Текст книги "Прощай, Бобров"

– Мария, даже если ты захочешь со мной поссориться, то всё равно у тебя ничего не выйдет. Мы же с тобой обо всём договорились. Через неделю я выхожу на стажировку в министерство, потом год армии. Осталось потерпеть совсем немного. Потом мы поженимся, и будем жить в Москве. И тогда, я надеюсь, ты перестанешь со мной ругаться.

– Я с тобой не ругаюсь,– зло буркнула Мария, – я не хочу жить в Москве.

– И я не хочу, но в нашей провинции нет внешнеэкономических отношений, а я не хочу протирать штаны товароведом на какой-нибудь овощной базе в районном центре.

– Всё равно ты не ответил мне, Бобров,– упорствовала Мария, – ты говоришь о чём угодно, только не о том, о чём я тебя спрашиваю. Ты просто увиливаешь от ответа.

– Тогда я просто не понимаю, что тебе нужно. Мария? Мы не в первый раз обсуждаем этот вопрос. Для меня здесь нет никаких проблем. Ты любишь меня, а я люблю тебя. Мы оба закончили учёбу и через год, после окончания практики поженимся. Так? Так мы договаривались? Так! Всё! Это моя позиция и мы об этом говорили уже сто раз. Ну что?

Вопросы ещё есть?

– Да, – решительно ответила она. – Кто такая Наталья Прокофьева?

Бобров молчал, сделав возмущённый вид. Он несколько раз обошёл Марию кругом, а потом остановился и схватился за голову.

– Да откуда в тебе это?! Мария? Какая Наталья? Зачем она тебе?

– Прокофьева мне не нужна! Но это дочка того самого Прокофьева, который устроил тебе это место в министерстве. Та самая Прокофьева, которая училась в вашем институте на технологическом факультете. Потом, она бегала к тебе в общежитие и тебя с ней часто видели на дискотеке. Ты думаешь, я забыла ту длинноволосую брюнетку, с которой ты спал во время первомайской демонстрации и про которую ты мне сказал, что это совсем не то, что я думаю. Так кто же она тебе? Сокурсница? Подружка? А может быть, это она – твоя невеста? И почему её папаша – влиятельный и богатый человек, председатель распределительной комиссии, профессор, отдаёт единственное и самое престижное место распределения какому-то Севе Боброву – простому провинциальному пареньку из ярославской глубинки. Так, что ты мне на это скажешь?

– Я уже говорил тебе, Маша, что она мне безразлична, – процедил он недовольно сквозь зубы. – Я уже говорил тебе об этом. Много раз.

– Но не ты ей! Это я тебе точно говорю. Она опутывает тебя. Это аванс, Бобров. И тебе придётся расплачиваться за мой счёт. За мой счёт!

– Я и не предполагал, что ты можешь быть такой злюкой. Мы же договорились, что больше не будем вспоминать о том случае. У всех бывают необдуманные, случайные проступки, но всё это уже в прошлом.

– Нет, Бобров, не у всех! У меня их не было, потому что я люблю тебя, и все свои поступки я определяла только с этой позиции. Я никогда не старалась причинять тебе огорчений, зато ты преуспел.

– Ладно, Мария, хватит! – миролюбиво, но достаточно решительно остановил он её. – Ну, хватит, я устал от твоих нравоучений. Почему бы нам не воспользоваться свалившейся манной небесной, а? У них могут быть свои планы, а у нас свои. Я не хочу с тобой ссориться. Ну, в чём я виноват? Я же не жил, как ты, в тихой и мирной обстановке, среди любимых, родных и заботящихся о тебе людей. Общежитие есть общежитие. Там свои правила, свои законы, пойми меня, всё это уже позади. Ну, не мог же я закрыться от всех и жить как монах – отшельник в скиту. Там бы этого не поняли. Представь себе, что было бы, если бы и ты жила в общежитии…

Конечно, он оговорился и сразу понял, что сказал глупость и испугался, что она его именно так и поймёт.

– Прости, Мария, я не так выразился, ты меня не так поняла.

Но было поздно. Она побледнела, и это было очень заметно.

– Именно так я тебя и поняла, – едва слышно сказала она. – Спасибо.

