Текст книги "Прощай, Бобров"

Лена Нечаева смело бросилась к ближайшему вагону. Толстая и уже немолодая проводница даже не посмотрела на неё. Она стояла высоко, подпирая открытую дверь и хмуро, со злобой рассматривала старое и обшарпанное здание вокзала.

– Тётенька, тётенька…– как можно жалобливее начала Лена, используя весь свой небогатый артистический багаж, – тётенька…

Но толстуха и бровью не провела. Снизу, из-под юбки видны были её толстые ляжки и почти свисающие толстые икры, густо окутанные сетью больных, сине-зелёных выпуклых кровеносных сосудов.

– Тётенька…– продолжала хныкать Лена, теряя надежду попасть на этот поезд и понимая, что идти к другому вагону уже не хватит времени.

– Ну что заладила, тётенька, тётенька, – неожиданно отозвалась проводница грубым низким голосом, – какая я тебе тётенька, дурёха. В кассу иди, в кассу, местов нет.

– Тётенька, я же не успею, тётенька, – продолжала хныкать Лена, довольная тем, что на неё вообще обратили внимание, – только вот к поезду я и успела, добрая тётенька, я за деньги, я не просто так, у меня деньги есть.

– Покажи, – недоверчиво бросила проводница, клюнув на слова о деньгах.

– Что? – не поняла сначала Лена. – Что показать?

– Деньги покажи, дура, – крикнула ей проводница, нисколько не смущаясь.

Лена обрадовано бросилась в сумку и быстро вытащила из кошелька несколько измятых червонцев. Громкоговоритель весело объявил об отходе поезда.

– Куда тебе? – немного мягче спросила проводница, оглядываясь по сторонам.

– А куда поезд идёт? – торопливо спросила Лена. – Куда он едет?

– Вот дура! Ты что, с психушки сбежала? Или читать не умеешь? Вон, туда посмотри, – она ударила жезлом по вагону. – Читай! Там большими буквами написано!

– В Красноярск,– обрадовано прочитала Лена, – как раз, мне туда и надо.

– Через сутки с небольшим будем в Красноярске. Завтра утром.

– Ага, – улыбаясь от счастья, Лена довольно закивала головой. – Хорошо.

– Чего головой вертишь? Тариф знаешь? – строго спросила толстуха под аккомпанемент гудка. – Знаешь тариф?

– Я его не знаю. А кто это такой, тётенька? – испуганно спросила Лена, на всякий случай, вцепившись в длинную ручку вагона.

– Не кто, а что! Цену знаешь, дура…ну, билет сколько стоит. Деревня, блин, колхоз.

Лена трагически повела головой из стороны в сторону и пожала плечами, поезд должен был вот-вот тронуться и она чуть не плакала.

– Тридцать рублей! – торжественно объявила проводница. – Спальный вагон, мягкий, с чаем, – добавила она, и поезд слегка лязгнул. И деньги у Лены были, да и отдала бы она всё на свете, лишь бы уехать именно сейчас, но она всё равно протянула:

– Ну, тетенька,…откуда у меня столько денег! Скиньте немножко цену, пожалуйста.

– Ладно, ладно, твоё счастье, что местов много. Гони двадцать рублей и лезь в вагон. Только чай отдельно, колхоз долбанный, что вам дома не сидится, цыганьё.

Она неожиданно проворно освободила площадку и пропустила Лену. Поезд резко дёрнул, проводница чуть не ударилась головой о титановый кипятильник. Лена не удержалась и хрюкнула. Проводнице это не понравилось.

– Я те посмеюсь, гони двадцать рублей, деревня, тариф не знаешь…колхоз.

Лена радостно отдала деньги, ей уже нравилось ехать в поезде, в первый раз в жизни. Ей уже стало хорошо, только вот спать очень хотелось.

Как и говорила хозяйка, вагон был спальным, купейным. Красивая красная дорожка с жёлтыми кантиками весело пробегала через весь вагон. Было тепло и тихо.

– Спят ещё все, посиди немного у меня, вот тут, – проводница толкнула дверь куда-то вбок, – а я тебе пока место поищу. И не высовывайся, а то, как бы бригадир не заметил. Он у нас идейный, заметит, не дай бог, тебя на первой же станции в тайгу, а меня под товарищеский суд и на пенсию. Я дверь пока закрою.

