Текст книги "Прощай, Бобров"

– Сколько же мы не виделись, Сева? Больше, чем полгода, а? Эй, парень, очнись! Ты что, не рад мне? – его растерянность смутила её, но она старалась не показать этого.

– Зачем ты это сделала? Наталья? Ты же обещала. Мы же договорились, что больше не увидимся. Господи, да какой же я идиот! Я чуть было не поверил в свою исключительность, а всё оказалось таким банальным. Неужели всё это было просто подстроено? Так? Я даже не мог предположить, что такой человек, как Прокофьев, может опуститься до такой низости. Ты знала о моей встрече с ним в Москве, в отделе кадров министерства. Знала?

– Успокойся, Бобров, какая муха тебя укусила. Мой отец тут не причём и не стоит его оскорблять. Это просто случайность, совпадение, не более того.

– Конечно! Он даже не сказал мне, что ты здесь. Он даже не мог вспомнить, как меня зовут…там, в отделе кадров министерства.

– Ладно, – обиженно прервала его Наталья, – мне надоело выслушивать твои причитания. В конце – концов, ты даже не замечаешь, что оскорбляешь меня. А в свою исключительность ты, действительно, поверил. Мой отец, видите ли, не отчитался перед Бобровым о том, что его дочь здесь. Ты хоть понимаешь, что ты говоришь!? Где ты и где мой отец!

Наталья, конечно, была шокирована его поведением. Он даже не обрадовался этой встрече. От растерянности она начала суетливо перебирать бумажки на столе. Оба некоторое время молчали. Потом, она вдруг резко остановилась, потом пристально глядя на него, чуть ли не по слогам, произнесла:

– И у меня есть предел терпения, Бобров. Ты даже не улыбнулся при встрече, ты даже внешне не обрадовался, хоть чуточку, хоть понарошку. Мы знакомы с тобой почти три года, я просто стараюсь помочь тебе, своему другу и что я слышу в ответ!? Сплошь одни моральные причитания…да, мы расстались, предположим, ну и что? Я за тебя замуж не иду, Бобров! Я просто помогла тебе! Ты почему-то не причитал, когда получил распределение, почему? А? Любой, другой человек целовал бы мне ноги за то, что я сделала для него, а ты? У тебя даже не хватает элементарной благодарности, ты даже не можешь просто мне сказать спасибо. Оглянись вокруг! Ты в Париже! Шесть лет тому назад ты учился в какой-то дремучей школе, в уездном городишке, а всего неделю назад ты ещё строил коммунизм на какой-то продовольственной базе в Подмосковье. Ты просто жлоб, Бобров, неблагодарный и бессовестный жлоб! Да, я просила отца за тебя. А ты этого не хотел? Не хотел распределения в министерство внешнеэкономических связей, не хотел командировки во Францию? Счастливая случайность, Бобров, это закономерность. Ты мучаешь себя, тебе кажется, что попрана твоя гениальная индивидуальность, а всё гораздо проще. И если тебе всё это не нравится, то у тебя есть выбор! Ты можешь вернуться обратно. Хочешь, я и в этом тебе помогу, без отца, сама.

Она лихорадочными движениями порылась в папках, вытащила оттуда чистый лист бумаги и положила перед ним.

– Пиши, Бобров, заявление на имя торгового атташе. Пиши на русском языке, что ты выполнил предписанные командировкой служебные обязанности и просишь вернуть тебя на родину, в Союз. Слово «Родину» напиши с большой буквы. Можешь приписать, что хочешь вернуться по политическим или даже по моральным мотивам, что не можешь жить без леса, без полянки…можешь даже приписать, что у тебя в деревне скоро состоится свадьба и гармонист заждался. Они твоё заявление, Бобров, окантуют в золотую рамку, положат под стекло и будут показывать всем пионерам на свете. Потому что, со времён наполеоновских войн с Россией это – первый случай. Но когда ты будешь очень старый, не вздумай об этой истории рассказывать своим внукам. Я боюсь, что они тебя возненавидят. Все знают, что такие места устраиваются только по дикому блату. Да здесь все, начиная с посла, по блату! Бобров, а может быть, ты – дурак? Начитался Достоевского? Или нет,…я поняла, ты – идеологический романтик! Здравствуйте, товарищ Чернышевский! Добро пожаловать! А хочешь, я тебе скажу, кто ты на самом деле! Хочешь? Слушай внимательно, больше тебе это никто не скажет. Ты – карьерист, Бобров! Это внешне ты стараешься сохранить лицо порядочного человека, а разве ты не знал, что получил единственное место на факультете на распределительной комиссии? Не знал? Знал! Да ты обставил сынков министров, банкиров, племянников секретарей ЦК! Ты не хочешь обманывать свою Машу, а пользуешься мной, Бобров! Маше ты пишешь письма о любви, а мне читаешь моральный кодекс строителя коммунизма. Что ж ты ей не читаешь лекций? Что ж ты не пишешь заявление? Вернёшься к своим пьяным мужичкам, к толстым бабкам в телогрейках, поработаешь на какой-нибудь овощной базе товароведом. А лет через десять тебя назначат директором, и знаешь, как тебя будут называть? Константиныч! Потом тебя, Константиныч, посадят. Знаешь за что? За то, что ты кому-то отпустил мешок картошки без накладной. Процесс будет открытый, но тебя возьмут на поруки и, в конце – концов, ты исправишься. Тебя даже повесят, может быть, на доску почёта…вот такие дела, Константиныч! Ну, как тебе такая перспектива? Молчишь?

Его долгое и упорное молчание произвело на неё впечатление. Она тоже замолчала, скорее всего, просто устала, потому, что говорила всё это на одном дыхании, как – будто боялась, что потом не скажет, не будет повода. Ей даже стало немного неловко. Она почувствовала, что попала в самую точку, и его это сильно задело.

– Эй, Бобров, ты почему молчишь? – тихо спросила она, слегка потрепав его за рукав пиджака. – Истина или, как её ещё называют, правда, произвела на тебя впечатление?

– Я не молчу. Я просто слушаю. Просто поражаюсь количеству скрытых в тебе талантов. И оратор, и режиссёр, и судья! Но самое интересное во всей этой истории, что все твои слова – это абсолютная правда. Я рад, что ты высказалась, я просто не знал, как мне всё это правильно сформулировать. Теперь мы – одного сапога пара, два жутких карьериста. Про мешок картошки хочу сказать, что это у тебя здорово получилось и про Константиныча. Я чуть не захлопал. Надо запомнить. Но я не об этом. Об этом, я думаю, мы ещё успеем поговорить. Я с дороги и я устал. И от дороги и от твоих зажигательных речей. Выполни, пожалуйста, свои служебные обязанности. Сейчас мы оба на службе.

– Хорошо. Ты, вообще-то не обижайся, как-то не по-человечески получилось. Я думала, что ты хоть немного обрадуешься мне. Вот,– она протянула ему бумаги, – я уже всё приготовила. Спустишься на первый этаж, в бухгалтерию, получишь деньги. И ещё, возьми ключи, Бобров. У нас здесь своя маленькая гостиница, я приготовила тебе хорошую комнату. А вот эту бумажку передашь коменданту,– она улыбнулась, – вообще-то, здесь говорят портье. Иди, отдыхай, Бобров. Там же, на первом этаже хорошая столовая. У нас хорошая кухня, повара тоже из Союза. Атташе примет тебя завтра, я тебе сообщу точное время. И ещё, в комнате, где ты будешь жить, я тебе кое-что приготовила, так, мелочи. Ты ведь приехал наспех? Парочка рубашек, бельё, полотенце…

– Это что, мелкие подарки от торгового атташе? – удивился он.

– Не язви. Прими это как дружеское участие в твоей судьбе бывшей однокурсницы. Разве этого не может быть? Ты забыл, что мы учились вместе.

– Может быть. Почему бы и нет? Если быть разумным и последовательным, то я просто обязан принять твои подарки и сказать тебе спасибо. Не так?

– Ладно, Бобров, иди. У меня ещё куча дел, а ты мне уже испортил настроение.

Он послушно вышел из комнаты, даже не попрощавшись. Но через мгновенье дверь слегка приоткрылась, он просунул в щель свою голову и сказал:

– Я сто раз просил тебя – не называй меня по фамилии!

