Текст книги "Римская сага. Битва под каррами"

Сурена устало вздохнул и повернул лошадь назад. Вряд ли римляне рискнут напасть ночью на его стоянку! Нет, такого быть не могло. Но на всякий случай он приказал выставить ночную охрану до самой дороги, – четыре линии по десять человек, – а также доложить ему, сколько верблюдов со стрелами осталось у них на следующий день.

Глава 41

На небе появились первые звёзды. Лаций подъехал к Гаю Кассию и медленно сполз с лошади. Квестор шёл рядом, без шлема, понурив голову. Позади него плёлся слуга. Лаций взял у него мешок с водой и вынул пробку. Каждый глоток только прибавлял усталости, колени дрожали мелкой дрожью и любое неосторожное движение отдавалось в голове резкой болью.

– Благодарю тебя за спасение двух орлов, – с благодарностью сказал Кассий. – Я слышал о твоей смелости, но такого ещё не видел. Ты достоин славы великого героя.

Лаций опустил голову и вздохнул. У него уже не было сил отвечать.

– Почему они отходят? – с трудом спросил он, показав в сторону парфян.

– Потому что они кочевники… – устало ответил Кассий.

– Ну и что, что кочевники? Это же ловушка, – не понял он.

– Парфяне не любят воевать по ночам. Вспомни Помпея… Сейчас то же самое, – квестор посмотрел на него и хмыкнул, покачав головой. Потом плюнул на песок. – Они даже преследовать нас не будут! Очень надеюсь, что Красс сможет до утра прийти в себя… Иначе нас не спасут даже стены лагеря, – он явно был настроен на худшее, но Лаций не мог поверить в то, что слышал и видел.

– Гай, я бы на их месте добил нас на подходе к лагерю, – предпринял он последнюю попытку.

– Хорошо, что ты не на их месте. Я бы не хотел, чтобы ты был моим врагом, – с грустной иронией в голосе ответил квестор. Уставшая лошадь с трудом двигалась рядом, понуро опустив голову вниз. Лаций остановился. Даже если Кассий был прав, надо было ещё успеть добраться до места стоянки, разбить лагерь и помочь легкораненым.

Закат был такой же кровавый, как и глаза воинов. От невероятной усталости они постоянно падали и некоторые так и оставались лежать без сознания. Все с надеждой смотрели в сторону реки, где можно было вдоволь напиться воды, а потом упасть на землю и отдохнуть, не боясь страшных парфянских стрел. Но лагерь пришлось разбить, не доходя до реки. Дальше идти сил уже не было.

Когда последние измождённые легионеры Лация добрались до недостроенных стен, на небе ярко сияли звёзды. Первый ров был уже вырыт. Второй – ещё нет. До реки было рукой подать. Несколько команд ушли за водой, среди них был старый Марий. Но вернулись только две повозки. Остальные исчезли. Красс выслал разведчиков, и те подтвердили, что все остальные команды убиты на подступах к воде. Но стрелы были не парфянские, а короткие, арабские. Даже без железных наконечников. Раненых добили ножами и мечами. У ветеранов не было с собой ничего, кроме коротких мечей.

– Значит, говоришь, ночью не воюют, – скривив лицо, процедил Лаций, мысленно обращаясь к Гаю Кассию. Марий чудом выжил, спрятавшись под повозкой. Скорей всего, арабы ждали их в засаде, заранее зная, что они придут за водой. Лаций посмотрел на ровные линии палаток. Вдали легионеры с трудом поднимали долобры3434
  Долобра – кирка.


[Закрыть], обустраивая ров. К возведению трибули3535
  Трибули – массивные заграждения.


[Закрыть] приступили только на правом крае. Палатки из прочных козлиных шкур пока ещё виднелись только в центре. Всё это напоминало ему скорее покинутый лагерь, а не строящийся. Лаций от усталости еле держался на коне, но, тем не менее, направился к повозке консула Марка Красса. Там его уже поджидал Варгонт.

– Мы собираемся отправиться за ранеными. Всего четыреста человек. Я прошу тебя разрешить…

– Варгонт, не надо лишних слов. Я не против. Возьмите обязательно щиты и кинжалы. Ветеранов у реки расстреляли арабы. Марий жив, но двадцать человек погибли. Не надо повторять их ошибки, – он скривился и замолчал. Голова, казалось, разорвётся от боли, и Лаций был благодарен Варгонту за то, что тот почти сразу растворился в темноте.