Лена только села на мягкое сиденье, как голова сразу полетела на подушку, даже не ощутив её. Через секунду она уже спала. Её разбудили минут через двадцать, растормошив изо всех сил.

– Эй, девка, да тебя не добудишься. Ты что, год не спала? Вставай.

Лена с трудом оторвала голову от подушки и посмотрела в окно, а потом на проводницу.

– Что? – выдавила она из себя, сразу же закрыв глаза. – Приехали?

– Приехали, приехали, за грибами и орехами…вставай. Пойдёшь во второе купе, через одну дверь от меня. Поняла? Залезешь на верхнюю полку и спи до самого Красноярска, сколько хочешь. Да, смотри, потише, внизу ещё спят. Не разбуди. Пошли, я сама тебя отведу. А то ещё заблудишься, деревня.

Наконец-то сообразив, что ей нашли место и можно будет спокойно выспаться, Лена быстро вышла из купе проводницы и прошла до указанной двери. Осторожно она дёрнула за ручку. Внизу кто-то спал, укрывшись с головой одеялом. Скинув кроссовки и затолкав их под сиденье, Лена бросила на верхнюю полку свою сумку. Вслед за ней устремилась туда и сама, только легла и моментально заснула. Проваливаясь стремительно в сонную бездну, она уже обо всём, что было раньше, забыла. Ей казалось, что всё уже позади, всё плохое. Ритм колёс убаюкивал её, хотя она и не нуждалась в этом. Она засыпала уже на ходу. Лена улыбалась во сне, ей снилось будущее, счастливое и безмятежное, красивое.

Подъезжали к Красноярску. Лена Нечаева уже собралась и стояла у окна в шатающемся коридоре вагона. Все проснулись, и чувствовалась начинающаяся суматоха, словно военный десант готовился к высадке. Поезд уже давно сбросил скорость и почти целый час обтирал свои зелёные бока обо все пригородные неухоженные платформы, словно пьяный, петляя по многочисленным серебристым полоскам рельс. Она никогда не видела больших городов, все её познания в географии оканчивались учебным атласом и контурными картами и поэтому город ошеломил её. На одном только вокзале в Красноярске людей было побольше, чем во всём их Озерном. И, конечно, у города было неоспоримое преимущество – здесь никто не знал друг друга. Никто не знал, что её зовут Елена Нечаева и что она, немногим более суток тому назад, из табельного оружия застрелила капитана милиции. В поезде она проспала почти весь день, сумела восстановить свои силы и чувствовала себя отдохнувшей. Но бдительности не теряла, ворон не ловила и быстро прошла по перрону на привокзальную площадь. Страх не покидал её, ей казалось, что все следят именно за ней, что все вокруг ищут именно её. Она едва сдержалась и чуть не пустилась бежать при виде скучающего одинокого постового милиционера. По дороге она не удержалась, купила у небольшого опрятного буфета пирожков с ливером, запила их сладким «Байкалом» и быстро растворилась в привокзальной суете.

Елена Нечаева неспроста приехала именно в Красноярск. Она знала куда едет и к кому. Ещё год назад, случайно в библиотеке, в краевой газете «Красноярский рабочий» она увидела фотографию Лёши Смирнова – её незадачливого друга, режиссёра школьного драмкружка. Он был почти незаметен в толпе участников фестиваля народных театров, но Лена сразу узнала его. Из небольшой статьи Лена узнала, что Смирнов является режиссёром народного театра. А этот народный театр действует при лесокомбинате в городе Красноярске. Лена тогда записала это себе в блокнот, а фотографию аккуратно вырезала и спрятала. И сейчас радовалась тому, что ничего тогда не рассказала матери.

ЛДК-2, – так коротко назывался огромный лесодеревообрабатывающий комбинат, находился на самой окраине города, на берегу Енисея. Впрочем, могучая река здесь царствовала повсюду, в городских пейзажах, в названиях магазинов, ресторанов, улиц. В справочной Лена узнала, где находится комбинат. Улица называлась Семафорной и почти час она тряслась в автобусе, пока не добралась туда. Там искать комбинат уже не надо было, он был везде. Дом Культуры найти оказалось делом несложным, даже лёгким. Автобус остановился прямо перед его роскошным входом с высокими и толстыми колоннами. Погода была замечательной, время уже давно перевалило за полдень и солнце припекало совершенно по-летнему.

