Текст книги "Справедливый приговор. Дела убийц, злодеев и праведников самого знаменитого адвоката России"

Справедливо ли требовать от них той выдержки, какую мы носим в нашей груди?..

Чудные часы предстоит пережить вам, гг. судьи. Вы можете при свете милосердия и закона избавить от кар неповинного и ослабить узы несчастных, виноватых не столько злою волею, сколько нерадостными условиями своей жизни.

Будьте снисходительны!

Правда, не велика разница для рабочего между неволей по закону и неволей нужды, приковывающей всю его жизнь, все его духовные интересы к станку, бесстрастно трепещущему перед его глазами. Но все же эти люди, куда бы вы ни послали их, – к станку или в тюрьмы и ссылку, услышав в вашем приговоре голос, осторожный в признании вины и свободный в приложении милости, исполнятся чувства нравственного удовлетворения.

Они увидят, что великое благо страны – суд равный для всех – коснулось и их, пасынков природы; что и им, воздавая по заслугам, судейская совесть сотворила написанное народу милосердием, внушенным русскому правосудию с высоты первовластия.

И пусть из их груди, чуткой ко всякой правде, им дарованной, дорожащей всякою крупицей внимания со стороны вашей, вырвутся благодарные клики, обращенные к тому, чьим именем творится суд на Руси, клики, какие, правда, по иным побуждениям вырывались из груди гладиаторов Рима: «Vive, Caesar, morituri te salutant!»

Речь Ф. Н. Плевако на собственном юбилее

29 октября 1895 г. в Москве состоялся обед в честь Ф. Н. Плевако по случаю 25-летия его деятельности в качестве присяжного поверенного. В обеде приняло участие много представителей адвокатуры и судебного ведомства. Было произнесено много речей. Приветствовавшим его Ф. Н. Плевако ответил следующими словами.

Речь Ф. Н. Плевако на собственном юбилее

Вы очень добры ко мне: памятуя, что 25 лет тому назад, приведя меня к присяге и надев на меня знак, мои старшие братья, члены адвокатского совета, и высшая магистратура венчали меня славою и честью принадлежать к судебной семье, мне бы надлежало выделить этот день из ряда прочих и светло торжествовать выпавшее мне на долю счастье, а вы меня же чествуете!

Благодарю, благодарю вас!

Отрадно оглянуться назад и вспомнить то, чему свидетелем меня Господь поставил, и хочется вместо всяких словоизлияний возобновить в благодарной памяти и людей прошлого и их деяния – чему мы обязаны тем, что любим наш суд, нашу alma-mater, и чтим уставы, как то вековечное слово истины, которое, будучи произнесено, не забывается, не умирает, но, как свет, во тьме светится, и тьме его не объять!

Сотни лет русская правда была делом случая или делом энергии отдельно действовавших добрых и сильных людей, большею частью для удовлетворения своего личного чувства на своих плечах выносивших или проводивших тот или другой вопрос, то или другое частное дело, неудовлетворительно или несправедливо разрешенные.

Но вот подуло свежим весенним ветром, и по русской ниве, как дух вверху воды, пронеслась благодатная идея творчества новых условий жизни, взамен былого неустройства, и тьмы, и хаоса, и безобразности бездны.

Hat lux! – слышалось всюду; fiat lux! – раздавалось с кафедр и в литературе, и отклик возгласа отзывался в каждом чутком сердце.

Людям моего возраста пришлось слушать профессоров русских университетов как раз в предреформенное время.

Может быть, небогаты содержанием были вдохновенные уроки многих из наших учителей, но в них было то, что одновременно и учит и воспитывает.

Там был призыв к новой жизни, там были вещие пророчества о насаждениях на родной ниве чудес общечеловеческой культуры, там возвещалось, что правда – не случайная милость судьбы, но прирожденное право человека, там говорилось, что работа над правовыми интересами человечества – не занятие досужих умов, а одно из лучших воплощений нравственного долга тех, кто жаждет честного труда и не отождествляет с ним своекорыстную эксплуатацию своего времени и жизни.

Приподнятая духом эпохи и простая толпа, и толпа людей мыслящих, но еще не вошедших в новые русла жизни, за невыработкой их, откликалась на зов науки.

Не хлеба, не зрелищ просила она; она алкала и жаждала той же жизненной правды, внутри которой свободно дышится груди и верится в неприкосновенность нравственного достоинства человека.

Удовлетворяя этому течению и упиваясь им, руководительная власть земли призвала людей, которые, точно пророки во время свое, точно на то и родились, на то и пришли в мир, чтобы отдаться работе честной и святой.

Дорогие, незабвенные имена составителей Уставов Обновления, – не станем называть их, чтобы случайное неупоминание кого-либо не сочли за непризнание заслуг, – проходят перед нашим внутренним зрением величавые, блистающие чистотой совести и патриотически-настроенного сердца…

Почтите их в тайниках вашего духа, как строителей царства правды и обновления!..

И слово плоть бысть.

Идеи перешли в Уставы, Уставы – в жизненные нормы.

У дела освобождения и правосудия, вопреки боязни, что у нас нет людей, появились могучие фигуры, сумевшие в страдные годы сберечь в себе и силу для дела и веру в него.