У входа в палатку консула стояли лошади остальных легатов, префектов и старших трибунов, несколько ликторов сидели неподалёку и о чём-то тихо переговаривались. Лаций еле сполз с коня и с радостью почувствовал под ногами твёрдую землю. Глубокий песок остался позади, а вместе с ним и тысячи римских воинов… Он глубоко вдохнул остывающий воздух и шагнул внутрь.

Консул сидел в глубине палатки. Его загораживала фигура Октавия с перевязанной рукой. Он что-то негромко говорил Крассу. Остальные легаты молча стояли у него за спиной. Лаций прошёл вперёд и остановился в полушаге от Октавия, чтобы не прерывать его, но дать о себе знать.

– Стены будут построены только к рассвету. На охрану выставим половину первого легиона. Вопрос с водой решит легат Преторий. Его воины отправились к реке. С продовольствием… – Октавий на секунду замялся, – дела обстоят хуже. Всё, что брали с собой, растеряли в бою. Обозы не спасли и пятой части имущества.

В другой ситуации Красс взорвался бы и потребовал наказать начальника обоза и его ветеранов, но сейчас он сидел и молча смотрел в одну точку. Лаций проследил за его взглядом и вздрогнул. В тёмном углу, на куче мешков лежал перевёрнутый щит. Внутри темнел круглый предмет, завёрнутый в красную тунику. Судя по отблескам факела, ткань была мокрой от крови. Он прислушался и понял, что надоедливый дребезжащий звук в голове – это не боль от удара, а жужжание мух. В висках снова застучало. В щите лежала голова Публия. Все это знали, поэтому не смотрели туда и молча ждали дальнейших распоряжений. Но Красс ничего не говорил. Лаций тихо кашлянул, стараясь привлечь к себе внимание. Октавий повернулся и испуганно посмотрел на него красными, воспалёнными глазами. Лаций сделал ему знак подвинуться и выдвинулся чуть вперёд.

– Консул, второй, третий и седьмой легионы вернулись в лагерь. Седьмой легион приступает к построению трибули, – доложил он. Марк Красс повернул к нему осунувшееся лицо с чёрными кругами вместо глаз и посмотрел, как будто перед ним был чужой человек. Лаций поймал себя на мысли, что консул напоминает ему убитого на поле боя воина, который ещё не успел выдохнуть из лёгких последний воздух. У него были белёсые, почти прозрачные глаза, как у рыб в горах на севере Сарматии. Они жили там в пещерах без солнца, поэтому рождались и умирали слепыми. Такими же невидящими глазами смотрел теперь на него и Марк Красс. Лацию даже показалось, что тот смотрит сквозь него, но вдруг губы консула зашевелились, и он сказал:

– Оставьте меня… Я хочу побыть со своим горем один.

Все недоумённо переглянулись. Горе отца, потерявшего сына, было понятно каждому, но закон обязывал их позаботиться об оставшихся в живых, чтобы те к утру не присоединились к мёртвым. Лаций не нашёлся, что ответить, хотя слова Красса относились ко всем, а не к нему лично. Его удивило, что никто не сказал ни слова о возвращённых орлах, хотя консул должен был обратить на это внимание. Обведя легатов хмурым взглядом, он спросил Красса:

– Кто будет отвечать за сбор раненых?! – краем глаза Лаций видел, что Октавий тоже пристально следит за консулом. Положение было сложным, но уйти без ответа они не могли. Бездействовать Лаций не мог, а брать на себя обязанности консула и командовать – не имел права.

– Каких раненых? Вы не видите, я не хочу говорить… – жалким голосом ответил Красс и уронил голову на руки. – Уйдите! Уйдите все! Дайте мне побыть одному.

Лаций оглянулся и увидел, что никто не смотрит ему в глаза. Все вышли из палатки. Гай Кассий подошёл первым и взял его за локоть.

– Прости, мне трудно говорить. Болит горло, – с трудом прошептал он. – Надо выпить воды с маслом. Ты можешь выслать восемь всадников на разведку? Надо проверить дорогу на Карры, – прошептал он.

– Что? Какие Карры? – искренне удивился Лаций. Но Кассий молчал и продолжал смотреть ему в глаза, ожидая ответа. Лаций замялся: – У меня нет всадников, ты же знаешь. Несколько восьмёрок ветеранов погибли. Из обоза выжил один Марий. У реки его людей убили арабы, – ответил он. – У Варгонта треть легиона не вернулась.

– Но у тебя есть люди, которые могут сидеть на лошади? – спросил квестор.

– Наверное, – нерешительно сказал Лаций. – А что ты хочешь?

– Я подъеду к твоей палатке. Сейчас попробую поговорить с Крассом. А ты собери надёжную восьмёрку, желательно из одного контуберналиса, – попросил тихо Кассий и сжал ему руку. – Мы поедем в другом направлении. И не забудь о разведчиках!

