Текст книги "Прощай, Бобров"

– Что, Мария…– почти сквозь сон, лениво протянул он – Я сейчас, я немного посплю, хорошо…ноги гудят, устал…

– Спи, – она передумала будить его и укрыла клетчатым тётушкиным пледом.

Потом, немного подумав, прошла в ванную комнату, набрала тазик тёплой водой и вернулась в комнату. Села у его ног и стала медленно расшнуровывать его кроссовки.

– Эй, ты что делаешь? – дёрнулся вмиг проснувшийся Сева, уставившись на неё удивлёнными глазами.

– Положи ноги в тёплую воду, так всё пройдёт очень быстро. Усталость как рукой снимет, вот увидишь. Мама всегда так делала.

– Да я не об этом. Оставь, Мария, тебе, что делать больше нечего,– было видно, что её действия его стесняют. – Я же весь день на ногах, оставь…сейчас я немного отдохну и сам помою ноги.

– Ничего, Боб, сиди и не суетись. Мне же это не трудно.

И он ей сдался. Она сняла с его ног кроссовки, потом влажные от пота носки, закатала ему брюки и пододвинула таз с водой прямо под ноги. От наслажденья он почти замурлыкал, а она осторожными и мягкими движениями стала массировать ему ноги.

– Ты прямо, как мама, – неожиданно отозвался он.

Она остановилась и очень тихо, почти шёпотом сказала ему

– А я не хочу быть как твоя мама, Сева. Я хочу быть твоей женой.

– Разве может быть по-другому, глупышка, – сонно отозвался он и заснул окончательно. Она положила голову ему на колени и так расслабилась, что и сама потихоньку заснула.

– Маша, Машенька, – сквозь сон услышала она мягкий и добрый голос своей тётушки и с неохотой приоткрыла глаза. Так не хотелось просыпаться.

– А…это ты, тётушка…– сказала она, потом вдруг, словно что-то вспомнив, вскочила и посмотрела по сторонам.– А где Бобров?

– Сева? – тётушке не нравилось, что она часто называет его по фамилии. – Не знаю. Я пришла, а его уже не было. Открывай глаза, соня, кто спать будет ночью вместо тебя. Просыпайся, просыпайся.

Мария ещё раз огляделась по сторонам, посмотрела на часы и чуть не вскрикнула. Надо же, она проспала почти три часа. И вот так всегда, Бобров действовал на неё, как снотворное, усыпляющее. Она стала поправлять волосы и улыбнулась. Он ушёл и спрятал её заколку.

Наконец и он появился в дверном проёме, в окружении друзей. Она хотела выскочить ему навстречу, но потом передумала и дожидалась, когда он останется один. По его радостному и возбуждённому поведению было понятно, что он, наконец, получил, то о чём мечтал. О чём мечтал он – Сева Бобров, но не она. В её планы это не входило. Ей вдруг стало страшно, впервые она смутно поняла, что может его потерять. Она ещё ничего не знала, но ей вдруг захотелось заплакать. Радость Боброва не сулила ей ничего хорошего. Она явственно чувствовала, что им предстоит разлука и не представляла себе, как она её выдержит. Десять лет в школе и пять лет в институте они были вместе. Почти каждый день! Она не знала и не хотела знать никого, кроме Боба. Иногда он казался ей ближе матери, ближе отца.

Мария Боголюбова безумно любила своего Боброва. Она чувствовала, что и он любит её. Она знала, что он предан ей, что он чувствует перед ней ответственность. Но всё это было, когда они были рядом, вместе. И она не могла не чувствовать, что он всё же может предать её, изменить ей, если её не будет рядом. Пять лет жизни в огромном городе, полным соблазнов и искушений, измучили её. Всё это время она терзалась сомнениями, и всё это время она мечтала только об одном – закончить учёбу и уехать обратно. Вместе с ним. Так и он ей обещал. Так и думали все их родственники и друзья. Дома потихоньку готовились к свадьбе. Но не молва её беспокоила. Просто она любила своего, как ей уже давно казалось, Севу и сходила с ума от мысли, что может остаться без него. Сердце её было заполнено им полностью и окончательно.

Она-то и в Москву приехала учиться только для того, чтобы быть с ним рядом. Она знала, она чувствовала, что не может бороться за него. Мария просто не знала, как это делать. Она всегда верила ему. В душе она всегда упрекала себя за слабость, ей хотелось немного измениться, стать такой же современной, свободной, как многие из тех, кто окружал её любимого Боброва. Но у неё ничего не получалось. Она оставалась такой же стеснительной, замкнутой и неуверенной в себе, но она ничего не могла с этим поделать. Ей оставалось только уповать на его благородство и любовь. Она не сомневалась в том, что была любима, но иногда она боялась, что он просто привыкает к ней, как к сестре, как к очень хорошему другу. Всё – таки столько лет вместе!

Хоть он и целовал её, но в остальном…он был не очень настойчив. Когда они приехали в Москву, он стал приходить в дом к её тётке. Они нередко оставались дома одни, он делал попытки ласкать её больше, чем обычно. Мария чувствовала его желание, она и сама хотела его любви окончательно, целиком,…но что-то сдерживало её. Она категорически сопротивлялась. Ей нравились его ласки, но она не могла допустить лишнего. Ей казалось, что она покажется ему слишком свободной, доступной…и потом он её бросит. После нескольких попыток он смирился с ожиданием свадьбы и больше не настаивал, чем сильно огорчал её, но она не могла ему в этом признаться.

Бобров любил её, но он становился слишком свободным, слишком современным и она не могла чувствовать, что такие понятия как «верность» или «постоянство» для него были несколько условными. Один раз он, шутя, назвал её «осколком прошлого века». Правда, потом улыбнувшись, добавил – «великолепным осколком».

Всё чаще и чаще тогда она стала замечать изменения в нём, она была к нему сверхчувствительной. Он целовал её или обнимал, она чувствовала в его движениях что-то новое, интересное. Но эти ласки казались ей приобретёнными, не душевными. Значит, он был с другой? Вызвать скандал ей не удалось, видимость причин не было, а чувства. Кому до них дело, до её чувств!? К тому же её природная застенчивость не позволяла ей спросить у него об этом напрямую. Мария боялась показывать ему свою ревность.

Она успокаивала себя тем, что парни гуляют со свободными, раскрепощёнными женщинами, а жениться предпочитают на скромных девушках. Но это было самоуспокоение, не более того. Сокурсницы завидовали ей, они даже не скрывали этого. Когда Сева впервые пришёл за ней в институт, то его появление в чисто «девичьем лягушатнике», как называли их педагогический факультет института иностранных языков, произвёл настоящий фурор. «Это твой брат, Маша?», был самый распространённый вопрос среди её подруг. С недоверием и удивлением они выслушивали ответ «Нет, это мой друг».

Никто в это не верил, уж слишком они были не похожи. Мария стеснялась признаться, что иногда в душе она хотела видеть его таким…некрасивым что ли, неуверенным, немного даже жалким. Ей казалось, что тогда бы он точно никому не был бы нужен. Ей казалось, что вот если бы он был бы чем-то болен,…но потом она с ужасом отбрасывала эти мысли. Ведь, в конце – концов, она полюбила весёлого, шумного, жизнерадостного и красивого Севу Боброва, именно таким был её друг.

Они учились уже на третьем курсе, когда как-то почтальон принёс телеграмму. Тогда ещё люди писали друг другу письма и посылали телеграммы. Телеграмма была для Боба, вся его корреспонденция приходила на московский адрес тёти. Об этом её просил сам Бобров, справедливо полагая, что в общежитии письма могут затеряться. Мария читала письма от его матери, сама же ей, в основном, и отвечала.

Это был день первомайского праздника. Все студенты-сокурсники Боброва собрались в то утро у станции метро «Кропоткинская», чтобы оттуда торжественной колонной направиться на демонстрацию. Вечером же Боб должен был зайти за ней, и они собирались погулять по празднично украшенной вечерней Москве.

Телеграмма оказалась срочной, поэтому почтальон и принёс её рано утром. Мама Боба сообщала, что днём на Курский вокзал проездом через Москву прибудет её брат – дядя Севы, которого он очень любил, просила встретить его и провести с ним пару часов.

