока что шёл лишь о «Катти Сарк», я, вмешавшись, с неё и начал, сказав, что этот клипер был не лучше и не хуже других, а скорость его в 17,5 узлов при суточном переходе в 363 мили была, конечно, превосходной, но не чемпионской, хотя и она много говорила о ходовых качествах судна, если иметь в виду, что обычной среди чайных клиперов была скорость в 14—15 узлов.

– «Катти Сарк», – перебил меня старшина, – прославилась на рейсах в Австралию, но уже как «шерстяной» клипер.

– Верно, – кивнул я. – Ты что, собирал какие-то данные?

Он открыл свой журнал на последней странице и показал целый мартиролог из названий клиперов и дат.

– Вы, Михал Ваныч, сказали, что в той, великой, гонке первым пришёл «Тайпинг», а по моим сведениям, первым был «Ариэль». Ну, это неважно. Я это к тому говорю, что первая гонка был в 1859 году, – сообщил он первым делом.

– А ты Лухманова почитай! – завопил Абушенко. – Он пишет, что первая была в пятьдесят втором году! Во как! Гонялись, правда, всего два клипера: «Сторноуэй» и «Хризолит», зато с какими капитанами! Робинсон и Энрайт себя и позже показали лучшими гонщиками. Верно, Михал Ваныч?

– Вам лучше знать, – пожал я плечами. – Давно я, ребята, читал книгу Лухманова, но раз он пишет, значит, так и есть. Только, вроде, эти клиперы финишировали в Ливерпуле?

– Ну да, – кивнул Абушенко. – А какая разница?

– Никакой, – согласился я. – И дело не в этом. Дело в том, что вам это интересно, и вы копаетесь в истории. Так что пусть Моисеев прочитает нам свой список.

– Значит, пятьдесят девятый год… – старшина уткнулся в журнал. – В ней участвовали «Файри Кросс», «Эллен Роджер», «Крест ов те Уэйв», «Зайба» и американский клипер «Си Серпент». И дело не в том, что они все вышли из Фучжоу с разницей в несколько суток, но и пришли в Лондон примерно с той же разницей, а в том, что американцы впервые участвовали в таком состязании. А потом были случаи, когда американские клипера уходили со старта последними, а приходили к финишу первыми.

– А всё потому, – теперь уже я перебил старшину, – что первыми клипера начали строить американцы, и чемпионами по скорости были не английские, а их суда. Между прочим, «Катти Сарк» строили именно для гонок, но клипер ни разу не был первым или вторым. Всё, чего он добился на чайной линии, это однажды пришёл третьим. Давай, Юра, дальше.

– Многое зависело не только от судна, но и от капитана, от его мастерства, – сказал кто-то из ребят. – И от команды, конечно. Лухманов о них здорово пишет в «Солёном ветре».

– А я бы выделил «Ариэль», «Фермопилы» и «Файри Кросс», – внёс свою лепту в разговор старшина второй вахты Бесфамильный, каким-то чудом снова попавший к нам из ростовской мореходки. Я запомнил его по осеннему рейсу и теперь, когда, закончив первый курс, он вновь оказался на «Меридиане», я упросил Минина назначить его старшиной, хотя по авралу он по-прежнему работал на фок-мачте.

Старшина молчал. Я попросил его назвать победителей других гонок.

– Я буду называть только год и название клиперов, занявших три первых места, – сказал Моисеев, – а уж как там и что, судите сами. Шестьдесят первый: «Эллен Роджер», «Робин Гуд» и «Фолкен». «Файри Кросс» пришёл четвёртым. Ну, в шестьдесят шестом уже говорили, это «Ариэль», «Файри Кросс» и «Серика». В шестьдесят седьмом победили «Мэйтленд», «Серика» и «Тайпинг». «Файри Кросс» снова четвёртый. Та-ак… Шестьдесят девятый: «Ариэль», «Леандр» и «Лейлу», а четвертым были «Фермопилы». А в семидесятом, Михал Ваныч, по моим данным, участвовал и «Катти Сарк». Какое место он занял, я не знаю, а первыми пришли в Лондон «Лейлу», потом «Уиндховер», третьим был «Леандр». Теперь семьдесят первый… О, «Катти Сарк» была третьей! Прошла дистанцию за сто десять суток. Первой пришла «Титания». Она – за девяносто три, а вторыми были «Фермопилы», за сто восемь.

– Много у тебя ещё? – спросил к Абушенко, самый рьяный сторонник «Катти Сарк».