Сева Бобров долго не мог придти в себя. Всё разом обрушилось на него. Образ Марии теперь преследовал его непрестанно. Ни за что на свете он не хотел обманывать её, но обстоятельства не способствовали этому. Он даже не представлял что будет, если она узнает, что и Прокофьева здесь, вместе с ним. Тогда он точно никогда перед ней не оправдается. Как же надоело оправдываться! Это какой – то заколдованный круг. Как же хочется просто жить и работать! Но ничего, перемелется – мука будет. Командировка скоро закончится, потом свадьба, а там посмотрим. Ведь Наталья сама сказала, что не выйдет за него замуж. Что-то он возомнил о себе, представил себя зятем такого человека. Да разве это возможно? Так, поразвлечься с ним, поиграть в наставников они любят. Он вспомнил, с каким трудом ему приходилось переламывать сознание Александры Николаевны – матери Марии и если бы не её отец и не его успехи в учёбе. А Боголюбов – простой провинциальный врач. Даже сравнивать нельзя положение Боголюбовых с Прокофьевым! Александр Иванович – величина международного масштаба, с таким дядей он бы горы перевернул!

Бобров сдал документы в бухгалтерию, получил тут же причитающиеся ему деньги. Сумма была достаточно внушительной, что не могло не радовать. И он решил, что завтра же купит роскошный подарок для Марии. Прав был кадровик в министерстве, когда говорил про французские духи. Таким советом пренебрегать не стоило.

Он вошёл в маленькую гостиницу, по-домашнему уютную и очень опрятную, протянул свои бумаги портье.

– Вы будете жить в тридцать втором номере, вам уже дали ключ? Отлично, номер уютный, вам там понравится. Как вас зовут?

– Всеволод Константинович Бобров, – улыбнулся он её и протянул свой загранпаспорт и служебное удостоверение. Он продолжал улыбаться, пока она там что-то заполняла.

«Номер уютный, вам там понравится»…ещё бы, ведь он никогда ещё не жил в отелях. Да ему понравилось бы даже в будке посольской собачки…

– Очень приятно, Всеволод Константинович. Меня зовут Надежда Гавриловна Владимирова. Если у вас возникнут какие-либо проблемы, то милости просим, я всегда здесь и к вашим услугам. Не стесняйтесь. Здесь все свои, мы живём одной советской семьёй.

Сева опять улыбнулся про себя, живут одной советской семьёй, скучают по родине, но на родину не спешат. Предпочитают скучать по ней на очень большом расстоянии.

–… так сказать сплочённой колонией – продолжала она. – Вы москвич, Всеволод Константинович или из Ленинграда? Здесь много ваших земляков.

– Нет, Надежда Гавриловна, вынужден разочаровать вас. Я родился и вырос в Ярославской области. Учился в Москве и вот, попал сюда к вам, по распределению, после окончания институтской практики.

Её улыбающееся лицо ясно давало понять, что она ценит его шутку.

– Надо же, Всеволод Константинович, а вы вытянули счастливый билет. Идите, отдыхайте. Вы же с дороги. Наша столовая работает до двадцати трёх часов, для сотрудников открыт кредит, деньги будут списывать с вашей карточки. Это очень удобно. Распишитесь вот здесь,– она протянула ему твёрдый бланк из картона зелёного цвета, – я передам её метрдотелю. Когда будете делать заказ, просто покажите её или назовите себя.

– Благодарю вас.

Не спеша, он поднялся в свой номер. Тот, действительно, оказался очень уютным и опрятным. Он состоял из небольшой спальни, окна которой выходили во двор представительства, большой гостиной, ванной и маленькой кухни. На столике стояли ваза с цветами, бутылка вина и одно большое зелёное яблоко.

Яблоко для Адама, подумал про себя Бобров. Да, в чём в чём, а в изобретательности и находчивости Наталье не откажешь. Он взял бутылку в руки и принялся разглядывать этикетку. Название ему ни о чём не говорило, да и он был не большим специалистом в этой области человеческих приоритетов. Потом он открыл дверцы стенного шкафа – купе, там висели халат, хороший костюм и уже распакованные сорочки. Отдельно, аккуратной стопочкой лежало бельё, рядом бритвенные принадлежности, парфюм. Особенно его умилили домашние тапочки с каким-то вышитым по верху африканским орнаментом. Он представил себе, как она выбирала их, и заплакал от смеха. Эти тапочки чуть не свели его с ума. Он вспомнил гениальное высказывание своего сокурсника и сокамерника по общаге Разумовского – « запомни, чувак, если тебе дарят тапочки, значит, ты скоро женишься».