– Мария…

– Здравствуй, Мария. Вот я и приехал.

– Здравствуй, Сева. Проходи в дом. Пальто можешь повесить вот сюда, пошарь там вешалку, – она показала рукой на угловой стенной шкаф и ещё раз вежливо пригласила в дом. – Проходи. Прости, но прислугу не держим.

Он заметно улыбнулся её последней фразе, но ничего не ответил. Из аккуратной прихожей он прошёл в очень большую и тёплую гостиную. И чистота и консервативность обстановки были под стать характеру Марии.

Боброва удивило отсутствие её мужа. Он хотел спросить, но промолчал и, проигнорировав приглашение сесть за стол, уселся молча в углу комнаты, на край большого и уютного дивана.

Проводив его взглядом, Мария села за стол, покрытый очень красивой накрахмаленной белой скатертью. Они немного помолчали. Первой заговорила Мария:

– Ты был у нас? В Покровке?

– Да, Мария, – обрадовано ответил он. Она заговорила об общем, и это ему показалось хорошим признаком. – Твоя мама сказала, что ты живёшь здесь, что ты замужем, но она не знала твой точный адрес. Так она сказала. Наверное, не хотела мне его давать.

– Как она? – спросила Мария, пропустив мимо ушей последнюю реплику. – Как она себя чувствует? Как ты нашёл её? Я не видела её с лета.

– Она здорова. Я рад за неё. Она почти не изменилась. Просила кланяться. Мы были на кладбище, помянули твоего папу, мою маму. Я в Покровке был не долго, переночевал у Аркадия. Утром посмотрел его комбинат, потом заехал к Насте в Ярославль, посмотрел, как она живёт, видел её очаровательных детишек. Вот и всё.

– Всех увидел, молодец. Ты давно приехал?

– Сюда? Сегодня утром, я был по твоему старому адресу, мне дали твой телефон.

– Я сюда переехала совсем недавно, и еще даже не успела сообщить маме свой новый адрес. Как ты понимаешь, она не хочет переезжать к нам.

– Да, я догадался. Она мне говорила об этом и я её понимаю. Твой отец был прекрасным человеком, и я представляю, как его ей не хватает.

– Не только ей, – грустно сказала Мария. – Мне тоже не хватает папы.

– Конечно. Я не так выразился, всем нам его не хватает. Он много сделал для меня, когда мы учились в школе. Ты же помнишь об этом. Если бы не твой отец, скорее всего, я стал бы этаким заурядным бандитом. А их сейчас и без меня хватает, кажется.

– Не греши на себя, Бобров, – успокоила она его. – А на чём ты приехал?

– Я на машине. В Москве сейчас много французских представительств, у меня там много друзей и мне даже не пришлось брать машину на прокат. Просто взял на время.

– Хорошо. Тогда я, пожалуй, оставлю тебя ненадолго одного. Скоро будем ужинать, Сергей уже едет, подождём его немного. Сергей – это мой муж.

– Я догадался, Мария.

Она встала из-за стола, прошла через всю комнату и остановилась перед дверью, ведущей на кухню.

– Не скучай, Бобров, я ненадолго.

Всеволод Бобров остался один. Он встал со своего места и медленно пошёл по комнате, разглядывая обстановку. Долго рассматривал фотографии в разных рамках, ими было увешано полстены над диваном. С удовольствием рассматривал некоторые знакомые с детских лет лица. Очень понравились ему большие напольные часы в тяжёлом и красивом ореховом футляре. Нижняя часть футляра под маятником была основательно забита старой, почти уже серой ватой. Вероятно, подумал Бобров, бой часов уж слишком утомлял хозяев, и вата была единственным спасением.

Комната была со вкусом обставлена старинной, иногда даже антикварной мебелью. Даже обои на стенах, классические, серебром по серому и зелени, выдавали консервативный характер владельцев дома.

