Текст книги "Прощай, Бобров"

– Подождите. Во-первых, Мария, так нельзя разговаривать с матерью. А во-вторых, давайте закончим с ужином, а потом в спокойной обстановке обсудим эту тему, если вам этого так хочется. Семейные скандалы отрицательно влияют на пищеварение.

– Нет! – не сдавалась Александра Николаевна.– Мы должны это решить сейчас и окончательно! Я постоянно иду вам обоим на уступки. Ты посмотри, как она ведёт себя! Маша, выйди к себе, нам с отцом надо поговорить, – строго потребовала мать. – Маша!

Мария бросила умоляющий взгляд на отца, резко встала и почти побежала по лестнице к себе. Александра Николаевна проводила её недовольным взглядом и, дождавшись, когда захлопнулась дверь её комнаты, повернулась к мужу и свой недовольный взгляд перевела на него.

– Шурик! Мне не нравится то, что этот парень будет сидеть с нашей дочерью! – как заклинание повторила она.– Тебе это понятно или ты притворяешься, что ничего не произошло? Вероятно, ты не понимаешь, что я имею в виду не только школьные отметки.

– Нет,– спокойно отреагировал доктор, – мне это не понятно. Это же светская школа, Саша, а не закрытая девичья гимназия. Наши дети взрослеют, и у них появляется право выбора. Да! Они начинают сами решать, кого они могут терпеть, а кого нет! И почему ей не сидеть с этим парнем? Я его, кстати, видел, он часто приходит к матери и помогает ей убираться. Любовь к своим матерям всегда была отличительной чертой всех талантливых и гениальных людей. Этот Бобров производит очень приятное впечатление, он симпатичный парень, наверное, нравится и Маше. И потом, он же не сватается к нам, он будет просто сидеть с ней за одной партой. И чем он хуже Насти Сафоновой, не понимаю.

– Слава богу! – шумно выдохнула Александра Николаевна. – Вот и договорились. А я не понимаю, Шура, откуда такое безразличие к её школьным делам. Сидя за одной партой они могут подружиться, а это повлияет на Машу, на её психику.

– Они могут подружиться, даже не сидя за одной партой,– резонно заметил доктор, – прости меня, Саша, но я думаю, что ты, действительно придаёшь этому событию большое, я бы даже сказал, ненужное значение. Откуда это в тебе?! Ты забыла о своём детстве? Ведь ты выросла в небогатой, даже бедной семье. С большим трудом и упорством ты получила прекрасное образование, выбилась, как ты сама говоришь, в люди и вдруг…

Ну почему, объясни мне, сын санитарки не может сидеть за одной партой с дочерью врача!? Что здесь такого? Ведь тебя, кажется, именно это не устраивает. Я думаю, что не ошибаюсь. Побойся бога, завтра ты начнёшь интересоваться вероисповеданием друзей своей дочери, потом их национальностью. Это же чушь! Это позор! Всё решают только личные качества человека, всё остальное – расизм и дискриминация!

– Куда ты загнул! – обиженно произнесла она. – Надо же, я уже и расистка.

– Вот именно, с этого всё и начинается. Мы даже не хотим считаться с мнением нашей дочери, мы решаем, нравиться ей или нет! А она уже не ребёнок, она ученица восьмого класса, мы даже не выслушали её, а прогнали её из-за стола. Разве так можно?! Любовь к своим детям – это не только еда и одежда, поцелуи на ночь и карманные деньги. Надо учиться слушать их, пора понять, наконец, что они становятся такими же, как и мы. Со своим собственным мироощущением, если хочешь, со своей философией. Именно так!

Этот Бобров не обидел и не оскорбил нашу дочь. Его просто пересадили с другой парты. Вероятно, у педагога есть какие-то свои, профессиональные задачи, свои соображения. Разве можно с этим не считаться? Она же не лезет в нашу работу. Представь себе положение нашей дочери в классе, когда завтра Юлия Петровна её пересадит после нашего протеста. Ты понимаешь, что у современных детей совершенно другая философия.