Потом он вспомнил, что за всеми этими морально-этическими спорами и размышлениями, он забыл о главном – о том, что не ел с самого утра. Бобров почувствовал зверский аппетит, весело поддел африканские тапочки ногой в сторону, разделся, принял душ, привёл себя в порядок и спустился в холл.

В конце – концов, какого чёрта, думал он про себя, может же быть у мужчины небольшая интрижка. Конечно, может. Будем считать, что отношения с Натальей – это небольшой флирт, непродолжительный служебный роман без каких-либо обязательств с обеих сторон. Они же во Франции – столице любви, он ей нравится и она ему не безразлична, да и как можно быть равнодушным к такой женщине. Пройдёт месяц с небольшим, потом он вернётся на родину, и всё станет на свои места. Да и Мария ничего и никогда не узнает.

Он оставил ключи от номера на стойке портье, кивком головы поблагодарил улыбающуюся Надежду Гавриловну и твёрдым шагом направился к выходу.

Появление новичка в небольшом представительстве было заметным явлением, незнакомые ему люди здоровались с ним, он вежливо отвечал. Ужин показался ему превосходным и на прощанье официант дружески сказал ему:

– Вы, вероятно, недавно у нас. Внизу есть клуб, там бар, телевизор и биллиард. Ваша карточка там действительна.

Поздним вечером, когда Бобров возвращался в свой номер, ему уже не казалось всё происходящее таким уж безнадёжным. Ведь ему удалось многого добиться и, конечно, не обошлось без протекции Прокофьева. И всё-таки, если бы кто-нибудь, хотя бы даже полгода тому назад предположил, что он, Бобров, окажется в служебной командировке во Франции. Нет, нет, это невероятная удача. Вот он, Севка Бобров или просто Сева Бобёр запросто гуляет по Парижу, он – сотрудник торгового представительства Советского Союза за рубежом и это ничем не хуже чем даже посольство. Что будет в их маленькой Покровке, когда узнают об этом, как будет гордиться мать, Мария, его друзья. Теперь никто не сможет сказать, что он ни на что не способен.

А Наталья? Бобров не верил, что она его любит, скорее всего, это каприз или какое-то случайное стечение непонятных обстоятельств. Конечно, ему льстило, что у него такая девушка. Иногда он замечал, что думает о ней с большой нежностью, любовью и желанием. Было бы здорово остаться здесь, во Франции, но тогда из жизни пришлось бы исключить Марию. Это казалось ему невозможным, он всё ещё не представлял своей жизни без неё, но уже понимал, что попал в переплёт и что когда-нибудь придётся принимать решение. Если он вернётся в городок, а он очень скоро должен будет вернуться, то, несомненно, стараниями Прокофьева его просто вышвырнут из системы внешторга и тогда…что тогда? В лучшем случае какая-нибудь торговая база или управление торговли в Ярославле или в Москве, но это в лучшем случае. В Москве тоже просто так на хорошую работу не устроишься. А где жить? У тётки Марии? Но это было возможным, когда они были студентами. А как быть сейчас, когда они поженятся. Придётся снять квартиру, а это уже проблемы, финансовые в том числе. Как всё-таки хорошо здесь. Чисто, опрятно, великолепная столовая, прекрасный клуб, и все такие приветливые, дружелюбные, участливые. Как же не хочется, чтобы всё это кончалось, как же не хочется возвращаться на угрюмую и холодную родину. Конечно, он понимал, что и он нужен Наталье. И дело тут не только в симпатии, или даже в любви. Ей надо было выйти замуж и как можно быстрее. Это было важным условием развития карьеры за рубежом. Вероятно, только он, как нельзя лучше, подходил на роль её мужа. Он знал, что она была ещё та карьеристка.