Бобров не любил такой стиль, ему казалось, что все эти «ампиры», «рококо», «барокко» только тормозят развитие человеческой личности. Все эти резные карнизы, тяжёлая дворцовая лепка на потолках и стенах, узорчатая мебель цепляет человека за самое его слабое место – за память и не даёт рвануться вперёд. Ему не нравились тяжёлые хрустальные люстры, огромные и цветастые восточные ковры, золотистые рамы, обрамляющие дурацкие картины старинных художников. Особенно Бобров ненавидел абажуры с кистями. На абажуры с кистями у Боброва была аллергия.

Тяжёлый и глухой бой часов прервал его размышления и подтвердил догадку о применении серой ваты. Он бросил рассматривать фотографии и подошёл к часам. Малая стрелка уже почти дотягивалась до римской цифры девять, а громоздкий маятник медленно, но уверенно тащился из стороны в сторону.

Под циферблатом было укреплено медное изображение двуглавого орла – герба Российской империи. Два глаза гордой птицы словно моргали ему, так казалось из-за блестящей ножки болтающегося маятника. Внизу, под гербом была какая-то полустёртая временем надпись. Бобров уже хотел вытащить очки, чтобы внимательно разобраться в ней, как сзади послышался шорох. Он резко обернулся.

То, что он увидел, чуть не повергло его в шоковое состояние, хотя и было самым обыденным явлением. Перед ним стояла маленькая девочка с очень серьёзным лицом. Она была аккуратно одета и причёсана. Серьёзность её лица не могли скрыть её миловидности. Она словно ждала, когда же он, наконец, полностью сконцентрирует на ней своё внимание и, дождавшись, вежливо поздоровалась с ним:

– Здравствуйте.

– Здравствуйте, – ответил ей Бобров, улыбаясь и вежливо кивнув головой.

Ребёнок у Марии? Бобров не знал об этом, вернее, он знал, что у неё нет детей. Её мать ни словом не обмолвилась, что у неё есть внучка. Ребёнок не вписывался в планы Боброва, он мог всё разрушить. Как же так? Неужели? Он даже не мог предположить, что у неё могут быть дети от этого брака. Вернее, он знал точно, что у неё нет детей.

– А меня зовут Аня, и я здесь живу. А вас как зовут? – продолжала девочка.

– Меня зовут Всеволод Константинович Бобров. Если хочешь, то ты можешь меня называть просто – дядя Сева. Я приехал к вам в гости.

– Очень приятно,– весело ответила Аня. – Но мне кажется, что вы не в гости приехали.

– Почему? – недоумённо спросил Бобров.– Почему я приехал не в гости?

– А потому что, когда приезжают в гости, то обязательно привозят подарки, – улыбаясь, ответила девочка.

– Ах, вот оно что! – облегчённо вздохнул Бобров. – Конечно же, ты права и я тебе сейчас всё объясню. Я приехал очень поздно и не думал, что увижу тебя, думал, что ты уже спишь. И поэтому, твой подарок я оставил в гостинице. Но завтра, рано утром обязательно привезу. Он не заставит себя долго ждать.

– Не забудете, дядя Сева, – обрадовано, но немного строго спросила Аня.

– Никогда! – пообещал Бобров. – Я умею держать своё слово.

– А хотите, я вам принесу нашего кота. Вам же надо и с ним познакомиться. Я сейчас.

Аня побежала за котом, и Бобров ненадолго остался один. Но зачем Мария скрывает от родных, что у неё есть ребёнок. Скрывает? Но это невероятно, они бы знали. Ему никто ничего не сказал. Не может быть, чтобы они не знали об этом.

Мозг лихорадочно заработал, просчитывая варианты. Ребёнок не вписывался ни в один из них, это было почти непреодолимое препятствие. Ребёнка она никогда не оставит. Ни ребёнка, ни отца ребёнка. Зная характер Марии, он понимал, что у него может ничего не выйти именно из-за этого прелестного существа. На вид девочке было лет семь-восемь. Последний раз они виделись давно, нет, он него не скрыли бы, он бы всё равно узнал, он бы почувствовал, в конце – концов. Наверное, это дочь её мужа, да, конечно, как же это он сразу не догадался. Надо расспросить девочку про папу, так, осторожно…

– Вот, знакомьтесь. Это наш кот. Правда, он очень красивый? – радостно сказала она, почти с трудом удерживая на руках огромного толстого чёрного кота, лениво свернувшегося в клубок.