– Нет! – не выдержав его доводов, всё же прервала доктора Александра Николаевна.– Ты говоришь совсем о другом! О чём угодно, только не о том! Я завтра же переговорю с Юлией Петровной. Как ты не понимаешь, что Сафоновы – наши друзья, они здесь постоянно, у нас в доме, что я им завтра скажу? Почему Настю с Машей рассадили, они ещё могут подумать, что мы это одобряем. Леонид Аркадьевич Сафонов помог нам построить этот дом, чтобы мы делали без него,…наши дочери дружат, их сын старше Маши всего на один год, и ты не можешь не знать насчёт их планов по поводу его дальнейшей судьбы. Они считают, что это будет прекрасная пара – Мария и Аркадий. Потом, всё-таки мы люди другого круга общения, да, Шурик, другого! И не надо вспоминать моё детство. Это всё в прошлом. А если этот парень начнёт бывать у нас, это может просто не понравиться Сафоновым, понимаешь? Шурик! Я бы этого не хотела.

– Тебя не волнуют сплетни, когда к нам приходит Аркадий Сафонов? – перебил её вопросом доктор. – Ты хочешь сама решать, кто будет приходить к нашей дочери?

– Да, во всяком случае, пока. А Аркадий – хороший мальчик и его отец, да, Шурик, его отец…– но она всё равно замолчала, заметив изменение в выражении его лица.

– Ну, договаривай, чего уж там! Помог построить дом, что он директор, чёрт знает чего, что его жена здоровается с тобой в магазине. Что же ты замолчала?

– А что я такого сказала?! Ведь это, действительно, так! Он очень помог нам, почему бы нам не быть ему благодарным. И с ней я часто вижусь, иногда мы болтаем.

– Я сожалею об этом. Это была твоя идея, принять его помощь. К сожалению, я тогда проявил бесхарактерность и до сих пор чувствую угрызения совести. Мне надо было проявить характер, ничего бы не случилось, если бы мы построили этот дом на год позже.

– Вообще-то, я устала от этого ненужного спора. Я завтра же переговорю с Юлией Петровной, – снова повторила она и, встав из-за стола, чуть не отшвырнула стул в сторону. Не глядя на мужа, она устремилась в спальню.

– Саша! – позвал её доктор, но она не остановилась. – Саша! – позвал он ещё раз. Но на этот раз она остановилась, потому что хорошо разбиралась в интонациях его голоса. Она обиженно стояла спиной к нему и не поворачивалась, но чувствовала, как он встал из-за стола и подходит к ней. Она обернулась и не могла не удивиться резкой перемене выражения его лица. Никогда, она даже не предполагала, что оно может быть таким жестким, и она сразу почувствовала себя очень слабой.

– Я не хочу, чтобы ты завтра шла в школу и разговаривала с Юлией Петровной. Это может сильно обидеть Марию. Я не хочу, чтобы она затаила на тебя обиду. Твои отношения с дочерью могут испортиться и надолго. – Он немного подумал и добавил: – Наши с тобой, кстати, тоже. Подумай об этом. Нам нужно принять её решение.

Никогда прежде он не говорил с ней так. Она ещё попробовала сделать шаг по лестнице вверх, но не смогла. Он терпеливо ждал её реакции, почти минуту оба не проронили ни слова.

– Может быть, допьём чай? – тихо предложил он.– Поговорим об этом потом, в более спокойной обстановке. Оставим эмоции в стороне и поговорим об этом позже.

– Хорошо, – смущённо ответила она, и, немного подумав, пошла обратно к столу.

– Что же, вот и муж пришёл. Сейчас мы будем ужинать.

Мария оставила Боброва одного в комнате, а сама вышла навстречу мужу в прихожую, где маленькая Анна уже вовсю рассказывала отцу новости о госте.

Через мгновенье Мария уже снова входила в комнату, а следом вошёл высокий блондин сорока-сорока пяти лет, крепкого телосложения, с приятным, открытым, но немного усталым лицом. Он виновато улыбнулся и протянул Боброву руку. Молча, они обменялись рукопожатием.

– Сергей, – наконец-то выдавил из себя хозяин дома, но, немного помолчав, добавил – Северцев. Добро пожаловать к нам.

– Всеволод, – используя его метод, представился гость и тоже, немного помолчав, добавил, – Бобров. Можно просто Сева. Спасибо.