Он прошёл мимо стойки портье, подошёл к дверям своего номера и тут вспомнил, что оставил ключи внизу. Бобров уже хотел спуститься, как вдруг заметил полоску света, пробивавшуюся из-под его двери в полутёмный коридор. Он толкнул дверь, она оказалась незапертой. Он ещё раз посмотрел на номер на дверях, ошибки не было и, скорее всего, это горничная забыла закрыть её после уборки. Но, всё – равно он несколько неуверенно зашёл в свой номер. В прихожей горел слабый свет, в гостиной и спальне было темно. Так, на всякий случай он предусмотрительно закашлял и услышал в ответ шорох в постели. Он зажёг свет ночника и увидел проснувшуюся Наталью. Она протирала заспанные глаза.

– Ты где шатаешься, Бобров? – спросонья спросила она. – Уже полночь.

– А что ты здесь делаешь? – ответил он вопросом на вопрос.

– Кто, я?! – улыбаясь, ответила она ему. – Я здесь живу!

– Тогда я, наверное, ошибся номером,– ещё ничего не понимая, сказал Бобров, – прости…

– Нет, Сева, ты не ошибся. Мы с тобой живём в одном номере, – спокойно объяснила она ему. – Тебя это смущает?

– Сегодня ты уже второй раз изумляешь меня, словно великий фокусник.

– Ты не рад? Мы днём наговорили друг другу глупостей. Не стоит продолжать делать это сейчас и не надо создавать себе проблем. Ты приехал в командировку, через месяц вернёшься обратно. Что странного в том, что ты встретил здесь своего однокурсника?

– Однокурсницу, – поправил её Бобров.

– Ну да. Что в этом странного? – повторила она.

– Ничего.

Она ещё что-то говорила, но кровь уже ударила ему в голову. Он уже не слушал её, ему хотелось только одного – к ней в постель. Она была невероятно соблазнительной и красивой, такой он её ещё никогда не видел. Сильное и страстное желание окутало его полностью и победило все сомнения, словно ничего и никогда больше не было и не будет, кроме неё и этой постели…

– Я рада, что ты так думаешь. Послушай, ты что, совсем меня больше не любишь?

Он не ответил, а подошёл и присел на край кровати. Рука его ощутила её крепкое тело под лёгким одеялом.

– Вспомни, Сева, как нам было хорошо вдвоём. Ты, что, разлюбил меня? Так быстро?

– Нет, Наталья, просто я боюсь, что ты играешь со мной в какую – то игру. Это всё так неожиданно, – он чувствовал её зовущее тело. Она прижалась к нему, и он ничего больше не мог сказать. Ком застрял в горле, и он с трудом продолжил, – ты такая красивая, я скучал без тебя. Я часто вспоминал тебя…

– Забудем обо всём, Сева. Теперь мы снова вместе, нас ничто больше не разделяет,…иди ко мне, быстрее, быстрее…– она крепко обняла его и снова столь радостное, долгожданное чувство сладостного ощущения насквозь пронизало его. Он снова ничего больше не помнил, а медленно проваливался в головокружительный омут.

На следующее утро Всеволод Бобров начал работать в торгпредстве. Сумасшедший ритм сопровождал весь период его командировки, он мотался по всей Франции, разбирал рекламации, готовил материалы для новых контрактов, вёл документацию экспертиз. Он чувствовал, что им довольны. И ещё сильнее лез из кожи вон. Ему нравилась эта работа, ему нравилось общаться с людьми. Он совсем не чувствовал усталости и с каждым днём его всё сильнее тянуло к Наталье. Он боялся себе в этом признаться, но это было так. Вечерами она ждала его в офисе, они вместе ужинали в каком-нибудь незаметном кафе, потом ещё гуляли, прежде чем вернуться в гостиницу. Они больше ничего не обсуждали, ни о чём не говорили, они просто любили друг друга.

Так прошло почти два месяца. Неумолимо приближался день окончания его затянувшейся командировки. Он уже смирился с этим, сообщил домой о своём скором приезде, набрал кучу подарков для родных, для Марии. И прощальный вызов на приём к секретарю торгпредства мог означать только одно – пора паковать чемодан. Но он уже был готов к этому.

– Проходите, Бобров.

– Вы вызывали меня, Николай Анатольевич?

– Да, да, проходите, – секретарь торгпредства первый раз за всё время пригласил к себе Боброва, – много слышал о вас и не скрою, что это было очень приятно, особенно когда это исходило от наших местных партнёров. Послушайте, Бобров, у вас такой французский, – это что наследственность или приобретённый?

