Текст книги "Римская сага. Битва под каррами"

Римская сага
Том II. Битва под каррами
Игорь Николаевич Евтишенков

Посвящается читателям

ОСОБАЯ БЛАГОДАРНОСТЬ:

Космыниной Марине Константиновне

Гусеву Сергею Борисовичу

Дэвиду Харрису

© Игорь Николаевич Евтишенков, 2016

© Сергей Борисович Гусев, дизайн обложки, 2016

Корректор Ирина Юрьевна Бралкова

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Предисловие

Идея этой книги основывается на реальных исторических событиях, а также ряде исследований Дэвида Харриса и Х. Дабса, которые установили, что в I веке до н. э. на территории провинции Гуаньсу был построен город Лицзянь, что соответствует китайскому названию Рима. Такое же название встречается в списке городов, датированном 5 г. н. э. Этот город, предположительно, построили римские легионеры, которые попали в Китай после поражения армии Красса в 53 г. до н. э.

Также сведения о пленных легионерах содержатся у Плутарха в биографии Красса, где он пишет, что парфяне отправили их в город Маргиану или Мерв. Из Мерва те попали к хунну, которые проживали на территории современного Казахстана и Туркменистана. Там легионеры принимали участие в строительстве столицы хунну на реке Талас, в 15 км от современного города Джамбул. В 36 г. до н. э. этот город был разрушен китайским генералом Таном, и римляне оказались в плену в Китае.

Упоминание об этих людях есть и в «Истории ранней Хань» китайского историка Баня. В 1989 г. профессор Гуань Ицюань с исторического факультета Института национальностей, г. Ланьчжоу, представил новые карты, на которые нанес еще четыре города, основанных жителями Лицзяня. Согласно его топонимическим исследованиям, город Лицзянь был впоследствии переименован в Цзелу, что означает «пленники, захваченные при штурме города».

***

Неожиданное несчастье вынуждает Лация покинуть Рим и присоединиться к армии Красса, с которым он участвует в битвах против парфянского войска, возглавляемого хитрым и расчётливым полководцем Суреной. Даже оказавшись в Азии, он не может избавиться от сомнений, которые охватывают его из-за сильной любви и необходимости сделать суровый выбор. Столкнувшись с предательством и не в силах изменить ход событий, главный герой остаётся верен своему воинскому долгу, сражаясь даже в тех ситуациях, когда остальные прекращают сопротивление и сдаются в плен. Дружба верных товарищей, опыт предыдущих боёв и любовь загадочных красавиц помогают ему выжить, но не спасают всю армию и её командующего от страшной трагедии.

Глава 1

Дорога до портового города Брундизий заняла у Лация несколько дней. Корабли уже стояли в пристани, и все ждали прибытия основного войска. Через день после постройки лагеря приехал сам Марк Красс. Лаций сразу же направился к его палатке, чтобы быстрее решить свою судьбу. Повсюду чувствовалось присутствие большого количества людей: постоянно стоял шум, под ногами валялись огромные кучи с мусором и воняло испражнениями. Кучи убирали, но на их месте возникали новые, так как корабли загружали и разгружали без остановки. В гавани было невероятное количество торговцев, нищих и дешёвых женщин. Они превращали город в постоянный источник обогащения и преступности. Проезжая мимо пристани, Лаций вдруг отчётливо представил себе, что в одно мгновение может оказаться одним из них. Вся его жизнь до этого момента была наполнена какой-то бесполезной суетой, и он сам не понимал, зачем и почему всё так происходит. Он плыл по течению, гонимый ветрами судьбы и своими богами-покровителями, не сильно задумываясь, зачем совершает тот или иной поступок. Его самое заветное желание заключалось в том, чтобы добиться в Риме почёта и уважения, совершив перед этим немало военных подвигов. И вроде бы Парки благоволили к нему… Но эта страшная роковая ночь в доме Пизонисов всё перевернула вверх дном. Кого же он мог так сильно разгневать на небесах? И почему? Отсутствие денег и оружия, подаренная Эмилией лошадь, неопределённость и досада – всё это заставляло его снова и снова прокручивать в голове события последних месяцев, но причина такого поворота судьбы оставалась для него тайной. Приближаясь к палатке, Лаций всё яснее понимал, что у него нет другого выхода, кроме как присоединиться к армии Красса. Но захочет ли тот принять его? В этом он был не уверен. И хотя он был полон решимости бороться за своё будущее, впервые в жизни его судьба полностью зависела от другого человека. Оказаться один на один с врагом он не боялся, потому что всегда видел перед собой его движения и оружие. Но очутиться один на один перед неизвестностью, ждать и надеяться, чувствуя свою полную беспомощность – к этому Лаций был не готов. Поэтому подъехав к ликторам, он поднял голову к небу и мысленно обратился к богам с просьбой. Он пообещал, что если консул возьмёт его с собой, то сделает всё, чтобы оправдать его надежды, и станет самым верным его помощником, везде и всегда.

