Текст книги "Римская сага. Битва под каррами"

Глава 29

Разжевав горькую траву, Лаций устало поднял глаза к хрустально-прозрачному небу и попытался проглотить слюну. Но её не было. Несколько судорожных движений в горле вызвали спазм и кашель. Он подошёл к повозке консула и показал воину на кожаную флягу. Тот протянул ему воду. Сделав несколько глотков, Лаций удовлетворённо выдохнул.

– Разве боги не будут к нам милостивы, Кассий? Посмотри, какая красная земля! Это явный признак, что Марс посылает нам знак. Надо принести ему жертву прямо здесь! – донёсся до него голос Красса.

– Я не спорю, консул, – в голосе квестора чувствовалось раздражение. – Мы в пути с восхода. Гастаты ещё ни разу не делали привал. Мулы и лошади выпили всю воду. Ты прав, Марс посылает нам знак… но все ждут от тебя отдыха. Попроси богов о победе и принеси им жертву, а воины пока отдохнут, – он сделал последнюю попытку убедить Красса сделать привал и замолчал. Лаций, который был уже совсем близко, понял, что Гай Кассий не может спорить с богами, на которых ссылается Красс, и не знает, как заставить того остановиться. Войскам надо было дать отдохнуть. Это понимали все, кроме самого Красса. Внезапно налетел порыв ветра. Такой редкий и непривычный для пустыни, что все замерли. Он обдал всех стоявших вокруг консула людей жарким воздухом, осыпав, в придачу, мелкой красной пылью. Лаций расценил это, как предупреждение, которое посылал ему Марс. Но Красса это только укрепило в его упорстве.

– Красная пыль – это цвет Марса, – радостно сказал он, проведя рукой по ноге. – Он говорит, что мы должны идти вперёд. На жертвоприношения нет времени. Мы разобьём их ещё до захода солнца. И тогда будем отдыхать, – произнёс он осипшим голосом. – Убьём всех парфян! Разве это не самая лучшая жертва для наших богов? Я уверен, что Марс и Юпитер на нашей стороне.

Никто не произнёс ни слова. Все знали, что спорить с упрямым консулом было бесполезно. Но и вести войска в бой без отдыха тоже было нельзя. Поэтому настроение у легатов и их трибунов было далеко не боевое. Без отдыха и жертвоприношений убедить сорок тысяч человек идти в бой под палящим солнцем было сложно. Но нарушить приказ консула никто не смел. Огромная армия медленно продвигалась вперёд, и вскоре за поворотом исчезла последняя надежда на привал. Теперь римлян со всех сторон окружал один песок.

Через какое-то время парфяне перестали прятаться и стали ехать впереди на небольшом расстоянии. Римляне остановились. Горнисты-тубицены и корницены затрубили в трубы, передавая команды, и фланги начали отходить назад, перестраивая ровную линию легионов в квадрат. Сам Красс ушёл в передвижную палатку своего обоза, чтобы переодеться в пурпурное одеяние.

Лаций находился позади легиона Варгонта, возле последней, третьей линии центурий, и смотрел, как знаменосцы поднимают знамёна с символами легиона – молнией и мечом. Варгонт командовал не хуже его, и это было приятно. Их легион часто называли «старым седьмым», потому что там служило много опытных воинов. В других было больше молодых новобранцев, и такой слаженностью они ещё не обладали. Лаций подъехал к сыну Красса и легату Октавию. Те обсуждали, как использовать тысячу галльских всадников. Публий должен был организовать воинов на левом фланге для возможной атаки конницы парфян.

Построенные в огромное каре легионеры замерли и ждали приказа. Расстояние от одного края до другого было не меньше мили, и команды передавались только при помощи рожков. Их шлемы напоминали рыбью чешую, которая постоянно переливалась на солнце и тянулась в бесконечную даль, но под этими шлемами были тысячи измученных жарой людей и тысячи судеб, зажатых в тиски песчаных холмов железной волей Марка Красса. Но даже в таком трудном положении построение римлян производило неизгладимое впечатление: подобно огромной широкой волне они заполняли всё пустое пространство, готовые двинуться вперёд и смести на своём пути любого врага. За первой линией стояла вторая, за ней – третья, четвёртая и ещё десятки рядов таких же шлемов и щитов, а за ними – ещё и ещё и, казалось, им нет конца и края.