– Только семьдесят второй год, – ответил Моисеев с улыбкой. – ТВОЯ «Катти Сарк» пришла последней, через сто двадцать двое суток, а первыми сдали чай «Фолкен», «Тайпинг», «Фермопилы» и «Ундина». Эти поделили третье место.

Абушенко не сдавался.

– Ну, ты, знаток, – сказал он старшине, – а у тебя не написано там, что «Катти Сарк» потеряла руль во время шторма?

– Этого нет, – вздохнул старшина.

– Так вот, последний отрезок пути она прошла с временным рулём, и то разница с «Фермопилами» была всего семь суток.

– Ладно, не задирайся, – улыбнулся Моисеев. – Я пропустил шестьдесят восьмой год. Тогда победили «Ариэль», «Тайпинг» и «Сэр Ланселот». Вот теперь всё.

Теперь до меня дошло, что здесь собрались знатоки. Ну, если не знатоки, то верные поклонники парусов. Ни они, ни я, конечно, не были… как бы это сказать, глубокими, что ли, исследователями вопроса (не так уж много книг издавалось в стране по этой теме). Скорее всего, ребята клевали помаленьку тут и там, подбирая и собирая разрозненные сведения, но уже одно то, что Моисеев составил хронологию чайных гонок, умилило меня.

Кто-то заговорил о баркентинах. Пришлось ответить, что это – серия, поставленная на поток, что финны не задавались их скоростными качествами, но как умелые корабелы, они делали всё, чтобы шхуны и баркентины, спущенные с их верфей, были добротными судами, отвечающими своему прямому назначению. Напомнил ребятам о «немагнитной» шхуне «Заря» Академии наук, которая год за годом ведёт исследования в океанах планеты, о другой бермудской шхуне «Кодор», тоже учебной, и, кстати, принадлежащей питерцам.

– О том, как перегоняли на восток шхуны и баркентины, вам расскажут те, кто читал книгу капитана Шанько. А Юрий Иванов, наш калининградский писатель, бегло упоминает шхуну «Актиния», которую перегоняли на восток, видимо, не через Панамский канал, а используя порты захода Гибралтар, Калькутту и Сингапур.

О «Заре» попросили рассказать подробнее: почему она «немагнитная»? Я посоветовал им прочесть книгу Юдовича «Под парусами в ХХ веке». Все мои сведения были почерпнуты из неё. Что я знал? Что учёные на ней изучают магнитное поле земли, а потому, кроме дерева, основного материала, использованного на постройку судна, в ход пошли латунь, бронза и специальная немагнитная сталь.

Что до баркентин, то о них может рассказать механик Ранкайтис. Он был на «Меридиане» с приёмки баркентины у финнов, он к ней прирос и, судя по всему, намерен не расставаться с ней до конца, какая бы судьба её не ожидала.

Разговор снова вернулся к «Катти Сарк», парни загомонили, заговорили разом, а я подумал, что таких споров не было в предыдущих рейсах. А если были, то ведь я мог просто не попасть на них, как нынче. Меня о чём-то спрашивали, я отвечал, если находился ответ. Ведь всё, что я знал о клиперах, узнал я от Пети Груци. Сей учёный муж во время учёбы в питерской вышке имени Макарова перевёл с английского некий труд, кажется, один из четырёх томов морского историка Линдсея. Петя переводил не подряд, а выборочно. В основном то, что касалось рангоута, такелажа и парусов. Историк жил во времена расцвета «чайных гонок», а потому, говорил Петя, ему можно доверять. Ведь он видел клипера своими глазами, мог всё щупать, мог расспрашивать и сопоставлять. Словом, ему и карты в руки.

«Солёный ветер» лежал подле Абушенко. Ему, верно, и принадлежала книга. Я взял её, полистал и нашёл страницу, где говорилось о черноморском учебном фрегате «Мария Николаевна», ранее английском клипере «Хасперус». Судно было уже старым, когда Лухманов принял командование над ним, но оставалось замечательным ходоком.