Вахтёрша у дверей Дома Культуры немного, для приличия, проворчала и кивнула головой куда-то в пространство, вверх. Лена проскочила на второй этаж и пошла по светлому коридору, внимательно изучая на ходу таблички на дверях. У дверей с надписью «Народный театр» она остановилась, машинально поправила волосы и несколько неуверенно постучала. Не дождавшись ответа, она легко толкнула дверь и не поверила своей удаче.

В большой и светлой комнате, за столом у самого окна один-одинёшенек сидел Лёша Смирнов и что-то сосредоточенно и увлечённо писал. Первое, о чём она подумала, что он совсем не изменился, хотя после той истории прошло уже два года. И она даже не предполагала, как изменилась она сама. Он сначала не обратил на неё внимания, он даже не поднял голову. И так сильно был увлечён своей работой переписчика, как будто от этого зависела судьба человечества. Но на мгновенье он всё – таки вскинул голову, почувствовав присутствие другого человека. Он посмотрел на Лену, улыбнулся ей, словно во сне и снова принялся за свою работу. Не прошло и нескольких секунд, как он опомнился, остановил свою работу, поднял голову и посмотрел на Лену.

– Нечаева?! Лена?! Ты!? – протянул он, словно не веря своим глазам.

И он уже не мог скрыть своей радости, лицо его расползлось в широченной улыбке, своими короткими пальцами он несколько раз переворошил свои жиденькие волосы и немного смущённо вышел из-за стола.

– Какими судьбами? Как ты здесь? Случайно, или же ко мне? – он засыпал её вопросами, не переставая улыбаться и приблизившись, неуверенно взял её за руку.

– Здравствуйте, Алексей Иванович, Лёша…я к вам, по делу…– она не могла говорить, что-то сдерживало её речь в горле. Неожиданно, какое-то невероятно тяжёлое состояние безысходности и одиночества враз овладели ею. Сознание того, что во всём этом мире у неё никого нет, кроме этого маленького, плешивенького человечка почти убивало её и она, не удержавшись, тихо заплакала. Ноги не держали, она почувствовала слабость и, прислонившись к стене, медленно поползла вниз.

– Ты что, ты что, Нечаева? – Смирнов успел подхватить её и не без напряжения он дотащил её до стула. – Сейчас, я водички…ты попей, попей…– он суетливо вытащил откуда-то снизу пластмассовый стаканчик и плеснул в него воды из графина, стоявшего на подоконнике. Он поднёс стакан к её губам, но она резко дёрнулась от него, словно ей дали понюхать нашатырного спирта. От стакана несло водкой. Лёша смутился, поняв это, смешно протянул носом, торопливо прополоскал стакан над кадкой с полуживой пальмой и наполнил его снова. Но Лена уже пришла в себя и остановила его, отвернув голову в сторону.

– Не надо, я не хочу пить.

Она сказала это ровным и уверенным голосом, сразу прошла суета. Смирнов понял это и поставил стакан куда-то вниз на место, потом молча уставился на неё.

– Не рады, Алексей Иванович? – спросила она. – Что я к вам приехала, не рады?

– Да ты что, Нечаева!? Конечно, рад…очень рад, Лена. Я уж и не думал, что мы с тобой когда-нибудь увидимся после всего этого, то есть того…это так неожиданно, я немного растерялся, ты прости. А я вот,– он окинул комнату взглядом и пожал плечами, – как видишь, я опять в театре, вот. Да, а как ты меня нашла? Я никому и не писал в Озерное, у меня же там нет никого. Надо же, а я думал, что не увидимся более. А пришлось, вот.

– Случайно, в газете заметка была про вас и ваш театр, фотография…

– Да, да, помню, – он пришёл ей на помощь, – в «Красноярском рабочем», вот видишь, хоть какая-то польза есть от прессы. Так ты, значит, специально ко мне приехала? Вот так вот, взяла, всё бросила и приехала. Молодчина.

– Да, – твёрдо ответила она. – Взяла и приехала. На поезде, почти сутки ехала.

– Погостить или как? – неуверенно переспросил он. – Зачем приехала?