– Очень красивый кот, – постарался оторваться от своих мыслей Бобров и погладил его, – ну и как же его зовут? Васька?

– Нет, что вы! Васьками называют простых уличных котов. А наш котик – породистый, персидский. Его мама, папа, братья и сёстры и остальные родственники живут в Персии, а он переехал к нам. А зовут его – Боб!

– Как? – чуть не вскликнул от неожиданности Бобров. – Как его зовут?

– Боб! – ещё раз с гордостью за своего любимца сказала Аня и кот, словно почувствовав, что разговор зашёл о нём, лениво приоткрыл один глаз и недружелюбно посмотрел на Боброва. Потом широко и сладко зевнул, да так раскрыл свою пасть, что Бобров сразу же поверил, что это тигры произошли от котов, а не наоборот.

Он хотел было погладить тёзку, но потом передумал, и тут в дверях появилась Мария.

– Я вижу, что вы уже познакомились. Ну и хорошо. А теперь, Анечка, попрощайся с дядей Севой и тебе пора спать.

– Ну-у-у,…я вас прошу, Мария Александровна…– затянула жалостно девчонка.

– Мария Александровна? – тихо повторил вслед за Аней Бобров и обрадовано улыбнулся. Он был рад, что его догадки оправдались.

– Я вас прошу, – продолжала хныкать девчонка – у нас ведь гости и папа сейчас приедет. Можно, я хотя бы папу дождусь, я его и так не часто вижу.

– Ну, хорошо, тогда займи пока дядю Севу,– ласково отозвалась Мария. – Папа скоро приедет, а у меня дела на кухне.

– Какие дела? Вкусные? – не отставала от неё Аня.

– Очень. Ты не голоден? – она посмотрела на Боброва. – Я могу сделать бутерброды.

– Нет, – он сделал отрицательный жест рукой – лучше подождём. Я обедал, – почему-то соврал он, – не очень давно.

– Ладно, – Мария продолжала улыбаться и хотела ещё что-то сказать, как раздался звонок в дверь. Она посмотрела на девочку. – Кто к нам пришёл?

– Папа! – радостно крикнула Аня и, бросив своего любимца на диван, кинулась к дверям. Кот даже не шелохнулся, словно большая меховая игрушка он распластался на диване. Мария посмотрела ей вслед и сняла фартук.

– Что ж, вот и муж приехал. Сейчас будем ужинать.

– Бобров, я с кем разговариваю? Встань, Бобров, – грозно приказала классный руководитель 8 «а» класса Юлия Петровна. – Итак, Бобров, с сегодняшнего дня ты больше не будешь сидеть за последней партой. Хватит! Бери свой портфель и садись рядом с Боголюбовой. Теперь ты на всех уроках будешь сидеть рядом с Боголюбовой…– в классе захихикали, – разговорчики в классе! Что это за цирк!? – моментально прервала веселье Юлия Петровна. – Итак, Бобров, я жду. Ты что стоишь, как памятник? Пересаживайся.

– Не буду я сидеть с Боголюбовой. Не хочу, – упрямо огрызнулся Сева Бобров.

– Это почему же, Бобров? – строго спросила Юлия Петровна. – Смотри на меня!

– Не хочу! – вновь пробурчал Бобров, упрямо отводя свой взгляд куда-то в сторону.

– Ладно, Бобров, тогда вызовем мать, исключим тебя из школы. Ты же комсомолец, Бобров, а разводишь анархию! Хочу – не хочу! Что это за фокусы? Ишь ты, – не хочу! Здесь я даю указания, Бобров! Скоро ты скатишься на сплошные двойки и тройки. Так, я считаю до трёх. Или ты, Бобров, идёшь и садишься рядом с Боголюбовой или берёшь свой портфель и вон из школы. А завтра с матерью, на педсовет! Всё понятно? Раз…Бобров, два Бобров, три…

Сева Бобров вытащил портфель из-под парты, небрежно бросил в него учебные принадлежности со стола и медленно, вразвалочку пошёл вперёд. Около парты Боголюбовой он остановился и закатил глаза к потолку. Маша Боголюбова, даже не посмотрев на него, вся покраснела и потихоньку отодвинулась на самый край парты.

