Текст книги "Прощай, Бобров"

Поразило меня совершенно другое. Отношение к происходящему учеников школы. И мне кажется, что сейчас это – самое главное. Ваше абсолютное безразличие к судьбе своего товарища. Сначала вы безразлично наблюдали, как Бобров ударил Сафонова, теперь также цинично наблюдаете, как бьют Боброва. Я не говорю о его вине. Он, конечно же, виноват. Никому не дозволено поднимать руку на человека и каждый, кто это сделает, достоин осуждения.

В медицине есть такое понятие – консилиум. Вы, конечно, слышали об этом. Когда в сложных и спорных случаях собираются врачи, чтобы поставить общий диагноз. Обычно консилиумы проходят долго, нудно и очень жарко. А как же! Ведь решается жизнь человека! И сейчас, вот здесь, прямо на ваших глазах решается судьба этого парня. И неужели нет ни одного человека, я ещё раз напомню об отчаянной попытке классного руководителя, ни одного человека, который подал бы свой голос в защиту этого парня. Откуда в вас такое безразличие?! Такое равнодушие, переходящее в цинизм и я бы даже сказал, в нахальство. Зачем вам такой школьный совет, который безропотно подмахивает бумажки администрации? Чему же нам ещё удивляться?! Молчаливые, безразличные пастыри – молчаливое, безразличное, прошу прощения, стадо!

Я бы даже сказал, что решается не только участь Боброва, не мешало бы и всем вам подумать о своём будущем. Холодная и безразличная молодёжь! Наверное, я вам покажусь немного нудным, старомодным, но, что же делать…и читать нравоучения я вам не собираюсь, для этого у вас есть и дирекция, и педагогический совет, и совет школьных старост, и даже попечительский совет. Но, если позволите, мне хотелось бы рассказать вам одну небольшую историю из совсем недавнего прошлого. Мне рассказал об этом один мой пациент.

Случилось это, как я уже говорил, совсем недавно. Тогда наша страна выполняла, так называемый интернациональный долг, в соседней южной стране. Я не собираюсь сейчас выносить на ваше обсуждение политические мотивы этой авантюры тогдашнего руководства. Бог с ними, история и время всё поставит на свои места. Жаль только тысяч ни в чём не повинных людей. Так вот, тогда совсем ещё молодой лейтенант медицинской службы, едва получив, вместе с институтским дипломом и погоны офицера, был отправлен в действующую армию. Чужая страна, чужие люди, чужие обычаи…там всё было по-другому. В первый же день его прикомандировали к медсанчасти одного батальона, и он тронулся туда с оказией – неполным взводом отдемобилизованных солдат во главе с сержантом. Их было семеро, все они были солдаты – срочники. У них уже закончился срок срочной службы и последнее задание, которое они получили – это сдать оружие в штабе полка, получить документы, деньги и сесть в самолёт, чтобы отправиться на нём домой. Накануне они все переоделись в парадную форму, надели ордена, знаки отличия – это были опытные и сильные солдаты. Лейтенант был у них восьмым. Они даже не знали, как зовут их случайного попутчика.

В предгорье, под нещадным солнцем молодой и неопытный офицер забыл обо всех инструкциях и предосторожностях. Он даже не успел прослужить целый день. Новые и тяжёлые ботинки натёрли ноги, и он остановился в тенёчке, отстав от группы, чтобы хотя бы немного отдохнуть. Сначала он подумал, что это был солнечный удар. Но когда он пришёл в себя через некоторое время, он почувствовал, что у него связаны руки за спиной, а во рту грязная тряпка. Тяжело болел затылок и он понял, что попал в плен.