– Не знаю, Алексей Иванович, – Лена посмотрела на дверь и торопливо продолжила, – я уехала из дому навсегда, я больше не вернусь туда. Алексей Иванович, прошу вас, не прогоняйте меня, мне больше некуда идти. Помогите мне. Я человека убила, там, в Озерном. Случайно.

– Ты?! Человека?!– испуганно и вместе с тем недоверчиво переспросил он, замотав головой по сторонам. Взгляд его с опаской остановился на двери, потом он подбежал к окну и пристально посмотрел куда-то вдаль, словно кого-то разыскивая.

– Да, милиционера, – осторожно дополнила Нечаева. – Капитана милиции.

– Милиционера?! Капитана?! – чуть не крикнул Смирнов сначала, но потом шёпотом прошипел, – Да ты сумасшедшая, Нечаева, как это убила? За тобой гонятся, наверное. Тебя ищут? Милиционеры тебя ищут?

– Не знаю, может быть. Но вы не прогоняйте меня, Алексей Иванович, мне некуда идти. Прошу вас, я специально приехала к вам, чтобы спрятаться на время. Пока не найду другого места.

Смирнов смутился, ему вдруг стало стыдно за свою откровенную пугливость, почти трусость. Он был рад её встретить снова. Все это время её образ не покидал его, несколько раз он даже порывался отправиться за ней в Озерное. Тут он решительно крутанул головой, выдохнул воздух из лёгких и потёр руки.

– Значит так, Нечаева. Раз ты приехала ко мне, то слушай меня внимательно. Я ничего не знаю про этого, как его, милиционера и ты мне ничего не рассказывала. Ты просто приехала ко мне в гости. Могут же люди ездить друг к другу в гости? Могут. Имеют право. Хорошо?

Она кивнула головой, а он довольно продолжил.

– Я здесь квартиру снимаю, недалеко, сейчас пойдём туда. Мне комбинат оплачивает, хозяйка у меня хорошая. Живёт рядом, но приходит редко, мы ей скажем, что ты моя двоюродная сестра из Иркутска. Из дома – ни на шаг! Отдохнёшь, поешь, полистаешь журналы,…а я пока на работе. Вечером освобожусь, и тогда будем что-нибудь придумывать. Вот так, Нечаева. Тогда и поговорим. Собирайся. Пошли.

Впрочем, долго ждать его не пришлось. Она даже не успела освоиться в маленькой квартирке Смирнова. С удовольствием раздевшись, она наконец-то кое-как отмылась в маленькой душевой кабинке. Помывшись, валялась на диване, уставившись в потолок. Сейчас главное – это крыша над головой. Чувство абсолютной свободы овладело ею в этом маленьком, замкнутом пространстве, заполненном старым скрипучим диваном, маленьким холодильником, кучей книг, журналов и прочей ерунды.

Едва она успела подумать о том, что неплохо было бы перекусить, как появился и сам Лёшка, гружённый двумя большими бумажными пакетами с провизией. Из бокового кармана пиджака торчало горлышко тёмно-зелёной винной бутылки. Он был рад и необычайно суетлив. Пока он накрывал на стол, она медленно и подробно рассказывала ему обо всём, что произошло там, в Озерном. Лёша слушал её, не отрываясь от приготовления ужина, иногда что-то переспрашивал, иногда возмущённо вскидывал вверх голову, сгущал брови, округлял глаза, пару раз шёпотом матерился.

Лена в приготовлении ужина не участвовала, он и не настаивал. Торопливо поставил на горящую газовую плиту огромную чёрную сковороду, бухнул туда остатки подсолнечного масла из жирной и грязной бутылки. Потом быстро, почти артистически почистил три огромные картофелины, разрезал их на мелкие неравномерные куски и бросил в кипящую сковороду. От фонтана масляных брызг он смешно отпрянул назад и с облегчением вздохнув, накрыл сковороду крышкой. Долго крутил головой в поисках чего-то, потом словно вспомнив, хлопнул себя по лбу и достал с книжного шкафа большую запылённую коробку из-под обуви. Немного повозившись, вытащил оттуда два высоких стеклянных бокала и, улыбаясь, поставил их на стол.