Сначала Мария хотела позвонить в общежитие, но несколько неудачных попыток дозвониться озадачили её, и она решила поехать к десяти часам утра на место сбора институтской группы Боба. На метро это было совсем недалеко, всего три остановки. Она прождала Боба почти до начала демонстрации, но он так и не появился. Встревоженная его отсутствием, она решила съездить в общежитие.

Студенческое общежитие, в котором обитал Бобров, находилось на самой окраине тогдашней Москвы, в Медведково. Не желая терять время, Мария устремилась туда, не заезжая домой. Ей очень хотелось оказать услугу Бобу, она знала, что он любит своего дядю и будет рад увидеть его. Но ещё больше ей самой хотелось увидеть Севу и почувствовать его благодарность.

В общежитии было тихо. Мария только раз была здесь, в самом начале их жизни в столице. Она как-то раз привезла ему чистые вещи. После этого, когда она хотела приехать ещё раз, но он попросил не делать этого. Мария, решив, что ему это неприятно, больше не огорчала его. Но сейчас был экстренный случай.

– Ты куда?– окликнула её старушка – вахтёр.

– Мне к Боброву, он здесь живёт, на втором этаже. Сева Бобров.

– Нет никого, ни на втором, ни на первом, ни на каком. На демонстрацию пошли, нет никого, – безразлично отозвалась она и косо посмотрела на Марию. – А ты кто?

– Землячка. Вот, смотрите, бабушка, я ему телеграмму из дома принесла, – она протянула старушке листок бумаги. – Телеграмму мне прислали.

– Помер кто? Спаси господи! – старушка начала креститься, да так, что Мария чуть не шарахнулась в сторону.

– Почему сразу помер!? Что, телеграммы только при смерти посылают? – почти обиделась Мария.

– Ну, значит тогда свадьба, считай, что на счастье перекрестилась, – весело изловчилась старуха, но сразу же сурово продолжила, – нет твоего Боброва. А телеграмму оставь, я передам. Видать, ты забыла, что сегодня первое мая. Все на демонстрации.

– Не забудете, бабушка? – обеспокоено спросила Мария. – Телеграмма срочная.

– Не знаю. Может быть, и забуду, а ты к нему в ячейку положи, он сам и возьмёт.

– Тётя Варя, тётя Варя!– кто-то издали окликнул вахтёршу.

– Иду-у-у… – отозвалась она и повернулась к Марии. – А ты иди, девочка, гуляй. Нет твоего Боброва, как придёт, так я ему и отдам твою бумажку. Сегодня ж праздник, – в который раз повторила она, – они все на праздничной демонстрации. Давай, давай, ступай!

Мария отступила на пару шагов к выходу, но увидев уходящую старушку, передумала и остановилась. Улучив момент, она незаметно проскользнула через турникет и лёгкими, неслышными шагами побежала к лестнице. Она хотела положить телеграмму прямо под дверь, решив, что так будет надёжнее. В общежитии действительно было пусто. Яркий, праздничный и тёплый день выгнал всех на улицу. В коридоре было темно. Она тихо подошла к двери его комнаты и, свернув вдвое лист телеграммы, протолкнула его внутрь. И тут, совсем случайно, она почти почувствовала, что дверь не заперта. Так и есть, Мария слегка толкнула её и дверь медленно и бесшумно открылась. Она огляделась по сторонам и вошла.

Студенческое общежитие, где жил Сева Бобров, состояло из множества небольших жилых секций. В каждой из них было по две небольших комнат и маленькая душевая. Жили в каждой такой секции два студента, а то и трое, даже четверо. Непритязательная, почти спартанская обстановка.

Мария вошла в столовую комнату. Она подошла к круглому, накрытому белой, несвежей скатертью столу, на котором были видны следы недавнего пиршества. Ей это очень не понравилось, но ещё хуже, что вдруг она себя почувствовала почти воровкой. Ей захотелось сразу же уйти, как вдруг взгляд упал на листочек бумаги, прижатый к столу пустой бутылкой из-под вина. Виновато оглянувшись, она всё же взяла листок и прочитала.

«Не хотел тебя будить, Бобёр, уж слишком сладко вы спите. Я пошёл на демонстрацию. Внизу скажу, что ты ушёл рано утром. Не забудь захлопнуть дверь».