– Куда ты собрался? – понизив голос, спросил Лаций.

– У меня есть кое-какие мысли. Надо проверить, – уклончиво ответил квестор и, подняв руку в приветственном салюте, побрёл обратно в палатку консула. Лаций с трудом забрался на лошадь. Бедное животное тоже еле стояло на ногах.

– Ну, пошла, – проговорил он пересохшими губами и отправился в квадрат, где работал легион Варгонта.

Глава 42

Серые тени слабо подрагивали на стенах палатки, превращаясь в причудливые фигуры. Изредка они вставали и переходили с места на место, встречались друг с другом, здоровались, собирались в группы, тихо перешёптывались и расходились. Он наблюдал за ними, лёжа на холодной земле, накрывшись чёрной тогой, не в силах пошевелиться или поменять позу. Справа, в дальнем углу, спал Публий, прижав свою голову к груди. Тени иногда подходили к нему, сочувственно кивали головами и, не будя, отходили в сторону. На него никто не смотрел. Он боялся обращаться к ним, потому что догадывался, что они скажут. Великие полководцы прошлого не простили бы ему такого позора. В двух шагах стоял Сципион Первый, а прямо за ним – Сципион Африканский, чуть дальше – Аппий Клавдий, Катон Справедливый, Павел Эмилий, Марий и Сулла… Триумфаторы, победители, герои Рима! Только он, Марк Лициний Красс, никогда теперь не будет причислен к их кругу. Никогда! Он не смог победить горстку несчастных варваров. Его обвели вокруг пальца, как мальчишку. Позор! Позор! Сейчас они будут допрашивать его, но он ничего не сможет им ответить. Ничего! Он проиграл…

Красс вжался в землю. К нему приблизилось суровое лицо Сципиона Африканского, который стёр с лица земли Карфаген. Губы сжаты в тонкую линию, брови нахмурены, он молчит. Только рука указывает куда-то вдаль, на другого человека. На кого? Неужели на Квинта Аврелия? Но что здесь делает он? Нет, этого не может быть! Да, это он! Квинт Аврелий… с перерезанным горлом стоит и держит в руках голову его сына, Публия. Вот он поднимает её вверх и смеётся…

– Моё Альбанское именье, моё именье, где оно, Марк?

Красс заплакал.

– Ты будешь лишён всего! – грозно звучит другой тонкий голос. Кто это? Он боится поднять глаза, чтобы не встретиться взглядом с ещё одним призраком прошлого. Разве важно, кто это? Они все его обвиняют. Теперь он лишился всего. Всего… Жалкие трофеи из сирийских и палестинских храмов не идут ни в какое сравнение с потерянными сокровищами Ктесифона. А Индия?! Ведь теперь он ни за что не сможет добраться до Индии! До страны, где доспехи у воинов покрыты золотом, а в шлемы вставлены драгоценные камни, чтобы в бою ослеплять противника… Там даже у плебса посуда сделана из чистого золота. И как теперь возвращаться в Рим без телег, гружённых золотыми шлемами и мечами?.. Помпей тогда три дня показывал Риму несметные сокровища. Целых три дня! А что сможет показать он? Ничего… Неужели его лишат всего? Цицерон не упустит этого момента! Нет, не может быть! Ведь есть же римские законы, есть Рим и судьи, есть граждане Рима. Его не могут просто взять и лишить всего. О, проклятая Лициния! Мерзкая весталка! Она заранее всё знала! Она специально всё это сделала. Это она хочет его погубить! Как она теперь будет злорадствовать, узнав о его позоре! Но он не умрёт. Нет, не сейчас. Она не получит своего дома. Ни за что!

Красс очнулся и увидел перед собой масляный светильник. Тот одиноко стоял посреди палатки. Прошло уже так много времени… Он думал, что уже забыл Лицинию, но теперь этот случай снова всплыл в памяти. О, Лициния! Подлая, низкая женщина! Она воспользовалась его слабостью. Она и сейчас мешает ему победить этих варваров. Он чувствовал это и проклинал её. Скривившись в ужасной гримасе, Красс вытянул руку вперёд, стараясь схватить её тень за горло. Он видел её. Вот она! Стоит за спиной подлого трибуна Атея Капитолина, окутанного дымом жертвенного костра. Она прячется за ним. Надо только протянуть руку и схватить её. Только протянуть руку… Жаль, что тогда её не закопали живьём у Коллинских ворот3636
  У Коллинских ворот в Риме выкапывали подземную камеру, куда помещали согрешившую весталку, после чего отверстие закапывали.


[Закрыть], жаль! Теперь она будет возвращаться к нему каждую ночь и терзать его душу. Возвращаться и терзать…

– …возвращаться, будет возвращаться! – кричал Красс, схватившись за что-то рукой. Призрак Лицинии медленно таял, а на его месте постепенно проступил суровый взгляд квестора Гая Кассия. Он стоял прямо перед ним и крепко держал его за локоть.

– Нет, не будет, – как-то странно ответил Кассий. – Одна манипула восьмого легиона попала в засаду и погибла. Несколько команд добровольцев пытались вернуться на поле боя, чтобы собрать раненых, и видели, как их добивали арабские всадники.

– Что? – растерянно пробормотал Красс. – Целая манипула? Их убили? – он упал в стоявшее неподалёку кресло и закрыл голову руками. Кассий не мог смотреть на это жалкое зрелище и отвёл взгляд в сторону.

– Триумвир, лагерь будет готов только к утру. Но у нас нет ни воды, ни еды. Весь обоз распался на две части. Одна ещё днём двинулась в Карры, а другая была полностью разграблена парфянами. Сейчас необходимо принять правильное решение.

– Правильное решение… – эхом отозвался Красс и поднял руки вверх, как бы защищаясь от невидимых врагов.

– Да, – стиснув зубы, подтвердил Кассий. – Мы потеряем ещё больше людей, если останемся здесь до утра. Но если выступим сейчас, то за ночь дойдём до города. Нам нельзя оставаться здесь, нас перестреляют с первыми лучами солнца. Оказать помощь раненым мы тоже не сможем.

– Не сможем… – снова прошептал консул. Кассий нахмурился. Рядом находились только слуги, но они были сильно напуганы. Ликторы не заходили в палатку, предпочитая оставаться снаружи.

– Пока неточно, но мы потеряли около пяти тысяч легионеров. Или даже больше. Но это ещё не разгром. Необходимо вернуться в город и восстановить силы. Даже тридцать пять тысяч – это настоящая армия. В три раза больше противника.

Красс выпрямился и посмотрел на него обезумевшим взглядом.

– Я – консул! Я принимаю решения! Я знаю, куда идти! Ты не можешь выступать от имени народа Рима, Гай Кассий.! Не можешь… Иди и выполняй свои обязанности! – истеричным шёпотом закончил он и вдруг сник, как будто лишился последних сил. – Уйди! Я буду оплакивать своего сына… – он опять сжался в комок, подтянул под себя ноги и, как ребёнок, расплакался, не замечая никого и ничего вокруг. Кассию бросились в глаза его грязные ступни и поджатые пальцы. Он надел шлем и вышел. Лаций уже должен был ждать его на окраине лагеря со своими всадниками. Взяв поводья у ликтора, Кассий приказал ему передать всем легатам приказ собраться у палатки консула сразу после первой смены караула3737
  Ночь у римлян делилась не на часы, а на караульные смены. За ночь караул менялся четыре раза.


[Закрыть].

Глава 43

Гай Кассий нашёл его у самого края лагеря. Легионеры, которых собрал Лаций, лежали на песке, раскинув руки в стороны, и даже не разговаривали. Рядом тускло горели несколько факелов. Звёзды рассыпались по всему небу, но Луны ещё не было видно.

– Надо вернуться на поле. Хочу осмотреть это место ещё раз, – тихо произнёс квестор. Лаций отдал приказ, и все встали. Разведчики первыми растаяли в темноте.

Ночь выдалась ясной и спокойной. Но Лаций не обращал на это внимания, думая о потерях. Четверо всадников скакали впереди и ещё четверо – сзади.

– Ты был у Красса? – спросил он.

– Да.

– Совсем плохо?

– Да. Надо срочно провести военный совет, – хрипло ответил Кассий. Лаций удивлённо посмотрел на него.

– Почему не сейчас? Может, надо было остаться в лагере и сразу собрать всех легатов? Что ты хочешь проверить?

– На дороге я видел несколько твоих легионеров. Из легиона Варгонта. Они направлялись на поле боя, чтобы спасти своих товарищей.

– Да, я разрешил ему это, – нахмурившись, сказал Лаций.

Они долго ехали в полной тишине, пока первая четвёрка не остановилась. Луна висела в небе, как огромный серебряный сестерций, освещая землю матовым светом. С небольшого холма было видно всё поле боя. Или, скорее сказать, место побоища. Уходящий в разные стороны песок напоминал серебристое покрывало, а чёрная полоса посреди – шрам со следами запёкшейся крови. Становилось холодно. Сильно хотелось пить. Лаций посмотрел вдаль. Ему показалось, что там что-то движется.