– Чуть не забыл про них, у меня и гостей-то не бывает никогда, – стал он почему-то оправдываться перед ней, – ты прости, а тут такой случай, ты приехала. Я вина купил, ничего? Две бутылки, хороший портвейн, «Агдам» называется. А по-нашему, по народному – просто бормотуха, а иногда и фаустпатрон. Народ у нас любит прозвища давать. Недорогое винишко, всего рубль с копейками. Вот, купил.

Лена безразлично пожала плечами и подумала про себя, что было бы странно, если бы он их не купил. Два «фаустпатрона» уверенно заняли лидирующее место на столе.

– Вино хорошее, ты не подумай, у нас все его покупают, – уже веселее, он быстро наполнил оба бокала, даже забыв помыть их. Наполнив, вспомнил об этом и досадливо махнул рукой. Потом улыбнулся и нетерпеливо продолжил, – Ну что, Нечаева, с приехалом! За всё хорошее?

Он так ловко запрокинул голову, вливая себе в глотку порцию дешёвого портвейна, что она испугалась, что его голова оторвётся. По его резким, судорожным и нетерпеливым движениям она вдруг догадалась, что Лёшка Смирнов стал алкоголиком, борется с похмельем и, стесняясь её, пытается хоть как-то скрыть это.

– А ты чего, Нечаева? Ты чего не пьёшь? – спросил он, наполняя свой бокал ещё раз. – А я выпью, хорошо? Вино, чтобы не пропало, понимаешь? Ну, будь, Нечаева!

После второго бокала ему полегчало, глаза его заметно оживились и подобрели. Он присел на стул рядом с ней и с удовольствием раздвинул плечи. И тут она окончательно поняла, что он спился.

– Ты ничего такого не подумай, Нечаева…– он словно прочитал её мысли и попытался оправдываться, кивнув головой на бутылку, – я это, ни-ни…– он щёлкнул себя по горлу, – так, по праздникам или в зарплату, святое дело, понимаешь? А так, чтобы в рабочее время или просто от нечего делать – никогда! Да и что тут пить, градус у винишка слабенький, а водку я не переношу. Она здесь почему-то керосином отдаёт, да и дорогая стала. Как ни зайдёшь в магазин, то на рупь или больше дороже, чем накануне. Дурят везде народ…сволочи. А винишко в цене не меняется,– он радостно улыбнулся, но потом словно вновь опомнился, тряхнул головой и медленно шёпотом, оглядываясь по сторонам, спросил, – так ты говоришь – убила! Точно? Кого убила-то?

– Картошка у вас сгорит, Алексей Иванович, – напомнила она ему.

– Ах…– он вспомнил про картошку, вскочил и бросился к плите, – ты ничего не бойся, Нечаева. Сейчас покушаем, а потом утро,…а утро, так сказать, мудренее вечера. Понимаешь? Народная примета! Хочешь, живи тут, хоть всю жизнь живи, ничего не бойся. Тут я хозяин! Понимаешь!? Кто тут тебя найдёт? Да никто! Никто! Живи, Нечаева, живи, картошечка, ах картошечка!

Он чуть не бросил сковороду прямо на стол, на кучу подброшенных заранее старых газет, возвышавшихся посередине стола, и довольный потёр руки. Открыл вторую бутылку вина и, бросив взгляд на нетронутый ею бокал, осторожно спросил:

– Ты это, что, совсем не пьёшь?

– Нет, Алексей Иванович. Я не пью, – решительно ответила она.

– А-а, ну, а я выпью, ладно? Всё-таки праздник, ты приехала. Столько не виделись.

– Пейте, конечно, Алексей Иванович. Вы не обижайтесь только, но раньше вы столько не пили, – не удержалась она. – А сейчас без остановки пьёте, вторая бутылка.

– Раньше? А что было раньше? Нечаева? Что? Эх ты, Нечаева, жизнь она ведь только-только начинается. Ты не трусь, я тебя в обиду не дам. Ну, будь здорова, как корова! – он виновато улыбнулся и прыснул. – Ты прости, ради бога, это так, рифма, в шутку – будь здорова, как корова! Му-у-у!

Он залпом опорожнил бокал и на этот раз, не удержавшись, отрыгнул и снова виновато заулыбался. Лена подумала про себя, что за последние три дня она во второй раз слышит заверения о том, что её не обидят. Но Лёшку она не боялась. Он же тем временем продолжал размахивать вилкой, глаза его мечтательно поплыли, он повторял одно и тоже в сотый раз.