– Маша говорила мне, что у нас будет гость, но…простите за опоздание, служба…

Хозяин дома чувствовал неловкость, он явно не знал как вести себя с неожиданным гостём, но Бобров пришёл ему на помощь.

– Служба есть служба, не стоит извиняться. Я не так долго ждал и к тому же, ваша дочь прекрасно выполняла функции хозяйки дома. Знакомила меня с домочадцами,– он кивнул в сторону дремлющего кота, – показывала ваш дом. Он очень красивый.

– Да,– чувствовалась благодарность хозяина за инициативу, – он очень старый, этот дом, тёплый. Я получил его в наследство от родителей. Сейчас уже не строят таких домов, изменились технологии, нет тех строителей. Времена меняются, меняются и люди. Знаете, после смерти папы, мой брат построил новый дом для всей семьи. Я чуть было туда не переехал. В последний момент, решил остаться здесь и привести этот дом в порядок. Результат перед вами. Кстати, это ваша машина у ворот?

– Да, если это «Мерседес», – ответил Бобров.

– Его можно завести во двор, – предложил Северцев.

– А что, так оставлять опасно? – своеобразно отреагировал Бобров.

– Нет,– улыбнулся Северцев, – тем более у ворот моего дома. Просто я подумал, что если вам всё – равно придётся это сделать, то почему этого не сделать сейчас, до ужина. Вдруг придётся немного выпить, и вы могли бы остановиться у нас.

– Нет, нет, – понял его Бобров, – это исключено. Я остановился в гостинице, не создавайте себе проблем из-за меня.

– Какие же это проблемы, – не отставал Северцев, – вы наш гость, друг Марии. Дом у нас большой, даже очень большой и вы можете располагаться. У нас есть комната для гостей со всеми удобствами,– он кивнул головой вверх, на второй этаж, – вы нам не создадите никаких проблем…

В комнату вошла Мария, следом за ней Аня с хлебницей в руках, на которой башенкой аккуратно были сложены кусочки белого и чёрного хлеба.

– Я предложил Всеволоду Константиновичу остановиться у нас, Маша, – обратился к жене Северцев, – дом у нас большой и он нас не стеснит, не так ли?

Он назвал меня по отчеству, значит, Мария рассказала ему про меня, подумал про себя Бобров и вслух решительно сказал:

– Я очень благодарен за гостеприимство, но поверьте, я стесню не вас, а себя. К тому же, я не думаю, что я задержусь здесь. День, два, не больше. Давайте оставим это, я много ездил и привык к гостиничному уюту и даже иногда мне его не хватает.

– Ладно, – не стал надоедать Северцев и указал гостю рукой на стол, – но на ужин с вами мы можем рассчитывать?

– На ужин да,– не почувствовав иронии в голосе, довольно ответил Бобров, – это как раз то, что нам сейчас действительно необходимо. От домашнего ужина я не откажусь.

Мужчины, словно радуясь тому, что ненужная тема исчерпана, с удовольствием сели за стол, который уже был сервирован на четыре персоны, по всем традициям русского гостевого этикета.

Красивые белые тарелки с синей и золотой каймой и высокие хрустальные фужеры, весело играли своими гранями. Их самодовольно подпирали толстенькие и пузатые водочные рюмки.

Только что Бобров почувствовал, что он, действительно, проголодался. Ему вдруг очень сильно захотелось выпить. Вошла Мария, толкая перед собой блестящую хромированную тележку, верх которой был заставлен полными салатницами, а внизу спорили разноцветными этикетками водочные и винные бутылки.

– Так, а кто у нас четвёртый? – весело спросил Северцев, разглядывая приборы.

– Анна Сергеевна, – посмотрев на помогавшую ей девочку, сказала Мария.

– А разве ей не пора уже спать? Скоро уже десять часов и детское время давно закончилось, – словно не замечая её, продолжал говорить с женой хозяин дома.

– Ну,– поддержала игру Мария, – во-первых, она очень просила, во-вторых, она пообещала все уроки сделать завтра. Завтра же воскресенье и не надо идти в школу, а потом она уже совсем большая. Это она мне сама сказала.