Бобров небрежно уселся рядом, бросил на пол свой портфель и демонстративно повернулся спиной к соседке.

– Бобров! – не отставала от него классный руководитель.– Так не сидят за партой. Сядь, как положено, Бобров, я с тобой не шучу. Не отнимай наше время. Повторяю, теперь ты всегда будешь сидеть за этой партой, рядом с Машей Боголюбовой. Теперь ты понял? Повтори, что я сказала.

– Теперь я всю жизнь буду сидеть рядом с Боголюбовой…

Класс вновь заметно активизировался, раздался дружный смех.

– Всю жизнь не надо, Бобров. Повтори, что я сказала, дословно и не выдумывай.

– Теперь я должен на всех уроках сидеть за этой партой. С Боголюбовой.

– Правильно, Бобров. Молодец! Теперь ты можешь сесть. И запомни, что с учителем не спорят. А если ты думаешь по-другому, то я вызову твою мать в школу. Итак, Бобров, ты думаешь по-другому?

Юлия Петровна знала слабое место своего ученика. Он не любил огорчать свою мать и этим выгодно отличался от многих своих сверстников.

– Нет, – тихо произнёс он.

– Громче, Бобров, я ничего не слышу.

– Нет. Я не думаю по – другому, – окончательно смирившись, почти крикнул Бобров.

– Не кричи. Не глухие. Ну вот, – удовлетворившись своей нелёгкой победой, Юлия Петровна немного подобрела, – видишь, какой ты молодец. А теперь, начнём урок, – она обвела класс своим пристальным взором и снова остановилась на Боброве. – Бобров, на чём мы остановились в прошлый раз? Надеюсь, ты помнишь, о чём мы говорили?

Сева тяжело встал из-за парты. Он понимал, что он жертва сегодняшнего урока. Опять закатив глаза к потолку, он постарался сделать вид думающего человека.

– Ну-с, о чём же мы говорили? Класс, без подсказок, – торопила его Юлия Петровна.

– О боге,…о том, что бога нет. Про религию и религиозные войны.

– Правильно, Бобров. Бога нет, хорошо, ну…а теперь расскажи нам о нём, расскажи…

– О ком мне рассказывать? – удивлённо спросил Бобров.

– О боге!

– А что о нём рассказывать, если его нет, – философски заметил Бобров, простодушно уставившись на Юлию Петровну. Одноклассники снова весело отреагировали на его выходку. В душе Юлия Петровна не могла не оценить железную логику своего ученика, но она не поддалась этому и мудро заключила:

– И всё же, Бобров, я чувствую, что мне всё равно придётся поговорить с твоей матерью. Садись, Бобров.

– Зачем?– обиженно протянул Бобров.– Из-за бога, что ли?

– Из-за бога тоже, – Юлия Петровна хлопнула ему указкой по плечу. – Садись на место. Ладно, откройте свои тетради, приготовьте свои письменные принадлежности. Будем готовиться к большой и важной теме истории нашей великой страны – «Отечественная война русского народа 1812 года».

Юлия Петровна пошла вдоль парт, проверяя наличие ручек и тетрадей. Сева начал рыться в сумке, бросился шарить по карманам в поисках ручки, но когда понял, что куда-то её дел, обречённо опустил голову.

– Да, Бобров,– злорадно улыбаясь, словно решив доконать его окончательно, Юлия Петровна медленно и торжественно подходила к нему, – где же твоя ручка? Ну? Чем ты собираешься писать? Пальцем? Носом?

– Не знаю, – почти безразлично буркнул уставший от её придирок Сева.

– Значит так, Бобров. Сегодня я тебе ставлю двойку за срыв урока, а завтра придёшь в школу с матерью. Весь класс должен знать, что я не потерплю разгильдяйства на своих уроках, весь класс должен знать…

– Юлия Петровна, Юлия Петровна, можно мне, – приподняв локоть, очень тихо, но уверенно раздался голос соседки Боброва, – можно мне сказать?

– Тебе чего, Боголюбова? – раздражённо ответила классный руководитель, недоумённо уставившись на тихоню – отличницу.