Когда ликтор произнёс его имя, Красс усмехнулся и кивнул головой. Лаций вошёл и, прижав руку к груди, стал на одно колено. Он успел заметить, что на консуле была новая туника и плащ пурпурного цвета, золотая пряжка и меч в коротких, дорогих ножнах. Марк Красс сделал вид, что не заметил его синяков и ссадин. У молодого воина был всё тот же гордый вид, широкие плечи, открытое лицо и в глазах горела отчаянная решительность. Это ему нравилось. Красс вздохнул и похлопал его по плечу:

– Лаций Корнелий! Я рад тебя видеть… Наши корабли отплывают через два дня. Такова воля богов. Мне было знамение. Впереди нас ждут нелёгкие испытания, – он был в приподнятом настроении. – Кстати, в Риме за тобой приходили. Ночью. Претор и стража. Говорят, ты что-то там натворил? Обыскали у меня весь дом. Народу было очень много, как в праздник Марса. Зеваки, в основном, – в голосе Красса не были и намёка на то, что он винит или подозревает его в том, что произошло. – Прости, ты, наверное, хотел что-то сказать? – со снисходительной улыбкой спросил он.

– Консул, я согласен пойти с тобой, – хрипло произнёс Лаций. Волнение мешало ему говорить. – Если ты возьмёшь меня, конечно… – это было всё, что он смог выдавить из себя. В этот момент Марк Красс был для него богом. И хотя в душе Лаций прекрасно понимал, что этот седой, худощавый человек никогда в жизни не помогал другим просто так, сейчас он был готов на всё, лишь бы тот взял его с собой.

Красс немного помолчал, внимательно глядя ему в лицо цепким, колючим взглядом, потом повернулся к ликторам и приказал:

– Дайте легату Лацию Корнелию Сципиону плащ и накидку! – затем обернулся к Лацию и добавил: – Думаю, всё остальное мы сможем обсудить по дороге. Сейчас не время.

– Да, консул. Благодарю тебя, – Лаций прижал кулак к груди.

– Принимай седьмой легион. Кстати, там твои товарищи, – добавил Красс. – Эти… как их?

– Варгонт, Атилла Кроний, Фемистил… – начал перечислять Лаций.

– Да, да, – перебил его Красс. – Надеюсь, у тебя было время подумать о моих условиях? – как бы невзначай спросил он.

– Да, консул. Я принимаю все твои условия и буду помогать тебе везде и во всём, – твёрдо произнёс он.

– Кто бы спорил… – пробурчал Красс, оставшись один, когда ликторы и Лаций вышли из палатки.

Прошло два дня. Каменный причал был мощнее и надёжнее деревянного. Лаций прошёлся по нему в последний раз, постучал сандалией по плитам и поднялся на корабль. Он ждал последних указаний от Красса. Небо было ясным, кое-где виднелись маленькие облака. С моря дул лёгкий ветер. Неожиданно его позвал караульный у трапа.

– Там какой-то либертус назвал твоё имя, легат, – сказал он. Лаций спустился вниз. Перед ним стоял Икадион – весь в пыли и грязи, со следами струек пота на лице и плечах. Либертус смотрел на него, держа за уздечку взмыленного коня. Усталость заставила уголки его глаз опуститься вниз, и провалившиеся щёки ещё сильнее обострили скулы. Сухие, потрескавшиеся губы говорили о том, что он долго скакал без остановки, стараясь больше заботиться о коне, чем о себе, и Лаций сразу отметил это.

– Ты спрашивал меня? – спросил он.