– Раз она уже большая,– продолжал отец, – тогда и я не против, в принципе. Но вот только, как на это посмотрит наш гость?

– Гость на это хорошо посмотрит, – выдал окончательное заключение Бобров, и девочка бросилась отодвигать стул, чинно усаживаясь, гордая своей причастностью к важному церемониалу.

Мария закончила накрывать на стол, поставив на середину большое блюдо с аппетитными соломками хорошо прожаренного картофеля, покрытого кусочками жареной телятины, казавшимися стеклянными из-за щедро политого кипящего масла.

Она села за стол напротив Боброва, приветливо развела руками и сказала:

– Как говорится, чем богаты…

Для мужчин это стало, словно сигналом и Северцев начал откупоривать запотевшую бутылку водки. Он торопился выпить, словно надеясь, что водка поможет ему справиться с некоторой, как ему казалось, окаменелостью.

– Водки? – спросил он у Боброва, уже открыв бутылку, и тот согласно, почти нетерпеливо кивнул головой. Казалось, нетерпеливость хозяина передалась и гостю. Северцев наполнил его рюмку и посмотрел на Марию. Она легко мотнула головой из стороны в сторону. Тогда он налил себе и протянул руку с рюмкой к Боброву.

– Ну что, как говорят у нас, с приездом!? – предложил он, улыбаясь.

– С приездом, – согласился Бобров, и они чокнулись. Едва опустевшие рюмки коснулись скатерти, как Сергей вновь наполнил их.

– За знакомство!? – Северцев словно совершал ритуал, по окончании которого он должен был, как можно скорее и во что бы то ни стало оказаться под столом.

– За знакомство, – снова безропотно согласился Бобров, и они опять чокнулись.

Ели сосредоточенно и почти молча. Заморив червячка, мужчины, словно сговорившись, отложили вилки и как по – команде посмотрели на пустые рюмки.

Хозяин снова моментально наполнил их, но теперь уже вместо тоста просто по-свойски приподнял свою рюмку и сказал:

– Будем здоровы?

– Будем, – ответил ему Бобров, ни на мгновение, не собираясь сдаваться, и залпом опрокинул свою рюмку.

Кажется, водка начинала действовать довольно – таки положительно. Северцев немного раскрепостился, стал более энергично работать вилкой, пока, наконец, полностью не овладел ситуацией и не взял инициативу в свои руки.

– Маша мне иногда рассказывала о вас, то есть не совсем так, лучше сказать о вашем городке, о детстве, юности…

Интересно, что она ему могла рассказывать о нашем детстве и юности, подумал про себя Бобров, не переставая внимательно слушать.

– вы ведь с Машей вместе учились, в одном классе, даже кажется, сидели за одной партой?

– Да, мы вместе учились, в одном классе. И даже сидели за одной партой, это правда.

– Эй, Бобёр! – Сева услышал, как кто-то позвал его из темноты и остановился. Тренировка, с которой он возвращался, закончилась как обычно, но сегодня была его очередь убирать зал, поэтому пришлось задержаться. Но голос показался незнакомым и, повернувшись, он увидел в проёме арочного пустынного двора три тёмные фигуры. Было уже достаточно темно, единственная лампочка, сиротливо висящая под самым потолком арки, едва-едва освещала пространство вокруг.

Сева сделал несколько шагов навстречу и сразу же узнал звавшего его. Это был Аркадий Сафонов, брат Насти Сафоновой – его одноклассницы. Сафонов учился на год старше Севы, остальные двое тоже были из их школы, но он их знал только в лицо.

– Тебе чего, Сафонов? – достаточно грубо и раздражённо спросил Сева, не понимая, что ему нужно от него. Никаких общих дел, конфликтов у них не было. Бобров их не боялся, в конце – концов, он был не из тех, с кем было принято не считаться.

– Да ничего! – ухмыляясь, Сафонов подошёл поближе. – Просто решил с тобой познакомиться. Проходили рядом, увидели и вот, решили позвать.

– Время ты выбрал немного неудачное, особенно для знакомств, да я и не барышня, чтобы со мной вот так вот знакомиться, на улице.