Раскалённый песок обжигал ноги, а солнце беспощадно палило сверху, раскаляя шлемы. Впереди были высокие и длинные барханы, над которыми дрожал горячий воздух. Лаций посмотрел на ноги своих воинов и их открытые сандалии. Они почти по щиколотку уходили в песок, потому что здесь не было твёрдой глины. Впереди, на расстоянии полумили были видны парфянские всадники. И тут он вдруг понял: у парфян не было пехотинцев! Нигде. Если римские легионеры пойдут по песку, то сразу завязнут и станут уязвимы для более быстрых и подвижных всадников врага. Он уже собирался сказать об этом легатам соседних легионов, но их бледные лица и наполненные ужасом глаза заставили его остановиться и посмотреть в ту сторону, куда смотрели они. И не только они…

Все легионеры в этот момент с ужасом смотрели на вышедшего из палатки Марка Красса.

Глава 30

Абгар тоже видел, что происходит внутри огромного каре, где располагалась походная палатка консула. Но он уже был далеко – у подножия невысокого холма в полумиле от переднего края римлян, и теперь спокойно наблюдал оттуда за всеми событиями. Пользуясь моментом, его всадники ещё у реки обсыпали свою одежду и лошадей пылью, и их силуэты стали сливаться с окружающими глинистыми и песчаными холмами. Теперь же, когда все легионеры ждали выступления своего консула, в их сторону вообще никто не смотрел. Поэтому кочевники спокойно отъехали от первых трёх легионов и скрылись за холмом. Один Абгар остановился, чтобы бросить последний взгляд на римское войско. Он вспомнил свой разговор с Суреной в лагере у Ктесифона, и на сердце снова стало неспокойно. Так было всегда, когда он выполнял чью-то волю. Римлян было очень много. И те легаты, которые окружали жадного Марка Красса, ни в чём не уступали Помпею и Лукуллу, которых он знал лично. Более того, в войске Красса их было больше, и каждый мог в случае необходимости сражаться не хуже Помпея. Поэтому Абгар понимал, что победить римлян можно было только хитростью. И ему эта победа была нужна не меньше, чему Сурене. В прошлом году его дочь так понравилась царю Ороду, что тот совсем потерял голову и приказал привезти её весной к нему в гарем. Она должна была стать его женой. При этом, сатрап направил к нему своих послов, подтвердив серьёзность своих намерений. Мысль породниться с царским родом никогда не приходила Абгару в голову, и он долго не мог поверить в такое счастье. И вот теперь это счастье зависело от предстоящей битвы. Дочь была далеко, её пришлось оставить в гареме Сурены, потому что наступление римлян сорвало планы всех придворных сановников и теперь даже сатрапу Ороду было не до свадьбы.

– Не волнуйся, с твоей дочерью всё будет хорошо, – успокоил его тогда визирь. – Ты же знаешь, что в моём гареме она будет чувствовать себя в полной безопасности, – он с улыбкой заметил, как взметнулись вверх брови Абгара и недобро сверкнули чёрные глаза. – Успокойся, ничего в планах Орода не поменялось, не думай! Он по-прежнему считает, что Заира самая красивая девушка в мире, и, мне кажется, он искренне её любит. Он лично мне сказал, что у него есть для неё подарок. Да, он хотел взять её в свой гарем этим летом. Но теперь всё изменилось, и он не хочет показывать её своим придворным и жёнам. Понимаешь, почему? – Сурена сделал паузу, ожидая услышать от молчавшего кочевника хоть слово. Но тот молчал. Сурена вздохнул: – Не понимаешь…

– Я стараюсь, великий визирь. Но твои слова, как песчаные вихри в пустыне, кружатся слишком быстро, – произнёс Абгар. – Я не понимаю, почему такой великий царь, как Ород, не может взять дочь верного и преданного слуги в свой гарем этим летом и почему она должна оставаться в твоём шатре.

– Хорошо, скажу тебе по-другому, чтобы ты понял быстрее. Скажи, ты бы расстроился, если бы узнал, что твою дочь отравили, или она просто исчезла во время переезда из города в город?

В глазах Абгара промелькнул испуг, и Сурене показалось, что тот стал догадываться, о чём идёт речь.