«Стоя на днище дока, я не мог налюбоваться красотой и плавностью линий нашего клипера, – читал я чудесное описание творения английских корабелов. – На протяжении всех восьмидесяти шести метров его длины не было места, где метровая линейка могла бы совершенно плотно прилечь к днищу. Несколько впалые линии обводов носовой части плавно и незаметно переходили, скорей, можно сказать, переливались, в выпуклые; затем незаметно выпрямлялись к середине длины корабля, снова закруглялись и снова переходили в вогнутые у кормы. Я пробовал прикладывать стальную линейку у самой середины, где борта казались на первый взгляд прямостенными и параллельными, но нет, как я ее ни прикладывал – и горизонтально, и вертикально, плотно прижатая серединой, она не прилегала концами к бортам. Может быть, чуть-чуть, всего на толщину волоска, но все-таки не прилегала. Такие формы мог создать только гениальный мастер, влюбленный в свое искусство, каким и был Роберт Стиил. Построенные и спроектированные им или его братом Вильямом в период 1863—1867 годов чайные клипера «Тайпинг», «Серика», «Ариель», «Сэр Ланцелот», «Титания» и «Лаалу» не знали себе соперников ни в легкости и быстроте хода, ни в красоте и изяществе и получили от современников прозвище «стиилевских яхт».

Я вернул книжку курсанту и подумал о Страдивари, который так же вдохновенно творил чудные скрипки. И если были в Италии другие, равные ему, пусть менее почитаемые, Амати и Гварнери, то и на английских верфях нашлись достойные продолжатели и подражатели тех основ судостроения, что заложили американские корабелы, чьи клиперы первыми начали поставлять китайский чай в столицу Британии по заказу английских купцов. Музыка роднит скрипку и красавец клипер, построенный с той же любовью, что и хрупкий инструмент, отзывающийся на лёгкое прикосновение смычка, как откликается и прочный кузов такого судна, когда его паруса ловят малейшее дуновение ветра.

В течение рейса были и другие разговоры, подобные этому. Каждый раз кто-то вспоминал новую деталь, добавлял подробности, и это стало чем-то вроде развлечения и соревнования болельщиков, выступавших за английские клипера и за клипера американские. Меня призывали порой в качестве рефери. И однажды я попытался восстановить всё, что слышал от Пети, чтобы примирить обе стороны, ибо парусный флот совершенствовался именно в соревновании инженерной мысли корабелов по обеим сторонам Атлантики, хотя поводы были разными. Англичане нуждались в быстрой доставке китайского чая, янки требовалось скорейшим образом доставить в Калифорнию переселенцев, а для этого обогнуть мыс Горн.

Мир един, конечен и шарообразен с виду, потому что такой вид удобнее всего для движения (так пишут Посидоний в V книге «Рассуждения о физике» и ученики Антипатра в книгах «О мире») Его окружает пустая беспредельность, которая бестелесна; а бестелесно то, что может быть заполнено телом, но не заполнено… Бестелесны также и произносимые слова; бестелесно время, которое есть лишь мера движения мира.

Прошедшее время и будущее бесконечны, а настоящее конечно.

Диоген Лаэрций

С виду мир не шарообразен. Плоский он, изрытый ветром – это да. И не бестелесны звуки ветра в слишком телесной беспредельности мира, пустоту которой мы не заполняем своей баркентиной. Слишком мелки для этого, словно бациллы, для которых всё телесно вокруг. Всё, кроме времени и слов, но и слова становятся осязаемы в иное, тоже бестелесное время, которое, тем не менее, осязаешь, как песок, струящийся между пальцев, и понимаешь, что жизнь твоя складывается из мириад песчинок.

Катит Балтика волны… Назвать их штормовыми было бы слишком. Вполне добропорядочные валы, так сказать, усреднённого размера, что делают жизнь и службу бесхлопотной и терпимой. Даже Абушенко и Вия уже не страдали от качки. Она тоже была упорядочена: градусов десять под ветер, и градусов пять на ветер. А ветер ровный – о пяти—шести баллах, что настраивало меня на безмятежное созерцание нескончаемого бега наших спутниц, ибо ритмика волн действовала завораживающе и, скажем так, волнующе. Штиль – это застой, статика, а кинетика рождает образы, которые всегда внезапны. Настоящее – кокон, из которого ты заглядываешь в прошлое или прозреваешь будущее, загадывая впрок наилучшие варианты. И образы, и варианты, понятно, писаны взорами на воде. Они как бы из разряда грёз, а потому туманны и, чаще всего, приятны. Нет, вру. Не столь приятны, сколь с оттенком приятности и с тенью серьёзности, в виде предположений и размышлений, ибо, как сказал один швед, «известно, что погоня за вечно отступающими горизонтами всегда принадлежала к числу серьезнейших занятий человека». Сей швед по фамилии Эдберг, а по имени – Рольф, смотрел в корень вещей, а волны морские и особливо океанические суть корень философии, которая не чужда даже мало-мальски думающему обывателю, ищущему в жизни не штиля и не шторма, а спокойного, без кочек и волн, движения к своему горизонту, который хотя и отступает, но, по его понятиям, достижим при достаточном усердии. Что до прочих, то… «движенья нет, сказал мудрец брадатый», а прочим – плевать, что тот, другой, стал перед ним ходить. Им, прочим, и так хорошо обрастать бородой удобных привычек и представлений под тёплым мхом повседневности.