– Да. Я хочу тебе кое-что сказать. Одному, – в знакомых оливковых глазах Икадиона промелькнула просьба, он хотел что-то добавить, но промолчал.

– Говори. У меня здесь нет секретов ни от кого.

– Хорошо… Сначала я хотел догнать тебя и вернуть, чтобы ты предстал перед судом, – он грустно усмехнулся. Лаций, нахмурившись, ждал. – Но тут… через несколько дней после смерти юной Корнелии Пизонис нашли тело повитухи Сальвии Нумы. Выловили в Тибре, – он опять замолчал, как будто у него пересохло в горле. – Тебе знакомо это имя?

– Да, – кивнул он. Икадион закашлялся. – Принеси воды! – приказал Лаций караульному. Тот передал команду второму легионеру на борту.

– Её убили, – сипло продолжил разговор Икадион. – Перерезали горло. А ещё через день нашли её служанку. Она принимала роды у жены Клавдия Пульхера вместе с этой повитухой. А потом приходила помогать у Клавдии Пизонис. Раб у ворот сказал, что точно видел эту служанку в тот день… Она приносила амулеты для Сальвии Нумы. Видишь, её тоже убили. Вот я и подумал, за что? Все говорили, что это мог сделать ты, но тебя уже не было в Риме. Значит, не ты. Никто не мог этого объяснить, – часовой прервал их, передав мешок с водой, и Икадион с жадностью сделал несколько глотков. – Благодарю тебя, – сказал он, вытерев рот рукой. – За день до моего отъезда одна рабыня из нашего дома, которая укладывает волосы у Оливии, рассказала, что её брата отправляют в деревню. На виллу хозяйки. А её брат работает конюхом у матери Клода Пульхера.

– Ну, и что?

– Этот раб-конюх рассказал своей сестре, что из дома Клода вывезли всех рабов. Причём половину сразу продали. Этот раб говорил, что Клод часто ссорился с женой, особенно до рождения сына. А после того, как ты убил Клавдию Пизонис… или, как они считают, что убил, – поправился Икадион, – у них вдруг наладились отношения. И несколько человек в их доме слышали, как Клод благодарил богов, что ты попался ему на пути.

– И? – снова спросил Лаций.

– Остальных рабов из их дома решили продать не в Риме. В других городах. Как раз после того, как Клод уехал из города в своё имение и убил там одного раба. Своего бывшего управляющего. Египтянина. Я не помню его имени. Пульхер убил его, привёз голову в мешке и бросил посреди двора. Потом поставил всех рабов вокруг и заставил смотреть. Они все знали убитого. Его ещё в детстве привезли из Египта. И у него была тёмная кожа. Служанка слышала, как жена Клода сказала: «В его смерти виновата я, а за смерть Клавдии Пизонис ответит Пульхер».

Лаций задумался. Икадион спросил его:

– Почему он ответит за смерть Клавдии? Ты не знаешь? Поэтому я и приехал сюда, чтобы тебе всё это рассказать.

– И что дальше?

– Я не верю, что ты убил Клавдию, сестру Оливии. Хотя я и видел тебя там. Ты был весь в крови… и у неё был твой нож, но это было после того… после того, как кто-то… или она сама убила себя. Я не верю, Лаций.

– Я не убивал её. Она сама вытащила у меня нож. Это было случайно.

– Я верю тебе. Но судьи признали тебя виновным.

– Да, это понятно. Но ты знаешь, что кричала Клавдия, когда я вошёл?

– Нет.

– Она кричала: «Это не мой ребёнок!», – Лаций прищурил глаза и замолчал. Икадион в изумлении замер и приоткрыл рот.

– Значит, это… – начал он и покачал головой.

– С мёртвых не спросишь, но теперь ты тоже видишь, что за этим стоит Клод Пульхер. Он всё это подстроил. Не знаю как, но подстроил. Повитуха знала об этом, наверняка знала, но разве её спросишь? – Лаций обернулся на шум сзади. Там уже готовились отплывать. – Мы скоро отходим, – сказал он.

– Но ведь теперь ты можешь вернуться в Рим и всё рассказать! – с жаром бросился к нему либертус. – Мы докажем, что ты никого не убивал.