Явилась внушительная плеяда первозванных деятелей, проводящих в жизнь новозаветные порядки.

Деятели, подчас седые и сгорбленные летами, но с блеском глаз и с новоявленным притоком сил, – они воочию свидетельствовали нам о чудотворной силе свободы, воскрешающей и оживляющей унылое и мертвое от века.

Великие и дорогие имена и лица! Вы счастливы тем, что потрудились на чреде в те дни, когда впервые засияло солнце русской правды, вы счастливы тем, что вам пришлось открыть двери в новые обители правосудия, – звать русскую землю отпраздновать новоселье, будить уснувших и возвестить лето, приятное тем, кто от волнения давно уже не смыкал глаз своих!

Дорогие имена! Под вашим руководством, при вашем приветливом ободрении, снисходительности, почти отеческой любви начали мы, в то время молодые люди, свои первые шаги на служении словом в защиту борющихся за право.

Вам принадлежит наше сердце и вашими именами будут укреплять и направлять себя преемники ваши и грядущие за ними смены поколений, когда, усталые и обессиленные или добровольно обленившиеся, мы вдруг вздрогнем перед недоконченными работами своими и сравним их с титаническими запасами сил, проявленных вами при первослужении вашем!

Мы, – я между многими, – мы были свидетелями этой эпической поры обновления жизни под теплотой нового духа. На нас лежит долг свидетельства о том, что мы видели и слышали, чтобы виденное и слышанное не умирало, но жило и оживляло позднее пришедших.

И мы свидетельствуем, свидетельствуем, веруя, что жизнь этих людей и труды их не пропали даром, но, как сильный корень для ветвистого дерева, служат дальнейшему развитию вашему в беспредельном боевом подвиге сохранения на Руси задач правосудия и распространения благ его во все концы необъятного отечества.

Согретый этою верой, я подымаю мой бокал в память вечную творца Уставов 20 ноября, в пожелание бессмертия слову, вышедшему из-под царственной руки его, в память вечную отошедших и в долголетие живущих строителей слова и служителей его в начинательные дни, в знак веры в вашу преданность ему, в знак моего желания, чтобы единение любви, как следствие единомыслия нашего, связывало в достойную семью всех нас, и учащих правде, и судящих во имя ее, и обличающих беззаконие, и защищающих требующего помощи, и жаждущих дела, и довольно потрудившихся!

И всем вам, друзья по сердцу и упованию, низко кланяюсь и всем вам, благодарный, многолетствую!..

Речь в годовщину издания новых судебных уставов

Ниже печатаемая речь найдена в бумагах Федора Никифоровича уже после его кончины. Это – случайно сохранившийся набросок одной из речей, сказанных им в одну из годовщин издания Новых Судебных Уставов в период их ломки на его «излюбленную тему» – о силе Судебных Уставов, о их «неотменимости», о ничтожности и временности посягательств на Новые Уставы, которых – «да не коснется рука скверных».

Дорожа образцами настольных речей Федора Никифоровича, сохранившихся в ничтожном количестве, мы печатаем найденный набросок.

Речь Ф. Н. Плевако о Судебных Уставах

Везде и всюду, в кругу товарищей по профессии и в собраниях представителей судебного ведомства, у меня одна и та же излюбленная тема: сила Уставов – в единстве целей и стремлении всех деятелей нового суда, в отсутствии непримиримых интересов.

Уставы созданы не для карьеры судей и прокуроров, не для довольства и роскоши адвокатов; они – для водворения правды на Руси.

А эта цель – неотложная, неотменимая.

Нечего тревожиться, что временно течение в печати, – я хочу сказать – в одной ее части, – отрицательно. Оно – временно: солнце правды, раз оно взошло на наше русское небо, совершит весь свой установленный ход.

Еще так недавно взошло оно; еще лучи его розовым светом ласкают нас. О закате не может быть и речи; а пока заката нет, не может быть иного мрака, кроме минутного, преходящего затмения.

Но мы сами можем отворачиваться от света своими делами, можем устранять тепло своим холодом.

В чем же наш долг?

В единстве цели! Правды искать, а не победы и гегемонии одной части над другой…

Есть люди, которым невыносимы не ошибки, не уклонения, которые жаждут не роста правосудия: есть люди, которым невыносимо самое существование Уставов, – суд, творящий дело по закону и совести, а не по усмотрению и посторонним соображениям.

Бояться ли их ворчливых жалоб?

Я не боюсь.

На уставах Императора Александра II в том издании, первый экземпляр которого был вручен нашему старейшему судье при открытии памятника в здании Московских Судебных Установлений, я написал себе слова одной духовной песни, слышанной мною при таких обстоятельствах.

Был вечер 20 ноября. Я стоял в церкви, слушая вечернюю службу праздника Введения во храм. Уже ходили слухи, что Уставы готовы; уже все мы – тогда молодые и верующие в расцвет русской жизни – ждали.

В церковь входит мой товарищ и говорит: «Радуйся, уставы нового суда, говорят, утверждены!»

А в церкви в это время хор певцов, молодых и старых, пел: «К одушевленному Божию животу да не коснется рука скверных».