– Скорее всего, приобретённый, – уверенно ответил Бобров, – я плохо слежу за своей генеалогией, но не думаю, что это может быть наследственность. У меня в роду не было аристократов.

– А может быть, вы про них ничего не знаете? Раз вы не следите за своей генеалогией. Вы стали хорошим специалистом, а наши французские друзья от вас в восторге. Не так ли, Наталья Александровна?

Она стояла рядом со своим шефом и загадочно улыбалась.

– Что же нам делать с вами, а, Всеволод Константинович? Командировка ваша окончилась, но понимаете в чём дело? Не хочется терять способных работников и если так получилось, что вы, как – бы случайно попали к нам…вообщем, в отделе рекламаций освободилась вакансия. И нам кажется, что вы вполне подошли бы. Если вы не против и вам нравится работать здесь, то я могу рискнуть и ходатайствовать перед начальством в Москве.

Сева подумал, что он ослышался и его сейчас хватит удар. Ему предложили работать здесь на постоянной основе! Он даже не мог мечтать об этом, ему показалось, что это сон. Он посмотрел на Наталью, она улыбалась, и он понял, что это не сон. Раз секретарь торгпредства предложил, значит, он уже получил «добро» в Москве. И надо думать, что не обошлось без всесильного папаши. Но вот Мария, свадьба, дадут ли ему сразу отпуск.

– Благодарю вас за доверия, мне очень хочется работать здесь. Но мне надо съездить домой, Николай Анатольевич, – тихо сказал Бобров. – Это очень важно.

– Куда? Куда вам надо? – удивлённо спросил секретарь.

– Домой, – рассеянно и неуверенно повторил Сева.

– Кажется, вы меня не поняли. Я предлагаю вам постоянную работу в нашем представительстве. Срок вашей командировки будет вам зачтён как испытательный срок. Наталья Александровна,– он повернулся к Прокофьевой, – кажется, он не хочет работать во Франции. Я, во всяком случае, большой радости не наблюдаю. Говорил же вам, что надо сначала обсудить это.

– Сева…простите, Всеволод Константинович, Николай Антонович предлагает вам остаться здесь, в торгпредстве. Вы же мечтали об этом. На вас уже оформили требование и отправили его в министерство, в Москву.

– Минуточку, Наталья Александровна,– перебил её всё ещё продолжавший удивляться секретарь, он не ожидал вместо предполагаемого счастливого безумия и благодарности растерянности и недоумения, – может быть, у вас что-нибудь случилось, Бобров? – голос его был дружелюбно участлив. – Может быть, у вас другие планы? Тогда другое дело, но для отпуска должно быть веское основание, вы понимаете меня? Здесь тоже действует советский Кодекс о труде, и первый отпуск полагается после одиннадцати месяцев беспрерывной работы. Ну что мне вам объяснять, вы об этом отлично осведомлены. А сейчас, я никак не могу. Мне некем вас заменить, Бобров.

– Николай Антонович, понимаете, в чём дело,– присутствие Натальи сдерживало его. – На конец месяца уже назначено…– тут он посмотрел на неё и удивился разительной перемене в её лице, глаза её были полны слёз, они умоляли его молчать и тут он всё понял. Понял, что решается вопрос о его карьере и её репутации. Понял, что на решение важнейшего жизненного вопроса у него какие-то секунды, и он замолчал.

– Бобров,– позвал его секретарь, – я хочу вам помочь. Что у вас там случилось, что там назначено? Может быть, что-нибудь с мамой? Говорите, не стесняйтесь.

– Нет, нет,– спохватился Сева, – мама здорова. Наверное, это я немного не здоров.

– Конечно, Бобров,– понимающе улыбнулся секретарь, – такие предложения делаются один раз в жизни. Вы – счастливчик! Просто вы много работали в последние дни, адаптация, ритм, отдохните денёк. Я поручил Наталье Александровне подготовить все документы на вас, и они меня вполне удовлетворили. И не только меня. Я думаю, что получу согласие министерства на ваш перевод. Сколько вам лет, Всеволод Константинович?

– Двадцать пять.

– Даже не верится, что и мне когда-то было двадцать пять лет. Я могу вас только поздравить с этим. Вся Франция у ваших ног. Я попал на работу в заграницу в сорок. Вы меня понимаете?