– Как? Уже слишком поздно, – покачал головой Лаций. – Половина людей уже мертвы. А остальные просто не поверят нам. К тому же, я пообещал Крассу, что пойду с ним.

– Тогда возьми меня с собой! – попросил он. – Я не хочу оставаться в Риме.

– На этом корабле всё забито. Но, думаю, в третьем легионе тебя смогут взять на борт. Я передам приказ Варгонту. Он сможет что-то придумать, – согласился Лаций.

– Благодарю тебя, легат, – с искренней благодарностью произнёс Икадион. Так он тоже оказался в этом странном походе вместе с армией Красса и Лацием.

Глава 2

В Азии Красс приказал легатам объехать все храмы иудейской земли вплоть до самой границы с Парфией. После того, как ему доложили о состоянии святилищ, он приказал вывезти из храма Деркеты в городе Иераполе и из храма Ягве в Иерусалиме все драгоценности. Несколько месяцев Лаций и другие легаты были заняты тем, что сопровождали повозки с золотом к морю и там грузили их на корабли, отплывавшие в Рим. На пути было немало других храмов и местных святилищ. Так что многие из них тоже обогащались, даже не обнажив мечи.

Небольшое сражение произошло, когда армия дошла до города Зенодотий и сожгла его, потому что там были убиты сто римских солдат из городского караула. Но серьёзного сопротивления больше никто не оказывал. Легионеры Красса прошли всю Месопотамию, переправились через Евфрат, разбили на реке Белик небольшое войско какого-то местного царька, заняли город Никефорий и вернулись в Сирию. Там к ним присоединилась конница Публия, сына Красса, которую тот привёл с собой из Галлии. Лаций Корнелий с радостью узнал, что Сенат вместо Клода Пульхера утвердил квестором уже знакомого ему Гая Кассия. На военных советах, где обсуждались планы нападения на Парфию, они вместе советовали Крассу идти сначала на Вавилон. Там население изначально было враждебно настроено по отношению к парфянам, поэтому в городе можно было легко закрепиться и подготовиться к дальнейшему наступлению. Они оба настаивали на том, что врагу нельзя давать подготовиться. Но всё было тщетно. Красс их не слушал и делал то, что считал нужным – грабил местное население. Лацию это не нравилось. Однако он помнил о своём обещании богам, поэтому молчал. И только честолюбивый Гай Кассий открыто выступал против решений консула, который не любил «выскочек» из плебейских родов и всячески это показывал молодому квестору.

В Финикии и Палестине Красс пытался организовать набор новобранцев, чтобы создать из местных жителей «Сирийский» легион всадников, но дело закончилось большими выкупами, которые выплачивались в обмен на свободу. Легион так и не был сформирован. Недовольство легатов проявлялось в редких спорах с ним, но Красс не давал им перерасти в открытое возмущение, щедро платя за службу.

Лаций старался не вмешиваться в вопросы набора. Вместе с Кассием он считал, что сорок тысяч человек вполне достаточно для любых действий, как мирных, так и военных. Но Кассий, как квестор, в отличие от Лация, не мог уклониться от сбора налогов и податей от богатых родителей, выкупающих своих детей, потому что Красс приказал ему принимать деньги от всех. Однако, помимо денег, богатые родители обязаны были сами приводить замену своим детям. В большинстве случаев это были юноши из бедных семей, которые зависели от богачей и вынуждены были продавать детей в армию. А иногда и просто отдавать по их прихоти.

Оказавшись в городе Яффа, они столкнулись с одним очень хитрым купцом по имени Хабул. Этот человек хотел обмануть всех вокруг и, при этом, ничего не потерять. Он пришёл на набор один. За ним печально следовал только старый осёл, которого вёл не менее старый раб. Когда до него дошла очередь, Хабул упал на колени и плюхнулся лицом в пыль. Именно в пыль, а не на ладони, как делали все остальные. Лаций от удивления даже приподнял шлем и не отреагировал на шутку Варгонта, который помогал Кассию:

– Смотри, какой старый! Наверное, состарился, пока ждал своей очереди. Он не умер?.. Квестор, люди тебя боятся! Наверное, придётся брать на службу его осла и погонщика.