– Ручка, – Мария держала в руках маленькую шариковую ручку, – это его ручка, она закатилась под парту, когда он пересаживался.

– Ты что, Боголюбова – его адвокат? – она подозрительно рассматривала ее и ручку.

– Нет, Юлия Петровна, но его ручка упала и закатилась под парту, – не моргнув глазом, ответила Мария, – честное слово…

– Хорошо,– недовольно пробормотала Юлия Петровна, – бери свою ручку, Бобров. А ты, Боголюбова, прежде чем давать честное слово, думай. «Честное слово» – от слова «честь», поняла? Не разбрасывайся честью – пригодится. Итак, пишите…

Вопрос о вызове матери в школу и о двойке отпал сам по себе, чему Бобров был несказанно рад. Он немного полюбовался незнакомой ему ручкой и почти прошептал:

– Спасибо.

Всеволод Бобров или как его называли одноклассники – Бобёр был непререкаемым лидером в классе. С ним считались и старшеклассники, особенно, когда он прочно занял место центрового игрока в школьной сборной по волейболу. Он был высокого роста, тёмно-русые непослушные волосы красиво обрамляли правильную и приятную форму лица, а слегка раскосые, почти чёрные глаза заставляли вздрагивать не одно девичье сердце. Вся его фигура, его ровные и спокойные движения говорили о полной уверенности в себе, характер у него был не жесткий и доброжелательный. Учился он ровно, никогда не высовывался, считался стабильным середнячком и внешне не напрягался, не стремился к высоким результатам в учёбе. Несмотря на то, что он был чаще всего организатором всех проделок в классе, учителя его любили. Он не был злым и мстительным, а несправедливость воспринимал очень болезненно. Классная руководительница Юлия Петровна не без оснований полагала, что он способен на большее и была весьма требовательна к нему, она считала его легкомысленным и немного ленивым.

Городок в Ярославской области, где они жили, был небольшим, даже маленьким и все обо всех знали всё. Городок уютно расположился на берегу полноводной и красивой Волги. Большой старинный православный собор в центре, с десяток крепких купеческих хором прошлого века с претензией на имперскую роскошь и длинные, почти сельские улицы с одноэтажными аккуратными домами, которые лучами разбегались от центра в разные стороны. По утрам и по вечерам кое-где ещё гоняли по улицам коров, а козы, куры и утки всё ещё оставались главной достопримечательностью местной фауны. Особенно красив городок был весной, когда цветущие фруктовые деревья наполняли его удивительным ароматом, закрывая всё вокруг новой, только что родившейся изумрудной зеленью. И имя у городка было старинное, красивое – Покровка.

На окраинах уже было потеснее, построенная ещё в начале прошлого века небольшая пилорама стала огромным деревообрабатывающим комбинатом. Комбинат всё увеличивался за свои почти сто лет существования и превратился в непонятного промышленного монстра, без какого-либо намёка на архитектуру. Почти друг за дружкой следом по побережью портили воду хлебный и молочный заводы, всевозможные мелкие мастерские – заводики и совсем маленькая кондитерская фабрика.

Особняком пыхтел трудяга – порт, а за ним прятался небольшой судоремонтный завод. В двадцати – двадцати пяти минутной лёгкой прогулки от центра раскинулись кирпичные пятиэтажные коробки жилого микрорайона с тяжёлым кубическим зданием клуба в центре, с тремя школами и десятком детских садов, маленьким, почти игрушечным стадионом и кинотеатром. Ни железнодорожного вокзала, ни, тем более, аэропорта, в Покровке не было, была маленькая проходящая станция недалеко от города. Бешено развивающиеся коммуникационные революции благополучно обходили её стороной. До больших городов добирались или рекой весной – летом, а зимой автобусом через новый мост, перекинутый недавно на другую сторону реки.

Другая сторона реки издавна называлась татарской и, хотя всё давно перемешалось, но название за противоположным берегом сохранилось. Здесь, на самой окраине, за которой уже раскинулись лесные просторы, находилось самое таинственное и загадочное место городка – холм Кочубея, большая земляная насыпь высотой в шести – семиэтажный дом. Старики из татарских деревень часто приезжали сюда и говорили, что это старинная братская могила татарских воинов.