Огромные, загорелые дочерна мужики в длинных до земли халатах ходили вокруг него, брошенного как связанного барана. Они даже не обращали на него внимания, что-то говорили на непонятном языке, кто-то злобно поглядывал в его сторону, кто-то просто ухмылялся. Лейтенант стал их добычей. Одно он понял сразу, что ничего хорошего в этой ситуации ждать не придётся. Чертовски обидно было попасть в плен в первый же день службы. Он был молод и даже война ему раньше казалась немного романтическим предприятием, но действительность оказалась такой простой и до смешного глупой. Обиднее всего было ощущать, что тебя бросили свои же, ему даже казалось, что горцы иронизируют, надсмехаются именно по этому поводу. На груди у лейтенанта висел на обычном шелковом шнурке маленький золотой крестик – подарок бабушки. Лейтенант очень дорожил им. Природный отблеск металла привлёк внимание, и длинная волосатая рука бесцеремонно потянулась к распахнутой груди. Лейтенант сделал отчаянную попытку спасти свой крест, прижавшись к нему подбородком, но получил сильный удар в челюсть. Потом он почувствовал, как за шнурок сильно дёрнули и вдруг услышал на чистом русском языке:

– Что, офицер, боишься без креста остаться? Не бойся, будет тебе крест.

Говоривший с ним усмехнулся, а два здоровяка схватили лейтенанта под руки и поставили на ноги. Тогда тот, кто говорил с ним, подошёл к нему поближе, почти вплотную. Правую руку он держал за спиной и вдруг левой, свободной рукой, он резко рванул гимнастёрку на груди лейтенанта.

– Получай свой крест, этот у тебя никто и никогда не отберёт.

Это было последнее, что он услышал. От сильной боли он потерял сознание и запах горелого мяса после этого долго не покидал его. Пришёл он в себя только ночью, от холода. В горах ночи очень холодные. Медленно он ощущал на своей груди крест неправильной формы, вернее волдыри от ожогов. Боль потихоньку проходила, но другая боль, более тяжёлая не покидала его всё это время, она пронизывала его насквозь, она заставляла его плакать. Мысль о том, что он брошен своими, что он оказался никому не нужным, не давала ему покоя. Сердце было переполнено обидой, стыдно было перед противником, а те, словно читали его мысли, весело переговариваясь между собой.

Утром ему развязали руки, поставили перед ним котелок с какой-то полупрозрачной жидкостью, положили лепёшку. Есть он не мог, и тогда, минуту подождав, лепёшку у него отобрали, а жидкость выплеснули прямо под ноги. Опять связали руки, но теперь уже спереди, привязали конец верёвки к седлу, и на рассвете отряд тронулся в горы. Лейтенант был пленником, но тогда он не знал, что горцы пленников не убивают, они относятся к ним как к своей добыче. Убивать офицеров было не выгодно, выгоднее было их обменять на своих пленников или на что-нибудь нужное в хозяйстве.

Александр Николаевич вдруг замолчал, на какое-то мгновенье ему стало трудно говорить. Аудитория терпеливо ждала, в аудитории стояла абсолютная тишина. Доктор немного закашлял, кто-то догадался и быстро поставил перед ним стакан воды. Он поблагодарил кивком головы, отпил пару глотков и ещё раз оглядел аудиторию. Тишина стояла неимоверная, никто не шелохнулся, аудитория продолжала терпеливо и вежливо ждать.

– Теперь о самом главном. Те семеро не бросили его, всё это время они шли следом, выжидая удобный случай, чтобы отбить своего лейтенанта. Своего, хотя они не знали даже его имени. Они не оставили его, потому что он был свой! Свой! У них была одна родина, одна армия. Они не бросили его и погибли все, все семеро, в живых остался только тот молодой и глупый лейтенант. Их последним заданием было сесть в самолёт и отправиться домой, к своим матерям, к своим любимым. Но они не смогли выполнить это задание, потому что они защищали друг друга. Подумайте об этом…

Наше общество находится на переломном этапе, наша страна в кризисе. Но это не кризис экономики, его можно пережить. Это человеческий кризис. Стало обычным делом предать друга, бросить его в беде, оставить на произвол судьбы старых и беспомощных родителей, бросить только что родившегося ребёнка. Я уже не говорю об алкоголизме, наркомании, проституции…общество не имеет механизмов осуждения бесчеловечности, мы стали слишком холодными, слишком расчётливыми, слишком беспринципными.

В данном конкретном случае меня покоробило ваше отношение к судьбе своего одноклассника. Я сомневаюсь, что вы станете спасать друг друга в тяжёлых ситуациях в будущем. Вы также бросите друга – вот цена вашего сегодняшнего безразличия. Я не обсуждаю поступок Боброва, но я готов осудить его, если он виновен. Но только – если он виновен! А вы? Что делаете вы!? Вы, не задумываясь, ставите свои подписи, ломая судьбу не противника, не врага, а своего одноклассника. Подумайте об этом. Пожалуй, это всё, что я хотел сказать вам. А теперь, прошу прощения, но я должен быть на рабочем месте.

Медленно, в абсолютной тишине доктор спустился с подиума, вежливо кивнул головой президиуму собрания и уверенно пошёл к выходу. Ещё некоторое время после его ухода длилось молчание в зале собрания. И после некоторого перешёптывания в среде педагогов поднялась с места Капитолина Ивановна – старейший учитель школы.

– Мы только, что посоветовались после выступления доктора и решили. Педагогический совет, обсудив сложившуюся ситуацию, считает, что на него было оказано давление со стороны дирекции. Нам кажется, что педагогический совет проявил беспринципность и безразличие к судьбе школьника и мы настаиваем перед администрацией об отзыве своего поспешного и непродуманного решения. Педагогический совет рекомендует администрации допустить к занятиям Боброва Всеволода и провести дополнительное, более тщательное расследование создавшейся ситуации. По поводу самого конфликта педагогический совет считает, что он раздут искусственно. Администрация и, в частности, директор школы использовал его для удовлетворения своих амбиций. Это всё.

Выступивший следом председатель совета школьных старост заявил, что совет готов сам разобраться в этом конфликте без привлечения администрации и к удовлетворению всех заинтересованных сторон. Он также заявил, что считает отстранение Боброва от учёбы действием, превышающим полномочия администрации. Собрание длилось ещё долго и превратилось, в конце – концов, в напряжённое выяснение отношений между школьными общественными советами и администрацией.

Леонид Аркадьевич Сафонов, не скрывая своей обиды на директора, покинул собрание сразу же после выступления доктора, ни с кем не попрощавшись.

Домой Александр Николаевич Боголюбов вернулся поздно. После школы он заехал в больницу и еще немного времени провёл там.

Он сидел в одиночестве на кухне и пил чай. Не заметил, как тихо вошла дочь. Она прислонилась к стене и, улыбаясь, смотрела на отца.

– Папа, а Боброва вернули в школу. Правда, пока временно, будут разбираться.

– Да!? Вот так новость! Ну что же. Поздравляю. Надеюсь, справедливость восторжествовала? Я рад за вас.

Он допил чай, отодвинул чашку в сторону и устало поднялся со стула.

– Этот парень…Бобров, он твой друг? – спросил он у дочери.

– Да, папа, – смущённо ответила дочь.

– Надо сказать, он держался молодцом. И ещё, чтобы ты не подумала лишнего, вчера вечером в больнице у меня была его мать, она просила помощи, и я не мог ей отказать. У него нет отца. Его отец погиб на государственной службе. Жаль, что про это не помнит администрация школы.

– Да, папа. Я знаю. Спасибо. Ты много работал сегодня, наверное, тебе нужно отдохнуть.

– Я пойду к себе. Я, действительно, сегодня устал. Спокойной ночи, Маша.

– Спокойной ночи, папа.

Она подошла к отцу и поцеловала его. Он уже уходил, когда она вслед почти прошептала:

– Ты никогда нам не рассказывал про этот крест, папа. Я…я теперь знаю, откуда он у тебя на груди.

Александр Николаевич повернулся к дочери, улыбнулся и сказал:

– Иди спать, Машенька. Уже поздно.

Северцев проводил Боброва и быстро вернулся в дом. Мария сидела в комнате, у окна, спиной к нему.

– Я проводил Всеволода Константиновича, Маша. Он сказал, что позвонит, как только доберётся до гостиницы.

Она не ответила и даже не повернулась. Северцев немного замешкался, неловко закашлял и тихо спросил:

– Это он, Маша?

– Да, Сергей.

– Я хочу, чтобы ты знала, что я люблю тебя. Лучше тебя нет никого на свете. Я помню наш уговор, все, что я тебе обещал, остаётся в силе. Я приму любое твоё решение. Наверное, ты хочешь побыть одна…– не дожидаясь ответа, он быстро добавил, – спокойной ночи.

Как-то раз, Мария Александровна Боголюбова – преподаватель английского языка в старших классах средней школы задержалась дольше обычного. Бросив случайный взгляд на настенные часы в учительской, она начала торопливо собираться. Было около пяти часов вечера, но за окном уже наступали зимние сумерки. Она спустилась по лестнице к выходу и подошла к гардеробной. Гардеробщица, приветливо улыбаясь, протянула ей пальто.

– Задержались сегодня, Мария Александровна. Уже поздно и на улице совсем холодно. Вы так долго не задерживайтесь, вам же далеко добираться.

– Ничего. Я на машине, доберусь быстро, – сказала ей Мария, собираясь у зеркала.

– Ах да, я и забыла. Но всё равно будьте осторожны, улицы скользкие, как на катке. Да и темно уже совсем. В добрый час, Мария Александровна.

Мария благодарно улыбнулась, закивала головой и тут случайно увидела в зеркале чьё-то отображение. Она внимательно посмотрела. На неё пристально смотрело милое детское личико. Девочка улыбнулась ей, засмущалась и опустила глазки. Мария тоже улыбнулась ей, а потом медленно обернулась. Там, в глубине гардероба сидела девочка на мягком стуле и держала перед собой раскрытую книжку. Увидев, что Мария Александровна заметила её, она вежливо привстала и посмотрела ей прямо в глаза. Тогда Мария удивлённо спросила у гардеробщицы:

– А кто эта девочка и почему она в школе в такое позднее время?

– Это Анечка Северцева, – отозвалась сердобольная гардеробщица, – из первого класса. Она ждёт своего папу. К сожалению, ей часто приходится это делать.

– Ты ждёшь папу? – только сейчас Мария решила обратиться к девочке непосредственно.

– Да, – тихо ответила девочка, не отводя пристального взгляда.

– Хорошо. А где твоя мама? – продолжила Мария.

– А у нас нет мамы, – просто и легко начала рассказывать Аня – она уехала жить в другой город.

– Прости. Я не знала. Ну, а папа тогда где?

– На работе. Он всегда опаздывает. Папа у меня полицейский. Он бандитов ловит, – гордо ответила она и вдруг неожиданно спросила: – А вы учительница?

Ответить Мария не успела, она даже не заметила, как тихо подошла директриса.

– Добрый вечер, Мария Александровна,– директриса приветливо ей улыбнулась – не рекомендую так долго задерживаться, а то завтра утром будете трудно просыпаться. Привет, Анечка. Ну что, милая, опять твой папа опаздывает?

Она обняла девочку и принялась поправлять ей бант. Аня не по-детски вздохнула.

– Опять, Майя Григорьевна. Только вы его не ругайте, а то он вас уже боится. Я его подожду, ничего…он вот-вот придёт.

Женщины улыбнулись. И тут директрису словно осенило.

– Мария Александровна, вы ведь на машине? Не в службу, а в дружбу, отвезите, пожалуйста, девочку домой. Я ведь только из-за этого и спустилась, у меня там бумаг невпроворот. Это совсем недалеко отсюда.

– Конечно, Майя Григорьевна. Что, Анечка, поедешь со мной?

– Ага, – весело кивнула головой девочка, схватив ранец и пальто под мышки, побежала к выходу.

– Спасибо, Мария Александровна. Сто раз я просила Северцева не опаздывать, забирать девочку вовремя. Верите, я уже устала. Вот и сейчас, куда не звоню, его нигде нет. Анечка,– она бросила вслед бегущей девочке, – накинь пальто, простудишься. Мария Александровна отвезёт тебя домой, а папе передай, что я им недовольна, очень. Скажешь, Марии Александровне свой адрес, ты его не забыла?

– Нет, нет, – на ходу закричала девочка и, накинув пальто, выбежала на улицу. Марии оставалось только поспешить за ней.