Хабул продолжал лежать лицом в пыли и не шевелился. Было очень жарко, и даже под навесом воздух казался похожим на жидкое горячее масло. Лаций чувствовал, что постоянно потеет и в голове всё слегка кружится и плывёт. Когда Кассий, выпив воды и обтерев голову мокрой тряпкой, приказал поднять просителя, тот наотрез отказался. Кассий скривился от того, что заранее знал, что сейчас произойдёт, и процедил сквозь зубы:

– Вставай и говори…

– Горе, – еле слышно прохрипел обладатель длинной бороды и необъятного живота, слегка оторвав голову от земли. На спине его длинной рубашки были видны тёмные полосы пота, – горе пришло в мой дом, о великий властитель солнца! Оно отражается от твоего шлема миллионами драгоценных камней, а мой дом в это время покрыт тенью смерти! – он снова попытался упасть лицом в пыль, но два легионера успели подхватить его под локти. – Небеса прогневались на меня, и жизнь моя теперь стала ужасной!

– Ты что несёшь? – нахмурился Кассий, подозревая подвох. День обещал быть длинным, но он уже успел устать от духоты, и его лицо осунулось, как будто перед этим он не спал всю ночь. Брадобрей постарался на славу, и сегодня колкая щетина в уголках губ не раздражала кожу, но пот разъедал щёки, которые этот новый слуга всё-таки немного поцарапал. Гай Кассий поморщился, протянул руку к легионеру, и тот, зная, что делать, сразу же наклонил кожаный мешок и налил ему в ладонь немного воды. Квестор плеснул её на щёки и глаза несколько раз. Ему стало легче. Купец, тем временем, продолжал причитать:

– Горе мне горе, и всему роду моему горе, отцам и всем предкам моим, трудившимся в поте лица своего от восхода до заката, детям моим, не знающим отдыха и помогающим мне в делах моих, всем нам горе…

– Ты кто такой? – коротко спросил Кассий и упёрся ладонями в колени.

– Я Хабул, – быстро ответил несчастный толстяк и снова закатил глаза к небу. К квестору подошёл местный купец и что-то тихо сообщил.

– Хабул, у тебя семь сыновей, – обречённо вздохнул Гай, – где они?

– О, горе мне! – снова взвыл Хабул. – Вчера мой старший сын умер. А сегодня его хоронят. И все люди моего дома пребывают в великом…

– Хабул! – резко оборвал его Кассий, и тот от неожиданности даже вздрогнул. – Сколько лет твоему умершему сыну?

– Двадцать, о солнцеподобный римлянин!

– А второй сын где?

– Он пошёл за жрецом, чтобы совершить сегодня обряд на святой горе…

– Хорошо, а третий?

– Он вместе со слугами выбирает баранов для жертвенного огня и поминальной трапезы.

– Но второй сын вернулся со жрецом? Ведь похороны сегодня? Где же он? – спросил Кассий.

– Боги разгневались на него за то, что он не смог перенести жреца через ручей и замочил ему ноги. Мой сын поскользнулся на мокром камне и сломал себе ногу.

– Ну и ну! И что, он остался в горах с баранами?

– Да! Мне пришлось отправить туда третьего сына. Он остался в горах сторожить стадо, потому что старый пастух так любил моего старшего сына Гевора, что всю ночь обливался слезами, упрашивая его остаться. Он хотел сам проводить моего умершего сына в последний путь. Он воспитывал его на коленях, как родная мать…

– Ну, ты и врун! А четвёртый сын?

– О, он ещё юн, – опустил взгляд Хабул, – и выбрал для себя путь жреца. Поэтому с весны этого года он живёт не в моём доме, а в храме. Ты можешь спросить у старшего Равиля, он знает, – стоявший рядом с Кассием купец коротко кивнул головой. Лацию становилось интересно, как дальше будет выкручиваться этот пройдоха, и он подошёл поближе.

– Ладно, – согласился Кассий, – а остальные сыновья?

– Какие остальные? – с искренним удивлением спросил Хабул.

– Ещё трое!

– А-а, эти! Так они совсем ещё маленькие. Одному год, другому – три года, а третьему – семь лет.

– Тогда плати откуп и приводи замену, – буркнул Гай. Он снова сделал знак слуге, и тот послушно поднёс мешок с водой. Она уже стала тёплой, но лицу всё равно было приятно. Саднящий зуд на какое-то время ослаб. Не вытираясь, он посмотрел на продолжавшего что-то бормотать толстяка и спросил: – Зачем ты столько говоришь? Неси деньги!