– Жизнь она вот, Нечаева, вот за этими окнами, так сказать, среди этих людей. Среди людей мы живём, а людей-то мы и не видим! А! Почему? Искусство-то…оно-то, народу принадлежит, ты хоть это понимаешь?! А на сцене народа и нет! Где он – народ? А? Я у тебя спрашиваю, Нечаева? Нет его, народа! Сейчас мы готовим спектакль, новый, как ты понимаешь, собственный. Я здесь, на этом деревянном комбинате уже больше года, только-только удалось труппу сколотить…не идёт народ в труппу, не хочет. Ну вот, о чём это я? Ах да, начинать хотел с классики, ну ты же знаешь мой уровень, Чехов, Шекспир и вот этот новый, модный,…чёрт побери, как же его…а, Вампилов. Хотел, так сказать, с фундамента начать, с мировой классики, – вдруг он спохватился, – а ты чего не пьёшь, Нечаева? Не ешь, не пьёшь, обиделась что ли, Нечаева?

– Нет, просто расхотелось.

– А, ты сытая, наверное,…ну так вот, – продолжил он, – на чём мы остановились? Шекспир…вызывает он меня…

– Кто вас вызывает, Алексей Иванович? – не удержалась она от иронии, – Шекспир?

– Ну, ты даёшь, Нечаева, – он заливался смехом, – какой Шекспир?! Шекспир давно уже умер, ну ты деревня, прости, ради бога. Заместитель меня вызывает, – смех не давал ему говорить, он не почувствовал иронии в её вопросе и наслаждался собою, – заместитель директора комбината по хозяйству, ну ты понимаешь, лопаты, уборка, порошок, стирка. Ему наш театр народный поручили, вместе с лопатами. Его зовут Соснин Сергей Сергеевич, его на комбинате все ласково так называют – «Эс-эс». И фамилия у него деревянная, и сам он как Буратино Карлович – чурка самая настоящая, ничем не прошибёшь, дурака. Вызывает он меня и говорит, чем вы, мол, товарищ Смирнов, занимаетесь. Целый год, мол, мы вас держим, условия создали, зарплату платим по рабочей сетке как сортировщику пятого разряда, а толку от вас никакого. Как говорю – никакого? А Шекспир? Я тогда уже готовил «Гамлета»…ну, не то чтобы готовил, но вообщем, планировал. А он мне? Не нужен нам никакой Шекспир, какой такой, говорит, Шекспир?! Понимаешь, это он мне говорит, Буратино проклятый. Нам, говорит, про нас нужно, про комбинат, про лес, про деревья, так он говорит мне, понимаешь? А ему – что!? Да пошёл ты со своим комбинатом знаешь куда, ну это я конечно, так, про себя. Нет, говорю я ему, пьес про ваш дурацкий комбинат, нет. А он весь так как-то странно покраснел, встал из-за стола и как закрутит цитату. Что?!

Смирнов ударил по столу изо всех сил, чуть не перевернув его.

– Что? – так, ради приличия поддержала разговор Лена.

– А тебя, говорит, взяли на комбинат, так вот и пиши про него. А я ему, что?! Я же – режис-с-с-сёр! Я вам – не драматург какой-нибудь, не писатель, так сказать, всякий – разный. А он тогда и говорит, а мы вас, товарищ Смирнов, возьмём и уволим, представляешь…бараны! Меня – народного режиссёра, как какого – то…сволочи!

– Ну и как? Пишите? – поспешила сбавить пыл Лена

– А что делать? Искусство, так сказать, требует жертв. Да и где я такую халяву найду, – разоткровенничал он, – пишу, конечно. Срок мне дали до ноябрьских праздников. Уже два месяца, как я пьесу пишу, на второй странице остановился. Вот ты когда утром пришла, вот тогда я эту пьесу и писал. Выходит, что ты помешала, отвлекла, так сказать. Но, ничего, представляю, что будет, когда поставлю, цирк! Про рабочего одного, который на сортировке работал…этим, как его, ну как я – сортировщиком. История жуткая получается, жена его бросила, друг предал,…сама увидишь. Всё там есть, и комбинат, и лес, и коллектив, и даже он сам, этот Буратино эсэсовский со своими лопатами. Шекспир ему не нравится, ух, скотина!