Аня уже усаживалась на переднее сиденье. Пока прогревался двигатель, она успела потрогать все ручки, пройтись по панели управления, по замшевой обивке салона и разрисовать запотевшие стёкла.

– Всё, Анечка, поехали. Так, а теперь называй адрес.

– Даниловский проезд, дом номер четырнадцать, – выпалила Аня.

– Молодец, а номер квартиры помнишь?

– А там только одна квартира, наша. Там наш дом.

– Понятно. Так…Даниловский, Даниловский,…а это где, Анечка? Я ведь, к твоему сведению, человек в этом городе новый, я же не местная. Что-то знакомое, так подожди, а ориентиры там есть какие-нибудь?

– А что такое ориентиры?

– Ну, что-нибудь известное, какой-нибудь знак, памятник или театр, крупный общественный центр или универмаг…– начала объяснять Мария Александровна.

– Я поняла, прямо недалеко от нас есть женский монастырь и церковь, очень старая и красивая. И ещё, прямо около нашего дома большой и красивый парк. Там есть памятник трём солдатам.

– Вот видишь как хорошо, вот и нашли мы кучу ориентиров. Теперь я знаю, куда нам надо ехать. Анечка, а тебе нравится учиться в школе?

– Не очень…– медленно протянула Аня. – Но только вы никому не говорите, хорошо.

– Не очень!? – удивлённо повторила Мария.– Что ж, во – всяком случае, ты сказала честно. А какие у тебя отметки?

Аня вздохнула и Мария поняла, что этот разговор ей неприятен.

– У меня есть тройки, Мария Александровна. И наша учительница Валерия Николаевна всегда из-за этого ругается с папой, как будто это папа их получает. Но я обязательно их исправлю…потом, папа очень сильно расстраивается, ругается, нервничает…

– Папа? Он что, тебя ругает? – осторожно спросила Мария.

– Папа?! Меня?! Да вы что, Мария Александровна, он меня никогда не ругает. Он меня очень любит, и я его люблю. Папа у меня очень хороший.

– Вот поэтому тебе надо усердно заниматься, чтобы у тебя не было троек. Ты же не хочешь огорчать своего папу?

– Нет, – твёрдо ответила Аня.

– Молодчина. Тройка – это очень плохая отметка, особенно для девочки.

– А вы тоже учительница, Мария Александровна?

– Да, Анечка. Я работаю со старшеклассниками, преподаю им английский язык.

– Вы очень красивая…– мечтательно протянула Аня.

– Ты это что, Аня, мне комплименты говоришь? Эй, ты лучше посмотри по сторонам, кажется, мы приехали.

Аня вгляделась в темноту.

– Правильно, это наша улица. Только ехать надо до самого конца. Вон туда…– они ещё немного проехали, пока девочка не попросила остановиться. – Всё. Приехали. Вот наш дом. Правда, он симпатичный. Спасибо вам большое, Мария Александровна. Ну что, я тогда побегу?

Мария смотрела в темноту и ничего не могла понять. Окна дома были тёмными, было понятно, что там никого нет. Ей стало не по себе, ей не хотелось оставлять девочку одну.

– А куда ты идёшь? Там же совсем темно, что ты там будешь делать …одна? Ты не боишься? У вас дома есть кто-нибудь?

– Не знаю, нет, – печально ответила девочка. – Нет, но я не боюсь, только вы папе не расскажете, Мария Александровна?

– Ничего я ему не расскажу – успокоила её Мария.

– Честно, честно?

– Честно.

– Я боюсь дома одна,– очень доверительно сказала Аня, – только вы папе не говорите. Вы же обещали. А то он расстроится, потому что я часто остаюсь дома одна.

Мария не выдержала, обняла девочку, прижала к себе и ласково погладила по головке. Подумала про себя, что и она, в принципе, такая же одинокая и вслух произнесла:

– А зачем так грустно? Не хочешь быть дома одна? А хочешь, поедем ко мне? Я живу недалеко от вас, а папе оставим записку. Приедет, позвонит. Поехали?

– К вам!? Домой?! Да, да, я хочу поехать к вам! А кто у вас живёт дома?