Сафонова не любили в школе, он был высокомерным, считал себя «крутым» и беззастенчиво пользовался авторитетом своего отца – директора градообразующего деревообрабатывающего комбината и председателя школьного попечительского совета.

– Гордый ты какой-то, Бобёр, не дружелюбный …– начал было Сафонов.

– Какой есть. Ты говори, что надо и я пойду. – Сева перебил его и спустил свою спортивную сумку с плеча на землю, решив на всякий случай освободить свою правую руку.

– Слушай, Бобров, давай подружимся, а? – не унимался Сафонов, пропуская мимо ушей несколько пренебрежительный тон Боброва – Не хочешь к нам в компанию?

– Говори что надо, Сафонов, – повторил Бобров. – Я тороплюсь.

– Пошли на дискотеку, хочешь? Можем пойти в бар, деньги есть, ты не волнуйся, – Сафонов похлопал себя по карману и выпустил на него полную струю дыма ароматной сигареты.

– Поищи кого-нибудь другого, Сафонов, я же сказал тебе, что мне некогда. – Бобров благоразумно решил не обращать внимания на мелкие придирки Сафонова и просто отмахнулся от дыма.

– Что, пора бельишко разносить? – вся троица дружно рассмеялась.

– Заткнись! – угрожающе отозвался Бобров и схватил Сафонова за ворот рубашки. От неожиданности тот чуть было не проглотил сигарету и сильно поперхнулся. Но подскочивших моментально дружков он сразу остановил.

– Ладно. Чёрт с тобой, не хочешь дружить – не надо. Тогда слушай сюда, Бобёр. Ты ведь сидишь за одной партой с Мэри?

– Кто это такая? – спросил Сева, хотя прекрасно понимал о ком идёт речь.

– Это Мария Боголюбова – сквозь зубы процедил Сафонов.

– Как будто ты не знаешь, с кем я сижу, спроси у своей сестры.

– Настю не тронь, она тут не причём и не строй из себя умника. И не таких видали. Так вот, Бобров, ты от Марии Боголюбовой держись подальше. Понял? Это мой совет.

– Слушай, Сафонов. Ты можешь угрожать кому угодно, но только не мне. Я тебя не боюсь и мне всё равно с кем я сижу за партой, или это Мэри, как ты её назвал или кто ещё. А если мне будет не всё равно, так это будет не твоё дело.

– Хорошо, Бобёр, замётано. Грубоватый ты какой-то, злой, ну да ладно. Все слышали?

Он повернулся удовлетворённый к своим дружкам.

– Ты неплохой парень, Бобёр, но я тебя предупредил, чтобы ты держался от неё подальше. Это на всякий случай, чтобы ты потом не говорил, что не знал.

Бобров понял, что разговор окончен, поднял сумку, бросил ремень на плечо и, ни разу не оглянувшись, быстрым шагом пошёл домой.

– А он не слабак, этот твой Бобёр, – сказал один из дружков Сафонова, когда силуэт Боброва окончательно растворился в темноте.

– Он такой же мой, как и твой. Я его знать не знал до сегодняшнего вечера, – раздражённо ответил Сафонов, – это точно, что тебе рассказали про Мэри?

– Да, и сестра твоя знает, ты бы у неё спросил, что ли. Девчата все в классе говорят, что твоя Машка сохнет за этим вот, Бобровым, чуть ли не с первого класса.

– Ничего, не засохнет, – обиженно протянул Аркадий. – Ладно, чёрт с ним. Будет мешать, накостылять всегда успеем. Он же сам сказал, что ему всё равно, чего суетиться раньше времени.

Сева пришёл домой позже обычного. Его встретила встревоженная мать.

– Что-нибудь случилось, сынок? – с волнением спросила она.

– Нет, мама, всё нормально, прости, что забыл предупредить. Я сегодня дежурил по спортзалу, пришлось убираться, – успокоил он её. – И не заметил, как время пролетело.

– Ужин почти остыл, сейчас я его разогрею, – поспешила на кухню Алина Михайловна. – Я ждала тебя, ждала. Несколько раз разогревала.

– Я не хочу есть, мама, – остановил её Сева. – Не беспокойся, а если захочу, разогрею сам. Иди, ложись спать. Я же просил, не ждать меня, если я иногда опаздываю.