– Теперь подумай, что будет, если сатрап Ород сегодня заявит в гареме, что берёт в жёны твою дочь, а сам уедет воевать с римлянами? Это всё равно, что выйти и сказать: «Молодая Заира нравится мне больше, чем все остальные жёны. Теперь старшей женой будет она, а не Лаодика!» Как ты думаешь, что сделает Лаодика? Ведь её сын Пакор уже смотрит на других, как наследник престола, а она руководит евнухами и гаремом, как Ород – Парфией. Это её внутреннее царство, и ты это знаешь не хуже меня. Туда лучше не соваться. Даже я с ней не спорю. Поэтому для того, чтобы с твоей дочерью случайно ничего не произошло… ну, ничего плохого, сам понимаешь, Ород приказал спрятать её на время у меня… и приказал хранить молчание. Повторяю тебе, об этом никто, кроме тебя не знает. Ты слышишь? – Сурена замолчал. Теперь глаза Абгара уже не светились яростью и обидой, и в них было намного больше понимания, чем до этого. Старому арабу хорошо были известны жестокие законы гаремов, поэтому он сразу уловил, чего хочет избежать парфянский сатрап.

– Я тебя понимаю, Сурена, но почему бы сатрапу Ороду не поменять власть в гареме этим летом? – осторожно спросил он.

– А вот это уже вторая проблема, которую создали для нас римляне. Для этого я тебя и позвал сюда, – Сурена сделал ударение на этой фразе и поднял глаза на Абгара. Тот, нахмурив брови, внимательно слушал. – Сначала надо избавиться от римлян. После того, как мы остановим их, у сатрапа будут развязаны руки.

– А мои воины? – спросил Абгар через некоторое время.

– Они останутся со мной. Они пригодятся в пустыне. Без них нам колодцы не найти. Это разумно, согласись. Возьмёшь пару сотен с собой.

– Да, – тихим голосом подтвердил он. Сурена был этому рад.

– Не забудь, что единственный торговый путь от Сирии к Ктесифону лежит через север, через твои земли и вниз по Евфрату. Ты знаешь, где колодцы, и ты знаешь, где можно разбить лагерь. Что ещё надо римлянам? – Сурена по глазам Абгара видел, что тот пока согласен с его словами. – Но не волнуйся, у тебя всегда будет возможность покинуть их быстрее, чем они это заметят. У них слишком мало лошадей. Совсем нет верблюдов. И они не привыкли к жаре.

– Ты хочешь заманить их в пустыню и бросить там на произвол судьбы, великий визирь? – спросил Абгар, надеясь, что угадал замысел парфянского предводителя. Сурена усмехнулся, отдав должное его сообразительности.

– Да, хочу. Пустыня безжалостна. Но она может убить только того человека, который туда попал. Пустыня не может сама заманить человека в ловушку. Это должен сделать другой человек. Ты должен убедить римлян в своей искренности. Ты согласен? А чтобы твоя память не изменила тебе, постарайся помнить о дочери, которую очень любит наш великий царь Ород. Именно благодаря ей он оказывает тебе такую великую честь – обмануть злейшего врага, – Сурена изобразил на лице слащавую улыбку, за которой явно читалось предупреждение том, что Заира может стать заложницей.

Абгар услышал шум со стороны римского каре и пришёл в себя. Внутри огромного прямоугольника он увидел суету и волнение. Но это его уже не волновало. Он выполнил волю Сурены. И теперь ему оставалось только полагаться на его хитрость и ум. Иначе римляне уничтожат их всех до одного, и его дочь Заира уже никогда не станет женой царя Парфии. Он тронул лошадь и не спеша направился вслед за своими всадниками.

Глава 31

Когда легионы стали перестраиваться в длинный прямоугольник, Марк Красс приказал ликторам зажечь в палатке два светильника и никого туда не впускать. От духоты и нервного напряжения он весь истекал потом. Переворачивая плащи и накидки, туники и шлемы, консул метался по палатке, нигде не находя свой пурпурный плащ. Надо было позвать слугу, но теперь уже было поздно, он хотел сам найти этот плащ и тунику. Приходилось бросать всё в кучу. Везде вперемешку лежали шлемы, ремни, сандалии, пряжки, накидки и даже тога.

– Где… где же эта туника?! – рычал старый полководец, стараясь не сорваться на крик. Он знал, что вокруг палатки стоят тысячи воинов, поэтому любое его волнение сразу же передастся им. И ещё этот Гай Кассий и Лаций с их вечными советами! – Почему здесь ничего не видно?! – не сдержавшись, выкрикнул он.