– Да, – уверенно ответил уже собравшийся уходить Бобров. – Спасибо вам за всё, Николай Антонович. Я никогда не подведу вас. Спасибо за доверие.

– Вот это хороший ответ. Вы мне нравитесь, Бобров, не скрою. У нас здесь не так уж и много русской молодёжи. В случае удачного стечения обстоятельств вы сможете сделать блестящую, дипломатическую в том числе, карьеру. А благодарите не только меня, благодарите судьбу и…– он словно вспомнил о присутствии Натальи и повернулся к ней, – Наталья Александровна, надеюсь, что вы в курсе, что к нам едет аттестационная комиссия министерства?

– Да, конечно, Николай Антонович.

– Отлично.– Секретарь снова обернулся к Боброву и торжественно произнёс: – Аттестационную комиссию возглавляет профессор Прокофьев. Вот его, Бобров, и благодарите. Он же ваш учитель. Его рекомендация и сыграла решающую роль в вашей судьбе. Всё. Вы свободны. Об остальном вам расскажут в общем отделе. Идите, Бобров. А вы, Наталья Александровна, задержитесь, пожалуйста.

Выбор был сделан и он понимал, что рано или поздно он должен был его сделать. Конечно, он давно его сделал, но только боялся себе в этом признаться. Вернуться домой сейчас – это значило никогда больше не вернуться сюда и теперь самое тяжёлое, что ему предстояло – это объяснение с Марией. Этого было не избежать никак. Отказываться от неё он не собирался и как ни странно, но его отношения с Натальей ни в коей мере не повлияли на его чувства к Марии. Но Мария была далеко – это не играло в её пользу. Время и расстояния всегда что-то стирают в отношениях между людьми. Время и расстояния, что бы о них не говорили поэты,– первые враги любви. Отсутствующие всегда проигрывают.

А Бобров был молод, и он мечтал сделать головокружительную карьеру. И как ни странным это может показаться – единственным препятствием для достижения этой цели становилась Мария Боголюбова. Надо было постараться убедить её подождать ещё немного, отложить свадьбу во второй раз. Надо было принимать решение, и он его принял. Оставалось только объявить это ей.

Приезд аттестационной комиссии был своего рода настоящим экзаменом для любого торгового представительства за рубежом. Проверялись рекламации, контракты, обсуждалась перспективность крупных и мелких проектов, проводилась аттестация персонала. Влияние председателя аттестационной комиссии министерства было невероятно весомым, он мог принять единоличное решение по любому вопросу.

В те дни Сева с Натальей почти не виделся. Он явно избегал её, но понимал, что избежать встречи с её отцом в комиссии ему не удастся. Впрочем, для себя он уже всё решил. Он остаётся работать здесь, а Марии он постарается всё объяснить, постарается убедить, что придётся отложить свадьбу ещё на год. В конце – концов, с Натальей они о перспективах своих отношений не говорили, ему казалось, что её устраивает существующее положение дел. Она была свободолюбивой женщиной и не только в отношении брака. Он убедит Марию подождать ещё совсем немного, а сам за это время укрепит свои позиции, приобретёт новых влиятельных друзей, что бы можно было обойтись в будущем без поддержки Прокофьева. Но он не учёл многих мелких деталей, а в мелких деталях, как говорят французы, скрывается дьявол.

Всеволод Бобров завтракал в столовой торгпредства, когда туда вошёл профессор Прокофьев. Высокий и статный, Александр Иванович умел произвести впечатление в обществе. Окинув зал взглядом, он увидел Боброва и пошёл к нему. По дороге с ним все здоровались, многие вежливо вставали со своих мест, некоторым профессор дружелюбно пожимал руки, что-то спрашивал на ходу, пока, наконец, не дошёл до столика Боброва. Сева встал, рядом уже стояли засуетившиеся метрдотель ресторана и официант.

– Здравствуйте, профессор, – поздоровался с ним Сева.

– Здравствуй, Бобров. Рад тебя видеть. Ты уже позавтракал? Нет. Отлично,-

он посмотрел на стол и кивнул в сторону метрдотеля. – Мне тоже самое, только вместо булочек чёрный хлеб и стакан апельсинового сока. Позавтракаем вместе? – предложил он Боброву и уверенно взялся за спинку стула.