– Так вы же не успеете, Алексей Иванович, до ноябрьских. Они уже на носу.

– Да ну их, всё равно выгонят, рано или поздно. А кто тебе сказал, что я писатель? А, Нечаева? Уж ты-то должна меня знать…Ты это,– он вдруг перешёл на шёпот, оглядываясь по сторонам, а глаза его неожиданно заплыли пеленой, – ты не бойся, живи. Ну и что! Ну и что, что убила? Все друг дружку убивают. С кем не бывает, сколько хочешь – столько и живи. Я бы этого Буратино сам бы задушил, вместе с его папой Карлом, сволочи. Шекспир им не нравится,– его закачало из стороны в сторону, – хорошее вино, напрасно ты не выпила,…не уважаешь ты меня, не уважаешь. Но я так, я же простой парень, я не обижаюсь, Нечаева и ты меня не бойся. Об меня можно и ноги вытереть, если что. А я и не обижусь. А ведь я тебя любил тогда, да, любил…тогда в школе, помнишь? Вот смех был, голыми бегали по актовому залу…да, хорошее время было. И директора твоего я помню, человек неплохой был. Он мне, сволочь, тогда все почки отбил. Я хотел на него в суд подать, уже адвоката нанял…да, не веришь? А я тебя вспоминал всё это время, понимаешь? Я тебя…и сейчас люблю, я и приехать хотел тогда, в Озерное…напрасно ты, кстати говоря, не выпила, градус не большой, зато цена у винишка приемлемая, так сказать – божья благодать,…но это я так, Нечаева, к слову…

Его пьяное лицо окончательно перекосилось, он всё время пытался то улыбнуться, то обнять её. И уже ничего нельзя было понять из его пьяных сбивчивых фраз и полуфраз о Шекспире, о Буратино, о любви, о деревообрабатывающем комбинате. Он постоянно размахивал руками, крутил головой, делал виноватую мимику и всё время пытался что-то объяснить ей. Потом, взобравшись на невысокий табурет и приняв позу Маяковского, он стал читать ей наизусть отрывки из пьес Шекспира, вернее пытался читать и она ему не мешала. Ей уже было наплевать на него. Поковырявшись немного в сковородке, она его нетерпеливо и решительно перебила:

– Ну, всё, Алексей Иванович, а теперь вам пора спать. Вы уже мне надоели.

– Да, да, поспать, поспать. А потом встану и продолжу пьесу писать. Надо успеть до ноябрьских праздников, надо успеть…

Он уже бесцеремонно, почти автоматически бухнул на диван при полном параде, подогнул ноги как маленький и послушный мальчик, положил сложенные ладошки под правую щёчку, ещё немного проворчал о чём-то своём, родном, о режиссёрском, пару раз тихо пукнул и моментально заснул.

Лена сняла с него туфли, осторожно пододвинула его к самой стене, а потом долго и печально разглядывала. Она даже не знала, зачем она это делает – это было такое противное занятие. Ещё пару лет тому назад это был совсем другой человек – студент, подающий надежды молодой режиссёр народного театра. Теперь это был законченный алкоголик. Она даже подумала, не уйти ли ей. Но куда? В огромном городе у неё никого не было, кроме Лёшки Смирнова. Он был, во всяком случае, безопасен и покладист. Так ей казалось, и она была уверена, что сможет контролировать его, и он будет ей послушен. Ничего другого не оставалось, как дожидаться утра.

Как ни странно, но спал Смирнов долго. Солнце давно встало, высохла роса, редкие уличные прохожие сменились почти дисциплинированной рабочей толпой. Со всех сторон гудели разного рода гудки, сирены, звонки…

Смирнов уже сидел на диване, обхватив голову руками, время от времени массируя свой затылок. Глаз он не поднимал, Лену он словно не замечал, шумно и тяжело он выпускал винные пары изо рта. Казалось, что он пытался вспомнить хронику вчерашнего дня.

– Всё было нормально, Нечаева? – осторожно спросил он.– Как дела-то?

– Да, нормально, – просто ответила она.

– Ты это, ты прости меня…я вчера как сапожник…

– Ничего, Алексей Иванович, бывает.