– Полог закрыт, наместник, – испуганно произнёс стоявший у самого входа ликтор.

– Как я могу увидеть, что здесь надо надеть? Где пурпурная туника? Где плащ? – хрипло прошептал он. Вошедший слуга бросился к нему.

– Император, необходимо сначала надеть… – начал было он, но Красс так посмотрел на него, что тот застыл на месте.

– Уйди, я сам! – с ненавистью приказал он. Слуга мгновенно исчез. – Мне нужен свет, – бормотал Красс, щурясь и не в силах отличить один цвет от другого. Он стоял посреди нескольких куч одежды и смотрел на всё это обезумевшим взглядом. «Надо спешить, – стучало в голове, – надо спешить, спешить, спешить…» Он боялся, что парфяне могут отступить, и тогда ему придётся преследовать кучку «грязных варваров» ещё тысячу миль. Ведь если парфяне окажутся не таким серьёзным противником, как ожидалось, тогда Сенат не разрешит ему триумф. А если не будет триумфа, тогда зачем всё это? Возвращаться в Рим без триумфа было нельзя. Нельзя!

– Только бы они не ушли, – шептал он, поднимая край то одной туники, то другой, путая их с плащами и накидками. В руках вдруг оказались два шлема. – О боги… Зачем два? – пробормотал он и закрыл глаза. Потом ещё раз внимательно посмотрел на пышные тёмные гребни, которые казались ему одинакового цвета. В скудном освещении походной палатки, пусть и большой, но всё же тёмной, ему вдруг стало страшно. В глазах потемнело, и уши наполнились тихим звоном. Даже белые и полупрозрачные праздничные тоги стали чёрными. Пот тёк по лицу, заливая глаза. Красс держал в руках тёмный плащ и не двигался. Два ликтора принесли ещё четыре маленьких светильника, но светлее не стало. Красс с ужасом заметил, что всё по-прежнему было одного цвета. «Неужели, я ослеп?» – испугался он.

– Где пурпурная туника? – резко спросил он у одного из них.

– Вот, император, – указал тот и наклонился, чтобы подать.

– Мне кажется, что она чёрная, – пробормотал Красс.

– Нет, чёрная вот здесь, – испуганно ответил ликтор и показал на другую.

– Какая между ними разница? – спросил Красс, но было непонятно, к кому он обращается. – Для меня они одинакового цвета. Что ты мне даёшь? – вдруг воскликнул он.

– Тунику, император, – испуганно пробормотал слуга.

– А где же плащ? Ты хочешь оставить меня без плаща? Где мои высокие калиги? А шлем? – он снова разнервничался, потому что вспомнил о войске. – Уйдите, я могу всё надеть сам! – грубо бросил он ликторам и стал быстро натягивать тунику, плащ, шлем, доспехи, ремни и повязки. Когда всё было готово, он крикнул: – Открывай!

Два ликтора распахнули полог и замерли от ужаса. На их лицах застыло одинаковое выражение.

– Консул это… – пролепетал один из них, но Красс оттолкнул его и шагнул вперёд.

Яркое солнце ударило в уставшие глаза, и он вскинул ладонь вверх, защищаясь от слепящего света. Вокруг в молчании замерла его армия. Армия, пришедшая с ним для победы. Все молчали. Почему? Тишина, полная тишина встречала его у палатки, и Красс, всё ещё находясь под властью эмоций, крикнул:

– Коня! – надо было выступить перед легионерами, чтобы поднять их дух и настроить на великую победу. Он жаждал её здесь и сейчас и был уверен, что теперь уже никто и ничто не помешает ему добиться заветной цели.

Глава 32

Лаций проследил за взглядом Публия и Октавия. Он даже приложил ладонь ко лбу, чтобы лучше видеть. В самом центре каре, там, где находился небольшой обоз и палатка Красса, царило непонятное замешательство. Многие офицеры просто стояли и не двигались. Неподалёку замерли ликторы. Все они повернулись к повозке консула. Сам же полководец в это время пытался сесть на коня, но, судя по его нервным движениям, у него это никак не получалось. Красс очень волновался и долго не мог запрыгнуть на взбудораженного белого жеребца. Слуга несколько раз становился на колено, чтобы помочь ему, но конь отходил от консула, храпел и взбрыкивал и тому снова приходилось подходить к животному, чтобы оказаться ближе. Однако все смотрели не на коня, а на Марка Красса… на его тунику, плащ и шлем. После того, как в прошлом году воины провозгласили его императором, он всегда надевал пурпурную тунику, расшитую золотыми пальмами. Но сейчас он был в чёрной траурной тунике, чёрном плаще и шлеме с чёрным гребнем. Публий опомнился первым и быстро поскакал навстречу отцу. Гай Октавий растерялся и посмотрел на Лация, как маленький ребёнок. Лаций тоже вскочил на коня и поскакал вслед за Публием. Воины стояли в боевом порядке. Сейчас нельзя было допустить волнения! Когда он приблизился к консулу, до него донёсся голос Красса:

