Текст книги "Прощай, Бобров"

Но вскоре и ей удалось устроиться на работу в агитбригаду. Начались постоянные разъезды по огромной территории округа, наконец, у неё появились кое – какие деньги. Она быстро и легко научилась играть на аккордеоне, на гитаре, выучила массу новых стихов, анекдотов, фокусов. Умело развлекала охотников, рыбаков, их жён и детей на дальних стоянках, нефтяников и газовиков в крошечных бытовках. Прошло совсем немного времени, и Елена Нечаева стала незаменимой королевой агитбригад.

А Лёша работал и пил, или пил и работал, также как и в Красноярске. Потом пить стал больше, чем работать и постепенно отучился от работы полностью. Сначала она пробовала бороться с этим, уговорам и семейным скандалам не было конца, но ничего не получалось. Он обещал бросить, зашиться, закодироваться…и, в конце – концов, она просто махнула на него рукой. Её он сильно обижал, всё, что зарабатывал сам, пропивал, не доходя до дома. Жить приходилось на одну её зарплату, а требования к условиям жизни у него были высокие. Своё постоянное безденежье он мотивировал тем, что дал большую взятку в милиции, когда делал ей прописку и теперь он весь в долгах. Из-за тебя, понимаешь, всё из-за тебя, орал он на неё пьяный, а ночью опять лез на неё, облизывал с ног до головы и плакал. Я не хочу, чтобы ты сидела в тюрьме, не хочу…

По этим известным причинам уйти от него она не могла, да и работа ей нравилась. Дома вместе теперь они были не часто, и разъезды отвлекали её ненадолго от пьяного быта. Трезвый Смирнов был ещё терпим, но по пьянке, и в похмелье сдерживать и сдерживаться самой становилось всё невыносимей. После каждой её поездки он обрушивал на неё водопад гневных ревнивых оскорблений, необоснованных претензий и про «строящиеся глазки», и про «многообещающее подмигивание», и про «адресные улыбки». Красочные повествования о том, как он сделал её человеком, как он спас её от тюрьмы и тому подобное надоели ей окончательно. Она уже не могла это выслушивать. Но ещё страшнее была близость с ним. Чем больше он опускался, тем наглее становился, всё больше в близости было элементов насилия и извращения. Она уже давно чувствовала брезгливость к нему. В их маленькой и тесной комнатке он ходил в грязном белье, мыться не любил, постоянно повторяя, что он не утка, чтобы всё время плескаться в воде, везде разбрасывал свои вещи и окурки.

Конечно, Лена понимала, что она заложница у него в руках. Несколько раз она пыталась сопротивляться близости с ним, но он заставлял её, дрался с ней. Ей приходилось сдаваться, чтобы избежать ненужной огласки и скандала. Она боялась, что он донесёт на неё. Она знала, что он это может и Лёшка пугал её этим неоднократно. Один раз они крупно поссорились, он крикнул ей, что пошёл в милицию рассказать про неё и хлопнул дверью. Она продержалась не более десяти минут. Выбежала за ним следом в холодную зимнюю ночь, догнала и на коленях умоляла простить. Ей не хотелось в тюрьму. Всё сильнее она его ненавидела, но иногда она его просто жалела. Иногда мечтала, чтобы он…умер. С ужасом боялась, что может это сделать сама.

Всё своё зло на неудавшуюся жизнь, Алексей Смирнов вымещал на этой беззащитной девчонке. Своим обманом он сломал ей жизнь и, в сущности, сделал своей наложницей, относился как к своей собственности. Он знал, чтобы не случилось, она никуда не уйдёт от него, никому на него не пожалуется. Она его кормила, одевала, убиралась за ним в доме, ублажала его. Сколько это будет продолжаться, она не знала, но постоянные размышления о том, что надо что-то предпринимать не покидали её. Сивушный яд алкоголя разложил бывшего студента института культуры, бывшего режиссёра народного театра Алексея Смирнова окончательно. И если ещё внешне он немного походил на человека, то в душе места человеческому уже не осталось. К тому же его пьянки уже не могли не отразиться на его работе, где его последние месяцы просто терпели. Случилось то, что и должно было случиться. После очередного, почти трёхдневного запоя его вызвали в отдел культуры горисполкома и категорически отказались от его услуг. Начальник отдела даже не думал жалеть его.