Ну, а дальше уже начинался лес, сначала редкий, напоминавший из-за своей ухоженности городской парк, а потом большие и крупные деревья всё чаще и чаще создавали местами почти таёжный пейзаж. Эти места были очень красивыми, особенно сюда любили приезжать художники. Поговаривали, что в давние времена сюда часто приезжал на этюды сам Шишкин. Летом население городка увеличивалось почти втрое, уставшие от асфальта москвичи с удовольствием отдыхали здесь целыми семьями. Свежее молоко, овощи и фрукты, хорошая рыбалка и грибные места, доброжелательное население и недорогие цены временного жилья выгодно дополняли романтические пейзажи.

В центре городка, в старинном трёхэтажном здании располагалась центральная городская больница. Впрочем, она была единственной в городке, а центральной её прозвали, наверное, потому, что она была в центре. В этой больнице главным врачом работал Александр Николаевич Боголюбов – человек с очень добрым характером. Он был среднего роста, носил аккуратную клинообразную бородку, большие очки и знал, что его за спиной часто называют «Айболит». Он был старомоден, очень вежлив, своих пациентов называл не иначе, как «сударыня» или «батенька».

– Ну-с, что у нас болит, «батенька» – так он обычно приветствовал очередного больного и в выражение « у нас» искренне вкладывал своё, не скрываемое соучастие. Он любил людей, они отвечали ему тем же. Здесь же, в больнице работала его супруга, тоже врач и её тоже звали Александра Николаевна. И они оба души не чаяли в своём единственном ребёнке – дочери Марии.

Жили они в новом и очень красивом доме. В нём была большая гостиная с изразцовым камином и три спальни на втором этаже. Самую светлую и удобную комнату родители отдали дочери, маленькая спальня досталась им самим, а последняя комната предназначалась для гостей, но чаще всего она использовалась хозяином дома под рабочий кабинет.

Утром, после завтрака, все вместе они выходили из дома, родители отвозили дочь в школу на тёмно-синей аккуратной и ухоженной «Ладе», а потом и сами отправлялись на службу. Все вечера маленькая семья обычно проводила вместе, родители были большими домоседами и с удовольствием наслаждались обществом своей, так быстро и незаметно повзрослевшей дочери.

Сева Бобров с мамой жили в кирпичной пятиэтажке, в маленькой однокомнатной квартирке. Отец Севы и муж Алины Михайловны – так звали маму Севы, получил эту квартиру от государства, работая пожарником, почти перед самой своей трагической смертью. Он погиб от ожогов и удушья при тушении пожара на торфяниках. Сева тогда был маленьким, ему исполнилось всего три года. Отца он не помнил. Алина Михайловна, не имея никакого образования, устроилась на работу санитаркой в центральную больницу. Чтобы как-то выжить и прокормить маленького, но быстрорастущего сына ей приходилось брать бельё в стирку, убираться по вечерам в конторских помещениях. Потеряв мужа, она жалела о том, что в своё время не продолжила учёбу и не получила никакой стоящей профессии. Очень трудно было сводить концы с концами, но оставалась надежда на скорое благополучие, надежда реальная и оправданная – подрастал сын, превращался в настоящего мужчину. Сева хлопот матери не причинял, был послушным и уважительным ребёнком. Мать с затаённой гордостью любовалась своим рослым и красивым сыном. Она стеснялась своего положения, бедность было трудно скрыть в небольшом городке и ей казалось, что это может сказаться на будущем сына. Она была привлекательной женщиной и вполне могла составить счастье для любого мужчины. Но она боялась, она не знала, как это отразится на сыне. Хоть и был выбор, но она решительно и окончательно поставила крест на своей личной жизни.

Сева помогал матери, как мог, он любил её и принимал посильное участие в её хлопотах. Он разносил чистое бельё по адресам клиентов, встречал мать с ночной смены, и часто по выходным дням помогал ей убираться в больнице. Всё шло привычно, ровно и спокойно, как-то само по себе и Алина Михайловна больше всего боялась каких-либо изменений. Когда Сева увлёкся спортом, она облегчённо вздохнула, слава богу, у него появилось занятие, и она всячески благоприятствовала этому, хотя дополнительных расходов было не избежать.