– … я вижу, вижу. Не надо так смотреть на меня! У нас нет времени! Варвары могут уйти! Надо спешить! Они уйдут! К чёрту условности! – возмущённо кричал он.

– Отец… – Публий не мог говорить.

– Я консул! И ничего страшного в этом нет. Чёрный плащ? Я просто перепутал одежду. Я думаю больше о битве, ты понимаешь?! О битве! Если мы столкнёмся лишь со стадом кочевников, то это не победа, это просто бой. А мне нужна большая победа. Иначе мне не видать триумфа в Риме. Понимаешь? Мне плевать на этих варваров! Чёрный шлем? Ну и что? Главное, чтобы они не рассыпались после первой атаки, и нам не пришлось искать их в пустыне до осени! Ты слышишь?!

– Отец!.. – опять повторил Публий. На этот раз в его голосе прозвучала мольба, граничащая с плачем.

– Я слишком спешил, Публий. И мои глаза уже стали плохо видеть. Но разве это так важно? Ведь ты же веришь в победу? – с какой-то почти детской обидой спросил его Красс и неожиданно обмяк. Он обвёл взглядом стоявших рядом слуг и легатов, ликторов, старавшихся не смотреть в его сторону, и потом увидел бесконечное море легионеров. Все молчали. Вокруг стояла мёртвая тишина. Раскалённый песок тихо звенел под копытами коней и колёсами повозок. Лацию на мгновение показалось, что консул сошёл с ума, настолько неестественным было его поведение. «Да, боги не прощают ошибки. Даже консулам», – подумал он.

Публий что-то ещё говорил отцу, который с удивлением смотрел то на свою тунику, то на сына, но Лаций уже отъехал в сторону. Во взгляде Красса постепенно появлялось осмысленное выражение. Теперь он был в панике. Но чем больше безумных поступков он совершал, тем сильнее было его желание к победе. Он звал воинов в бой и хотел, чтобы они немедленно пошли в атаку. Он не видел, как развернулся у края холма Абгар, как медленно скрылась за песчаным барханом его фигура, не видел переодетых парфян и сотни навьюченных верблюдов, спрятанных за барханами, и не знал, что они, по замыслу хитроумного парфянского визиря, должны были решить исход боя в свою пользу. Красс спешил победить и рвался вперёд, не замечая, как всё туже и туже затягивается петля вокруг его многотысячной армии, как прячут взгляды ликторы и недоверчиво переглядываются легаты, как слабеет дух легионеров и они теряют веру в победу.

Лаций всё это видел, но уже ничего не мог изменить. Для него самым главным было вернуться к своим трём легионам, чтобы приободрить их. Когда он остановился у последней шеренги, его встретило настороженное молчание. Гастаты уже всё знали о чёрной тунике и плаще Красса. Надо было срочно что-то делать, иначе это могло кончиться страшной бедой. С таким знамением идти в бой было нельзя. Он проскакал вперёд между центуриями и развернулся перед строем. Краем глаза он видел, что парфянские всадники уже были довольно близко. Их было не очень много. Но интуиция подсказывала, что они собираются нанести удар первыми. Лаций в душе порадовался, что Варгонт заранее перестроил воинов для глубокой обороны, а не атаки. Теперь это делать было уже поздно. Лаций поднял руку и набрал в грудь воздух.

– Легионеры, я сам просил вас пойти в этот поход! И я говорю вам, что эта битва решающая, – громким голосом начал он. – Враги очень близко. Вы уже можете их видеть, – он протянул руку в сторону скачущих по пескам всадников. Парфяне то приближались, то удалялись, но всё время находились вне досягаемости римских лучников. – Они думали, что мы не станем их преследовать и остановимся на привал у реки. Теперь они ждут, что мы не пойдём дальше, чтобы напасть на нас ночью. Но мы нанесём свой удар сейчас. Неожиданно и быстро. Таков приказ консула и воля богов!