– Я очень, очень несчастный человек, – снова заскулил тучный купец, но заметив нетерпеливое движение квестора в сторону легионеров, сразу сменил тон и заговорил в два раза быстрее: – Но у меня есть дочери. Жена моя, Ада, подарила мне шесть прекрасных дочерей, которых я предложил сыну твоего всемогущественного царя для танцев сегодня в его дворце.

– Что? – Кассий от удивления даже замер. – Какому сыну, каких дочерей? Ты, кажется, испытываешь моё терпение, старый осёл!

– Нет, клянусь Яхве, так и есть! У сына твоего царя, его имя Публий, сегодня будет праздник, и я решил сделать ему приятный подарок. Никто не танцует в городе так красиво, как мои дочери. Я предложил ему взять их сегодня на праздник. Ну, пока взять… на время… – замялся толстяк, и его щёки смешно задёргались под мокрой и грязной от пыли и пота бородой.

– Что ты говоришь, несчастный? Как Публий мог…

– Слушай, Гай, – коснулся его локтя Лаций. – Я сейчас всё равно иду к Крассу. Давай, заодно найду Публия и спрошу его об этом купце? Если врёт, то сам виноват.

– Думаешь? Ну, ладно. Давай, узнай! Жарко очень. Надо этого хитреца проучить, – согласился Кассий.

Публий, как раз собирался куда-то ехать со своими друзьями – огромным Мегабакхом, Цензорином и Октавием младшим. Они стояли возле лошадей и что-то весело обсуждали. У городской стены в тени прятались от солнца несколько жителей и легионеры.

– Публий, приветствую тебя, – радостно произнёс Лаций, которому нравился открытый и жизнерадостный сын консула.

– О, ты тоже тут! – улыбнулся в ответ Публий. Он тряхнул длинными волосами и поднял руку в приветствии. – Мы как раз собирались поехать поохотиться. Лупанаров11
  Дома терпимости


[Закрыть] нет, таверн и развлечений – тоже. Артисты куда-то подевались. Твой старый друг Марий, который так хорошо следит за обозом, сказал, что здесь можно поохотиться на чёрных кабанов. Вот мы и собрались. Поедешь с нами?

– Нет, мы договорились с Гаем Кассием тоже поехать на охоту. Только за рыбой. Он нашёл местного рыбака. Тот обещал показать хорошее место.

– Ха! Гай просидит до вечера на наборе солдат, а ночью ты никого с сетями в море не загонишь. Сами будете ловить, – рассмеялся Публий и его друзья вместе с ним.

– Ладно, попробуем хотя бы, – Лаций снял шлем и вытер пот. – Потом расскажите, как там с кабанами, может, мы тоже на днях съездим. Но у меня к тебе вопрос. Там один слишком хитрый купец, не помню его имя, Хабиб, Хабуб или как там его, сказал, что договорился с тобой о своих дочерях. Они будут сегодня вечером танцевать у тебя на обеде, а за это ты, якобы, пообещал, что его сыновья не пойдут в новый легион.

– Не помню что-то, – удивлённо вскинул вверх брови Публий.

– А это не тот ли хитрый Хабул, который привёл этих девчонок? – кивнул в сторону сидящих у стены людей Октавий младший.

– Это девушки? – снова удивился Публий. Они подошли к похожим на пыльные мешки фигурам, которые действительно оказались девушками или, судя по их лицам, скорее, девочками. Старшая, не поднимая глаз, сказала, что отец действительно привёл их сюда, чтобы танцевать у великого царя римлян вечером на празднике. Ещё она добавила, что они хорошие танцовщицы и царь будет доволен.

– Хм-м… Ну и пусть танцуют, что нам от этого? – пожал плечами Публий. – Мегабакх, тебе они аппетит не испортят? – подмигнул он громадному темнокожему другу, который слушал их, не перебивая.

– Вряд ли, – покачал тот головой, и все заулыбались, зная, что испортить аппетит этому гиганту было просто невозможно.

– Вот видишь, девушки сидят тут, так что Хабул этот не соврал. Пусть танцуют. Только передай Гаю, что одним вечером они не отделаются. Пусть танцуют до следующих ид. Сколько там осталось, дней семь? Вот, пусть купец за это время найдёт им замену.