Она, конечно, догадалась, что записку писал Игорь Разумовский – сосед и сокурсник Севы. А Бобёр – это, конечно, сам Сева Бобров.

Её словно током ударило. Ей вдруг сразу стало и жарко и холодно одновременно. Она бросила бумажку на стол и тупо уставилась на дверь, ведущую в спальню. Она уже не сомневалась, что Сева здесь, рядом и он сладко спит, но в записке ясно указано множественное число, – вы спите. Ей захотелось убежать, она боялась подойти к этой проклятой двери, но что-то толкало её вперед. Вытянув руку, она пошла словно в темноте, почти на ощупь, как слепая. Рука ощутила шероховатость старой краски, ещё ничего до конца не понимая, она еле-еле двинула рукой вперёд и толкнула дверь. Странно, но старая дверь открылась легко, почти бесшумно.

Лучше бы она её не открывалась! На узкой кровати тихо и мирно посапывал её Бобров, а рядом, обхватив его руками, безмятежно спала какая-то длинноволосая брюнетка. Мария уже не могла больше двигаться, она вдруг испугалась, что они проснуться и увидят её. От стыда краска залила ей всё лицо, ей показалось, что она окаменела. Она дёрнула рукой, чтобы убедиться, что она всё ещё жива и также тихо и беззвучно вышла из комнаты.

Внизу, на вахте она отыскала почтовую ячейку с его номером и оставила там телеграмму. Как она доехала до дому, Мария уже не помнила.

Дома она бросилась в свою комнату и, накрывшись одеялом, вдоволь нарыдалась. Так, незаметно для себя, она и заснула прямо в одежде. Проснувшись, она посмотрела на часы. Было ровно пять часов вечера. И как только она подумала о том, что он сейчас должен придти, сразу же раздался стук в дверь. Её добрая и очень тактичная тётушка никогда не входила без стука.

– Машенька, ты уже не спишь? – спросила она.

– Я сейчас, тётушка, – торопливо сказала она, сползая с кровати.

– Сева уже пришёл. Собирайся, он ждёт тебя. И что это вдруг тебя на сон потянуло, посереди белого дня. Ты весь день проспала, забыла про праздник.

Но он уже входил в её комнату. Прямо с порога, с обворожительной улыбкой, как ни в чём ни бывало, вошёл Сева Бобров.

– Привет, Мария. А зачем ты спишь? Представляешь, демонстрация затянулась, нам с Игорем пришлось собирать флаги и лозунги. Я поздно приехал в общежитие и опоздал на вокзал. Это ты принесла телеграмму вахтёру?

Она просто кивнула головой, старалась отвести глаза. Говорить что-либо сил у неё не было, она почти выдавливала слова

– Старушка сказала,…она сказала, что тебя нет, что ты на демонстрации, я телеграмму оставила ей…оставила. А ты где был, Бобров?

– Кто? Я? Тебе же старушка сказала. На демонстрации, где же ещё?

Сначала он что-то почувствовал, но сразу успокоился, но мешки у неё под глазами снова привели его в смущение.

– Мария, ты что, плакала? – настороженно спросил он. – Зачем? Что случилось?

– Нет. Я не плакала, – Мария постаралась отвести взгляд. – Просто, я спала.

– Что же случилось? Зачем ты обижаешься? Мне самому не по себе, что я не смог встретить дядю Борю. Но откуда я мог знать, что ему именно сегодня взбредёт в голову посетить столицу. Именно первого мая. А демонстрация? Ты же знаешь, как у нас в институте строго с этим. Я с семи утра на ногах, мы с Разумовским помчались сначала в институт за лозунгами, а оттуда на «Кропоткинскую».

Она села на кровать, обхватила голову руками и очень тихо сказала:

– Помолчи, Боб, прошу тебя. Я была на «Кропоткинской», тебя там не было.