– Никого, кроме большого, толстого, ленивого чёрного кота. Вот приедешь и познакомишься с ним. Его зовут Боб.

– А он не кусается, не царапается? Он добрый?

– Он очень добрый и очень ленивый. Едем?

– Едем!

Мария быстро, крупным размашистым почерком написала на небольшом белом листочке бумаги, вырванном из записной книжки, свой номер телефона, адрес и приписала « Не волнуйтесь, Аня у меня. Я работаю в школе».

Она прикрепила записку надёжно к двери и побежала обратно к машине.

Вечер прошёл быстро и незаметно. Мария помогла Ане сделать уроки, привела в порядок её одежду, искупала, накормила и уложила спать. Утомлённая огромным количеством новых впечатлений девочка заснула, улыбаясь, едва – едва её головка коснулась подушки. Мария немного постояла перед выключенным телевизором, решая, включить его или нет. Но уложив ребёнка, сама почувствовала усталость и решила лечь спать.

Разбудил её тихий и осторожный звонок в дверь. Ей даже сначала показалось, что это во сне. Но также осторожно звонок повторился вновь. Набросив халат на плечи, она побежала к дверям. Её шаги были услышаны, и голос за дверью опередил её.

– Простите, что так поздно. Это Северцев, отец Ани. Я прочитал вашу записку.

Она сразу открыла дверь. Высокого роста, русоволосый Северцев стоял, улыбаясь и как-то неестественно опираясь на перила.

– Я сейчас не хотела бы её будить, Северцев. Она поужинала, сделала уроки, и я уложила её спать. Может быть, пусть пока она останется у меня. Я учительница в школе, меня попросила отвести её домой Майя Григорьевна. Меня зовут Мария Александровна Боголюбова.

– Ах, вот оно что, а я всё никак не мог сообразить.

– Вы не волнуйтесь. Утром я отвезу её в школу, а оттуда вы сможете её забрать. Хорошо? Мне это совсем не трудно. Даже веселее вдвоём.

– Да, да…конечно, спасибо. Я так благодарен вам, сначала я хотел просто позвонить, но подумал, что ночной звонок может напугать вас. Тогда я пойду. Спокойной ночи.

Говорил он как-то нетвёрдо, чувствовалось, что он подбирает слова и что он, вообще, какой-то неуверенный. Наверное, устал, подумала она.

– Спокойной ночи, Северцев. Простите, уже поздно и сейчас не время читать наставления, но вашей дочери необходимо внимание. Неужели нельзя было придти раньше? Подумайте об этом, да и вид у вас, простите…– и тут её осенило – Вы что, Северцев, пьяны?

– Да, да…– невпопад ответил он, – то есть, нет, конечно. Спокойной ночи, простите. Завтра я обязательно заберу её со школы. Вы идите, идите…– он явно загонял её обратно в квартиру.

– Я уже иду. Странный вы какой-то, однако. Спокойной ночи.

Она почти закрыла дверь, но успела заметить, как он оторвался от перил и медленно, нетвёрдо начал спускаться вниз по лестнице.

Она выскочила обратно на лестничную площадку и крикнула ему вслед

– Эй, Северцев! Может, вам нужна помощь? Вы что, ранены?

– Нет, нет, я просто поскользнулся, – раздался его голос снизу. – Я завтра заеду в школу. А вы, идите, закрывайте дверь.

Шум отъезжающего автомобиля немного успокоил ее, и она вернулась домой.

Утро следующего дня началось как обычно. Мария готовила завтрак на двоих.

– А папа разве не звонил? – спросила Аня.

– Он не звонил, а приезжал, ночью. Твой папа был рад, что ты у меня и сказал, что заедет за тобой сегодня в школу. Это он попросил, чтобы я тебя не будила.

– Да,– обрадовалась Аня, – он был рад, что я живу у вас? Он так и сказал?

– Так и сказал. Что очень рад, что Анечка живёт у вас.

После ночной встречи ей было неловко перед Северцевым. Она чувствовала, что ему нужна была помощь, а она…прогнала его и вдобавок обозвала пьяницей.