– Конечно, профессор. Садитесь, пожалуйста, – Севе трудно было скрыть своё смущение, он понимал значимость поступка Прокофьева в глазах окружающих.

– Я слышал о твоих успехах и рад за тебя. Благодарю тебя за то, что ты не подвёл меня. Но сейчас я по– другому поводу. Завтра я должен срочно вернуться в Москву и мне кажется, что нам есть о чём поговорить. Ты понимаешь меня?

Сева кивнул головой, а профессор замолчал, ожидая пока подоспевший официант разложит на столе нехитрый завтрак.

– Я хочу поговорить с тобой о Наталье. Как ты видишь, я никогда не вмешивался в ваши дела, хотя прекрасно осведомлён о них. Не собираюсь вмешиваться и в дальнейшем. Вы оба взрослые люди, состоявшиеся личности и вам самим решать насчёт устройства своей дальнейшей судьбы. Я хочу, чтобы ты понял главное – твоё решение ни в коей мере не повлияет на твою дальнейшую карьеру. Я тебе это обещаю. Тебя ценят и без покровительства Прокофьева. Дело не в этом. А в том, что ты и Наталья…вы вместе всё это время, вы вместе живёте и об этом знают все, а мы живём в обществе и у этого общества есть определённые законы. Я понимаю, что во Франции даже воздух опьяняет и в личной жизни, но для нас, я имею в виду нас – советских людей, это относительно. Мы и во Франции, как в Союзе. Я немного осведомлён о твоих делах. Я знаю, что у тебя есть определённые обязательства перед другой девушкой, но об этом надо было думать раньше. В конце – концов, молодости свойственен выбор. Насколько мне известно, Наталья любит тебя, и если мы в своей маленькой семье будем понимать друг друга, тогда, несомненно, мы добьёмся большего. Мне кажется, Всеволод, что вам обоим пора принимать решение, окончательное решение. Ты понимаешь меня?

– Да, профессор. Я всё прекрасно понимаю.

– Не называй меня больше профессор. Ты уже не студент.

– Конечно, Александр Иванович. Я подумаю и приму решение.

– Что ж, я рад за тебя,– Прокофьев встал и продолжил, – но решение надо принимать очень быстро. Я думаю, что оно будет благоразумным и удовлетворит все заинтересованные стороны. Дело в том, – профессор оглянулся по сторонам и понизил голос, – что Наталья беременна.

Резкий, до скрежета в зубах неприятный звук электронного гостиничного будильника разбудил Боброва сразу. Он открыл глаза и посмотрел по сторонам. Минуты две он вспоминал всё произошедшее накануне. Ужин у Марии, знакомство с её мужем, потом гостиница. Последствия ночного одиночного пьянства начинали сказываться. Голова трещала по швам. Он бросил взгляд на часы. Было около шести неизвестно чего, за окном было темно и нельзя было разобрать, что там – позднее утро или ранний вечер. Вставать было неохота, но он заставил себя и рывком вскочил с постели. Подошёл к окну и всё вспомнил окончательно. Был вечер и через час у него встреча с Северцевым в каком-то кафе, то ли «Горы», то ли «Скалы». Он немного зашатался и понял, что всё ещё пьян, а без хорошей ванны ему не обойтись. Быстро разделся, открыл воду, самую горячую, которую только можно было стерпеть, и влез в ванну. Рискуя свариться, он полежал так минут пять, потом сменил воду на холодную. Он ещё немного постоял под душем, пока не почувствовал, что хмель потихоньку отпускает. Вышел из ванной, подошёл к зеркалу и долго смотрел в него, внимательно изучая своё отображение. Бобров себе явно не понравился в это утро. Тем не менее, ему предстояло быть в хорошей форме. Скоро важная встреча с Северцевым и что там ещё затеял этот прокурорский полковник, он не знал. Что там у него на уме? Надеюсь, что Мария знала, за кого она выходит замуж. Он ещё немного полюбовался собой, потом провёл рукой по немного заросшей щеке. Побриться, что ли, подумал он, но почти сразу же передумал. Не на званый вечер его пригласили, в конце – концов. Он улыбнулся своему отображению.