– Когда ты там была?! – не сдавался Бобров, но сомнения вновь овладели им. – Я был там, – решительно доказывал он ей, – я никак не мог там не быть, мы с тобой просто разминулись, что ты делаешь из этого трагедию? Мы же с тобой не договаривались встретиться, Мария. Просто я немного опоздал, я же говорил тебе про лозунги, хочешь, спроси у Разумовского. Ладно, Мария, давай оставим это. Мы же хотели пойти погулять, посмотри какая погода. Вставай, собирайся. Идём, Маша…

Он пригнулся к ней и попытался взять её за руку, но она резко одёрнула её и демонстративно отодвинулась в сторону. Немного помолчала, но потом решительно сказала:

– Иди один, Боб. Я с тобой больше никуда не пойду. Ты не был на демонстрации. Когда я принесла тебе телеграмму в общежитие, я не оставила её на вахте. Решила оставить её в твоей комнате, чтобы она ненароком не пропала, хотела подсунуть её под дверь. Вахтёрша не заметила меня, я проскользнула мимо неё. Твой друг Разумовский не закрыл дверь. В общем, я была у тебя в комнате, когда ты…спал, сладко спал. И не один. Может быть, ты это называешь демонстрацией? Ты обманул меня, Бобров.

– Мария, послушай,– он притупил взор от стыда, щёки покрылись багрянцем, и он тщетно искал слова оправдания, – я всё же должен тебе объяснить, что всё было не совсем так или совсем не так…как ты думаешь…

– Уходи, Боб,– словно заклинание повторила она, с большим трудом выдавливая из себя эти слова, – я не хочу тебя больше видеть.

– Но, Мария…– он всё же сделал попытку хоть как-то объясниться, но она его резко перебила, и он понял, что шансов у него не много.

– Уходи, уходи! А то у меня сейчас начнётся истерика. Умоляю тебя, уходи!

– Хорошо, Мария. Только я прошу тебя, не принимай скоропалительных решений, ты должна мне дать возможность объясниться.

Бобров стремглав выскочил из её комнаты, низко опустив голову и, стараясь, чтобы его не заметили хозяева, выбежал вон. Но не получилось. Они его заметили.

– Сева, а обед!? Праздник ведь…– только и успела удивлённо крикнуть ему вслед растерянная тётя. Ничего не понимая, сконфузившись, вошла в комнату Марии.

– Машенька, детка, что у вас происходит? Что с тобой?

– Тётя Ада, мы расстались…навсегда…

– Расстались? Навсегда? Не нагнетай, Машенька. Почему, что случилось?

– Не спрашивайте, тётя. Мне стыдно. Я видела его,…я его видела с другой девушкой, – не сумев сдержаться, заревела Мария.

– Хорошо, хорошо, успокойся, Машенька, не плачь. Слава богу, не конец света! Может быть, ничего и не случилось, ничего серьёзного, а? С другой! Мало ли что, мало ли с кем ты могла его увидеть, не в пустыне живём, в конце – концов.

– Что случилось? Ада? Маша? А где Сева?

В комнату вошёл муж тёти Ады – Степан Васильевич.

– Представляешь, Стёпа, они поссорились, – развела руками тётушка.

– Кто? – словно не расслышал дядя Стёпа.

– Господи, Стёпа, ты что оглох? – сорвалась на муже тётушка. – Мария и Сева поссорились. Она говорит, что видела его с другой девушкой.

– Маша, дорогая моя, ну разве стоит этому придавать такое значение. Сева, в конце -концов, видный парень, он любит тебя и если ты его с кем-то увидела, то я не думаю, что это так уж серьёзно.

– Вот и я говорю, – поддержала мужа тётушка. – Мало ли с кем она могла его увидеть.

– Степан Васильевич, тётя Ада,– не выдержав, почти крикнула Мария – я его видела с другой девушкой…в постели!

– Боже мой! – воскликнула тётя Ада – В постели?! В какой постели? Где?

– В постели? – повторил за женой Степан Васильевич. – Они что, делали всё это при тебе? Как ты могла там очутиться?

– Стёпа! Ты с ума сошёл!– крикнула тётя Ада. – Она ещё ребёнок, не смущай её.

– Нет, это было случайно, в общежитии, – поспешила оправдаться Мария, – я случайно зашла, а они спали…вдвоём, дверь была не запертой. Забыли закрыть.

– Не придавай значения этим пустякам, Мария. Может быть, они действительно, просто спали. А так, ты посоветуй ему всё-таки закрываться.

– Степан,– строго перебила его супруга, – никто не просит тебя делиться своим богатым опытом. И вообще, оставь нас, пожалуйста.