Есть движение, есть! Вот оно, его олицетворение – рядом, за бортом, его можно достать рукой, а не достанешь – оно придёт само, дабы Фома неверующий убедился наглядно в его существовании. Бег волн неутомим и непостижим. В нём образ и жизненной энергии, и вечности, которая… что она? Не укладывается в голове, сколько бы ни писал о ней Борхес, рассматривая так и эдак и напуская словесную тень на ясный день, тогда как достаточно увидеть пенные гребни, чтобы осознать: да вот же она, та самая вечность, пришедшая из тьмы и исчезающая в ней, увлекая за собой все философские доктрины и помёт цивилизации, которую Марк Твен назвал бесконечным накоплением ненужных вещей, до которых охочи хомо сапиенсы с тех пор, как «в той вечности» прикрыли чресла куском шкуры, и будут охочи до тех пор, пока «в другой вечности» не рухнут эвересты отходов, выявляя никчёмность человеческих потуг, направленных не за горизонт, а внутрь мирка, в котором нет надобности ни в чём, кроме собственной бороды.

Жизнь морская – наглядный пример движения, действующего по принципу маятника или качелей: туда-сюда, туда-сюда, туда – и обратно. И хотя пан Лёвка часто ворчит, что «много движений, но мало достижений», Москаль каждый раз напоминает ему, что он не блох ловит в подмышках, а потому достижения пана Лёвки должны стремиться не к количеству движений, но к качеству, а оно, качество, у простофили отсутствует, и потому, дескать, все его движения сводятся к достижению опасных промахов для окружающих. Яркий пример тому —давний случай с Метерсом, недавний – с ломом, а ныне – постоянная опаска всех и каждого на палубе, когда пану Лёвке, с инструментом в руках, поручается на мачте даже незначительная по количеству движений работа.

Обычно пан Лёвка обижался, отвешивал нижнюю губу, но достойного ответа насмешнику не находил. Москаль не давал поводов, а если рядом находился наш новый матрос Иван Тульвинский, сменивший его на бессменном доселе посту артельщика, то перепалка принимала назидательный характер поучений и наставлений по технике безопасности и, надо сказать, Иван воспринимал их всерьёз.

Тульвинский, дальний родственник пана Казимира, приехал в Кёниг из Белоруссии, покинув родной колхоз, как говорил штурман Попов, ради приобщения к цивилизации в виде сносной зарплаты. Так ли это, сказать не могу. Но старший брат пана Казимира, Николай Мартынович, бывший «обер-шторм-коком» в первом моём рейсе и кашеваривший в предыдущем, предложил недавнему колхознику начать с парусника, чтобы взглянуть на мир с его морской составляющей. Это, мол, сразу расширит кругозор и, отринув прежние, сугубо мелкие представления о нём, позволит гражданину отдельно взятого сельсовета стать гражданином мира. Такую картину нарисовал мне как-то старпом, семейно друживший со старшим Кокошинским и, думаю, тоже принимавший участие в трудоустройстве Ивана, а после предложивший стать артельщиком, ибо знал уже о хозяйской основательности новичка.

Иван был немногословен, осторожен на палубе, на мачты не стремился, да его по первости на них и не посылали. Зато в бережливом отношении к продуктам ему не было равных. С Мишаней он мог вести должный спор за каждую крошку. Да, тут он был силён. Мишаня мог сколько угодно брызгать слюной, но Иван был непреклонен.

В то время, как я занимался созерцанием волн и думал о вечности, воплощённой в их беге, бурливости и сверкании, голова артельщика была занята приземлёнными мыслями. Он получил распоряжение выдать коку всё необходимое для изготовления к обеду тысячи пельменей и теперь разрывался между каптёркой и камбузом.

Паруса, все до единого поставленные до завтрака, несли нас в сторону Швеции. Когда я появился в салоне, матросы занимались не столько пельменями, сколько травлей, уповая на расторопность курсантов, которые приобщались к кулинарии в своих помещениях.

Пан Лёвка поставлял на противень какие-то кривобокие колобки, Фокич был сосредоточен и деловит, Москаль действовал умело («Поживёте с моё в семейном кругу, научитесь из дерьма шоколадки клепать, а не то что эту ерунду!»), а пан Казимир, сидевший подле родича, пытался подражать ему в быстроте и даже подпевать:


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации