Текст книги "Римская сага. Битва под каррами"

Глава 35

Публий давно оставил своё копьё в теле одного из неповоротливых всадников. Он даже подобрал другое и бросил его в очередного врага, но оно отскочило от его пластин, как от скалы. Удар, ещё удар, крики и звон мечей – повсюду было одно и то же: галлы налетали на врага и откатывались. Их становилось всё меньше и меньше. Публий кричал и рубил мечом направо и налево. Но никто не падал. Меч отскакивал от железных пластин и скользил по защите на лошадях. Постепенно он оказался в самом центре битвы. Вокруг шла беспощадная рубка. Копья исчезли. Повсюду мелькали только мечи. Он подхватил торчавшее в песке копьё и со всего размаха ударил им в грудь катафрактарию, но оно опять соскочило с гладкой поверхности вбок и сломалось. Всадник вздрогнул от сильного удара, но не упал. Публий от злости закричал, но даже не услышал своего голоса. В руках у парфянина было тяжёлое длинное копьё, которое мешало ему быстро двигаться. Публий выхватил меч и развернул коня. Парфянин замешкался и, проскакав мимо него, попал копьём в галла, который теперь корчился у него на древке. Кровь лилась у несчастного из живота, руки скользили по липкому чёрному древку, лицо перекосила страшная гримаса боли и отчаяния. Парфянин дёрнул копьё несколько раз, пытаясь сбросить галла на землю, как кусок мяса. Публий рванулся вперёд и краем глаза увидел своё отражение в блестящем панцире врага. Солнце ослепительно вспыхнуло на его шлеме яркими лучами, и узкое бородатое лицо расплылось в наглой, презрительной улыбке. Но Публий был уже близко – меч ударил по краю блестящего шлема и вошёл в врагу в шею. Закованное в железо тело завалилось назад, и освободившийся конь рванулся в сторону. Белоснежный скакун Публия, испугавшись этого движения, встал на дыбы, и это спасло ему жизнь, потому что с другой стороны навстречу нёсся другой всадник. Страшный удар копья пришёлся коню прямо в бок и свалил его вместе с Публием на песок. Парфянин выхватил длинный меч, чтобы добить его. Вот он развернулся, ударил пятками своего коня, занёс меч над головой, а Публий всё ещё никак не мог вытащить ногу из-под неподвижно лежавшего жеребца. Неожиданно парфянская лошадь вздрогнула и вскинула передние ноги, как будто хотела встать на дыбы – это под брюхо к ней влетел невысокий галл с длинным ножом в руке. Он со страшной силой всадил его в незащищённое брюхо лошади, и та, опустившись на колени, стала медленно заваливаться на бок. Публий встал, не думая, отбил чей-то удар и нанёс несколько в ответ. Рядом кто-то хрипло застонал и упал на песок. Тот всадник, который ещё несколько мгновений назад готов был опустить на него свой меч, неподвижно лежал рядом со своей лошадью. Но галла-спасителя нигде не было видно. В какой-то момент ему показалось, что тот мелькнул невдалеке под брюхом другой лошади, но, судя по широким плечам, это был не он. Это был Мегабакх, его верный друг, который голыми руками вырывал копья у всадников и сбрасывал их с лошадей в песок. Вот он толкнул в бок очередную лошадь, и занесённый над ним меч полетел вместе с катафрактарием под ноги другим скакунам. Публий услышал крик и повернул голову. Слева от него стоял Цензорин и что-то кричал, показывая мечом. Он обернулся. На него надвигался очередной закованный в железо всадник. Оставалось только упасть на песок, потому что враг был слишком близко. Толстое копьё воткнулось недалеко от головы, тяжёлая лошадь попала копытом по ноге и стопу пронзила острая боль. В глазах поплыли разноцветные пятна. Публий со стоном перевернулся на бок. Перед лицом растекалась густая чёрно-красная масса. Это были кишки из распоротого брюха парфянской лошади. Над большим телом дёргалась нога всадника. Тот тщетно пытался выбраться из-под навалившегося на него коня. Воин старался изо всех сил, но у него ничего не получалось. Лошадь придавила его до самой груди, и тут Публий увидел, что между чёрных, вывалянных в песке кишок торчат две маленькие ноги в галльских сандалиях. Это был тот самый галл, который спас его, но сам погиб под этой лошадью! Он рванулся вперёд и, превозмогая боль в ноге, одним ударом добил прижатого лошадью врага, затем хотел выпрямиться, но сильный удар в плечо свалил его на песок. Публий услышал хруст, и правая рука как будто исчезла. Вместе с ней исчез и меч. Он смотрел на руку, видел свои пальцы и рукоятку меча, но ничего не чувствовал. Время как будто остановилось: вокруг медленно падали на песок люди и кружились лошади. Цензорин один отражал атаку двух парфян, могучая спина Мегабакха то скрывалась, то появлялась между шагающих вокруг него лошадей парфян. Люди падали, а он стоял и смотрел на них. И всё меньше оставалось вокруг него галлов. Публию показалось, что он вот-вот потеряет сознание. «Где же лошади? Почему галлы на песке?» – крутилась в голове глупая мысль. Верный друг Цензорин и оруженосец Корнелий оказались рядом с ним в одно и то же мгновение.

– Надо… отходить! – задыхаясь, заорал в ухо «красавчик» Цензорин. Он еле стоял на ногах. – Всё… они добивают нас… их много. Галлов… почти нет. Уходим!.. Надо отойти… Берегись… – перед Публием дёргалась обезображенная маска. Это было лицо его друга. Он что-то орал, и перекошенный рот с посиневшими губами никак не мог закрыться. К высохшему на щеках поту прилипли мелкие песчинки. «Это ты, Цензорин?» – хотел спросить он, но губы не шевелились. Перед ним стоял не тот яркий оратор, который мог держать в напряжении толпу на Форуме, а охрипший, тяжело дышащий воин. Что случилось с его голосом? А ведь его хвалил Цицерон, и многие считали, что к его устам прикоснулся сам Феб! И почему здесь так жарко?

Солнце вдруг потемнело, его закрыла большая тень. Тёмное облако, как хищная птица, зависло над ними и резко ринулось вниз. Это были длинные парфянские стрелы. Самих парфян рядом уже не было. Они как будто растворились в раскалённом песке. Со всех сторон стали раздаваться яростные крики ничего не понимающих пехотинцев и галлов. Они остались на поле боя одни. Враг исчез, как будто боги забрали всех парфян в неведомые земли. Бедные галлы потеряли всех своих лошадей и были теперь бессильны. А стрелы продолжали лететь и лететь… попадая в незащищённые тела. Публий поднял левой рукой щит, защищая Цензорина, который стоял к парфянам спиной. Но стрела, как заколдованная, пробила щит и застряла в ладони, пригвоздив её к дереву. Он вздрогнул и застыл взглядом на длинном наконечнике, с которого капала кровь. Боль привела его в себя. Публий посмотрел на друга осознанным взглядом. Цензорин тоже опешил, увидев его кисть. Публий только что прикрыл его щитом и спас от смерти, при этом сам чуть не погиб.

– Надо спешить… – говорить Цензорин уже не мог, во рту было полно песка, который подняли в воздух копыта сотен лошадей. Вдвоём с оруженосцем они оттащили Публия к выстроившимся на невысоком холме пехотинцам. Там Мегабакх отдавал распоряжения очередным посыльным к консулу. Он объяснял, как использовать местность, чтобы их не постигла участь двух предыдущих легионеров. Публий уже пришёл в себя и наблюдал за командами центурионов: воины построились вокруг него в сплошную линию, тесно сомкнув щиты. Внутри остались несколько лошадей и раненые.

– Выставьте вперёд копья! – передал он центурионам, став на одно колено. Стопа разламывалась от боли. Наверное, лошадь раздробила все кости. – Плотнее сомкните щиты! Не дайте им пробиться через передние ряды! – он пытался ещё что-то добавить, но все эти приказания были лишними. Пехотинцы и так уже сжались настолько плотно, что касались друг друга плечами. Вид погибших товарищей и стоны раненых действовали на них угнетающе. Не было слышно приободряющих криков и звуков рожков. Все горнисты-корницены были убиты. Публий посмотрел на правую руку. Она болталась, как плеть. Он взял меч в левую. Боли не чувствовалось, но пальцы не держали меч, они просто не сжимались. По опыту он знал, что боль придёт потом, после боя. А сейчас только ныл затылок и сильно тошнило. Тошнота мешала ему сосредоточиться и думать. К тому же Публий был слишком молод и не умел защищаться. Всю свою короткую, но яркую боевую жизнь он провёл в быстрых атаках.

Холм был небольшой. Римляне выстроились на нём рядами – один за другим. Их было видно, как на ладони. Железные всадники уже без страха проезжали на лошадях вдоль передней шеренги легионеров, то и дело врубаясь в неё длинными копьями. Римляне падали один за одним. Длинные, тяжёлые копья с лёгкостью пробивали их щиты и задевали сразу по два человека – в первой и во второй шеренгах. Публий злился, но ничего не мог сделать. Цензорин смотрел из-под ладони вперёд и что-то говорил Мегабакху. Не выдержав очередного прорыва тяжелой конницы на левом фланге, римляне отступили, линия обороны сломалась и в брешь сразу же устремились железные катафрактарии. Разъярённый Мегабакх, так и не дослушав Цензорина, схватил два копья и кинулся вперёд. За ним последовали несколько легионеров. Их натиск был настолько яростным, что парфяне остановились. Когда они отступили, больше десяти закованных в железо всадников остались лежать неподвижно рядом со своими лошадьми.

Из глубины пыльной тучи, где находился враг, раздались угрожающие крики воинов, звук литавр и низкий, почти рычащий рёв длинных труб. Римляне восстановили боевые порядки, однако в их движениях не было уже прежней уверенности. В душах легионеров поселился самый опасный и беспощадный враг, которого только можно представить на войне – страх. Они больше не подбадривали друг друга криками и боевыми призывами, как раньше. С нескрываемым ужасом смотрели они на спокойно проезжавших мимо них парфян, которые то и дело кидали в них короткие копья. Легионеры стояли так плотно, что не могли сделать даже шаг в сторону, и продолжали гибнуть. Когда кто-то, не выдержав, бросался вперёд, его быстро загоняли обратно или просто протыкали копьями. Через некоторое время тяжёлые катафрактарии откатились назад, и из-за их спин снова полетели стрелы. Римляне стояли перед ними, как беззащитные мишени. Последние ряды возвышались над первыми, при этом они почти касались их спин. Публий с ужасом смотрел по сторонам, содрогаясь от каждого точного попадания. Почти все центурионы и опционы погибли. Пехотинцы отступали для перестроения и вязли в песке, падали друг на друга, не в состоянии даже занести над головой меч. Он вскочил с места и чуть не упал от пронзившей ногу боли. Покачнувшись, он всё-таки удержался и закричал:

– Легионеры, вставайте! Вперёд! В наступление! – левой рукой он показывал в сторону парфян, не замечая, что по пальцам течёт кровь, капая с локтя на песок.

– Как? – прохрипел раненый гастат, лёжа на спине и корчась от боли. Его щит был пробит в нескольких местах, и стрелы пригвоздили его прямо к телу. Публий видел, что строя больше нет и всё рушится. Отчаяние бросало римлян вперёд, на верную смерть. Он видел, как один воин ударил парфянскую лошадь по коленям коротким мечом, и та, как подкошенная рухнула, увлекая за собой всадника. Но добить врага этот смельчак не успел. Сверху ему на плечо обрушился страшный удар длинного меча – второй катафрактарий рассёк гастата почти до пояса. Мегабакх выхватил копьё у очередного всадника и всадил его в бок лошади. Та хрипло заржала и стала заваливаться на песок. Мегабакх успел отскочить и, подхватив длинный меч, стал махать им из стороны в сторону, разгоняя врагов, как мух. Но те не спешили приближаться. Он был выше их на две головы и шире в плечах в два раза. Его фигура грозной скалой возвышалась над телами раненых и убитых воинов, над телами лошадей и торчащими в песке копьями. Парфяне отошли от него, и с неба снова посыпались стрелы. Мегабакх, прикрывшись щитом, отступил назад. Слишком мало осталось впереди воинов, слишком легко становились они добычей парфянских лучников! Его могучий друг тоже не знал, что делать. Задняя шеренга поредела больше, чем наполовину, и ветераны-триарии стояли уже в нескольких шагах от Публия. В этот момент сзади раздались страшные крики. Там парфяне снова прорвали оборону. Легионеры пытались закрыться щитами от тяжёлых ударов, но их движения выглядели жалкими и испуганно-унизительными.