– Да, да…конечно,– засуетился Степан Васильевич. – Прошу прощения. Но надеюсь, что эта маленькая, так сказать, трагедия не отразится на нашем праздничном обеде, или уже почти ужине. Мы и так сегодня задержались, пора бы за стол.

– Степан, ты эгоист! Ничего, кроме обеда тебя не интересует!

– Зачем же ты так, дорогая? Есть ещё хоккей, футбол, – продолжал шутить Степан Васильевич. – Машенька, не забывай, что я твой дядя и очень люблю тебя. Ты вступаешь во взрослую жизнь и поэтому привыкай к её некоторым, так сказать, особенностям. К сожалению, это всё, чем я могу тебя сейчас утешить.

– Спасибо, Степан Васильевич. Извините меня.

Но уже через день Мария поняла, что она не может жить без Боба. Он звонил ей, но она не подходила к телефону. После нескольких звонков он перестал делать попытки объясниться. Мария же почувствовала себя неважно и по совету тётушки на несколько дней прервала занятия в институте. Целыми днями она молча сидела на диване и с ужасом представляла, как она будет жить без него. Без него ничего не получалось, слишком много места занимал он в её жизни. Её жизнь становилась совсем другой.

Тётушка, как могла, успокаивала её. Говорила, что у неё всё ещё впереди, что она ещё совсем молода и красива. Что обязательно найдётся человек, хороший человек, и он будет любить и уважать её. Но Мария не хотела этого обязательного и хорошего человека, она хотела только своего Севу Боброва, своего Боба. Она согласно кивала головой тётушке, но понимала, что уже давно простила его. Мария знала, что ей придётся научиться бороться за него, но как это делать, она даже не представляла себе. Боб ей был предназначен судьбой. Ведь он тоже любит её, ещё немного и она уже в душе стала оправдывать его.

Словно опомнившись после двух-трёх тёплых дней и давая понять, что всё-таки ещё не лето, небеса опрокинули на землю водяной поток. Дождь лил с утра, не переставая, делая иногда незначительные паузы, всё вокруг моментально посерело и почернело.

Размолвка молодых не могла не сказаться и на общем ритме московской семьи. В доме уже несколько дней царила небывалая и гнетущая, напряжённая тишина. Мария молчала почти всё время, на все попытки растормошить её отвечала коротко, неохотно.

Вечером, поужинав, семья в тишине сидела у телевизора. За окном сильный и порывистый ветер зло разбрасывал водные капли по почти дрожащим стёклам. Вдруг Мария, словно что-то почувствовав, резко оторвалась от телевизора и посмотрела в сторону большого окна в гостиной.

– Маша? Что случилось? – тётя не могла не заметить изменение в её поведении. В последние дни она внимательно наблюдала за ней. – Это дождь, Маша, всего-навсего дождь. И просто очень сильный ветер. Ты не бойся, так бывает иногда, когда весна уходит и наступает лето.

– Да, дождь…– думая о чём-то своём сказала Мария, – очень холодный дождь.

– Это ненадолго,– продолжала давать прогноз тётя Ада, – ещё парочку дней и тепло окончательно придёт. Маша?

Поведение племянницы не могло не взволновать тётю Аду.

– Ты хорошо себя чувствуешь, Маша? – ещё раз спросила она.

Тут за окном ударила молния, потом подряд ещё и ещё раз, дождь полил изо всех сил. Знаменитые московские грозы. Мария испуганно вскочила с кресла и остановилась. Потом повела головой в разные стороны, словно кто-то искал её, словно кто-то звал её на помощь, но она не могла найти его. Тётушка тоже беспокойно встала, подошла к ней, ласково обняла и тихо сказала:

– Маша? Может быть, тебе полежать немного, постараться заснуть.

– Нет, тётушка, я сейчас…подождите. Я сейчас.

Мария высвободилась из её объятий, подбежала к окну и резко рванула в стороны тяжёлые гардины, да так, что слышно было, как затрещал карниз. Из-за дождя ничего не было видно сквозь мокрые стекла, она нетерпеливым движением распахнула большое окно.

Высунувшись и вглядываясь в темноту, она громко крикнула:

– Бобров! Бобров!