– Может быть, всё-таки поешь, сынок? – попросила мать. – Мне это не трудно.

– Нет,– решительно отозвался Сева, – я пойду спать. Устал, ноги гудят.

– Хорошо, хорошо, – засуетилась мать, – конечно. Пойду и застелю тебе постель.

– Мама,– тихо попросил её Сева, – а можно я не буду носить чистое бельё в центр.

– Конечно, сынок, конечно. Я и сама давно хотела тебе это сказать…сама, мне не трудно. И вообще, скоро я брошу стирку, говорят, что скоро санитаркам зарплату повысят, дай-то бог. Я сама хотела тебе сказать.

– Мам, а Боголюбов хороший человек? – неожиданно для себя спросил у матери Сева.

– Доктор? Да. Он очень вежливый и сердечный человек. А почему ты об этом спрашиваешь, сынок?

– Не знаю…так…– Сева смутился и поспешил, – хорошо, мама, спокойной ночи.

Почти два года Бобров сидел за одной партой с Машей Боголюбовой, но никогда не придавал этому какого-либо значения. Мало ли кто с кем сидит за одной партой. Но сейчас, после этой встречи с Аркадием Сафоновым, он словно что-то почувствовал и, пожалуй, он поспешил сказать, что ему безразлично с кем сидеть. Он ещё не понимал своих ощущений, но ему стало вдруг приятно думать о ней и почему-то ему показалось, что у неё очень красивое имя. Мария!

Но в то утро, придя в школу, он не мог не заметить резкого изменения отношения к нему. Всегда доброжелательная и отзывчивая соседка, она вдруг сделалась явно неприветливой и сторонилась его. Очень большими друзьями они и раньше не были, но именно сейчас это ему стало неприятно, хотя он постарался не придавать этому значения. Хихиканье девчонок в классе и косые взгляды в его адрес немного насторожили его.

Учебный год подходил к концу, тёплый майский день выгнал всех школьников в большую перемену на школьный двор. Малыши гонялись друг за другом по всему двору, старшеклассники оживлённо обсуждали приближающиеся экзамены.

Сева Бобров стоял в окружении своих одноклассников, безразлично слушая школьные сплетни. Он даже не заметил, как к нему подошла Боголюбова.

– Бобров, можно тебя на минуту, – позвала она его и сама отошла в сторону. Он пошёл за ней следом и, пройдя несколько шагов, они остановились.

– Тебе чего, Боголюбова? Ты что, не могла в классе спросить?

Она не ответила на это и смущённо спросила:

– Послушай, Бобров, ты говорил Аркадию Сафонову, что тебе наплевать на меня? – она смотрела прямо ему в глаза. – Только честно, Бобров. Говорил или нет?

– Нет, – спокойно отреагировал он. – Так я не говорил.

– Но ведь ты говорил ему, что я тебе безразлична, говорил? – допытывалась она.

– Говорил,– честно признался он и поспешно добавил, – но это было совсем не так, Мария. Вернее, я так не говорил. Это было совсем по-другому.

– Но ведь ты говорил ему, ему и его дружкам, что я для тебя пустое место? – чуть не плача, не унималась она.– Говорил?

– Я говорил совсем не то, всё было не так, всё было по-другому.

– Ты просто его испугался, Бобров! Ты – трус! – бросила она ему в лицо. – Никто не давал тебе право оскорблять меня!

– Я его не испугался, выслушай меня, и я всё тебе объясню. Я не оскорблял тебя.

Но было уже поздно. Она уже бежала со двора, а весь школьный двор замер, наблюдая за ними, явно ожидая дальнейшего развития ситуации.

Бобров стоял посередине двора в смущении, он просто не знал, что делать. Не заслуженные обвинения оскорбили его, он не был трусом, и все знали об этом. Он покраснел, ему вдруг стало жарко, и он почувствовал, что его бросило в пот. И тут он услышал смех и очень знакомый голос. Он повернулся и увидел Сафонова в окружении весёлой компании, они явно обсуждали только что происшедшее и не собирались скрывать это. Тот дружелюбно издали помахал ему рукой, как ни в чём ни бывало.