В стройных рядах не было заметно никакого движения, только гулкий ропот раздался из-под шатающихся щитов и вяло опущенных копий. Лацию показалось, что кто-то сказал о жертве, и он, схватив с земли глинистый камень, высоко поднял его над головой вместе с копьём.

– Воины, наш Юпитер – это камень, а Марс – копьё! Возьмите каждый по камню и бросьте его о землю с силой, как будете бросать копья против врага. Это надо, чтобы победить варваров и принести богам ещё больше даров, чем сейчас. Чтобы вернуться в Рим с большими богатствами и жить достойно, как и подобает гражданам Рима. Я обещаю, что это ваш последний поход! Я сделаю всё, чтобы так было! – Лаций сам начинал верить в то, что говорил. Он постепенно воодушевлялся и чувствовал прилив энергии и приятного волнения, которые редко посещали его в последние годы. Обычно он вступал в битву хладнокровно. Если бы он знал, какими пророческими окажутся его слова для всего легиона, если бы только мог предвидеть, что ждёт его воинов впереди, то неизвестно, что предпочёл бы – смерть за неповиновение консулу здесь, на месте, или то, что ждало их всех впереди. Но дисциплина и привычка подчиняться не позволяли ему думать по-другому, а вера в непобедимость римской армии пока ещё была слишком сильна.

Лаций медленно проехал между квадратами манипул и встретился с Варгонтом. Тот хмуро молчал, глядя вперёд.

– Что-то их мало, – процедил он сквозь зубы. – Не нравится мне это…

– Да… – протянул Лаций. – И все на лошадях. Пеших не видно. Ты заметил?

Варгонт посмотрел на Лация, потом вперёд. Парфяне были уже слишком близко. И везде были только всадники, хоть и не очень много.

– Где же их лагерь? Где повозки? Что же, они будут пытаться смять нас только своими лошадками? – задумчиво покачал головой Варгонт. – Не похоже. Я этих варваров знаю. Они что-то задумали.

– Враг всегда что-то задумывает. Но сейчас мы не сможем их преследовать. Смотри, все холмы песчаные. Единственный выход – действовать от обороны. Надо беречь силы и внимательно следить за перестроениями и проходами, как ты это всегда делал, – попытался приободрить его Лаций.

– Слушай, но ведь этот араб, который лижет Крассу сандалии, говорил, что парфяне слабые воины. Они не могут воевать без конницы. Смотри, они движутся кругами, как вихри Юпитера. Зачем это? Мне это не нравится. Надо было заслать разведчиков подальше. Что же они делают? О, боги, зачем они так кружатся? Всадники, одни всадники. Везде. Если бы Меркурий дал хоть какой-то знак! – Варгонт поднял глаза к небу, но на бирюзовой поверхности не было видно ни единого облачка. В такую жару не летали даже птицы, и ящерицы, изредка высовывающиеся из-под больших камней в начале пути, здесь уже не встречались.

– Боюсь, что нам с тобой сегодня понадобятся копья и короткие мечи, – громко произнёс Лаций, внимательно наблюдая за изменениями во втором эшелоне парфянских всадников. Шум от их конницы стал таким сильным, что ему пришлось почти кричать, чтобы Варгонт его услышал. Тот хотел что-то ответить, но не успел. Раздался грохот невидимых барабанов. Казалось, что они находятся на расстоянии полёта стрелы от римских когорт – так чётко и громко звучали их удары. Через несколько мгновений низко и протяжно заревели боевые трубы. Этот звук сильно отличался от звонких переливов римских рожков. К этому грохоту добавился дребезжащий звук медных тарелок. Лаций сразу догадался, откуда он исходит – у каждого парфянского всадника на правом боку лошади был прикреплён медный круг в виде большого блюда. Второй такой «тарелкой», только чуть поменьше, они стучали по нему, производя неимоверный шум. Это дребезжание становилось всё громче, действуя воинам на нервы, но корницены молчали, держа рожки наготове, готовые в любой момент протрубить команду в наступление. Напряжение нарастало и начинало давить, как будто воздух превратился в камень. Ещё немного, и новобранцы в других легионах могли запаниковать.