Новые раскаты грома заглушили её голос, но как только гром утих, она снова крикнула в бушующее и мокрое пространство:

– Сева!

Не дождавшись ответа из темноты, она бросилась к дверям.

– Ты куда, Маша,– тетя бросилась следом за ней, – его там нет, не делай глупостей, детка. Там такой ливень, ты вся промокнешь.

– Пустите меня, тётя, пустите, прошу вас. Он там, я это чувствую. Он весь мокрый, он может простудиться, я сейчас, я быстро.

– Ада, отпусти её, – Степан Васильевич даже не встал со своего места, поражая супругу своим необыкновенным спокойствием. – Пусть идёт.

– Да вы что?! – она развела руками. – Вы все с ума посходили! Куда её отпустить? Ночью? В такой ливень?! Там же нет никого, ей просто мерещится, она больна. Маша, стой! Оставь всё это, тебе надо лечь в постель, я кому говорю, Маша! Стёпа, да оторвись ты от своего телевизора, почему ты ничего не делаешь!? Останови её хотя бы ты, может быть, она тебя послушается.

В негодовании она обрушилась на мужа, но Маша уже выбежала на лестничную площадку и дверь за ней захлопнулась.

– Оставь её, Ада, – позвал её муж. – Он там уже третий день стоит.

– Кто стоит и где? – удивлённо спросила она.

– Сева стоит под грибком детской площадки. Приходит после занятий и стоит. Надеюсь, что грибок не протекает или я ему не завидую. Ты бы им не мешала, пусть сами выясняют свои отношения.

– Я поражаюсь твоему спокойствию. Маша нам, как родная, а он же изменил ей.

– Ада! Умоляю тебя! Не начинай! Пусть они сами во всём разберутся. Она его любит, разве ты не видишь? Изменил,…откуда ты знаешь, изменил или нет? Может быть, всё было не так,– рассудительно попытался поставить точку в разговоре Степан Васильевич. Однако его супруга не унималась.

– А как? Она сама мне говорила, что видела его с другой девушкой, ты же сам слышал…в постели, между прочим.

– Я ничего не слышал. Может быть, они действительно просто спали…вместе…

– Стёпа, ты недооцениваешь ситуацию или ты просто иронизируешь?

– Ирония? Причём тут ирония, Ада? Просто нам с тобой не надо ничего понимать, не надо ничего оценивать, потому что это просто не наше дело. Это дело Маши и Севы. Как они решат – так и будет! Всё!

Подавленная железной логикой своего мужа, она прошла в комнату и села рядом. Немного помолчала, а потом тихо добавила:

– Конечно. Это их дело. Я всё-таки вынесу ей курточку, она же в одном платье, Стёпа.

– Успокойся, Ада и не волнуйся. Она не замёрзнет, я видел его в куртке и думаю, что она уже на её плечах. Кстати, а ужинать мы сегодня будем?

– Ужинать? – рассеянно переспросила она, но до неё быстро дошло.– О, господи, Степан! Как ты предсказуем! Мир перевернётся, а у тебя одно на уме.

– Ты ошибаешься, дорогая. Вот если ты меня хорошо покормишь, то я расскажу, что у меня на уме. Любовь, между прочим, иногда проходит, а ужин – никогда.

– Дурачок! – засмеялась она. – У тебя слишком приземленная философия.

Мария выбежала на улицу и устремилась к беседке детского городка. Обычно здесь он всегда ждал её. Промокла она почти сразу, но не замечала этого. У беседки было темно. И она тихо позвала:

– Бобров?

Он вышел из темноты, и они вплотную приблизились друг к другу.

– Ты зачем здесь, Бобров? – почти дрожа, спросила она его.

– Я искал тебя, был у тебя в институте. Мне сказали, что там тебя нет уже три дня, на звонки ты не отвечаешь, я подумал, что может быть, с тобой что-нибудь случилось.

– Я заболела, Сева. Скажи, что ты мне больше не изменишь, Бобров?

– Никогда больше.

– Поклянись.

– Клянусь! Там всё было по-другому, понимаешь, там всё было немного не так, как ты думаешь, в тот вечер, тот праздник. Мы отмечали его, откуда она появилась, я даже не знаю, мы все немного выпили, – судорожно попытался объясниться он, но Мария его остановила.