– Ты слышишь? – прошептал Гай Кассий.

– Нет. А что? – вдалеке по барханам и холмам расползались маленькие жёлтые точки. Это наиболее храбрые из парфян и арабов вышли на охоту за трофеями.

– Ты должен понимать, что раненых спасать некому.

– Ты сошёл с ума? Это не оправдание трусости. И ты это знаешь, – резко ответил Лаций.

– Хорошо. Тогда скажи, ты сможешь послать людей на верную смерть? Команда по спасению раненых – это не боевая центурия, Лаций. Их перебьют всех до одного. Или это тоже оправдание трусости?

– Нет, не оправдание. Но я не согласен, – он не мог представить себе, что они оставят раненых здесь.

– Хорошо, кого ты готов отправить спасать раненых? – устало спросил Гай.

– А разве надо кого-то посылать? Разве это не наш долг? Я сам готов пойти! – резко ответил он. Но частично в этих словах было раздражение от головной боли, которая никак не проходила.

– Я знаю, что ты хочешь мне сказать! Но ты не знаешь ещё самого страшного, – Кассий замолчал, и Лаций напрягся, потому что представить себе что-то страшнее предательства раненых товарищей он не мог.

– Ты о чём? – спросил он.

– О тех, кто остался в лагере, – квестор снова замолчал, чувствуя, что за его спиной умирают страшной смертью сотни воинов, а он, оставшись в живых, вынужден убеждать другого легата оставить их на произвол судьбы. – Если мы останемся в лагере до утра, то потеряем их всех!

– Что? Но ты же не хочешь… – попытался возразить Лаций, однако Кассий не дал ему закончить.

– Послушай меня, Лаций! У нас осталось около тридцати пяти тысяч боеспособных легионеров. Это в три раза больше, чем у парфян. В три раза! Ты слышишь?

– Да.

– Но они все до смерти напуганы и не смогут воевать ни завтра, ни послезавтра, ни даже в следующие иды. Ты сам сказал, что на месте парфян расстрелял бы нас на марше. Как ты думаешь, что они сделают на рассвете?

– Гай Кассий, – процедил сквозь зубы Лаций, – что ты предлагаешь? Бросить лагерь?

– Да, – коротко выдохнул тот. Восемь всадников, слышавших их разговор, испуганно зашептались. Лаций ожидал такой ответ, но тоже вздрогнул.

– Но кто будет отвечать за это? – спросил он.

– Военный совет. По возвращении мы сразу же проведём его в палатке консула.

– А остальные легаты?

– Они испуганы ещё больше. Только молчат и смотрят на Красса. Надеюсь, с Варгонтом ты поговоришь сам. Он упрямей тебя. И к тому же моложе. Поворачиваем назад. Подумай по дороге и предложи мне что-нибудь получше. Ты знаешь, я всегда готов выслушать серьёзное предложение, а не истеричные крики.

Вся дорога до лагеря прошла в молчании. Каждый думал о своём. И только когда их окликнул передний часовой, Лаций пришёл в себя. Узнав их, легионер сразу же что-то сказал квестору, и тот направился в сторону ближайшей палатки. Там на плаще лежал воин. Лаций тоже спешился. Остальные всадники ждали команды. Кассий о чём-то спросил центуриона.

– Нет, больше никого, – коротко ответил тот.

– Куда ранен? Что с ним? – донеслось до Лация.

– Две стрелы в спину. Стрелы короткие, не парфянские, – центурион наклонился и что-то показал Кассию. Тот покачал головой и повернулся к Лацию.

– Без сознания. Но тут и так всё ясно, – произнёс он. – Значит, вернулся всего один… Остальные – нет. Я приказал отправить за водой три восьмёрки разными путями. Вернулся один человек. С двумя стрелами в спине. Значит, после обоза Мария они не ушли. Кочевники уже ждут утра. Теперь представь, что будет с нами, когда выйдет солнце! – он посмотрел на Лация тяжёлым взглядом, и тот понял его без слов. – Идём, – коротко бросил квестор, и они направились к палатке консула. Раскалённая песчаная почва с заходом солнца предательски быстро остыла. Лаций подумал, что природа в этих краях слишком изменчива и непостоянна. Но он пока не мёрз. И даже поймал себя на мысли, что уставшим ногам эта прохлада кажется приятной. Как ему не хватало её этим утром! Но он даже представить себе не мог, что не будет ей радоваться вечером…

Возле палатки уже собрались все легаты и префекты. Наступало самое тяжёлое время – время принятия решения. И здесь нельзя было оставаться в стороне. Каждый должен был сказать либо «да», либо «нет». И Лаций – тоже.