– Вы непредсказуемы и ненадёжны, Алексей Иванович. Мы решили обойтись без вас. Я вас неоднократно предупреждал, что ваше поведение, – при этих словах он указательным пальцем многозначительно прикоснулся к своему горлу, – невыносимо. Я не хочу, чтобы наш отдел культуры называли сборищем бездельников и алкоголиков. А благодаря вам, его так и называют. Больше этого терпеть я не намерен. Ваше поведение вопиюще и ваш последний проступок на Хантайском озере до сих пор веселит народ, а нас позорит. Вы даже в местную прессу попали, вот счастье, какое! Гордитесь? Вашу агитбригаду командировали туда, чтобы давать представления на День рыбака, а не участвовать в пьяной рыбалке. Вас искали всем посёлком…впрочём, всё уже сказано и пересказано. Я из-за вас получил выговор и больше этого терпеть я не намерен.

В общем так, Смирнов, надеюсь, что вы не будете усложнять нам жизнь и сами напишите заявление об уходе с работы. Я вас терпел почти два года, так что…сделайте одолжение. Да, вот ещё что. Комнату вам придётся освободить, потому что она служебная, как вам известно. Я могу дать вам на сборы неделю, не больше. Ключи и ордер сдадите коменданту, я позвоню ей сегодня.

– А Нечаева? – уставившись в пол, спросил Смирнов.

– А что Нечаева? К Нечаевой у нас претензий нет, её работой мы довольны, очень много благодарных отзывов. Вашу бригаду мы расформировываем полностью, кроме вас увольняется и аккордеонист Крючков, по той же, кстати, причине. Надо же, умудрился провалиться под лёд, что он там делал?! Ему надо было на сцене играть, а не развлекать пьяных рыбаков. Ладно, сам, чёрт с ним, но аккордеон казённый, импортный. Его, зачем надо было топить? Значит так, продолжаем. Бригаду вашу…пьяную, мы расформировываем, а Нечаева может пока перейти в бригаду Тани Скрипки. Елена девушка способная, трудолюбивая и как – только Таня Скрипка уйдёт в декретный отпуск, то Нечаева сразу может занять её место. Она справится, я не сомневаюсь. Честно говоря, мне ваши отношения с Еленой казались странными, какими-то неестественными. Что она в вас нашла, не понимаю?

– А комната? – поднял глаза и пробубнил Смирнов, не обращая внимания на последнюю реплику. Сейчас для него важнее всего было жильё, а не эта чёртова работа.

– Значит так, Смирнов, торг, как говорится, уместен. Если вы сейчас пойдёте в общий отдел, напишите заявление, о котором я вам говорил, то так и быть, я похлопочу, чтобы комнату закрепили за Нечаевой.

– А если…– немного ожил Смирнов, почувствовав вдохновенье, но не тут-то было. Ему не дали договорить.

– Нет, Алексей Иванович, нет! – решительно перебил его начальник отдела культуры.– По одному предложению с каждой стороны, не более.

Так Лёша Смирнов стал безработным. От такого неожиданного поворота в своей судьбе он даже несколько дней не пил. Его вышвырнули, как ненужный хлам, сначала из театра, потом их какой-то долбаной агитбригады. Его?! Лёшу Смирнова?! Режиссёра! Как это пережить, он не знал. На несколько дней он затаился, ему казалось, что пройдёт неделька – другая и его, Алексея Смирнова, позовут обратно, как бывало не раз. Но время шло, а его никто не звал. Бездеятельность начинала утомлять его, теперь он почти всегда сидел дома один. Лена стала разъезжать с бригадой Тани Скрипки, иногда он не видел её неделями. Ему стало казаться, что он сходит с ума. А когда Таня Скрипка ушла в декретный отпуск, Нечаеву, несмотря на её юные годы, назначили руководителем агитбригады. Пропадать в поездках она стала ещё больше.

Со стороны могло даже показаться, что он осознал свои прошлые ошибки, задумался над своей судьбой и старается найти выход из сложившегося сложного положения. Но это было не так, у него просто не стало денег. В любом случае, тогда найти работу в Дудинке было не проблемой. Конечно, культура и искусство были не самой сильной стороной северного городка, но в порт мужчины требовались всегда. Умереть с голоду здесь было довольно проблематично, а временные работы, связанные с физическим трудом, неплохо оплачивались. Лёша думал об этом, он даже как-то прошёлся в порт, потолкался на трудовой бирже, понаблюдал за работягами со стороны, но сразу понял, что это не для него и порт был спасён.

Так он провалялся дома почти месяц, никуда не выходил, зарос реденькой рыжей козлиной бородкой, перечитал до дыр всё, что можно было прочитать. А когда дома кончилось чтиво, повадился таскать газеты и журналы из чужих почтовых ящиков. Таскал до тех пор, пока над ящиками не появилось угрожающее объявление – «Поймаю – руки поотрубаю!» Лёша решил не рисковать, он не любил физическое насилие и прекратил ночные походы. От голода он не страдал, денег Лены на еду более чем хватало, и она оказалась хорошей хозяйкой. Но вот на спиртное не было! Совсем! Она категорически отказалась давать ему деньги, а тем более сама покупать ему вино. Он зависел от неё и после парочки скандалов умолк, притаился. Не было и друзей – знакомых, у которых можно было бы одолжить. Слишком маленький городок, слишком быстро распространялись слухи. Скрыть что-то было практически невозможно.

В одно прекрасное морозное утро пришла потрясающая идея. Какие только бредовые идеи не приходят на трезвую голову! Смирнов как-то любовался в зеркале на свою бородку и обнаружил своё внешнее сходстве с Чернышевским или даже с самим Белинским. Пока он раздумывал о том, кому отдать предпочтение, потрясающая мысль буквально пригвоздила его к полу. Минут десять он стоял как завороженный, развивая ту самую потрясающую мысль.

Смирнов решил заняться научной деятельностью! Пройдёт два-три месяца, успокаивал себя Лёша, всё позабудется и тогда можно будет попытаться устроиться на работу в училище искусств преподавателем. А пока он решил написать небольшое научное исследование, так сказать монографию о Шекспире. Идея так понравилась ему, что он едва – едва дождался утра. Необходимый исходный материал он решил поискать в городской библиотеке. Библиотекарша подозрительно смотрела на него, аккуратно избегая уж слишком горящего и нервозного взгляда.

– Я же вам сказала, мужчина, это всё, что у нас есть. «Гамлет», «Макбет», «Ромео и Джульетта»…Вот ещё, «Двенадцатая ночь»…от меня-то вы что хотите?

– Я вам который раз объясняю, что мне не нужны его драмы, я их наизусть знаю, мне нужны книги о его жизни, понимаете меня,…например, из серии «ЖЗЛ».

– Я всё прекрасно понимаю,– она уже узнала в нём режиссёра – пьяницу, – но я же говорю вам русским языком, ничего про него нет! Нет! Понимаете? Если только вот «Энциклопедия советского театра».

– Но Шекспир – не советский драматург! – вскрикнул он.

– Знаем. Не умничайте,…слава богу…

– Всё-таки, может быть, поищите, – смиренно попросил Алексей Иванович, – там, где-нибудь. Мне очень нужно. Срочно. Прошу вас.

– Где? Это вам что? Магазин продовольственных товаров. Это-библиотека, гражданин, не мешайте работать.

– Э-эх, вы…– он горестно махнул рукой и, нахлобучив шапку на голову, разочарованно поплёлся вон. Идея рушилась сама по себе, не суждено ему было стать учёным – шекспироведом.

Он вышел на крыльцо деревянного двухэтажного здания библиотеки, размышляя о том уроне, которое понесла мировая культура из-за отсутствия каких-то книг. На трезвую, давно не пьющую голову, даже окружающая природа выглядела как-то по– особенному. Он поневоле залюбовался красивым морозным утром. И тут его осенило! Он точно понял, что ему нечего делать в этом маленьком, холодном, вшивом городишке, где даже нет книжек о жизни и деятельности Шекспира. Ему просто все завидуют. Конечно! Как он раньше не мог догадаться? И Ленка, и начальник отдела культуры, и вот эта…библиотекарша. Его таланту, его внутренней прирождённой культуре, прирождённому, так сказать, аристократизму. Вот почему он так одинок, как и все гении, между прочим. Этот вывод здорово успокоил его, придал ему силы. Он выпрямился, брезгливо поморщился на красивую окружающую среду и окинул своим пристальным взглядом пространство перед библиотекой.

Ничего, съезжу в Красноярск за книгами, или выпишу по почте, подумал он про себя, но тут же рассмеялся этим своим мыслям. Какие – то ещё, вполне гениальные мысли, были на подходе в трезвой голове, но тут его окликнули.

– Лёшка! Смирнов!

От знакомого голоса как-то вдруг сразу почувствовалась приятная и ожидаемая пьяная ассоциация. И точно, перед ним стоял Игорь Рыжков – фотограф с порта.

– Ты чего, Лёшка, – он весело кивнул в сторону здания библиотеки, – переквалифицировался? Винного отдела здесь нет. На книжки перешёл?

– Выходит так, – засмущался Смирнов и протянул ему руку, – иногда не мешает. А тебя каким ветром? Тоже сюда?

Игорь Рыжков делал как-то фотоснимки для выставки о деятельности смирновской агитбригады. Тогда они и познакомились, да и потом, пару раз пересекались.

– Нет. Я здесь живу. Недалеко. Работы сегодня немного, вот и решил…

– Семья? – понимающе покачал головой Смирнов.

– Нет, какая семья, – протянул Рыжков, – я живу один. Пошли ко мне, пропустим по – маленькой. Желание есть, ты как с утра? С утра пьёшь или как?

– И с утра, и с вечера, да и днём можно с ночью. Но я…я же, я не в форме…– немного для внешнего обозрения, закапризничал Лёша, хотя ноги уже шли за Рыжковым и Шекспир со своей монографией сразу куда-то испарился.

– Что, смокинг дома оставил? Так у меня всё по-простому.

Они оба вместе рассмеялись, и Алексей, пожав плечами, грустно сказал:

– Нет, я про деньги. С собой нет…

– Глупости. Пошли, я угощаю. У меня есть всё, что надо и что не надо. Пошли!

Три дня продолжалась встреча друзей у библиотеки. Только на третий день Лена нашла Смирнова. Хотя городок небольшой, но ей всё же изрядно пришлось потрудиться, пока она его не обнаружила.

– Скотина, – не выдержав, она наотмашь ударила его по лицу,– какая же ты скотина! Я тебя третий день ищу, бегаю по всему городу. Думала, замёрз где-нибудь.

Он даже не шелохнулся. Только ещё сильнее захрапел и перевернулся на бок, лицом уткнувшись в стену. Рядом с ним лежал абсолютно пьяный фотограф. Дышать в тесной комнатке было нечем. Лена бессильно опустила руки, они у неё тряслись. Она не могла представить себе, как же потащит его домой. Сзади скрипнула дверь и появилась огромная тучная женщина – комендант служебного общежития.

– Ну что, нашла своего?– она весело покачала головой.– Три дня гудят, гуделки. Со среды в запой ушли, всё пропили, вот этот вот,– она кивнула на фотографа, – по коридорам бегал, телевизор продавал, алкаш несчастный. А этого вот, твоего, никто и не знает. Потом кто-то мне и сказал, что это с агитбригады, режиссёр, алкоголик. Я и позвонила вашим, в отдел культуры, чтоб забирали. Муж? Не повезло тебе, это точно. Тащить-то его как будешь? А? Надо было в помощь брать, здесь желающих не будет с пьянью возиться.

– Я даже не знаю, как я его заберу, – Лена тяжело вздохнула и повела плечами.

– А ты брось его, на кой он тебе! Пусть отсыпается. Потом проснётся и сам доберётся. Что ты будешь с этим дураком мучиться.

– Я так не могу. Я в Хатангу лечу, в командировку, на две недели. Ключи от квартиры у меня, а оставить его одного боюсь. Он мне весь дом или пропьёт, или подожжёт. Одно из двух.

– Выбор невелик. Как пить дать – пропьёт! А ты ему ключей не оставляй, пусть валяется. Проснётся, я ему всё и расскажу. Дождётся тебя здесь.

– Не могли бы вы помочь…а, хотя бы с пола поднять. Вот сюда в кресло, мне одной никак не управиться,– жалобно попросила Елена, – я его попробую разбудить.

– Ладно уж, давай. Ну, пропойцы чёртовы, – толстуха тяжело вздохнула, и нагнувшись, схватила Смирнова под мышки. Лена возилась у его ног, но комендант освободила свои руки, бросила Лёшу обратно на пол и категорически произнесла, – Делать мне больше нечего, пусть валяются. А ты, давай, девка, езжай в свою Хатангу. Нашла о ком волноваться. Да с такими, как эти, никогда ничего не случается.

Вернулась Лена из Хатанги ровно через две недели и уже в аэропорту узнала, что Лёшку тогда забрали в вытрезвитель, а потом определили на лечение от пьянства в лечебно – трудовой профилакторий ( ЛТП).

Сделав кое-как самые необходимые дела, она набрала полную сумку домашней снеди, купила по дороге блок сигарет и отправилась на 12-ый километр в Левинские Пески, где и находился этот профилакторий – больница для алкоголиков.

В ЛТП Смирнова определили по решению товарищеского суда сроком на три месяца. Сам профилакторий располагался в небольшом двухэтажном здании бывшего сельсовета. Внизу, на первом этаже находились врачебные кабинеты, регистратура, комната охраны и большой общий зал, где по вечерам собирались пациенты на просмотр телевизионных передач. Весь второй этаж, пронизанный длинным и узким коридором, был разбит на маленькие спальни-клетушки, где и жили лечившиеся алкоголики.

Публика здесь была достаточно пёстрая, и по возрасту, и по социальному статусу. По большому счёту лечением, как таковым, здесь и не пахло. Алкоголиков, или как их здесь называли, «аликов» пичкали всевозможными рвотными препаратами, мучили диетой, держали в достаточной строгости, но так, чтобы не очень…Городок-то маленький, все друг друга знали в лицо и кто знает, что будет завтра, не пришлось бы местами поменяться. Но спиртное запрещалось категорически, за спиртное наказывали жёстко и персонал, и самих алкоголиков. И одного этого уже хватало, чтобы через месяц-другой пациенты приобретали румянец и достаточно приличный вид, что порой и сходило за хороший результат лечения.

В свободное от приёма лекарств, пищи и просмотра телевизора время, алики собирали и ремонтировали большие дубовые бочки для засолки овощей. Эта работа служила расчётом за лечение и пребывание в ЛТП.

Смирнова привезли сюда прямо из комнаты общежития, где он валялся вместе с фотографом. Как только Лена уехала, оставив его заботам комендантши, «сердобольная» старушка сразу же вызвала наряд милиции и собутыльников привезли в Пески. Здесь же Лёшке через пару дней и прочитали приговор товарищеского суда – три месяца принудительного лечения с обязательным и немедленным последующим трудоустройством. То же самое грозило и фотографу Рыжкову, но за него поручились коллеги с порта, прислали бумагу и оплатили услуги вытрезвителя. Его помыли, почистили, прочитали на посошок лекцию о морали и отпустили восвояси, выписав на прощание ещё один штраф. За Смирнова поручиться было некому, отдел культуры горисполкома категорически отказался давать письменное поручительство и его оставили на лечение.

Как это ни странно, но он почувствовал себя здесь достаточно комфортно. Уже через пару дней он пришёл в себя, вышел в «свет» – большую комнату для просмотра телевизионных передач и с удивлением для себя обнаружил, что публика здесь довольно-таки интересная. Среди лечившихся алкоголиков были не только портовые грузчики, хотя их и было большинство, но были и инженеры, врачи, педагоги, был заведующий овощным складом и директор рабочей столовой. С искренней радостью его встретил здесь и аккордеонист Крючков, тот самый, который провалился под лёд, вместе с импортным аккордеоном и которого тоже выгнали из отдела культуры за пьянство. Было ясно, что скучать не придётся и это приободрило Смирнова, воодушевило его, и уже через недельку он стал своим в этой пёстрой компании, умело развлекая скучающих алкоголиков сальными анекдотами и выдуманными историями из жизни великих драматургов прошлого, в частности, Шекспира. Неизбалованные встречами с деятелями культуры, пациенты и персонал ЛТП, разинув рты, с восторгом слушали Смирнова. Он моментально входил в роль, накинув на плечи синее казённое одеяло со светло-серыми полосками по краям, взбирался на небольшой топчан в углу зала и декларировал наизусть целые монологи из классиков. Лечение как-то странно повлияло на него, у Смирнова прорезался невероятный аппетит. Он и раньше любил пожевать, но теперь он ел всё подряд и уже очень скоро существенно опух. Лицо его округлилось, как у китайского мандарина, кожа на лысеющей голове покрылась коричневыми пигментными пятнами. Он стал сильно потеть, почти всё время глупо и заискивающе улыбался собеседникам и постоянно довольно потирал влажные от пота руки. К своему положению он очень скоро привык и оптимистически рассуждал, – «крыша над головой есть, в доме тепло, кормят, поят, ну что ещё надо?» Кажется, что он был готов жить здесь вечность.

– Я к Смирнову, – Лена Нечаева стеснялась. Приёмная лечебно – трудового профилактория была забита народом, в основном это были женщины с детьми и старушки. Охранник даже не посмотрел на неё, медленно начал листать большую толстую книгу регистрации. Остановившись на букве «С», повёл ручкой сверху вниз.

– К какому? – авторучка остановилась и он поднял голову. – К какому Смирнову?

– К Алексею…к Алексею Ивановичу, – опомнилась Лена и добавила, – к Смирнову Алексею Ивановичу.

– А-а-а…– улыбнулся довольно охранник, – к Шекспиру? Забавный он у вас…– он продолжал что-то писать и вдруг неожиданно громко рявкнул, – Фамилия?!

– Чья фамилия? Моя? – чуть не испугалась Лена.

– Нет, моя! А чья же?

– Нечаева, Елена – быстро поправилась она.

– Давайте паспорт, Нечаева Елена,– он куда-то вписал её фамилию и данные паспорта, – вы ему кто? Фамилии разные.

– Я это…родственница…то есть, невеста – смущаясь, ответила Лена.

– Бедняжка, – сочувственно ухмыльнулся охранник, – ладно, невеста, слушай внимательно. При входе в профилакторий висит инструкция о правилах приёма передач и личных встреч. Внимательно изучите. Передачи можно передавать в неделю один раз. Свидания по субботам. Записываться надо заранее, можно по телефону. Номер там же. Понятно?

– Понятно, – вежливо поблагодарила его Лена. – Спасибо.

– Раз всё понятно, тогда до свидания, девушка. Всё остальное есть в инструкции, прочитайте обязательно. Приходите в субботу. А передачку сдайте в окошко номер один.

Лена хотела попросить о встрече с Лёшей, но грозный внешний вид охранника словно предупреждал о том, что это бесполезно. Она вышла из лечебно-трудового профилактория, прошла немного вперёд и потом почему-то обернулась. Ей вдруг стало страшно, здание напоминало тюрьму. Тёмные, почти чёрные некрашеные брёвна резко контрастировали с окружающим ослепительным белым великолепием. Лене стало зябко, с Енисея подул ветер. Вдруг ей показалось, что Лёшка следит за ней из-за этих оконных решёток. Она ещё немного постояла и как-то неуверенно помахала рукой в пространство. Но ей никто не ответил. Она повернулась и побежала в сторону приближающегося автобуса.