– Замолчи! Ты что, хочешь мне рассказать обо всём этом? – возмутилась она.

– Ты простила меня? – неуверенно спросил он. – Но я этого не заслужил.

– Боже мой, Бобров! Я? Простила тебя? А что мне делать!? Я ведь не могу жить без тебя, как ты меня измучил! Разве я могу не простить тебя.

Не выдержав напряжения, она уже плакала вовсю.

– Прости меня, Мария. Я даже не знаю, как мне оправдаться перед тобой.

– Ты весь промок, Боб. Ты можешь заболеть, – немного неуверенно она пододвинулась к нему поближе, и он молча обнял её. – Я не смогу без тебя жить,– как заклинание повторяла она, – я так люблю тебя.

– И я люблю тебя, Мария. Я чуть не умер без тебя, я испугался, что ты меня бросишь.

– Молчи, Бобров,…молчи. Давай вот так постоим, дождь такой сильный и ты весь такой мокрый…

Они ещё долго стояли и молчали, обнявшись.

– Послушай, Боб, – вдруг неожиданно, словно что-то вспомнив, начала, запинаясь говорить Мария, – я думала все эти дни…об этом, ты ведь понимаешь меня? Я о том, что видела, если хочешь,…ну, если это так тебе необходимо, ну вот это, что я видела. Боб, ты можешь это делать со мной. Только ты мне больше не изменяй. Я не переживу. Хорошо, Сева?

Наконец-то в дверном проёме появился и он в окружении своих друзей. Она хотела выбежать ему навстречу, но потом передумала и с нетерпением ждала, пока он останется один. Но он уже крутил головой по сторонам и, увидев её, улыбаясь, шёл ей навстречу.

– Всё написано на твоём лице, Бобров. Ты можешь даже не рассказывать мне, чем закончилась твоя распределительная комиссия. Я и так всё вижу.

– А почему так грустно, Мария? – не смог он скрыть своего недовольства её интонацией. – Мы оба ждали результатов этой комиссии.

– Не знаю, но прости, что не разделяю твоей радости, – она пожала плечами и отвернулась. – Не переживай, это быстро пройдёт. А теперь, давай, рассказывай.

– Я получил единственное место в отдел внешнеэкономических отношений министерства. Я думал, что ты будешь рада.

– И, конечно, тебе помог Прокофьев? – догадливо и зло спросила она.

– Да, может быть, не обошлось без него. Ну и что? – также зло огрызнулся Бобров.

– А ничего! Боб, ты не самый, прости меня, выдающийся студент своего факультета. И вдруг тебе, именно тебе, выпадает самое хорошее, самое заветное место. Место, из-за которого рвут когти не самые слабые люди столицы. У тебя же никого нет, откуда он – такой блат? Как они могли дать тебе это место?

– Остановись, Мария. Так ты считаешь меня заурядным идиотом, простым глупцом, ты думаешь, что я не мог заслужить это место своим упорством в учёбе, ты думаешь, что я не справлюсь с этим назначением?! Ну, знаешь, этого я от тебя точно не ожидал!

– А что ты ожидал от меня, Бобров?! – почти крикнула она.– Что? Поклянись мне, что здесь никто не замешан, поклянись! Посмотри мне в глаза!

Она пристально посмотрела ему в глаза и он, не выдержав, отвёл взгляд

– Это глупо, Мария. Очень глупо. Устраивать из-за этого скандал. Прокофьев, к твоему сведению, – мой преподаватель. Такой же, как и десятки других. Что плохого в том, что он отметил мои способности и моё трудолюбие? Ты этого не предполагаешь? В конце – концов, это назначение позволит мне сделать успешную карьеру, обеспечить наше с тобой будущее.

– Твоё будущее! И без меня! Не уходи от разговора, Боб! Поклянись! – почти требовала она. – Поклянись мне, что здесь никто не замешан!

– Не знаю… – честно признался он, желая уйти от этого разговора.

– А я знаю! – она продолжала кричать, перебивая его.

– Что ты знаешь?! – огрызнулся он ей, но сразу же постарался взять себя в руки, испугавшись, что спор может перерасти в серьёзную ссору. На них стали обращать внимания прохожие, он взял её под руку и увёл в дальний уголок сквера.