– Мама, а нас с Сафоновой пересадили, – весело сообщила Мария школьную новость только севшим ужинать родителям.

– Да? – желая показать заинтересованность и не обидеть дочь, устало ответила Александра Николаевна и последовательно спросила: – Ну и зачем?

– Юлия Петровна говорит, что отличники не должны сидеть вместе, что класс – это единый и дружный коллектив и отличники должны помогать отстающим.

– Она правильно говорит. И кто же сейчас твоя соседка? Отстающая?

– Нет, мама, никогда не догадаешься, не соседка и не совсем отстающая, – так же весело ответила Мария. – Ко мне посадили Боброва.

– Боброва? Это, какого Боброва? – уже с интересом спросил отец.

– Севу Боброва, папа. Всеволода…

– Послушай, Шурик, – немного задумавшись, обратилась Александра Николаевна к мужу, – это какой Бобров? Кажется, это его мать работает санитаркой в хирургическом отделении? Её зовут Алина Боброва. Ты ведь знаешь её?

– Возможно. Да, кажется, это её сын. Я видел этого парня несколько раз в больнице.

– Сын?– действительно заинтересовавшись, она почти отложила ужин и задумалась. – Но почему его посадили именно с тобой, Маша? Юлия Петровна не объяснила?

– Я не знаю, мама. Но Сева неплохо учится, у него и троек немного. И потом, он известный в школе спортсмен, недавно они ездили в Ярославль на областную межшкольную спартакиаду и взяли там третье место.

– Оставь, Маша, причём тут твоя спартакиада,– перебила Александра Николаевна дочь и снова обратилась к мужу: – Шурик, зачем его посадили с Машей? Не могу понять.

– Послушай, Саша, – поняв по интонации жены, что предстоит основательный разговор, он взял салфетку и принялся старательно вытирать уголки рта, – я не понимаю, что тебя так взволновало и почему ты об этом спрашиваешь у меня? Не я же их пересадил. И вообще, я не думаю, что нам следует вмешиваться в дела Юлии Петровны. Она опытный педагог. Класс, как сказала наша дочь – это единый и дружный коллектив и я не понимаю, что тебя не устраивает?

– Меня!? – достаточно обиженно ответила Александра Николаевна.– Меня!? Мне непонятно, почему Маша, которая сидела за партой с Анастасией Сафоновой целых три года, теперь будет сидеть с Бобровым. Это может отразиться на её учёбе. Что здесь непонятного!?

– Мама! – не выдержала Мария, чуть не плача от обиды.

– Не перебивай старших! – категорически отрезала Александра Николаевна. – Я завтра же пойду в школу и поговорю об этом с Юлией Петровной.

– Этого нельзя делать, Саша, – спокойно ответил ей доктор.

– Почему? – недовольно спросила Александра Николаевна, не скрывая своего раздражения на спокойную, как ей казалось, реакцию мужа.

– Ты поставишь Марию в неловкое положение. И потом, объясни мне, чем тебя не устраивает Бобров? Может быть, он не устраивает тебя, Маша? – отец обратился к дочери, желая как можно скорее закрыть эту тему, понимая, что ей неприятен этот разговор.

– Меня он устраивает, – чётко и почти членораздельно произнесла Мария, – меня не устраивает то, что вы этому придаёте такое большое значение. А с Сафоновой я сидела не три года, а два, и терпеть её не могла всё это время. Как и она меня, кстати…

– Это что за тон, Маша!? Видишь, Шура, уже началось. Сафоновы, Маша, – это друзья нашей семьи и её отец, отец Насти…

– Я знаю, мама. Отец Насти Сафоновой – директор домостроительного комбината, а мама Севы Боброва – санитарка в больнице. Тебя ведь только это не устраивает? – сама того не ожидая, почти сорвалась Мария.

– Мария! – крикнула ей мать.– Мне не нравится, как ты разговариваешь со мной! Это что за тон?! И что это за выдумки?

– Шура! Маша! Немедленно прекратите! – попытался разрядить обстановку доктор.