Кровь ударила в голову, ещё до конца ничего не осознавая и ни на минуту не задумываясь, Бобров пошёл прямо к нему. Подойдя вплотную, он громко и чётко произнёс:

– Ты подонок, Сафонов, – и сильным ударом кулака в челюсть свалил его наземь. Это было так неожиданно, что Сафонов даже не попытался защищаться. Он попробовал встать, но удар был слишком силён и он остался лежать на земле, прикрыв голову руками.

– Бобров! – раздался железный голос директора. Бобров повернулся и увидел его фигуру. Да, Боброву не повезло, директор всё видел сам. – Немедленно ко мне, Бобров! Всем разойтись! Всем разойтись по классам!

Последствием этого могло быть только одно – исключение из школы. В этом Сева Бобров был уверен.

Так и случилось. Всеволода Боброва отстранили от занятий в школе вплоть до решения педагогического совета, комитета комсомола и совета школьных старост. Однако разбор этого поступка и решение по нему должно было приниматься на общем собрании. Так объяснил директор школы матери Боброва, вызванной в этот же день в школу.

Что происходило в школе без него, Сева знал, друзья не оставляли его в неведении. Школу раздирали споры и противоречия, она буквально раскололась на две почти равные части. Многие учителя и старшеклассники встали на сторону Боброва, особенно усердствовали преподаватель физической культуры, он же тренер волейбольной сборной и Юлия Петровна – классный руководитель. Некоторая часть комитета комсомола и совета школьных старост поддержали его, не было единства и в педсовете, который никак не мог принять предварительного решения и поэтому всё время откладывался. Педагогический совет школы находился под полным влиянием директора, а школа и её директор были в долгу перед отцом Сафонова. Директор домостроительного комбината был председателем попечительского совета школы и, конечно, он не мог не знать об этом происшествии.

В маленькой квартире Бобровых царило напряжённое ожидание. Сева весь день валялся на диване, перелистывая страницы книги. Мать не осуждала его, не надоедала, она видела, как переживает случившееся её сын и старалась не усугублять обстановку. Она не предпринимала никаких действий, она просто ждала, как развернутся дальнейшие события. Она несколько раз попыталась завести разговор с сыном о его будущем, но не знала, как это сделать. Конечно, она его очень жалела, потому что в том, что он будет исключён, они оба уже не сомневались. Если бы конфликт Боброва был бы с кем-нибудь другим, то ещё можно было бы на что-нибудь рассчитывать, на какое-то снисхождение дирекции. Но Сафонова ему не простят. И если в первый день отстранения от занятий ещё теплилась какая-то надежда, то после двух-трёх дней активной деятельности администрации школы стало ясно – Боброва исключат! Это был показательный случай.

Вечером в дверь квартиры Бобровых позвонили. Сева был в комнате и слышал тихий голос матери. Она с кем-то говорила.

– Это к тебе, Сева, – позвала она его погромче, – со школы, с твоего класса.

– Я иду, мама…сейчас…– он встал с дивана и медленно пошёл к дверям.

В маленькой и тесной прихожей стояла Мария Боголюбова.

– Боголюбова? Тебе чего надо? – не совсем вежливо спросил Сева.

– Нам надо поговорить, Бобров, – явно смущаясь, переводя взгляд с него на стоящую рядом Алину Михайловну, еле-еле выдавила она из себя.

– О чём? – словно не понимая, и внешне безразлично отозвался он.

– Я чувствую себя виноватой. Я имею в виду то утро, в тот день…

– Брось, Боголюбова, ты тут не причём. Ладно, – он посторонился, – проходи в дом, что в дверях стоять. Мама, познакомься. Это Маша Боголюбова, мы с ней сидим за одной партой…

– А где Маша? – спросил вечером доктор Боголюбов, удивлённый отсутствием дочери. – Странно, что её здесь нет. Ты её куда-нибудь отсылала?

Его супруга выдержала паузу, словно желая насладиться торжественностью выдачи важной информации. Молчала она почти минуту, а потом раздражённо ответила мужу:

– Никуда я её не отсылала. Она у себя в комнате. Как пришла со школы, так и сидит взаперти. У них в школе настоящая драма, мне Настя Сафонова всё рассказала. Она только что ушла. Да и по телефону звонят, рассказывают. В кино можно не ходить.