Он снова замолчал, видно было, что его что-то мучает, она даже подумала, что это угрызения совести, но тут он ударил кулаком по столу и в сердцах почти крикнул:

– Эх, надо было вчера три бутылки купить. Как же так, а…ты бы сбегала, а, Нечаева. Башка трещит, мочи нет терпеть. Я бы сам сходил, да мне не дадут, я вчера в долг брал. Эти сволочи в магазине в долг дают, а когда придёшь деньги возвращать, то обязательно пару лишних рубликов припишут.

– Конечно, Алексей Иванович. Только покажите, как туда добраться.

– Да чего там добираться, это совсем рядом, прямо за углом. Но это, как его,…а деньги у тебя есть? На что покупать-то будешь, а, Нечаева?

Он весь напрягся в ожидании ответа, неловко замотал головой и покраснел.

– Я отдам, Нечаева, ты не бойся. Как получу зарплату, так и отдам, честное слово.

– Хорошо, хорошо, Алексей Иванович, деньги у меня есть.

– Да что ты заладила, – радостно засуетился он. – Алексей Иванович, Алексей Иванович! Какой я тебе Алексей Иванович? Лёшка я для тебя, просто Лёшка.

Он так же весело рассказал ей как быстрее обернуться в магазин, а сам, пытаясь скоротать время, принялся убираться в доме.

Через пятнадцать минут он уже снова сидел за столом и снова размахивал руками, рассказывая о своих грандиозных планах.

– Это пока только сейчас так, немного надо потерпеть, скоро краевой конкурс народных театров, мы все поедем на Таймыр, в Дудинку. Слышала про такой город на севере, рядом с Норильском? Там и подзаработать можно на жизнь, ну, а если призёрами станем, то наш эсэсовский Буратино вообще озолотит. Это он так сказал, но я ему не верю. И вообще, я только и жду, когда мы туда поедем. Я в любом случае оттуда не вернусь. Это я так, только тебе по секрету. У меня там дружок есть, знакомец, он уже хлопочет на месте. Но это никому, ни-ни. И ты с нами поедешь, я всё устрою, ты же настоящая артистка, а потом и глядишь, и до Москвы доберёмся. А что?! Кого я хуже?! А тебя там, вообще, никто не найдёт никогда. Россия – она вон, какая большая, неужели честному человеку спрятаться негде будет? А?

– Алексей Иванович, – неожиданно и тихо позвала его Лена, – вы не могли бы съездить в Озерное? Узнали бы там всё, что и как, к матери моей зашли бы, ей бы всё объяснили, а? Сейчас в тайге самый сезон, людей незнакомых много, вас никто и не узнает. А?

– В Озерное? – до него только едва дошло. – А зачем мне туда ехать? За каким?

– Как зачем?! Ну, узнать про него, про того милиционера. Жив он или как.

– А чего про него узнавать? Ты же сама сказала. Его уже похоронили, наверное…

– Вообще узнать, ситуацию, к маме зайти или про неё узнать, а вдруг её за меня посадят. Никто же не знает, что случилось на самом деле, понимаете?

– Её-то зачем, Нечаева? Ах да,– он словно спохватился, вспомнив про капитана, – но её не тронут. Она же тут ни причём. А как я поеду, что я буду у неё спрашивать, у твоей матери? А вдруг там подумают, что это я его убил.

– Да вы не бойтесь, Алексей Иванович, – начала уговаривать его Елена, – если что случится и вас арестуют, то вы можете меня выдать, пусть забирают. Я на вас не обижусь, вы тут не при чём.

– Подожди, подожди, Нечаева, ты же сама мне говорила, что он тебя изнасиловал, избил…да, да, – опять он вспомнил про убийство, хотя глядя на неё в это трудно было поверить, – но и ты его, это…нет, нет, Нечаева, я не могу поехать, куда я поеду!? Ты же видишь, что я занят, я же пьесу пишу. И потом, прости меня, но где я возьму столько денег. Дорога, билет…рублей сто – сто двадцать нужно будет как минимум, нет, я не смогу.

– У меня есть деньги, Алексей Иванович,– почувствовав надежду, обрадовано сказала она, и он приятно насторожился, – я дам вам столько, сколько будет нужно.

– А откуда у тебя деньги? У него, что ли взяла, у этого милиционера? У мёртвого?

– Нет,– она потупила взор, – у матери взяла. Она на чёрный день копила.