– Ты думаешь, они действительно хорошо танцуют? – покачал головой Лаций.

– А что тебе не нравится?

– Слишком молодые. Хорошие танцовщицы так не выглядят.

– Ну, вот, вечером и посмотрим. Ладно, мы поехали. Если что, ты знаешь, где нас искать. Приезжай, если рыба вас не дождётся! – Публий снова рассмеялся, и они, сев на лошадей, направились в сторону невысоких, покрытых густым лесом холмов за городом.

Лаций вернулся и передал его слова Гаю Кассию. Тот отпустил уже совсем растаявшего под солнцем купца домой. Однако хитрец перед этим протянул ему кусок ткани для печати. Было видно, что он заранее припас его, надеясь на благополучный исход. Лаций удивился, что ткань была хорошего качества и не соответствовала грязному и немытому виду купца. И ещё Хабул как-то спокойно выслушал приказ Кассия о том, что девушки должны находиться в лагере семь дней, пока он не найдёт замену своим старшим сыновьям, а также, что они будут танцевать по вечерам на обеде у Публия. Он только радостно закивал головой и, быстро выхватив у писаря ткань с печатью, подтверждавшей его неприкосновенность на семь дней, поторопился покинуть площадь.

Всё стало ясно на следующий день утром, когда Лаций возвращался после проверки караула в город. Солнце уже встало, но до дневной жары ещё было далеко. Возле городских ворот к нему подошёл центурион из гарнизонной стражи и попросил поговорить с какими-то странными людьми, которые с самого рассвета сидели у ворот и ждали Публия, сына консула. Лаций спрыгнул с коня и подошёл к пожилому мужчине, чьё лицо с глубокими морщинами напоминало кору старого дерева. За его спиной виднелись фигуры двух женщин.

– Ты кто? – коротко спросил Лаций.

– Я – Аарон, а там моя жена Мейра и младшая дочь Сара. Мы приехали из Харакса всей семьёй к двоюродному брату Мейры. Его звали Иоанн. Но месяц назад он умер, и мы вынуждены были остановиться у Хабула, который знал брата моей жены…

– Подожди, – прервал его Лаций, услышав имя купца, с которым столкнулся вчера. – Я ничего не понял. Говори медленнее! Откуда ты приехал?

– Из Харакса, это земля Харакена, начало жизни и конец двух великих рек. Тигр и Евфрат – наши великие реки. Ты слышал о нашем городе?

– Нет, – пожал плечами он. – А у Хабула что ты делал?

– Нужда заставила нас обратиться к нему. Потому что в день, когда мы приехали в город, у нас украли мулов и лошадь. И все наши вещи. Хабул обещал помочь. Потому что брат моей жены тоже помогал ему. Ещё при жизни. Но он, к несчастью, умер. Два дня назад Хабул сказал нам, что мы приехали в город и не сказали об этом римлянам. А за это страшное наказание. Мы испугались. Хабул сказал, что за это нам надо отправить своих дочерей танцевать у римского царя. И тогда нас простят и отпустят домой. У меня только старшая дочь Эриния умеет говорить по-гречески. Поэтому мы ей всё рассказали и вчера утром отвели с Хабулом к римскому главному воину в городе.

– К начальнику гарнизона.

– Там стена такая…

– Да, я знаю, – кивнул Лаций, уже догадавшись обо всём.

– А вчера вечером Хабул пришёл домой злой и не говорил ничего. Он собрал своих детей и жену. Нас они закрыли в сарае. А сами все ночью уехали. Когда мы выбрались, рядом был его сосед. Он сказал, что теперь этот дом продан и принадлежит другом купцу. Нас прогнали. Сказали, что мы можем идти, куда хотим. Мы хотели вернуться домой. Но без денег и дочерей мы не можем идти назад. А где они, мы не знаем. Хабул сказал, они пошли танцевать к молодому царю. Но где он, царь? И где нам искать наших детей? – Аарон опустил глаза и стал качать головой из стороны в сторону.

– А почему ты не рассказал это ему? – Лаций кивнул в сторону стражника.

– Я всё рассказал. Но он ничего не ответил. Сказал, сидите и ждите кого-нибудь. Вот мы и сидели.