– Давай, побыстрее, Анечка. А то мы опоздаем в школу.

После первого урока, Марию пригласили к директору.

– Проходите, Мария Александровна,– поздоровалась с ней директриса и вежливо указала на стул.– Садитесь. Познакомьтесь, товарищи,– она обратилась к присутствующим в её кабинете – это Мария Александровна Боголюбова, педагог старших классов, преподаватель английского языка. Мария Александровна, а это,– прямо напротив неё сидели двое представительных мужчин, – заместитель начальника следственного управления прокуратуры области полковник Воронов и старший инспектор отдела народного образования Титов Виктор Степанович.

Кроме них в кабинете уже находилась Валерия Николаевна – классный руководитель Ани Северцевой и именно поэтому Мария поняла, что речь, вероятно, пойдёт об её отце.

– Мы решили устроить небольшой педагогический совет, – продолжала Майя Григорьевна, – вернее, обстоятельства вынуждают нас собрать его экстренно. Я решила пригласить и вас, Мария Александровна. Дело в том, что только что я получила известие от полковника Воронова, что отец Ани Северцевой вчера вечером был ранен при исполнении служебных обязанностей. Вы, кстати, ничего не знали об этом?

Мария почувствовала себя неловко и энергично замотала головой. Впрочем, Майя Григорьевна почти сразу продолжила:

– Но сейчас не об этом. Он в больнице и насколько мне известно, опасений за его жизнь нет. Так что, теперь вопрос не в нём, а в Ане Северцевой. Девочка осталась совсем одна и вот, его коллеги обратились к нам и в отдел народного образования за помощью и советом. Я имею в виду дальнейшую судьбу девочки. Инспектор Титов предлагает временно, до конца учебного года направить Аню Северцеву в учебный центр «Сосновый бор». Вы знаете это место? – спросила директриса у Марии, но она не успела ответить, как вмешался сам Титов.

– Это прекрасное место в лесу, великолепный здоровый воздух, отличные педагоги и воспитатели, я не сомневаюсь, что девочке там будет хорошо. Там прекрасное питание, бассейн…– тоненький голос инспектора никак не вязался с его крупной комплекцией и к тому же неприятно и неожиданно резал слух.

– Это пансион в лесу,– объяснила Майя Григорьевна, – поэтому и называется «Сосновый бор».

– Пансион? – недоверчиво переспросила Мария Александровна.

– Раньше это называлось интернатом, – добавила Валерия Николаевна,– для детей – сирот работников силовых органов.

– Но ведь Анечка не сирота и я…– медленно и осторожно начала Мария, но инспектор не дал ей договорить.

– Мария…простите…

– Александровна, – пришла ему на помощь директриса.

– Да, простите, Мария Александровна. Это лучшее, что мы можем предложить, это лучшее, что у нас есть. Девочке там будет очень хорошо. И никто не говорит, что она сирота. Это временно. Ведь её отец ранен. Он может пролежать в больнице не один месяц, и вы же понимаете, что кто-то должен заботиться о ней. Ваша школа, при всём моём уважении к вашему коллективу, просто не в состоянии это сделать. Есть элементарные вещи помимо успеваемости, девочка должна где-то спать, что-то есть, кто-то должен заботиться о её здоровье.

– Дом Северцева мы возьмём под наружную охрану, – полковник Воронов был по-военному конкретен, – положение его выпрямилось, но до полного выздоровления нужно время. Честно говоря, мне не совсем нравится то, что вы предлагаете, инспектор. Пансион, интернат…она же не сирота, может быть, просто нанять на это время няню. Поэтому я и пришёл к вам. Девочка ни в коем случае не должна ощутить отсутствие отца и прокуратура все расходы берёт на себя. Надо сделать так, чтобы девочка не лишилась привычного ритма и пансионат, по-моему, это слишком резкий переход. Это может отразиться на её психике, да и Северцеву это не понравится.

– Это очень правильно, – поддержала Мария позицию полковника, – надо как-то попробовать решить без этих пансионатов.

– Конечно, надо принимать другое решение, – окончательно высказалась и директриса. Видно было, что идея с пансионатом ни у кого не вызывает воодушевления.