Вдруг Северцев насторожился и рукой сделал знак Боброву замолчать. Он быстро встал из-за стола, подошёл к окну, потом также знаком подозвал Боброва.

– Смотри, Бобров,– тихо сказал он, – вероятно, они хотят взорвать и твою тачку.

– С чего ты взял, полковник? Машина вроде на месте. Тебе показалось.

– А ты посмотри на следы вокруг своего «Мерседеса», словно на выставочном салоне. Когда мы приехали, полянка была чистенькой, а? А нас с тобой только двое. Кажется, мы вовремя спохватились.

Тут по снегу проплыли три длинные и узкие тени.

– Ну что, Бобров, – Северцев вытащил пистолет, – это, кажется к нам. Чувствуешь запах Родины?

– Перекрестись, если кажется, – ухмыльнулся в ответ Бобров.

Когда Сергей Северцев вернулся домой после службы в армии и заявил родителям, что едет поступать по направлению в школу МВД, то большого удивления его заявление не вызвало. С детских лет у Сергея было обострённое чувство справедливости. Обладая незаурядными физическими способностями и будучи довольно неглупым человеком от природы, он не редко страдал от своих дон-кихотовских выходок. Многие его просто не понимали, многим он доставлял немало хлопот, но не уважать его было просто невозможно. Авторитетом он пользовался непререкаемым. Абсолютный лидер по натуре, он даже не думал о другом жизненном пути, о нём он мечтал. Только в правоохранительных органах он мог найти применение своим способностям, так он, во всяком случае, думал с юных лет.

Отец Северцева был директором средней школы, к выбору профессии своего старшего сына относился скептически настороженно, но не признать его права на выбор не мог и никогда не спорил с ним на эту тему. Мать Сергея работала экономистом планового отдела на крупной плодоовощной базе и не переставала удивляться непонятному, как ей казалось, решению сына. Она мечтала увидеть его студентом экономического отделения, юридического, в конце – концов, но чтобы школа милиции. Она при этом всегда недоумённо разводила руками и ругалась с отцом, упрекая его в том, что он не хочет повлиять на выбор сына.

Кроме Сергея в семье рос ещё один сын – Андрей. Он был младше брата на три года и более разных братьев и по – характеру, и по – внешности найти было трудно. Братья души не чаяли друг в друге, об их дружбе в мальчишеской среде слагались легенды, друг за друга они становились горой. Но в отличие от Сергея, Андрей звёзд с неба не хватал, был немного скрытным, достаточно уравновешенным, не слишком мучил себя всевозможными идейными исканиями и особо не задумываясь, предавался тем маленьким радостям, которые предоставляла ему судьба и служебное положение родителей. Годы учёбы Сергея в милицейской школе пролетели почти незаметно. Северцев учился хорошо, без каких-либо срывов и на последнем курсе решением руководства его определили в специальную группу. Такие группы создавались негласно, по устному указанию министра внутренних дел и туда отбирались особо успевающие курсанты, имеющие способности к анализу, логике и к нестандартному мышлению. Таким образом, правоохранительные органы готовили себе научную интелегенцию. Читать лекции в такие группы специально приглашались выдающиеся педагоги, психологи, юристы, политологи, заслуженные работники прокуратуры, органов внутренних дел и просто опытные сыщики. Исходя из этого, уже тогда Сергей предполагал, что карьера его будет бурно развиваться с самого начала. Он готовил себя к работе, как минимум, в крупном областном управлении, всё больше отдавая предпочтение теории и научной деятельности. Однако всё сложилось несколько иначе.

Оставалось всего несколько дней до начала выпускных государственных экзаменов, ощущение приближающейся «свободы» становилось всё сильнее и уже более всего волновали складки на только что полученном, новеньком форменном кителе. Список членов государственной комиссии вывесили накануне, фамилии были все знаковые, известные. И лишь одна фамилия полковника Новикова вызывала удивление. Что делал в комиссии начальник только, что созданного Управления по борьбе с наркооборотом не знал никто. Впрочем, ничего, кроме удивления.