– Публий Красс, мы хотели… – вдруг послышался рядом чей-то голос. Он с удивлением повернул голову и увидел двух пехотинцев с короткими мечами. Они переглянулись, и один, выступив вперёд, продолжил: – Мы знаем, как можно спастись. Здесь есть дорога в Карры. Мы живём в Ихнах, совсем недалеко отсюда. Мы можем провести тебя туда. Только надо поторопиться, – на лице молодого воина читались чувства перепуганного до смерти человека: страх, растерянность, подавленность, волнение и унижение. Однако эти двое решились подойти к нему, и это заслуживало уважения.

– Как вас зовут? – спросил Публий.

– Иероним и Никомах. Мы греки, – ответил за двоих всё тот легионер.

– Спасибо вам за помощь, но настоящий римлянин никогда не бросит своих товарищей!.. – гордо произнёс он и, печально опустив голову, добавил: – Тем более, когда они погибают по его вине. Спасайтесь, благородные греки, если это хоть как-то поможет вашим семьям, бегите к ним прямо сейчас. Здесь вам уже делать нечего. Скажите, что Публий Красс послал вас к ним перед смертью. Идите!

К Публию подошёл Цензорин. Он был весь в крови и опирался на меч. За ним медленно шёл огромный Мегабакх. Он был красного цвета, как будто только что искупался в крови. Но на нём не было ни одной царапины. «Боги хранят храбрых», – промелькнуло в голове у Публия. Он поднял глаза на Цензорина и всё понял. Бой был проигран. Оставалось одно единственное решение. Публий видел, как неумолимо приближается к ним тёмно-серая масса вражеских всадников, и всё понял. Он повернулся к своему оруженосцу Корнелию. Тот стоял на коленях и, опершись на меч, плакал. Его плечи дрожали. Публий хотел протянуть к нему руки, но поднялась только левая, с пробитой ладонью.

– Корнелий, ты – римлянин. И страх тебе неведом. Не смей плакать перед лицом варваров! Я не могу поднять свой меч и сам сделать то, что должен. Поэтому возьми его, и помоги мне сделать это! – Публий с трудом протянул ему меч и посмотрел на солнце. Каким беспощадным было оно сегодня! Неужели Юпитер отвернулся от них? Как быстро всё кончилось… И милой жене Корнелии2929
  Корнелия, жена Публия Красса, дочь Метелла Сципиона.


[Закрыть] никто не расскажет о его смерти. А ведь отцу так будет не хватать его воинов! Как жаль…

Резкая боль пронзила рёбра, воздух в груди остановился, и яркое солнце над головой превратилось в чёрный круг с рваными, расплывающимися краями. Публий медленно опустился на колени, какое-то время в его глазах ещё была видна боль, но потом она исчезли и он завалился на бок, уткнувшись лицом в песок. Верные друзья, Цензорин и Мегабакх, не веря своим глазам, стояли над его телом. Не так мечтали они закончить этот поход, не таким представлялось им блестящее будущее, не таким видели они свой конец.