– Но какое!? Не будет же она жить одна в доме или здесь, в школе…ночевать на диване в кабинете директора, питаться в школьном буфете.

Доводы инспектора звучали весьма убедительно.

– Я тоже не сторонник, – продолжал он, – резких перемен, но решение необходимо принимать сегодня же. «Сосновый бор», который всем вам не нравится на очень хорошем счету. Там прекрасно кормят, отличные врачи…там даже есть живой уголок, почти маленький зоопарк, ёжики, хомячки…

Но всё равно все молчали, даже хомячки не помогли инспектору.

– Простите, Майя Григорьевна,– спросил вдруг полковник у директрисы, – а где девочка была вчера? Она что, была одна дома и как она сама пришла в школу?

– Нет. Вчера, по счастливой случайности Аня Северцева ночевала у Марии Александровны дома. Утром они вместе пришли в школу.

– Как? – у полковника блеснули глаза, и словно камень свалился с плеч. Улыбаясь, он повернулся к Марии, – В смысле, она живёт у вас?

Мария кивнула головой, не зная, что сказать, а полковник радостно заёрзал на месте.

– Ну, вот и решение. А мы тут гадаем…хомячки, крокодильчики. Так пусть поживёт у вас, а, Мария Александровна?

– Конечно, пусть живёт. Ей у меня хорошо, – просто согласилась Мария.– Я не против. Места у меня много, меня она не стеснит.

– Ну, вот всё и решилось. А мы вам поможем, продуктов купим, автомобиль выделим, все, что нужно…Вы и с уроками ей поможете, правильно.

Воронов явно радовался такому простому и лёгкому решению этой проблемы.

– Подождите, подождите, товарищи, – инспектор встал со своего стула и широко развёл руками, – ну, детский сад, честное слово. Я не понимаю, что здесь происходит. Мы обсуждаем судьбу ребёнка, маленькой семилетней девочки и нам нужна инстанция, которая возьмёт на себя ответственность за это. Я не сомневаюсь в моральных качествах Марии Александровны. Предположим, что нет у неё и материальных проблем, к тому же ей помогут друзья Северцева. Но так не делается! Вы понимаете или нет!? Так нельзя! Если даже предположить, что девочка временно поселится у Марии Александровны, то всё равно надо оформлять опекунство. И Мария Александровна должна понимать, что она будет нести ответственность, она ей не тётя, ни какая не родственница и если с девочкой что-то случится…

– Я готова нести ответственность, – перебила Мария инспектора.

– Подождите, Мария Александровна, успокойтесь и не злитесь на меня. Я просто делаю свою работу. – Инспектор недоумённо посмотрел на директрису.– Майя Григорьевна, вы опытный педагог, почему же вы молчите? Есть же закон.

– Да, к сожалению, но Виктор Степанович прав. Закон запрещает нам передавать ребёнка даже временно Марии Александровне. Передача родительских прав может осуществиться только при содействии специальной комиссии.

– Так создайте побыстрее эту чёртову комиссию, – не выдержал полковник.

– Это долгий бюрократический процесс, полковник. Необходимо обследование жилищных условий, проверка автобиографических данных, медицинское заключение, психологические тесты…и потом, нужны два поручительства от очень серьёзных, уважаемых и известных в городе людей…поверьте, я искренне хочу помочь, но закон есть закон! Конечно, пансионат не самое идеальное место, но согласитесь, надёжное. Уход и безопасность там гарантированны.

– Послушайте, инспектор, а вот эти поручительства, – тихо начала Мария, – они могут в какой-то степени решить эту проблему срочно?

– В какой-то степени, да,– немного подумав, ответил инспектор, – но это должны быть гарантии, простите, ваших моральных качеств, материальных возможностей.

– Виктор Степанович, – вдруг спросила директриса, словно поняв идею Марии, – скажите, а поручительство педагога с тридцатилетним стажем, директора школы, заслуженного учителя России может удовлетворить комиссию?

– Я думаю, что да, – уверенно ответил инспектор, понимая, куда клонит директриса.