– Да? Ну и что же там случилось?

Доктор поудобнее расположился перед телевизором и развернул вечернюю газету.

– Куда там Шекспиру, не школа, а чёрт знает что…– его поведение раздражало её, она не выдержала и злобно бросила, – но тебе это не интересно, скорее всего. Тебя, вообще, ещё что-нибудь интересует, кроме твоих больных и телевизионных новостей!?

Она недовольно замолчала. Но доктор, прекрасно разбираясь в оттенках её характера, не настаивал на продолжении, делая вид, что его интересует только происходящее на экране телевизора. Он привык не спорить, а ждать. Так случилось и на этот раз. Помолчав с минуту, Александра Николаевна начала рассказывать:

– Ты всё всегда узнаёшь в последнюю очередь. Завтра в школе общее собрание. Педсовет, отдел народного образования, попечительский совет…кто там ещё есть, развели демократию. Этого парня, Боброва, будут исключать из школы за хулиганство.

– Боброва? – переспросил доктор.– Это, какого Боброва? Не того ли, который с Машей сидит?

– Наконец – то, вспомнил. Да, его. Который сидит рядом с нашей дочерью!

– За что? – это известие действительно заинтересовало доктора, потому что он сразу почувствовал, что здесь замешана его дочь.

– Он при всех, при всей школе, во время большой перемены,– словно смакуя каждое слово, рассказывала Александра Николаевна, – избил,…зверски избил Аркадия Сафонова. Сбил его с ног ударом кулака как заправский боксёр. Бедный мальчик, никакого спасения нет от хулиганов. На улице от них проходу нет, уже и в школе достали. В общем, Леонид Аркадьевич взбешён. И он, как председатель попечительского совета школы заявил, что ноги этого бандита больше в школе не будет. И если будет нужно, то он до самого министра образования дойдёт. Распустились до невозможности.

– Нехорошие новости, – согласился доктор – но неужели он так вот, взял и избил? Зверски, просто так, во время перемены?

– Да, представь себе! Вот так! Сафонов гулял во дворе, готовился к уроку во время большой перемены, а Бобров подошёл к нему и избил. Да, зверски избил. Ты, я вижу, даже сейчас собираешься его защищать?

– Защищать? Кого? Боброва? С какой стати, успокойся и не приписывай мне функций миротворца. Просто я думаю, что молодёжь сама могла бы решать свои проблемы.

– Она и решает, таким вот методом, при полном попустительстве педагогов. Завтра в ход пойдут ножи, кастеты, пистолеты,…что там ещё у них бывает?

– Да, с тобой трудно не согласиться. А причём тут Леонид Аркадьевич, я лично сомневаюсь в наличии у него педагогических способностей. Да и в попечительском совете он не один, если мне не изменяет память там ещё девять человек и один из членов этого совета сидит, кстати, прямо перед тобой. И такие вопросы, такие серьёзные вопросы, как мне известно, решаются всем составом попечительского совета.

– Я тебя не понимаю!? – Александра Николаевна не скрывала своего возмущения позицией супруга.– Этот Бобров настоящий бандит, я тебе давно это говорила. Помнишь, когда его только пересадили к Маше год тому назад. Забыл? Ты меня отговаривал идти к Юлии Петровне. Теперь видишь, чем всё это кончилось.

– Немедленно прекрати! Мне не нравится это слово. Нельзя называть пятнадцатилетнего парня бандитом, тем более, не имея никаких оснований. Насколько я понимаю, собрание и собирают для того, чтобы разобраться. Если бы Бобров зверски, как ты говоришь, избил бы сыночка Леонида Аркадьевича, то, наверное, он сейчас бы дожидался не решения общего школьного собрания, а сидел бы в милиции и давал показания следователю из отдела для несовершеннолетних.

– Ты всегда его защищал! Ты, твоя дочь и твоя Юлия Петровна! Вот вы и доигрались! И я не удивлюсь, если его попрут из школы, а через некоторое время он окажется там, где и должен быть. В детской исправительной колонии! Там кулаками не размашешься!