– Корнелий, ты послужил Публию совсем немного. Но ты сделал всё правильно и так, как надо. Окажи ещё одну услугу, помоги и мне, – невысокий, худощавый Цензорин бросил на песок щит и меч и поднял левую руку вверх. – Умереть от меча, которым был убит Публий, это большая честь! – громко произнёс он и закрыл глаза, чтобы не видеть удара. Через мгновение его тело уже лежало рядом с сыном Красса: ноги с вывернутыми ступнями заплелись друг за друга, руки безвольно вытянулись вдоль туловища, нелепо развернув к солнцу ладони со скрюченными пальцами. Казалось, эти пальцы ещё держат меч, а голова… Эта красивая кудрявая голова лежала теперь правым ухом на раскалённом песке, и левый глаз как-то удивлённо и неподвижно смотрел на огромного Мегабакха. Тот передёрнулся и с яростью взглянул на Корнелия. Оруженосец испуганно отшатнулся и, споткнувшись о ногу Публия, упал. В руках он всё ещё держал его меч. Но Мегабакх уже ничего не видел и не слышал. Развернувшись, он из последних сил рванулся на врага и стал рубить всё, что попадалось под руку – крупы лошадей, железные панцири, руки, ноги, людей, сбрую и храпящие морды. В какой-то момент всё это исчезло и он увидел, что вокруг никого нет. Парфяне, отступив, с осторожностью наблюдали за ним с безопасного расстояния, выставив вперёд длинные копья и мечи. Они окружили его и ждали – десятки, сотни маленьких чёрных глаз. Злых, но не испуганных. Они были уверены в своей победе и постепенно приближались…

Мегабакх кинулся вперёд, но враги отскочили от него. Он бросился в другую сторону – там произошло то же самое. Парфяне не хотели умирать в одиночку. Они собирались убить его все вместе. Тяжело дыша, но ещё полный решимости сражаться, Мегабакх вдруг понял, что его сейчас проткнут копьями, как зверя на охоте. Он поднял вверх руки и заорал:

– О, великий Марс, прими мою жертву! И пусть она поможет римлянам победить! – острое лезвие блеснуло на солнце, перевернувшись острым концом к груди. Он воткнул меч рукояткой в песок и со всей силы бросился на него грудью. Какое-то мгновение парфяне смотрели на его поникшее, сложившееся пополам тело, а затем с радостными криками кинулись вперёд, чтобы обезглавить. Первым у его трупа оказался один из кочевников Абгара. Он поддел носком сапога неподвижную голову и наклонился, чтобы перевернуть тело. Но одному ему это оказалось не под силу. Тогда он схватил лежащее рядом копьё и, подсунув под плечи Мегабакха, стал переворачивать его на спину. Тот был ещё жив: изо рта у него шла красная пена, и большие чёрные глаза угасающим взором смотрели на склонившегося врага. Кочевник дёргал копьё всё сильнее и сильнее. Когда ему всё-таки удалось перевернуть могучее тело на спину, сзади вдруг появился Абгар и резко выкрикнул на своём гортанном наречии:

– Отруби ему голову и давай сюда!

– Это моя добыча… – попытался, было, возразить воин, но тот не дал ему договорить:

– Твоя добыча – это золото и оружие! А за эту голову тебе никто ничего не даст. Так что бери его пояс и меч, пока не забрали другие! – резко приказал он. Абгар знал слабые места своих воинов, поэтому и сказал о добыче. Кочевник хотел что-то ответить, но крики и звон мечей со стороны тел Публия и Цензорина убедили его, видимо, быстрее, чем слова Абгара. Надо было спешить, иначе остальные трупы успели бы обобрать другие. Скривившись, он занёс над головой меч и со всей силы обрушил его на шею Мегабакха. Освободившись от тяжести головы, шея как-то странно чавкнула, и из неё слабыми толчками полилась густая кровь. Не обращая внимания на труп, воин надел голову римлянина на копьё и подал Абгару. Тот, даже не посмотрев на трофей, схватил её за волосы и повернул коня к телам Публия и Цензорина. Там уже толпились три или четыре воина. Они что-то с пеной на губах доказывали друг другу. Оказалось, что до них два парфянских всадника, посланные Силлаком, опрометчиво спешились и, не осмотревшись, наклонились над римлянами. В этот момент на них сзади набросился пришедший в себя оруженосец Публия, который до этого плакал, лёжа на песке. Оба всадника мгновенно погибли от его меча.