Распределительная комиссия вместе с дипломами об окончании школы вручала и направления на место службы. Сергей проторчал в коридоре перед дверью комиссии почти весь день, но так и не дождался вызова. Совсем неожиданно к нему подошёл незнакомый капитан и спросил:

– Вы Северцев?

– Да…то есть, виноват, товарищ капитан, так точно.

– Идите за мной, курсант. Вас хочет видеть полковник Новиков.

Капитан пошёл вперёд уверенным и твёрдым шагом. Спустившись на этаж ниже, они остановились у двери маленькой угловой аудитории. Капитан толкнул дверь, не постучавшись, и рукой дал знак Северцеву пройти внутрь. Сам же он остался в коридоре.

Полковник Новиков был один, он сидел в одной форменной рубашке, пиджак аккуратно висел на спинке стула. Он что-то писал, потом оторвался от своего занятия, внимательно посмотрел на только что вошедшего Северцева и вдруг неожиданно приятным голосом, никак не соответствующим его грозной внешности, произнёс

– Проходите, лейтенант.

Сергей сделал шаг вперёд.

– Товарищ полковник, курсант Северцев по вашему приказанию…

– Бросьте, – улыбнулся полковник, – никакого приказа не было. Просто надо поговорить, как офицер с офицером. Садитесь.

Дождавшись, пока Северцев сядет, полковник оставил свои бумаги и уверенно начал

– Слушайте меня внимательно, лейтенант. Внимательно, потому что повторять и разжёвывать простые истины, у меня нет ни привычки, ни времени. Я – полковник Новиков и я являюсь начальником федерального управления по борьбе с наркооборотом. Управление наше совсем новое, только что созданное и ещё лет пять тому назад никто не предполагал, что придётся его создавать. Как видите, пришлось.

Полковник глубоко вздохнул, встал со стула и подошёл к окну.

– Как часто бывает в таких случаях, структуры, которые создаются для борьбы со злом, создаются, когда это зло уже окрепло не на шутку. В итоге получается детская игра в «догонялки».

Он замолчал, о чём-то ненадолго задумался, потом вытащил пачку сигарет, пододвинул стоящую на столе пепельницу и закурил.

– В стране грядут большие перемены, Северцев. Помяните моё слово, очень скоро Союз развалится как карточный домик, неизвестно уцелеет ли сама Россия. Начинающиеся процессы или, как их ещё называют, демократические процессы – это как закваска, брожение вытолкнет наружу всю шваль. Вам, Северцев и вашему поколению оперов придётся работать совсем в других условиях. Несравненно в более тяжёлых, чем нам. Криминал поднимает голову, проникает во власть, где-то он уже сам власть. Как мы будем с этим бороться, одному богу известно. Но всё это, как предисловие, Северцев. Пожалуй, пора перейти к делу. Я знаю, что вас готовили для работы в аналитическом отделе, и я знаю, что вы хорошо учились. Здесь,– он хлопнул рукой по папке, лежащей на краю стола, – всё про вас. То, что я хочу вам предложить, может показаться несколько необычным и, вероятнее всего, совсем не то, что вы ожидали. Но нас всех ждут очень большие потрясения и мне, моему управлению нужны люди…умные, честные, трудолюбивые, контактные и сильные не только духом. Как вы понимаете, собрать все эти качества в одном лице задача почти невозможная, и поэтому людей у меня мало и каждого я выбираю лично сам. Один вопрос, лейтенант, вы сами когда-нибудь сталкивались с наркотиками? Скажем так, в любом варианте. Смелее…

– Два раза участвовал в задержании, на практике в районном управлении. Не более того.

– А сами? – повторил свой вопрос полковник Новиков.

– Никак нет, товарищ полковник.

– Хорошо. Я думаю, что вы подойдёте нам. Но мне необходимо, конечно, узнать и ваше мнение. Вы готовы поработать в моём управлении?

– Так точно, товарищ полковник, но…

Северцев осёкся и уже собрался извиниться, но полковник опередил его

– Смелее, лейтенант. Говорите сразу, что вас смущает?