– Вам надо в лагерь. Но вы туда не доберётесь. Ладно, сидите тут, – он не хотел ничего обещать этим незнакомым, но всё же обманутым и несчастным людям.

Когда он добрался обратно до лагеря, сына Красса там уже не было. Но Лаций узнал, где находятся танцовщицы. Их отправили ночевать в обоз к его другу Марию. Услышав историю про хитрого купца, старый легионер не стал ничего спрашивать, только пожал плечами и кивнул в сторону спящих на пустых мешках девушках.

– Их хотел вечером забрать легат Лабиен, – буркнул он, когда Лаций стал их будить.

– Да? А, помню! Он ещё хотел задавить Варгонта лошадью, – вспомнил Лаций старую стычку между Варгонтом и самоуверенным сильным всадником, которому его друг не уступил дорогу на берегу. После сильного шторма все еле стояли на ногах, и Варгонт помогал разгружать имущество легиона вместе с гастатами. Всадник, не зная, что перед ним стоит недавно назначенный префект легиона, потребовал уступить дорогу ему и сопровождавшим его слугам. И ещё приказал легионерам Варгонта помочь ему. Лация в этот момент не было, поэтому после короткой перепалки всадник двинул свою лошадь грудью прямо на дерзкого коротышку, как он назвал Варгонта. Естественно, лошадь вместе с всадником полетела в воду, после чего их вытащили на берег и слугам Лабиена с трудом удалось увести его в лагерь.

– Да, этот, – недовольно ответил Марий. – Смотри, осторожно.

– Не волнуйся, он же не купил их у Публия! – со смехом ответил он. – Просто отвезу их обратно, в город. Там их отец ждёт.

– Кто знает. Всякое бывает, – вздохнул ветеран. – Удачи тебе!

Когда заспанные и ещё не пришедшие в себя девушки узнали, что они возвращаются к своим родителям, их радости не было предела. Они сели в пустую повозку со старым мерином и выехали с Лацием из лагеря. Но на полпути их догнали два всадника, в одном из которых Лаций с неприятным удивлением узнал того самого Квинта Лабиена, о котором говорил Марий. Второй был беспринципный центурион Геренний. Его Лаций хорошо знал по службе в армии Цезаря. Видимо, эти два неприятных человека уже успели найти что-то общее в этом походе.

– Ты куда их везёшь, Лаций? – довольно резко и нагло бросил Лабиен, останавливая лошадь. Узкий прищур глаз, плотно сжатые губы и вздрагивающие ноздри – было видно, что он с трудом сдерживается, чтобы не броситься на него.

– Назад, в город, – стараясь оставаться спокойным, ответил он.

– Это мои рабыни. Я купил их у Публия Красса! Вот свидетель, – Лабиен махнул в сторону центуриона.

– Публий не мог их продать. Это не его рабыни, – тем же тоном произнёс Лаций.

– Отдай их мне, иначе…

– Не надо кричать, Лабиен. Я тебя хорошо слышу. Сколько ты заплатил Публию? – спросил он.

– Триста сестерциев, – не моргнув глазом, ответил тот.

– Я верну тебе эти деньги перед вечерним караулом, если ты не врёшь.

– Ха, ты хочешь просто вернуть деньги? Но я не продаю этих рабынь. Поэтому мне деньги не нужны.

– Хорошо, сколько ты хочешь? – опустив подбородок на грудь, угрожающим голосом спросил Лаций.

– Я не продаю их! Ты, что, не слышал? Или безродные легаты теперь имеют право на произвол в римской армии? – дерзко спросил Лабиен. Его лицо скривилось в презрительной гримасе, и он ждал ответного оскорбления. Он был уверен, что Лаций не станет спорить с двумя вооружёнными всадниками, и для уверенности положил руку на меч, чтобы припугнуть его. Лаций повернул голову и оценил расстояние до легата и его лошади. Центурион Геренний тоже взялся за меч и приблизился к повозке. Лацию хорошо был виден шрам у него на шее. Он проходил от уха до противоположной ключицы, как будто кто-то хотел отрубить ему голову вместе с рукой, но лишь поцарапал кожу. Рваная линия шрама резко выделялась своей белизной на тёмной коже центуриона, и за это его прозвали «молнией».