Когда Абгар подъехал к ним, оруженосца отделял от смерти один взмах меча. Короткий клинок одного из кочевников уже почти проткнул ему живот, а второй прижимал к его горлу лезвие кинжала. Они спорили, кому принадлежит этот римлянин, и кто имеет право убить его первым или взять в плен.

– Назад! – резко крикнул Абгар. – Что он сделал? – выслушав их короткий, сбивчивый рассказ, он нахмурил брови и не терпящим возражения голосом произнёс: – Мёртвый шакал не стоит и одной монеты. Вечером вы сможете выгодно продать его Сурене для ночных развлечений. Деньги поделите пополам. Ты будешь отвечать за него до вечера! А потом отдашь половину денег ему, – Абгар не любил терять людей своего племени после боя, когда в этом не было никакой нужды. Судя по лицам этих двух кочевников, они вот-вот готовы были кинуться друг на друга, чтобы решить спор силой.

– Эй, Хариз! – окликнул он ещё одного из своих воинов. – Отруби головы римлян и следуй за мной! – заметив, что тот замешкался, Абгар громко повторил ещё раз: – Отруби головы римлянам и следуй за мной! Мне не нужны их мечи и шлемы, возьмёшь всё себе. За головы тебе всё равно никто не заплатит. Скажи это всем! – кочевники недовольно разошлись в разные стороны. Когда жеребец Абгара медленно направился в сторону лагеря Сурены, за ним, увязая в песке и падая, понуро плёлся Хариз, неся в руках две окровавленные головы. Через полмили им навстречу неожиданно выскочили несколько всадников, в одном из которых Абгар сразу же узнал Силлака. Он ненавидел этого глупого помощника Сурены, потому что тот был из семейства Карен и относился к нему с высокомерным пренебрежением, хотя был в два раза моложе. Род Силлака находился к трону парфянских царей Аршакидов ближе, чем остальные, поэтому тот считал себя очень важным человеком.

– Спасибо, доблестный царь Осроены! Я и не предполагал, что ты отправил своих воинов за добычей, а сам решил принести мне головы этих римлян, – прокаркал он хриплым, противным голосом. Абгар наклонил голову в знак почтения и ещё, чтобы скрыть своё недовольство.

– Мои воины первыми нашли тела этих римлян. Поэтому я решил как можно скорее привезти Сурене их головы, – сделав ударение на имени визиря, медленно произнёс он, умело пряча свои чувства.

– Не надо так утруждать себя! Тебе надо успеть собрать добычу, пока не пришли другие римляне. Ведь она для тебя важнее. А эти головы я могу отнести Сурене сам. Отдай их моим всадникам и можешь присоединиться к своим кочевникам. Я вижу, они уже делят пленных. Тебе надо поспешить, а то опоздаешь! Поторопись, нам ещё надо разобраться со старым Крассом. Надеюсь, ты успеешь собрать добычу и своих воинов, чтобы поддержать великого Сурену? – насмешливо спросил Силлак. Кровь бросилась в лицо Абгару, но он снова спрятал лицо в низком поклоне, коснувшись лбом гривы, после чего сделал знак стоявшему рядом с ним Харизу. Тот передал головы довольным парфянам и отступил назад. Силлак лично взял голову Мегабакха. Потом стукнул лошадь и потянул уздечку в бок. С радостными криками они поскакали к видневшимся за холмом многочисленным повозкам и верблюдам.

Абгар, прищурившись, пристально смотрел вслед Силлаку, поклявшись при первом удобном случае пустить стрелу в спину этому зазнавшемуся выскочке, когда тот окажется в бою впереди него. Потом, словно очнувшись, он повернул коня и чуть не сбил с ног Хариза. Тот тоже смотрел вслед парфянам тупым, застывшим взглядом. Абгар занёс над ним плеть, но сдержался и процедил сквозь зубы:

– Иди назад! И береги свою голову, – с этими словами он развернулся и поскакал к своим верблюдам, мечтая о том времени, когда его дочь окажется в гареме царя Орода и ему не надо будет больше унижаться. Тогда Силлак сам приползёт к нему на коленях и будет целовать руки, умоляя простить за глупость и дерзость.